Глава начинается с того, что Тики ловит Аллена где-то посреди улицы, всучивает ему здоровенный стакан с пафосным кофе с щедро (как чтец после первой главы) набуханным мороженым и горячие булочки (чтец снова из-под фейспалма посмотрел на метку «шуга дэдди», потом одним глазком глянул в четвертую часть и попустился). Аллен недоумевает, как это Тики его нашел, тот пытается косплеить Мону Лизу, но лажает и, раз уж такое дело, начинает рассказывать.
Попутно не могу не восхититься тем, как Аллен продолжает мутировать:
у Аллена слепило обращённые фиалками глаза, время от времени взыскривающие щекотливой электрической пылью.
Так вот, сначала Тики льет воду: мол, имя-фамилию ты мне сам сказал, а дальше – были бы деньги и время. Чтец бы первым делом на соцсеточки подумал, если честно, но – интернет не нужон (с) В смысле, факт: я не нашел нигде в тексте ни одного намека не то что на компьютер, но даже и на телефон. Может, конечно, автор девяностые прописывал, не знаю…
Аллену этой воды мало, или он просто безбожно тупит – ставлю на второе:
то, что для этого Тики представлялось лёгким, для него самого было настолько непостижимым, чтобы стыдливо да побито прикусывать губу и поджимать между ног придавленный щенячий хвост.
Янепошлый.
— Чтобы вычислить нужную улицу, день и время, когда я по ней пойду… Ты что, шпион какой-нибудь, что ли?
Ах ты ж гребаный ты сталкер. Аллену, правда, пофиг, остатки критического мышления у него умерли вместе с мозгом еще в прошлой части, и по Тики он тащится, как удав по стекловате:
под сердцем от этого колыхалась наколдованная на глаза фэйрина пыль
наколдована на глаза, но колыхается под сердцем. Не иначе обращённые фиалками глаза у парня где-то на пузе. Тики, впрочем, в странностях отставать не желает и лучится задумьем, после чего милостиво поясняет, что догадался, что лет Аллену не больше шестнадцати, а значит, он должен был где-то учиться. Так что Тики какое-то время шароебился по окрестным школам и приставал ко всем сочувствующим с вопросом, не знают ли они такого шкета.
Аллен в шоке и не может поверить в такое ебланство, но продолжает едва ли не давясь
голодно всё это проглотив без особого пожуя
точить подношения Тики, причем подношениям то ли лет двести и они стремительно старятся, истлевая на глазах, то ли Тики снова подвели спички и булка загорелась:
откусил ещё один кусок от быстро истлевающей булки
А потом задает внезапно логичный вопрос, мол, дядь, тебе делать нечего или зачем? Микк в ответ продолжает лучиться… пардон, лучисто качает головой и подтверждает (а чтец со вздохом прикладывается к своему чаю):
— Нет, малышок. Абсолютно нечем.
Аллен задает еще один внезапно логичный вопрос:
— А на работу или куда-нибудь ещё в том же духе походить случайно не пробовал?
Тики от этого вопроса приходит в полный восторг, вызывает забег гривастых да лапастых мурашек по затылку Аллена и
чересчур интимно, будто приглашал невзначай после этой самой прогулки переспать, а не отвечал на веселящие беспрецедентной наивностью детские вопросы, прохрипел
Чтец смутно представляет себе интимный хрип. И уж определился бы, там было циничное подростковое ехидство или беспрецедентная наивность, потому что чтецу что-то подсказывает, что одновременно не бывает.
Так вот, Тики признается, что работы у него неделю как нет (зато есть сбережения, которые можно прокутить в поисках чего-то эдакого), так что сталкерить Аллена он может все свое свободное время. Аллен сперва хочет отреагировать как нормальный человек и сказать, что личный сталкер ему нахрен не сдался, но потом решает, что кофе с булочками были уж очень вкусные, да и
снующие под ногами переплётшиеся тени, которых стало целых две, заместо привычной угрюмой одной
это вроде как прикольно, поэтому молчит и бросает попытки уклониться от загребущих конечностей Микка, который тем временем продолжает вещать. Оказывается, в пятой по счету школе ему повезло: школьный сторож купился на бабки, схавал лапшу про «запропастившегося дядюшку» и сдал-таки Аллена. Мол, да, был такой. А потом с ним приключилось ЭТО.
Во-первых, чтецу интересно, почему никто из тех, до кого Микк доебывался в предыдущих четырех школах, не забил тревогу? Какой-то мутный мужик пытается что-то разнюхивать про ученика, а вдруг маньяк какой? Во-вторых, школьный сторож, который подозрительно много знает про место обитания рандомного ученика, который и из школы-то уже ушел. В-третьих, сторож вообще кажется вопиюще непрофессиональным. Впрочем, если это русреал и девяностые... Но зачем тогда Великобритания в метках?
От слова «это» Аллена корежит:
противовольно стиснул зубы, пытаясь не ошпариться о свой собственный внутренний вёх, поросший сквозь кости и кишки длинными косматыми ветками, и хорошенько не проорать
Тики ему нравится – обнимает, кормит и лапает, так что рассказывать про «это» не хочется, и чтец грешным делом подумал, что нам намекают на оставшийся в прошлом нон-кон. К этому выводу подталкивает еще и такие мысли:
единственная причина, по которой этот человек продолжал вертеться рядом — это какая-нибудь там грязная взрослая постель, потому что почти все поголовные взрослые мужчины отчего-то любили просовывать своё то самое в молоденьких неопытных мальчиков
и сам придумал – сам обиделся (нужен только для постели – окей, отдамся и заражу):
пусть этот тип хоть прямо здесь раскладывает его на траве да берёт так, как ему нужно, а на возможную заразу пусть потом не жалуется, потому что эти же самые всеумные взрослые учили, что за грязные мыслишки непременно последует грязное же наказание, Аллен пытался и пытался убедить себя, что не обязан ему ни о чём рассказывать
Обязан, идиот. Не говорить о ВИЧ-положительном статусе ващет статья… написал чтец, а потом понял, что в странном мире автора это вообще далеко не факт.
Тики все вещает и вещает, обзывает сторожа стервозной гранатой замедленного действия только за то, что тот сохранил остатки профессионализма и хотя бы точный адрес не разгласил (может, и не знал?), но улицы было достаточно, чтобы слоняться там до тех пор, пока Аллен не покажется. Кофе и булочки все это время оставались свежими и горячими, но при появлении Аллена стремительно истлели.
- А сейчас, если ты не возражаешь… — Аллен возражал, Аллен не хотел, Аллен проклинал себя за то, что не находил храбрости стиснуть кулаки, вытянуться и вцепиться ему в губы кусачим поцелуем, заглядывая в зверьи фашистские глаза, чтобы знал, что он всё понимает, что он не болван, что и так на всё без всяких там представлений согласен, чтобы раз и навсегда заглушить разбивающийся в голове полумёртвый издевательский смех, — объяснишь мне, что там за «это» с тобой приключилось, от которого ты собрался подыхать?
Что. Здесь. Происходит.
Кстати, +1 в копилку подозрений об изнасиловании в прошлом, и еще +1 за то, как Аллена продолжает корежить, прежде чем он все-таки категорически отказывается рассказывать:
От пронизывающего взгляда, с которым этот человек смотрел на него сверху вниз, задумчиво и холодно выводя линию мурашчатой шеи и уходя глазами туда, где начинался воротник расстёгнутой куртки — от скачущей туда и сюда температуры Аллен постоянно перегревался, от перегрева кружилось в голове и спадало на ладони умершими волосами, поэтому он чем дальше, тем больше предпочитал лишний раз не переусердствовать и по возможности мёрзнуть, чем гореть, — по венам пробежался надорванный хоровод воющих арлекинов, ноги сделались грузными, плохо подъёмными, и мальчишка, попытавшийся слабо уйти из-под тут же накалившейся руки, наказавшей пригоршней впечатавшихся синяков, только кисло опустил полоску губ, да, отведя в сторону взгляд, еле слышно пробормотал:
— Не объясню. Это то, о чём я не хочу говорить: ни с тобой, ни с кем-либо вообще.
Но Тики любопытно, и он мудак, так что достает из кармана БУМАЖКУ и говорит, что записал туда симптомы всех смертельных болезней, какие нашел. В красочных подробностях (да что ж там за бумажка-то такая???). И будет зачитывать, пока Аллен не сдастся, а если не хочет говорить – то пусть кивнет, когда Тики дочитает до нужной болезни.
Аллен понимает, что Тики ебанулся, Тики опять включает режим сотоны:
скалился нездоровым собачьим прикусом, пригвождал и разделывал цитроновым адом посходивших с ума глаз, хватался чёрными ногтями за пытающееся и пытающееся отодвинуться мальчишеское плечо
Но из всего, что только можно было сделать, Аллен выбирает самое бесполезное – скачет вокруг Тики, орет и пытается бумажку отобрать. Тики мудак и ему глубоко похер:
Чёртов Микк его не послушался, только вскинул эти свои ублюдские самонадеянные брови, сощурил издевающиеся и непонятно чего пытающиеся добиться глаза, и когда мальчишка, остановившийся посреди залитого асфальтом старого шляха
Чиво. Шляхи - степные дороги, по которым степные кочевники совершали свои набеги на славянские поселения и вообще, как я понимаю, довольно специфический термин. Мы, напоминаю, в Великобритании, какие нахер шляхи?!
повернулся к нему, ухватился левой рукой за правую руку, а рукой правой попытался дотянуться и вырвать из когтистых драконьих лап эту паскудную убивающую бумажонку — окаянный придурок изогнул пасть в перверсивной ухмылке и резво вскинул лапу так, что достать до неё Аллен, как ни унижался, как ни прыгал и вокруг него ни скакал, не смог.
В этом месте чтецу стало совсем больно. Чтец испытывает острое желание обнять канонного Аллена и поплакать в него.
А Аллен из фичка, которому чтец давно желает помереть уже и не мучиться, подхватывает эстафету у Тики и ловит приход:
Злость от грызущего метастазами бессилия поднималась лесная и дикая, во рту растекался смолистый вкус вправленного в кровь кедрового ореха, мраморный ангел на шпиле виднеющейся отсюда новорождённой церквушки печально складывал серые крылия, с северных болотных угодий тянулись прозрачным клином уходящие в лето морозные гуси, присоединяющиеся к беснующейся космической стае.
После чего сдается и признается, пытаясь походя подавиться многоточиями:
— Чёрт с тобой, ты… чёрт с тобой, слышишь…? Если так хочешь знать, то СПИД у меня… СПИД, твою мать… А потому убери от меня свои лапы и вообще из моей жизни уберись, если не хочешь слечь со мной в одну могилу, ясно…? Ясно, я тебя… спраши… спраши… ва… ю…?
ДАСУКАБЛЯ! В быту практически нереально СПИДом заразиться! С чего ты вообще решил, что он обязательно хочет с тобой ебаться?!
Простите, был напуган.
слёз из высушенных колодезных глазниц не лилось тоже
а вот эта метафора такая криповая, что чтецу даже нравится.
Аллен тем временем все еще уверен, что Тики пошлет его куда подальше, как и все остальные (друзья и однокашники), но Тики ВНЕЗАПНО все никак не уходит и не уходит.
Аккуратно прихватывал одной рукой за раненные бугорки срезанных подкрылышей, мягко, спокойно, сосредоточенно выглаживал и никуда…
Не…
Отпус…
…кал.
И этот факт Аллена заставляет охренеть настолько, что он снова начинает давиться многоточиями и терять навык связной речи, а чтец рефлекторно дергается от очередного слова на –ёныш, пусть и не такого мерзкого:
— Эй… — голос дрожал, как у глупого трёхмесячного несмышлёныша, чужие ладони выедали до костей, что-то под мясом тревожливо колыхалось замогильной крапивой, кусалось, сердилось, боялось, жглось. — Ты что… не… не расслышал…? Ты не понял, что я тебе сказал, или… или что… ты, что… с тобой…?
Ссссучоныш! Идеально. Пусть хоть в чтениях будет.
Кстати, больше в этой главе Аллен не сможет в связные предложения в принципе. Мозг уже отмер, теперь походу отмирает речевой аппарат. Прискорбно. Тики, впрочем, совершенно не против: чем меньше говорит, тем меньше возражает. Да и вообще, жертва поймана и деморализована, можно дать волю клешням.
Из сплошного потока кросивостей чтец понял, что сначала Тики Аллена просто крепко обнимал, потом как-то хитро погладил по спине снизу вверх: ладони
огладили шею, надавили на какие-то особенные венозные точки, которые знали только они одни — от соприкосновения перед сферами замкнувшихся зрачков мгновенно вспыхнули вставшие на крыло созвёздные цапли
а потом попытался убить, не иначе. Потому что дальнейшее выглядит так, словно пацана сминают в комок, как кусок пластилина.
Потом поднялись до самого беспредельного предела, оплели светлую взъерошенную голову, надавили так крепко, чтобы сломаться, задохнуться и умереть, втиснули в колко-колко бьющуюся грудь
Потому что вот вы сразу поняли, что Тики его сейчас в СВОЮ грудь вдавил? И за этой попыткой смертоубийства (или нет) следует предложение, от которого невозможно отказаться:
— Раз дела у нас с тобой обстоят так и раз тебе как будто бы совсем уже нечего терять, мальчик мой… Давай не будем ни о чём больше думать и просто отдадимся друг другу на этот день, эту ночь, все последующие дни и ночи вперёд, пока не придёт заповедная точка «N»?
Аллен что-то нечленораздельно бормочет и щупает пальто Тики, после чего ловит очередной приход:
Вокруг что-то свербело, взрывалось, кусалось и рычалось, в серо-белое небо уходили облитые кровью ракеты, последняя тишина на пределе забытого лета кричала громче любых слов, в горле булькало ольхой и святой водой, сквозь кисти просачивались журавли и бескрылые чайки, в мёртвое море медленно и плавно спускался труп обесцвеченной луны
пока Тики рассказывает свой план. Все же помнят, как он говорил, что хочет кросиво, быстро и безболезненно роскомнадзорнуться? Так вот, он решил заразиться СПИДом. Великолепный план, Тики. Просто охуенный. Надёжный, как швейцарские часы!
Аллен продолжает что-то чвякать
Голос его ломался, пах расцветшими мюнхенскими липами, бегал по коже стайками чёрных бабочек и рыдающими нируку зрящих в космос шаманов, колдовал, вливал в рот настойку повинующейся покорности, и…
…и, господи, чтец все больше хочет его пристрелить, если не из жалости, то от отвращения.
Тики продолжает убалтывать, и это настолько заштампованная и унылая речь, что чтец даже приводить ее не будет. Аллен вроде и понимает, что нахер надо слать с такими подкатами, но Тики его снова лапает, целует – и как же тут устоять, не правда ли? (нет)