Холиварофорум

Анон

Джокер-фест [фандомное] [творчество]

Кто мы?
Мы аноны из Джокеротреда, которые обнаружили у себя множество творческих людей, решили сделать маленький локальный фест по "Джокеру" и додать себе по кинкам.

Что можно:
Можно все. Любые жанры, пейринги (в том числе рпс), кинки, любой объем слов, любое количество исполнений. Можно исполнять артами. Заявки размещайте в теме, одна заявка - один коммент. Исполнять свои заявки тоже можно. Исполнение по желанию можно заливать как на фикбук и другие открытые площадки, так и прямо в тему под кат. Пожалуйста, пишите небольшую шапку перед текстом исполнения: на какую заявку, какой жанр, рейтинг, предупреждения.

Чего нельзя:
Кинкшеймить, ругаться, флудить - обсуждение деталей фильма, актеров и т.д. идет в нашу основную тему, обсуждение исполнений и заявок в эту.

Исполнения:
дарк Харли/Артур
Артур заботится о маленьком Брюсе
Кроссовер: Артур встречается с любым другим персонажем Феникса

Буду...

1. участвовать!(голосов 8 [38.1%])

   38.1%

2. только читать!(голосов 13 [61.9%])

   61.9%

Всего голосов: 21

Гости не могут голосовать

Отредактировано (2019-11-10 20:38:06)

Анон

Re: Джокер-фест [фандомное] [творчество]

проду, проду!

описание города очень погружающее, люблю такое

Анон

Re: Джокер-фест [фандомное] [творчество]

Я заказчик и я не ожидал, что будет настолько офигенно.
Эта атмосфера похмельного города, это упоминание про то, как Артур праздновал смерть матери...
И настолько все правдоподобно описано, такое вполне могло быть.
И мне стыдно признаться, но еще хотел бы продолжения, где будет больше Брюса и то, как он воспринял Артура. Либо больше их взаимодействия.
Но это очень нагло такое просить.

Спасибо тебе, анон, это отличный фик!

Анон

Re: Джокер-фест [фандомное] [творчество]

И мне стыдно признаться, но еще хотел бы продолжения, где будет больше Брюса и то, как он воспринял Артура. Либо больше их взаимодействия.
Но это очень нагло такое просить.

Продолжение будет, я, собственно, затравку принес, чтобы понять, как отреагируют аноны и получить немножко вдохновения.
Завтра еще приду, короче )

Анон

Re: Джокер-фест [фандомное] [творчество]

Анончик, просто чтобы ты знал: мне понравилось, и я жду проды 

Анон

Re: Джокер-фест [фандомное] [творчество]

Анону, который хотел кроссовер: я прнс

▼Скрытый текст⬍

Кульминационный момент готэмского бунта произошел на площади, где безликая толпа в клоунских масках сначала смотрела на безумца, танцующего на крыше машины, а потом сама принялась танцевать.
Музыкой им послужили вой сирен, треск пламени и собственные радостные крики.
Светомузыкой отблески пожаров и сине-красные огни.
Танцевали они, кто во что горазд, и это придавало происходящему завершенность, потому что какими бы ни были движения, у каждого они шли от сердца.
Кто-то просто подпрыгивал. Кто-то заплясал так, как делают это в ночных клубах. Несколько пар внезапно закружились в диком вальсе, едва не сшибая других, а двое мужчин вдруг поклонились друг другу, подхватили друг друга под локти и принялись отстукивать каблуками традиционный ирландский мотив.
В отдалении слышны были взрывы, хохот и звук бьющегося стекла.
Перемазанный кровью безумец незамеченным слез с машины и побрел прочь, оставляя танцующую толпу позади. Город был велик и ждал его, слишком прекрасный, чтобы удовольствоваться всего одной сценой из калейдоскопа.

Уже под утро его встретил друг.
Испачканный в крови и копоти, он вышел навстречу прямо из разбитой витрины магазина, в одной руке сжимая бутылку, а в другой наполовину съеденную палку колбасы.
У друга были всклокоченные волосы и вдохновенный вид.
— Найдется сигарета? - спросил было он, но вдруг замолчал, вгляделся и коротко хохотнул: - Да ты же тот парень из телевизора!
Безумец кивнул, одновременно и гордый, и настороженный, а друг протянул ему бутылку и расплылся в улыбке (зубы были кривые, но ему это шло):
— Давай выпьем за эту ночь!
Глоток обжег огнем, второй согрел до самых костей. Безумец рассмеялся — это было крепче, чем то, что он пил днем, и понравилось ему больше — запрокинул голову и закружился, раскинув руки.
Всю ночь он встречал мертвецов, огонь и веселящихся людей, и от этого тоже шумело в висках, хотелось смеяться, и смеяться, и смеяться.
Друг поймал его за руку, притянул ближе, зашептал в самое ухо, горячо и пьяно:
— Светает, пойдем, у меня комната неподалеку, тебя будут искать...
Безумец кивнул снова и последовал за ним, не выпуская бутылки.
Он знал, что стоит взойти солнце, и ночной праздник кончится, оставив тошноту и головную боль.
Но — не только их. Еще и знание, что постоять за себя возможно.

Друг жил в бедном районе, в маленькой, явно съемной, квартирке.
Был здесь никому не нужный письменный стол, высокий шкаф с отвисающей дверцей, разворошенная кровать, плакаты с голыми женщинами на стенах. На подоконнике чах одинокий фикус, там же стояла пепельница, полная окурков.
Друг пропустил его вперед, закрыл дверь, повозившись с замком. Махнул рукой — там кухня, там ванная, разберешься — ухнул спиной в постель, откусил от колбасы, которую ответственно донес из самого магазина.
Безумец ушел в ванную, долго плескался там и еще дольше смотрел на свое обнаженное лицо — хотелось прикрыться, достать грим, нарисовать улыбку пальцами, казалось странным, что он много лет жил именно так.
Когда он вышел в комнату — в одних штанах, потому что все остальное было слишком грязным — друг уже спал, уткнувшись лицом в подушку и пряча голову за локтем. Безумец лег рядом с ним, даже не подумав искать другую кровать, подумав, снял штаны, оставшись в трусах. Лег на бок, отвернувшись от друга и засунув под щеку ладонь.
Уснул он быстро, не проснулся даже когда друг во сне его обнял.
Впервые за очень, очень долгое время спал он глубоко, спокойно и без сновидений.

Отредактировано (2019-11-10 00:26:05)

Анон

Re: Джокер-фест [фандомное] [творчество]

Спасибо, анон!
Горячо 

Анон

Re: Джокер-фест [фандомное] [творчество]

awww! Анон-заказчик счастлив, как слон. Это прекрасно 

Анон

Re: Джокер-фест [фандомное] [творчество]

Артур глубоко внутри хочет дохуя и чуть больше доминировать, ощущать себя крутым и важным для кого-то, а не просто любви. Однажды психанув покупает газету со знакомствами и пишет письмо на зацепившее объявление. От имени Джокера, которого он выдумал. Завязывается переписка с очень дерзким, а по фотке оказывается ещё и сексуальным парнем.
Артур шокирован его симпатией в письмах, боится, что никогда не впечатлит неопытностью в реальности, как всегда все неловко испортит и облажается, снова только унижение и насмешки. И все равно очень хочет... хочу много ангста, самоедства, грусти, отчаяния и безысходности, простите только без смертей.
Все остальное на усмотрение автора.

Отредактировано (2019-11-11 06:39:20)

Анон

Re: Джокер-фест [фандомное] [творчество]

Хочу фик про отношения Артура с психотерапевтом. Можно юст, можно слэш, можно просто про злоупотребление властью. Чем чернее тем лучше.

Отредактировано (2019-11-11 14:45:14)

Анон

Re: Джокер-фест [фандомное] [творчество]

Слэш, Артур снизу.
Любой пейринг, но надо взять несколько из этих элементов: Артур настолько худ, что на животе виден бугорок, когда его трахают большим членом или игрушкой; Артур делает глубокий минет, из одного глаза течет слеза; Артур о чем-то умоляет; Артура грубо держат за волосы; Еще до секса Артуру делают больно, а он возбуждается - никто из них такого не ожидал; Артуру кончают на лицо и волосы; спанкинг, Артур лежит на коленях партнера; Артура заставляют свеситься в открытое окно во время секса; асфиксия; Артура ставят у зеркала; форсированный оргазм.

привет, анонче, я принес по заявке нечто.

▼Скрытый текст⬍

Джокер сидит на окне —  и как туда забрался?

Курит. Болтает ногами. Будто пришел в гости к старому знакомому, другу, а не врагу, который постоянно его ловит и сажает в Аркхэм. Безумие бесстрашия. Сумасшествие дерзости.

— Чего пришел? — спрашивает Брюс совсем не вежливо. Сейчас он не в настроении ловить Джокера; он только вернулся с ночной вылазки и собирался хорошенько вздремнуть.

И не только.

Джокер сидит спиной — наверное, не увидит, и Брюс осторожно снимает ладонь с собственного члена.

— Какой ты озорной мальчик, Брюс, — бросает Джокер, и ладонь замирает на животе.

— Я не мальчик, — отвечает Брюс первое, что приходит в голову.

— Я тоже, — смеется Джокер. Снова закуривает, выпускает дым. Сизое облачко залетает в комнату, тут же заполняет запахом прогоревшего табака. Хочется чихнуть, но Брюс боится шелохнуться.

Только смотрит.

Еще одна затяжка.

И еще одна.

— Ты можешь не курить в моей комнате? — не выдерживает Брюс.

— Не могу, — нараспев отвечает Джокер. — У меня, — он поворачивается, кокетливо кривит лицо и пародирует рукой чью-то манеру говорить, — ора-а-а-а-альная фиксация. В диагнозе, между прочим, так и указано.

— Лучше бы на чем-то другом орально фиксировался, — огрызается Брюс.

Джокер заливисто хохочет — будто он только что смешно пошутил.

— А я могу, — замечает он; перекидывает через подоконник сначала одну ногу, потом другую; ищет что-то на окне, шарит вслепую свободной рукой. — Где пепельница?

— Не курю, — настороженно говорит Брюс.

— Ладно, — легко отзывается Джокер и щелчком выкидывает окурок на улицу. Слезает с подоконника, подходит к кровати и тянет одеяло.

Брюс вцепляется в него так, словно оно — единственное спасение.

— Да отпусти уже, — даже в темноте видна нарисованная улыбка. Как в одном из кошмаров, только это на кошмар почему-то не похоже.

— Зачем?

— Буду орально фиксироваться.

— На чем?

— Ну ты же не мальчик, — наставительно говорит Джокер. — Догадайся сам.

Ему все-таки удается сдернуть одеяло. Брюс тяжело вздыхает: может, он все-таки и правда заснул? И видит кошмар. Эротический кошмар.

Даже в Аркхэме такое не придумаешь.

Джокер обхватывает ладонью его лодыжку — и тянет на себя. Брюс не знает сам, зачем садится на кровати и опускает ноги на пол. Старается не думать, что под боксерами хорошо видны очертания стояка.

Вот дерьмо-то.

Все становится еще хуже. потому что Джокер стягивает с него и эти злосчастные боксеры.

— А неплохо, — замечает он. — Будет на чем… фиксироваться.

Брюсу хочется сказать, что еще хоть слово о фиксации — и он устроит Джокеру очень даже анальную, но вдруг тот воспримет это всерьез?

Или не воспримет.

Брюс сейчас и не знает, что хуже.

Джокер плюхается на колени перед ним. Обхватывает член рукой, проводит одновременно и нежно, и с силой, и Брюс рвано выдыхает. Смотрит завороженно, как Джокер склоняется над его пахом; облизывается; довольно выдыхает и наконец-то берет в рот.

Ласкает языком — неумело, но Брюсу и от этого хорошо. Точнее, просто от этого хорошо — а еще лучше становится, когда Джокер пытается заглотить член целиком. Брюс закусывает губу, чтобы не сорваться на стон, и не удерживается — сгребает в кулак зеленые волосы, крепко сжимает и давит на голову.

Джокер, кажется, даже не дышит — только поднимает взгляд. В полумраке Брюс видит, как по белой щеке вместе с синим гримом течет голубая слеза, но в этом взгляде нет боли. Поэтому он толкается в горло, снова и снова, пока наконец не решает дать Джокеру передышку.

Губы смыкаются на члене крепко, прежде чем Джокер отстраняется и пытается отдышаться.

Брюс сам не знает, зачем гладит его по щеке, по острой скуле. Смотрит вниз: Джокер крепко сжимает себя поверх брюк, ласкает пальцами как-то даже торопливо, а затем вновь поднимает взгляд.

Вновь склоняется к паху.

Вновь берет в рот.

В этот раз он не дает толкнуться глубоко — вместо этого облизывает и обсасывает, точно конфету. Брюс не то чтобы не пытается — очень даже, но каждый раз Джокер неуловимо поворачивается, и головка упирается в щеку. Брюс не выдерживает — вновь гладит Джокера по этой самой щеке, почти ощущает пальцами пульсацию собственного члена.

Удовольствие все ближе.

Он толкает Джокера в плечо, и тот понятливо отстраняется. Задирает голову, смотрит в глаза, и не отрывает взгляд ни на секунду: ни когда Брюс пальцами свободной руки обводит его губы, ни когда кончает, орошая каплями спермы мертвенно-белое лицо.

Нет, он смотрит до самого конца.

И Брюс читает в этом взгляде тоскливое одиночество.

Джокер поднимается с колен и криво усмехается:

— Ну как?

— Неплохо для оральной фиксации, — отвечает Брюс. — Но ты бы лучше потренировался.

— Да?

Во взгляде вновь эта тоска, и Брюсу на мгновение становится так же тошно от одиночества.

— Как-нибудь приходи… фиксироваться, — осторожно подбирает он слова. — Когда мы… ну…

— Не будем играть в кошки-мышки? — подсказывает Джокер.

— Клоун-мышки. Летучие. — педантично поправляет Брюс.

— Хм. Заметано, — улыбается Джокер.

И исчезает в окне — быстро и легко, словно и правда умеет летать.

Брюс поднимает одеяло и ложится, натягивает его по самые глаза.

Если это был ночной кошмар — то он определенно самый лучший.

Самый эротический и самый безумный.

И Брюс не отказался бы от еще одного такого же.

Отредактировано (2019-11-18 20:33:36)

Анон

Re: Джокер-фест [фандомное] [творчество]

Слэш, Артур снизу.
Любой пейринг, но надо взять несколько из этих элементов: Артур настолько худ, что на животе виден бугорок, когда его трахают большим членом или игрушкой; Артур делает глубокий минет, из одного глаза течет слеза; Артур о чем-то умоляет; Артура грубо держат за волосы; Еще до секса Артуру делают больно, а он возбуждается - никто из них такого не ожидал; Артуру кончают на лицо и волосы; спанкинг, Артур лежит на коленях партнера; Артура заставляют свеситься в открытое окно во время секса; асфиксия; Артура ставят у зеркала; форсированный оргазм.

привет, анонче, я принес по заявке нечто.

▼Скрытый текст⬍

Джокер сидит на окне —  и как туда забрался?

Курит. Болтает ногами. Будто пришел в гости к старому знакомому, другу, а не врагу, который постоянно его ловит и сажает в Аркхэм. Безумие бесстрашия. Сумасшествие дерзости.

— Чего пришел? — спрашивает Брюс совсем не вежливо. Сейчас он не в настроении ловить Джокера; он только вернулся с ночной вылазки и собирался хорошенько вздремнуть.

И не только.

Джокер сидит спиной — наверное, не увидит, и Брюс осторожно снимает ладонь с собственного члена.

— Какой ты озорной мальчик, Брюс, — бросает Джокер, и ладонь замирает на животе.

— Я не мальчик, — отвечает Брюс первое, что приходит в голову.

— Я тоже, — смеется Джокер. Снова закуривает, выпускает дым. Сизое облачко залетает в комнату, тут же заполняет запахом прогоревшего табака. Хочется чихнуть, но Брюс боится шелохнуться.

Только смотрит.

Еще одна затяжка.

И еще одна.

— Ты можешь не курить в моей комнате? — не выдерживает Брюс.

— Не могу, — нараспев отвечает Джокер. — У меня, — он поворачивается, кокетливо кривит лицо и пародирует рукой чью-то манеру говорить, — ора-а-а-а-альная фиксация. В диагнозе, между прочим, так и указано.

— Лучше бы на чем-то другом орально фиксировался, — огрызается Брюс.

Джокер заливисто хохочет — будто он только что смешно пошутил.

— А я могу, — замечает он; перекидывает через подоконник сначала одну ногу, потом другу; ищет что-то на окне, шарит вслепую свободной рукой. — Где пепельница?

— Не курю, — настороженно говорит Брюс.

— Ладно, — легко отзывается Джокер и щелчком выкидывает окурок на улицу. Слезает с подоконника, подходит к кровати и тянет одеяло.

Брюс вцепляется в него так, словно оно — единственное спасение.

— Да отпусти уже, — даже в темноте видна нарисованная улыбка. Как в одном из кошмаров, только это на кошмар почему-то не похоже.

— Зачем?

— Буду орально фиксироваться.

— На чем?

— Ну ты же не мальчик, — наставительно говорит Джокер. — Догадайся сам.

Ему все-таки удается сдернуть одеяло. Брюс тяжело вздыхает: может, он все-таки и правда заснул? И видит кошмар. Эротический кошмар.

Даже в Аркхэме такое не придумаешь.

Джокер обхватывает ладонью его лодыжку — и тянет на себя. Брюс не знает сам, зачем садится на кровати и опускает ноги на пол. Старается не думать, что под боксерами хорошо видны очертания стояка.

Вот дерьмо-то.

Все становится еще хуже. потому что Джокер стягивает с него и эти злосчастные боксеры.

— А неплохо, — замечает он. — Будет на чем… фиксироваться.

Брюсу хочется сказать, что еще хоть слово о фиксации — и он устроит Джокеру очень даже анальную, но вдруг тот воспримет это всерьез?

Или не воспримет.

Брюс сейчас и не знает, что хуже.

Джокер плюхается на колени перед ним. Обхватывает член рукой, проводит одновременно и нежно, и с силой, и Брюс рвано выдыхает. Смотрит завороженно, как Джокер склоняется над его пахом; облизывается; довольно выдыхает и наконец-то берет в рот.

Ласкает языком — неумело, но Брюсу и от этого хорошо. Точнее, просто от этого хорошо — а еще лучше становится, когда Джокер пытается заглотить член целиком. Брюс закусывает губу, чтобы не сорваться на стон, и не удерживается — сгребает в кулак зеленые волосы, крепко сжимает и давит на голову.

Джокер, кажется, даже не дышит — только поднимает взгляд. В полумраке Брюс видит, как по белой щеке вместе с синим гримом течет голубая слеза, но в этом взгляде нет боли. Поэтому он толкается в горло, снова и снова, пока наконец не решает дать Джокеру передышку.

Губы смыкаются на члене крепко, прежде чем Джокер отстраняется и пытается отдышаться.

Брюс сам не знает, зачем гладит его по щеке, по острой скуле. Смотрит вниз: Джокер крепко сжимает себя поверх брюк, ласкает пальцами как-то даже торопливо, а затем вновь поднимает взгляд.

Вновь склоняется к паху.

Вновь берет в рот.

В этот раз он не дает толкнуться глубоко — вместо этого облизывает и обсасывает, точно конфету. Брюс не то чтобы не пытается — очень даже, но каждый раз Джокер неуловимо поворачивается, и головка упирается в щеку. Брюс не выдерживает — вновь гладит Джокера по этой самой щеке, почти ощущает пальцами пульсацию собственного члена.

Удовольствие все ближе.

Он толкает Джокера в плечо, и тот понятливо отстраняется. Задирает голову, смотрит в глаза, и не отрывает взгляд ни на секунду: ни когда Брюс пальцами свободной руки обводит его губы, ни когда кончает, орошая каплями спермы мертвенно-белое лицо.

Нет, он смотрит до самого конца.

И Брюс читает в этом взгляде тоскливое одиночество.

Джокер поднимается с колен и криво усмехается:

— Ну как?

— Неплохо для оральной фиксации, — отвечает Брюс. — Но ты бы лучше потренировался.

— Да?

Во взгляде вновь эта тоска, и Брюсу на мгновение становится так же тошно от одиночества.

— Как-нибудь приходи… фиксироваться, — осторожно подбирает он слова. — Когда мы… ну…

— Не будем играть в кошки-мышки? — подсказывает Джокер.

— Клоун-мышки. Летучие. — педантично поправляет Брюс.

— Хм. Заметано, — улыбается Джокер.

И исчезает в окне — быстро и легко, словно и правда умеет летать.

Брюс поднимает одеяло и ложится, натягивает его по самые глаза.

Если это был ночной кошмар — то он определенно самый лучший.

Самый эротический и самый безумный.

И Брюс не отказался бы от еще одного такого же.

 

Анон

Re: Джокер-фест [фандомное] [творчество]

Это даже СЛИШКОМ горячо!
У меня нет слов.
Особая благодарность за то, какие сложные эмоции испытывают персонажи

Анон

Re: Джокер-фест [фандомное] [творчество]

 

йей! шпашиба, анончик))

Это даже СЛИШКОМ горячо!
У меня нет слов.
Особая благодарность за то, какие сложные эмоции испытывают персонажи

нельзя просто так взять и написать дрочилку без сложных эмоций
пасиба, анон 

Анон

Re: Джокер-фест [фандомное] [творчество]

Не знаю, есть ли тут заказчик, но вдруг есть.
Анон, я написал тебе текст. Не обижайся, если он ниоч, но мне понравилась твоя заявка.

▼Джокер/Харли. Джокер видит в Харли молодую Пенни. Унижая и абьюзя Харли, он не только мстит за проебанное детство, но и реализовывает глубоко задавленные фантазии.⬍

Однажды, когда что-то, незримо витавшее между ними, с невидимой силой растолкало их по разным краям постели, спиной друг к другу, он мрачным, не-своим, не-жеманным, не-ласковым голосом сказал ей: «Я каждый раз удивляюсь, как тебе это удается».
У Харли на шее наливались синяки, давило гортань, и глотать еще два дня было больно. И все-таки она нашла в себе силы повернуться на другой бок и медленно подобраться к нему со спины. Ее колени нашли себе место во впадинах с обратной стороны его острых колен, ее ладони скользнули по простыне – одна под его шею, другая на живот. Губы нашли непослушные завитки волос у первого позвонка, зарылись в них и прошептали: все в порядке. Все отлично.
Вместе с болью в ее горле запершило жалостью, слезами и всепрощающим всхлипом.
Бедный, бедный ее мистер Джей.
И как она только могла так жестоко с ним поступить.

Мистер Джей ест часто и помногу, умудряясь при этом оставаться болезненно, напросвет тощим. Ест он неразборчиво и без удовольствия, не умеет отличать свежее от несвежего, и однажды свалился по этой причине с жуткими коликами, отравившись сосисками. Что, впрочем, не помешало ему на следующий же день прийти к тому же лотку и попросить добавить всего: и кисло-сладкий соус, и жареный лук, и горчицу, и кетчуп, даже два кетчупа.
Харли мерещится паника в том, как он хватает еду, как засовывает ее в рот огромными, неопрятными кусками, как будто впрок, про запас. Он презирает столовые приборы и всегда ест только руками, умудряясь не пачкать лацканы и манжеты своих попугаистых пиджаков. Он облизывается – машинально, потому что прочитал где-то, что люди делают так, если наелись. Будь он азиатом, думает иногда Харли, он бы натужно чавкал лапшой, изображая восторг от стряпни. На деле же ни от какой еды он не получает удовольствия. С одинаковой поспешностью он глотает дрянную пережаренную лапшу из коробочек, стейк из мраморной говядины и изящные десерты с Центральной.
Однажды Харли решается на эксперимент. В ней еще жива эта мысль: всю жизнь мистер Джей перебивался случайными перекусами, он так и не освоил нормальную готовку. Харли вспоминает его слова: «Она всегда жаловалась на то, как я жарю картошку». И макароны. И сыр. И яйца. А уж как она жаловалась на его оладьи! «Прелесть, — передразнивал он ее противным, высоким дискантом, — ну как ты умудряешься портить яичницу и пюре!»
Поэтому Харли решает подарить ему то, чего мистер Джей не знал. Целый вечер она возится у раздолбанной газовой плиты в той каморке, которую он решил занять на неделю или две (или на день, или на час, или на целый год!). Она колдует над пряной говядиной по-бургундски, которая особенно удавалась ее матери, рецепт которой лелеяла еще бабушка Харли. Она забирает вино из супермаркета, предварительно оглушив миленькую девушку, полчаса ее консультировавшую и уверявшую, что конкретно это, вот это чилийское вино — самое лучшее из всех возможных. Она выбирает из всех своих бешеных, кричащих нарядов, каждый из которых вопил о ее освобождении из плена врачебной рутины, тот, который выглядит самым уютным, самым мятым, самым клетчатым и самым домашним. Она терпеливо его ждет, не зная, откуда он появится и будет ли он в настроении, будет ли он цел.
Она успевает заклевать носом и задремать за столом. И не слышит, как дверь пугливо, кляузнически скрипит, пытаясь ее предупредить.
Во сне она чувствует, как его ладонь, почти не касаясь, скользит над встопорщенными волосками над задней стороной ее шеи. Слышит, как с влажным, противным звуком размыкаются его губы, нарочито громко. Харли осязает его всем своим сонным, болезненно беззащитным телом, которому нужна еще минута-другая, чтобы собраться, чтобы встрепенуться, чтобы защититься.
Этой минуты у нее нет, и мистер Джей пользуется этим. Он наклоняется к ее уху, шепчет в него, ласково, сладко, льет ей мед в уши пополам со слюнями: ведь он задыхается от смеха.
— Никогда, никогда не пытайся угодить мне, тупая ты сука! Никогда не делай этого! Ты все, все делаешь только хуже, долбанная мразь!
Харли окончательно приходит в себя где-то на середине действа.
И самая уютная и теплая ее пижама уничтожена, изуродована, разорвана. Ее волосы в его кулаке, лицо плотно, до треска в скуле, прижато к столу. Все ее тело содрогается под монотонный звон в ушах — это ее сотрясение мозга переговаривается со звякающей об упавший бокал вилкой. Вилка истерично колотит морзянкой: «Помогите! Взгляните, что чертов изверг творит с несчастной девушкой!» Говядина по-бургундски подпрыгивает у нее перед глазами, пока окончательно не падает на пол.
У Харли болит поясница. У Харли болит сплющенная о стол о грудь. У Харли саднит между ног. На каждое свое движение мистер Джей приговаривает, будто мантру: чертова-чертова-чертова-сука-долбанная-мразь — идеальным сценическим речитативом.
Харли так и не узнает, кончил он или нет, потому что в какую-то секунду его ярость отзывается сильным, звонким ударом: одним движением он оттянул ее голову назад, почти к самым своим губам, взглянул в ее мутные от ужаса и удовольствия глаза.
А потом до звездочек из глаз приложил ее лицом о стол.
Харли просыпается полсуток спустя. У нее лопнула кожа на носу, разорвана о край стола губа, поперек лица — потешный красный шрам, еще немного и по глазам бы, как лезвием ножа.
Она приходит в себя — и мистер Джей старательно, высунув кончик языка, рисует по краям этой раны бахрому ядовитым, жгучим йодом. «Давай принарядим твое личико, смотри, какая юбочка!»
Харли улыбается и плачет от счастья. А мистер Джей ругается, что слезы портят его чудесную работу.
Простите, мистер Джей, простите, что испортила ваш чудесный рисунок.
Я исправлюсь, правда. Честно. Конечно.

Мистер Джей говорит ей, что стал другим. Что он был (он показывает в лицах) вот таким: он сутулится, опускает обезьяновато руки, выворачивает локти и нереально, гуттаперчиво, кривит уголки губ, смыкается, преображается в ту маску, которая изображала древнегреческую трагедию. Невыносимая печальность бытия: он выкручивает, топорщит наружу свои костистые лопатки, изображает ребрами — клетку, в которой был заперт. А теперь, говорит он ей после, я такой. Звонкий, натянутый, вдохновенный – алле-оп! Он будто вот-вот подпрыгнет, такой он заведенный, взбудораженный каждую секунду. Я изобретатель, моя милая, я художник, и для мира много красок не надо — с многими красками кто угодно справится, а мне достаточно буквально трех. Белым рисуем веселье, красным — кровь. Придумай для меня, что такое синий?
Харли переворачивается на живот и пристально смотрит на него из постели. Мистер Джей перед ней — наполовину сотворенная картина. У него накрашена только половина лица. Приспущены штаны, потому что он еще не вдел ремень. Небрежно ложится складками расстегнутая рубашка. Все уродливое, худое, болезненное — скрыто под энергией, смехом, который дает маска. Мистер Джей пританцовывает перед зеркалом, оттягивая взад-вперед одну из прядей волос, накручивает ее на палец, жеманясь, склоняет голову к плечу.
И Харли на секунду впускает в свою жизнь Харлин Фрэнсис.
Харлин Фрэнсис называет то, что видит перед собой, «наступать в следы». Проложил их кто-то другой, но твоя дорога, несомненно, из-за этого становится проще, Артур Флек.
Его безумие выглядит слепком. Неаккуратные швы примерки чужой личности, незатертые грани чужого характера, выдающийся, визгливый голос. Чтобы утрамбовать их, спрятать от самого себя, заретушировать, он гротескно выпячивает те черты, которые считает истинно своими. Например, Пенни Флек никогда не была клоуном. Правда? Правда, вы в этом так уверены, мистер Флек? Вы уверены, что человек, в карточке которого написано «Пенни», а не «Пенелопа», не был клоуном, хотя бы самую малость? Откуда же тогда в ваших воспоминаниях и в ваших повадках: потертый цветастый халат, чрезмерно яркий, неподобающий возрасту макияж, нелепо выщипанные и заново нарисованные брови, из-за которых на «ее сучьем лице всегда была тень чертовой грусти, вечная печать недовольства»? Мистер Флек, несомненно, придал безумию новые грани. Облил унавоженную почву бензином и поджег, надеясь, что так не останется семян, но что от этого толку?
Пенни-Пенни-Пенни-Флек, напевает он иногда, будто не может выкинуть ее из головы. Иногда Пенни Флек — это те жесты, которыми он поправляет волосы. Прикладывает палец к губам, игриво пожимая плечами. Иногда это снисходительная жалость в голосе («Бедная, маленькая, глупенькая Харли»). Но чаще всего Пенни Флек — это наказания.
Харлин Фрэнсис до сих пор не может определиться: Артур Флек как зеркало чужих ошибок? Джокер как продукт своей среды? Пенни Флек как рефлекс  на любое проявление милосердия?
В его чудовищной жестокости, в занесенных кулаках, в подергивающемся уголке губы, в брызжущей слюне из искривленного рта — во всем этом слышен скрипучий, не по возрасту старый голосок. «Прелесть, ты опять!..» — и он перемалывает это безумие, эти бесконечные мелочи, каждая из которых стала поводом обвинить его в чем-то, в то безумие, которое ему больше подходит.
Пенни Флек ни разу не подняла на него руку — это Харлин Фрэнсис понимает по той болезненности, с которой Артур преображается. Как задирает на секунду плечи, будто пытается стать меньше, тоньше, легче, съежиться, сконцентрироваться, чтобы из этого клубка прозвучать новым, ядовито-слезливым голоском. Она ранила его этим, и со словами Артуру Флеку было так тяжело справиться. Он не понимал их, потому что в слова люди облекают эмоции. Он боролся с ними, потому что эмоции — та его часть, которая безнадежно покалечена черепно-мозговой травмой. Он инстинктивно, кожей, спиной, своими узловатыми тощими кулаками, воспринимал ее чувства.
И как-то сами собой они отпечатывались теперь на Харли.
Харлин Фрэнсис могла бы даже подобрать заместительную медикаментозную терапию. Прошла бы с ним «семь шагов». Начала бы с «позволь обнять себя». Харлин Фрэнсис была не блестящим, но не таким уж плохим специалистом, и случай Артура Флека, несомненно, печальный, не представлялся даже ей таким уж сложным.
Тем более завораживающим было то, как Пенни Флек, людское равнодушие и тщеславие породили мистер Джея.
Поэтому Харли Квинн выпускала наружу Харлин Фрэнсис так редко.
Харлин Фрэнсис сказала бы красующемуся у зеркала мистеру Джею: Артур, вы же понимаете, что в вашей жизни ничего, совсем ничего не изменилось с тех пор, как вы дали волю своим чувствам и убили свою мать? Вы понимаете, что пока вы отказываетесь это признать, призрак вашей матери будет      мерещиться вам буквально везде? Артур, вы все еще в клетке, иначе почему вы так старательно выискиваете ее в каждом жесте бедняжки Харли? Что вы скажете на это, Харли?
Харли восторженно блестит глазами. Приподнимается на локтях и хлопает в ладоши. Говорит про его удивительное преображение. Манит к себе глазами, всем телом, распахнутыми навстречу объятьями. Впускает его в себя, баюкает на своей груди, пока тот слепо, неосознанно, нашаривает губами ее сосок и стискивает его зубами.
Не слушает Харлин Фрэнсис, которая даже в убийстве матери найдет какой-нибудь древнегреческий синдром. В такие минуты, когда он, сжатая, нервическая пружина, напряженный так, что видно каждое сухожилие, каждый мускул, прогибается в пояснице, вжимается в нее бедрами, стискивает зубы, выдыхает-выдыхает-выдыхает, запрокидывает голову и скручивает в кулаке простыню.
Харли мерещится, что он шепчет что-то. Быть может, имя.
В таком случае, она не хочет знать, что это за имя.

Анон

Re: Джокер-фест [фандомное] [творчество]

Это офигенно, анон!
Спасибо тебе большое, с большим удовольствием прочитал.

незаказчик

Анон

Re: Джокер-фест [фандомное] [творчество]

Пейринг совершенно не мой, но на эти несколько минут автор даже меня смог убедить в его реальности. Снимаю шляпу!
(не заказчик).

Анон

Re: Джокер-фест [фандомное] [творчество]

Заказчик снимает шляпу. Это восхитительно, и как раз то, что хотелось почитать 

Анон

Re: Джокер-фест [фандомное] [творчество]

Аноны, я больной ублюдок, но я хочу максимальное стеклище про то, как Артуру кто-то даёт ощутить себя крутым, необходимым и сексуальным, а потом жестоко предаёт и разбивает едва обретенную веру. Мотивация, сюжет, рейтинг, пейринг, гет или слэш - любые. Только без смертей, избиений и секс.насилия, хочу именно психологический пиздец, тлен и бзсхднсть. И ещё вертикального инцеста не надо, пожалуйста.

Анон

Re: Джокер-фест [фандомное] [творчество]

#93

Обычно не курю такое, но заявка прямо ух

Анон

Re: Джокер-фест [фандомное] [творчество]

+1
эх, я такое стекло люблю :( Хотя обычно предпочитаю все же какой-то хэппи-энд, но и без него тоже хорошо...