Леви привык планировать атаки, отступления, операции под прикрытием. Но всё ещё не привык планировать мирную жизнь. Он больше не принадлежит разведотряду, не принадлежит Парадизу – он принадлежит самому себе. Предоставлен сам себе. Теперь вся его стратегия: заниматься делом, которое ему по душе, не прогореть и не сдохнуть.
Вскоре после того как Леви решает остаться на Марли и открыть чайную лавку, прибавляется ещё одна цель: позаботиться о Габи и Фалько, защитить их в этом не воюющем, но по-прежнему неспокойном мире.
Когда приезжает Микаса, Леви берёт под своё крыло и её, как раньше. Видимо, ему на роду написано быть окружённым молодёжью, руководить ими и присматривать за ними. Это напоминает годы службы. Но не печалит, а даже как-то успокаивает: Леви снова встаёт на привычные рельсы, делает то, что у него хорошо получается. То, что даёт ему смысл.
Когда Микаса признаётся, зачем приехала, всё летит в тартарары. Выстроенный и понятный быт пошатывается. Леви был готов о ней позаботиться, даже хотел этого. Но в его голове «заботиться о Микасе» и «трахать Микасу» плохо увязываются воедино. Второе даже противоречит первому: сделать подчинённую-родственницу-и-почти-друга своей любовницей на несколько ночей, а затем отправить её восвояси, одну, уязвимую, беременную ребёнком, у которого не будет отца?
После разбора полётов Микаса уезжает. Но конфликт не исчерпан, Леви возвращается мыслями к ней снова и снова. Проходит совсем немного времени, прежде чем он осознаёт: Микаса и сейчас до боли одинока. И она считает перспективу лечь под него не такой уж большой платой за надежду.
Вдобавок Леви понимает, что не хочет отнимать у неё эту надежду. И не хочет терять Микасу.
Едва дождавшись утра, Леви выдёргивает Фалько и они едут в порт. Чудом успевают до отплытия корабля.
Теперь, когда Микаса снова с ним, днём и ночью, Леви неожиданно для себя начинает думать о будущем не только в плане «Что мы завтра едим» и «Какой чай закупить». Надо бы разобрать её комнату – перенести часть ящиков куда-нибудь, да хоть в комнату Леви. А весной будет фестиваль – наверняка Микаса не видала такой раньше; наверное, ей понравится. Леви хочет показать ей этот фестиваль, увидеть искры удивления в тёмных глазах и, возможно, улыбку на серьёзном лице. Ради этого Леви готов терпеть боль.
Поначалу он передвигался за пределами дома на кресле-каталке. Фалько катил кресло, а Леви берёг силы, зорко поглядывал по сторонам или просто читал. В кресле можно было если не выглядеть здоровым, то хотя бы сидеть с достоинством, расслабленно. Костыли моментально превращали Леви в бесполезного калеку: он всё равно передвигался медленнее здоровых, только теперь ещё не оставалось времени следить за обстановкой – всё внимание уходило на то, чтобы орудовать костылём, не спотыкаться и не показывать боль, пронизывавшую ногу при каждом шаге. Поэтому Леви не пользовался костылями. Он тренировался как проклятый, усиливая здоровую ногу и разминая больную. Он, хромая, ходил сначала только по своей комнате, а затем и по всему первому этажу, привыкая держаться ровнее, хромать меньше, сохранять идеальную невозмутимость. Сейчас, зимой, от холода и частой перемены погоды покалеченная нога отбросила его прогресс назад. Но Леви снова отвоюет у болезни свою свободу. Он больше не сможет летать на тросах, не сможет ездить верхом, не сможет бегать. Но он сможет ходить – без чужой помощи и без перерывов после каждой сотни пройденных шагов. Теперь у него ещё больше причин для этого.
А что если к весне Микаса будет беременна? Что если она уже сейчас носит его ребёнка?
«Я для родительства не приспособлен», – всплывают в памяти слова Кенни. Леви тоже не приспособлен: он отлично умеет убивать, но понятия не имеет, как быть отцом.
Этой растерянности, этой ответственности можно избежать: Микаса же говорила ему, что собирается сама растить ребёнка. Леви не собирается сбегать. Даже если Микаса не хочет его в мужья, он будет отцом их ребёнку. Будет заботиться, учить, защищать – и ни за что не бросит. Не известно, какой из Леви получится отец: нормальный или паршивый. Но он будет стараться изо всех сил.
***
За завтраком сидят только Габи и Микаса: Фалько сегодня курьерит, он уже перекусил и убежал, а Леви встал спозаранку, сделал себе бутерброды и велел себя не отвлекать – ему нужно сегодня закончить важные бумажные дела.
- Что-то ты сегодня грустная, – Габи задумчиво глядит на Микасу, подперев щёку кулаком. – Случилось что?
Микаса качает головой. Действительно, ничего не случилось. И она не грустная – просто у неё такое лицо.
...на самом деле, если прямо выискивать поводы для расстройств, то можно вспомнить, что ей который день не здоровится по утрам. Микаса тревожится, что это может быть болезнью, что это навредит потенциальному ребёнку. Даже сейчас, вот она сидит за завтраком – а кусок в горло не лезет, хотя вроде как одно из её любимых блюд.
Микаса спрашивает Габи, где в этом городе живёт доктор.
***
До похода к доктору Микаса подозревала, что с ней что-то случилось. Теперь она точно знает, что с ней что-то случилось. Она забеременела. А значит – пора уезжать.
В прошлый раз Микаса собиралась дождаться на кухне кого-то из ребят или вовсе ограничиться благодарственно-прощальной запиской. В этот раз она решается сказать всё Леви в лицо. Чтобы он знал. Чтобы отпустил её, не догонял её – иначе ей будет очень сложно от него уехать.
***
За ужином Леви мыслями ещё в своих дебитах-кредитах. Но вот в кухню входит Микаса – и все бюрократические мысли отправляются к чёрту.
Леви замечает, что в ней что-то изменилось. Но пока не может понять, что.
Замечает, что она избегает смотреть ему в лицо. Настораживается.
За ужином щебечет разве что Габи. Фалько, набегавшийся по зимнему городу, налегает на горячее питьё и еду, пару раз шмыгает носом. Микаса скрытно молчит. Леви подозрительно молчит.
Сегодня Микаса на хозяйстве, поэтому она остаётся убирать со стола и мыть посуду. Габи вызывается ей помочь. Леви, понимая, что прямо сейчас поговорить не выйдет, а сильно откладывать разговор не надо, просит Микасу зайти к нему, когда она освободится.
Микаса приходит. Их разговор выглядит примерно так:
- Что?
- Что?
...потом, конечно, Микаса выкладывает всё как на духу.
Леви понимает её: она обещала вернуться – значит, она должна вернуться. Обещания надо выполнять. Даже если они даны мертвецам.
***
Микаса поднимается по трапу на корабль. Ей всё-таки пришлось задержаться: дождаться, пока навигация станет безопаснее, пока чайная лавка перестроит свой рабочий график с учётом её отъезда, пока корабль придёт. Уже весна, природа начинает просыпаться. На душе у Микасы тоже теплеет и светлеет: она наконец выполняет своё обещание. Возвращается на Парадиз. И не одна.
Её живот ещё не успел округлиться, но Микаса чувствует, как в ней что-то меняется. С ней едет её ребёнок.
А ещё с ней едет отец этого ребёнка. Естественно, Леви не стал удерживать Микасу, подрезать ей крылья, вынуждать нарушить обещание. Естественно, он её не покинул.
Микаса сперва подумала, что это ужасная идея: зачем ей приводить к Эрену того, кто занял его место? Зачем Леви бросать свой дом, своё дело, своих подопечных и срываться в Парадиз, где его никто не ждёт и куда он не хочет возвращаться? Да вдобавок его нога: ему ходить-то трудно – а как он перенесёт путешествие?
Но попробуйте-ка сами переть поперёк Леви. Он всё обдумал, всё просчитал. Микаса обещала вернуться на Парадиз? Она вернётся. А он будет рядом, оберегать её и ребёнка. Чайная лавка уж как-нибудь обойдётся месяц-другой без своего хозяина: Фалько с Габи – толковые ребята, а сам Леви может авралом переделать большую часть своей работы на недели вперёд. А нога... да всё с его ногой нормально, закрыли тему.
***
Кто-то из пассажиров думает, что вот, молодая девушка заботится о мужчине-инвалиде – то ли родственнике, то ли работодателе. Этот кто-то ошибается: на самом деле, это мужчина заботится о своей женщине.
Леви и раньше спал всего по несколько часов – теперь он спит и того меньше. Скорее, проваливается в полудрёму – но в любой момент готов подхватиться и среагировать.
Путешествие по суше, по морю и снова по суше – непростая задача само по себе. Особенно ранней весной. Особенно через вытоптанные титанами земли. Особенно из Марли в Парадиз.
А тут ещё положение Микасы. Леви уважает её силу – и моральную, и физическую; он не сомневается в ней как в бойце. Но он не представляет, что с ней может произойти сейчас. Вдруг ей станет плохо? Вдруг кто-то из агрессивных марлийцев узнает в ней элдийку?
В общем, у Леви практически ни минуты покоя. Он так сосредоточен на высматривании угрозы, намёков на угрозу и намёков на намёки на угрозу, что почти забывает о больной ноге: сила воли и мощная концентрация творят чудеса.
***
Микаса замечает эту заботу – хотя Леви усердно старается не палить своё беспокойство. На неё снова накатывают тёплая благодарность и щемящая нежность. Когда они остаются вдали от остальных и смотрят на морской закат, Микаса почти решает взять Леви за руку. Почти. Она этого не делает. Потому что она возвращается к Эрену.
Леви низко надвигает шляпу, высоко поднимает ворот. Его не узнают – но его внешность всё равно привлекает внимание обывателей.
- Эй, молодой человек! – окликает их торговка. – Ой... – тушуется она, когда Леви поворачивается к ней.
Дворовая ребятня с любопытством пялится и шушукается, наконец выталкивает лопоухого делегата, и тот, с напором, прикрывающим неуверенность, спрашивает, мол, дядь, чё у тебя с лицом.
Краем уха Микаса слышит, как их возничий, распрягая лошадей, зацепился языками с товарищем и рассказывает о пассажирах – «девчуле» и «коротышке».
Воспоминание обжигает стыдом. Микаса и сама когда-то звала Леви «коротышкой». Она с тех пор подросла – а он остался всё таким же, только шрамов прибавилось.
Сейчас у Микасы язык не повернулся бы назвать Леви «коротышкой» – даже за глаза, в порыве злости или в шутку. Она слишком его уважает, но дело не в этом: он такой мужественный и уверенный в себе, что она вспоминает о разнице в росте, только когда при поцелуе не он наклоняется к ней, а она к нему. Но как только стало известно о её беременности, они перестали целоваться. Она отгородилась от него – чтобы скорее отвыкнуть.
Если ребёнок будет хотя вполовину таким же сильным, как Леви, это будет замечательно. Если ребёнку не придётся искать спасения в почти сверхъестественной силе Аккерманов, это будет счастьем.
Микаса машинально проводит рукой по животу, её лицо смягчается: ей снова есть для кого жить.
***
Чем ближе они к тому-самому-дереву, тем нетерпеливее становится Микаса. Тем меньше она смотрит по сторонам и на Леви – вся превращается в воплощённое направление.
Наконец они приезжают. На дереве набухли почки, под ним пучками пробивается трава. Только камень стоит холодным и неизменным. Мёртвым.
Леви тактично отходит, чтобы оставить Микасу наедине с её радостью и её горем.
***
Микаса выполнила своё обещание. С её плеч упал тяжёлый груз. Но это не принесло ей мира: она не знает, что делать дальше. Путеводной цели впереди больше нет.
Дом, в котором она обосновалась и про который думала, что покидает его на считаные недели, встречает их затхлостью и запустением. Чтобы помочь Микасе выбраться из прострации и привести это ГрЯзНоЕ жилище в порядок, Леви организует весеннюю уборку.
Это таки помогает: Микаса вспоминает, как часто они с Габи и Фалько прибирались в чайной лавке, и включается в привычный процесс. Физическая работа разгружает мысли; достигнутый результат приносит моральное удовлетворение. Теперь дом похож на место, где можно жить.
Но Микаса уже не уверена, что хочет там жить. Что хочет вот-вот попрощаться с Леви и остаться одной с умершим Эреном и ещё не рождённым ребёнком.
***
Микаса, обычно упорно прущая вперёд к цели, сейчас как будто стоит на перепутье. Леви это замечает. И думает, что решающий момент настал.
Он предлагает Микасе стать его женой. Фактически или только формально – не важно; важно то, что так она сможет официально перейти под его защиту и дать ребёнку законного отца. Быть молодой матерью-одиночкой в их мире сложно даже для конкубины короля, а для остальных – и подавно. Быть безотцовщиной (Леви не говорит «ублюдком» или другие слова на ту же тему, которых успел наслушаться в Подземном городе) – тоже мало радости.
Леви вспоминает Кушель – как его мать была вынуждена стать проституткой, чтобы прокормить себя, а потом ещё и ребёнка. Ребёнка, которого ей все кому не лень советовали не рожать или бросить. Но она сберегла его. И умерла сама.
Микаса вспоминает свою семью – как они жили втроём. Недолго и непросто – но счастливо. Вспоминает упрёки Леви, когда она призналась, что ей нужно его семя: Леви сказал, что она родит ребёнка в несчастливый мир.
Если она согласится, то свяжет свою жизнь с его. Если они поженятся, то им придётся отпустить прошлое – не забыть, нет, но больше не принадлежать мертвецам.
Она не готова ответить ему «да».
Она не готова ответить ему «нет».
АНОН, всех сердечек тебе.