Типология Княжны

Анон · 2014-07-08 15:41:14

Княжна, она же Ольга Анатольевна Книзе, психолог с сомнительным образованием, гуру "Школы магии" в девяностые, магистр Ордена в нынешнее время, создатель "Типологии нелюдей" (она же "Кроме людей").

▼Нынешние места обитания⬍

▼Типология⬍

▼О Княжне⬍

▼Отзывы о семинарах и консультациях Ольги Книзе⬍

▼О магуйстве сабжа, Ордене и вселенцах⬍

▼Читения постов Книзе⬍

▼Развод Пуджик на полмиллиона рублей⬍

Декабрь 2020, Рассел пишет посты о романе Дети серого ветра.

▼Описание романа от Рассела⬍

▼Первый пост⬍

Russell D. Jones
5d ·
1
Перед вами история превращения «интересных глав» в полноценную книгу, изданную своими силами на бумаге. Полагаю, это будет любопытно многим, а кому-то поможет определиться в собственной прошедшей или продолжающейся ситуации. Потому что это не уникальная сама по себе история. Она, возможна, уникальна в том, что доведена до приемлемого варианта финала. Но в остальном — увы, но не такая уж и редкость.

(Заметки будут короткие, я буду дублировать их на странице романа в ФБ и на сайте и писать по мере сил).

История литературы от собственно литературы отличается множеством зачастую неприглядных мелочей — мы все это знаем слишком хорошо. В отношении «Детей серого ветра» у меня нет претензий к непосредственной «исполнительнице заказа на текст» (это её формулировка — и она не случайно не называет себя «автором романа»). В первую очередь нет претензий, которые сделали бы невозможным читать книгу или рекомендовать её другим. Я знаю это, потому что присоединилась к проекту, когда книга была даже не на половине. Также мне хорошо известна роль «заказчицы текста» (которая, кажется, до сих пор называет себя «соавтором»).

Создание книги — даже не касаясь типографских вопросов — это не только буквы, слова и предложения. Нужны консультанты, редакторы, корректоры, а зачастую и картографы. Нужно следить за таймингом, особенно когда у вас тридцать глав, каждая из которых тянет на приличную повесть. И каждая связана с предыдущей и последующей общим сюжетом, персонажами и хронологией. Поэтому то обстоятельство, что заказчица в принципе не умела создавать художественный текст или продумывать персонажей и ситуации (так, чтоб их можно было использовать, а не всерьёз переделывать), это не беда. Работы более чем достаточно — даже координационные вопросы можно решать.

Вот только заказчицей текста оказалась персона, у которой расхождение между представлениями о себе и своих способностях и реальным положением дел было настолько зияющим, что в это было очень непросто поверить. Буквально. «Этого не может быть, потому что этого просто не может быть!» — реакция, которая была, наверное, у каждого из нас. Особенно когда это касается человека более-менее знакомого. А если вы общаетесь давно?

В поисках объяснений произошедшему я пришла к этой трактовке. Да, какое-то время мне было неприятно поверить в то, что я вижу, и я предпочла натянуть на ситуацию привычное мне объяснение, в результате чего стала участницей невесёлых отношений. Но за сделанное надо отвечать, а не убегать с криком «меня жестоко обманули», особенно когда в ситуации остаются люди, отношения с которыми для меня важны и ценны. И рассказать о том, что было, тоже входит в работу над последствиями.

Это странная и местам страшная литературная история — в принципе, просто жизненная история, от которой вряд ли возможно получить стопроцентную гарантию. Но есть разные способы выжить.

(продолжение следует)

▼Второй пост⬍

https://www.facebook.com/russell.d.jone … 1955940126
Russell D. Jones
4d ·
2
Для меня всё началось в 2016-м году, когда мне прислали на почитать кусок текста, о котором я высказалась положительно, присовокупив совет «надо работать». А в 2018-м мне кинули ссылку на СамИздат, где выкладывались главы романа, выросшего из того черновика. Я начала — и поняла, что «моё». И «хочу ещё»…

И черновик, и ссылку присылала одна и та же персона, именовавшая себя «соавтором». Как «соавтора» я её долгое время и воспринимала. Ничего необычного в таком сотрудничестве не было, есть тандемы постоянные, есть временные, но в любом случае «соавторство» — это совместная работа двух людей над одним текстом. Как именно они делят свои обязанности, решают они сами, но обязанности эти распределены, а участие их обоих длится до сдачи рукописи минимум.

Рассказать приятелю анекдот, из сюжета которого тот сделает пьесу, это не соавторство. Дать на сетевой конкурс тему с кучей условий, это не соавторство. Придумать просто так или в своём произведении персонажа, который станет персонажем в романе, написанным другим, это тоже не соавторство. Соавторство это постоянная совместная работа, направленная на создание теста. Поэтому консультации в процессе или редактирование после написания, соавторством не являются.

Почему я подробно перечисляю столь очевидные вещи, которые понятны как бы всем? Потому что меня на них поймали. Старый трюк: чем наглее, беспардоннее и необоснованнее ложь, тем сложнее осознать, что тебе наврали. Так биологические отцы любят представлять себя гениальными воспитателями детей, участие в судьбе которых сводится к паре фрикций и подаренной пирамидке.

Невесёлая история написания «Детей серого ветра» прямо связана с этим расщеплением. На словах там было два «соавтора». На деле была заказчица и была исполнительница. Причём если исполнительница заказа создавала текст романа, заказчица преследовала совершенно другие цели. В первую очередь это даже не причастность к литературному произведению, за которое она с удовольствием получала комплименты и благодарности (но отчего же не понежиться в лучах славы, если выпал случай!)

Самая близкую аналогию я нашла как раз в описании семейных отношений: это банальное эмоциональное обслуживание. Антирезультативное, деструктивное, выматывающее, неуместное, мешающее работать и просто жить эмоциональное обслуживание.

Через пару месяцев, походя, без запроса, мне открыли имя «соавтора». Я уважала эту анонимность, но видимо, я стала нужна для более тесной работы — и была приобщена к тайне. Стало понятно, почему мне так понравился стиль романа и его мотивы. Но понадобилось ещё какое-то время этих странных игр, прежде чем я более-менее разобралась, кто тут пашет, а кто пляшет на чужих головах. И не делает больше ничего.

▼Комментарии ко второму посту⬍

Asya Mikheeva у меня была ужасно неловкая ситуация с этой книгой. Я ее получила - кажется - через тебя. Прочитав, поняла, что пишут ее два человека, причем один человек хочет "красивый образ гибнущей себя", а второй - "чтобы как-то конструктивно развивалось вот все то, что мы имеем на руках". И я решила про себя, что это какая-то заботливая но сильно измученная мать, кажется, психолог, таким образом поддерживает связь с нереально избалованной и пожалуй суицидноватой дочкой.
Ну и в связи с последним соображением я высказывалась о вот этом всем ну краааайне осторожно - кого-то тянут на свет божий, кто я такая, чтобы обсуждать качества веревочки.
Ну и вскрывшиеся обстоятельства были для меня сначала ПАНИКА ПАНИКА когда я узнала имя "матери", а потом смехом и облегчением, когда узнала насчет "подростка"

Asya Mikheeva Russell D. Jones ну там явно сражались две картины мира, прямо в тексте было заметно. Я списала на пубертат
2
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Asya Mikheeva да, для пубертата это норм.
2
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Asya Mikheeva
Asya Mikheeva может быть, когда-нибудь, из этого и стоит сделать собственный роман - как мама по предложению ребенка проверить запятые в романе начинает осторожно предлагать "яркие" и "интересные" сюжетные ходы, добавлять персонажам достоверных черт и тянуть историю из высокой трагедии в рабочий боевик...
2
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Asya Mikheeva из твоего предположения — да, наверное. из того, что было на самом деле...
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Asya Mikheeva
Asya Mikheeva ну само собой, да. Про такую странную попытку терапии.
тут критичны же две вещи, и даже не то, что один из участников стоит в позе пубертатного дитяти. Критична взятая на себя вторым участником ответственность за процесс и его результат; и критична тревога за первого.
то есть созависимость во всей красе.
4
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Серафима Алилуева
Серафима Алилуева Russell D. Jones меня они неприятно поразили, кстати. Там очень много насилия, прямо перебор иногда.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Серафима Алилуева
Серафима Алилуева Ася Михеева слушайте, значит, не мне одной было неловко читать про "красивое умирание".
2
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Серафима Алилуева нет. Это было на этапе, когда заказчицу ещё не отстранили от проекта.
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Серафима Алилуева
Серафима Алилуева Russell D. Jones это к лучшему, ИМХО.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Серафима Алилуева ещё бы.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Серафима Алилуева
Серафима Алилуева Russell D. Jones меня еще несколько напрягло изображение ддайг.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba Серафима Алилуева заказчица так представляет себе Реализм (с), (ТМ).
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Серафима Алилуева
Серафима Алилуева Люба Зиновьева это пиздец какой-то, а не реализм, простите.
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba Серафима Алилуева это для вас пиздец. А для заказчицы (впрочем, справедливости ради - не только для неё) - это жЫзнь! Без прикрас и рюшечек. А всё, что не это, они называют Мэри Сью, МТА ("молодой талантливый автор", произносится с пренебрежением) и прочие подобные слова и буквы.
2
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Серафима Алилуева
Серафима Алилуева Люба Зиновьева ну, хз, конечно. Чрезмерный натурализм скорей вредит, чем на пользу. Ну, и ещё, конечно, интонация важна.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba Серафима Алилуева так смотря что вы считаете пользой. Если качество текста - это один вопрос. Если почёс авторских тараканов - то это вопрос другой.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Серафима Алилуева
Серафима Алилуева Люба Зиновьева для меня важно качество текста. С тараканами вопрос неоднозначный.

Zinoveva Lyuba Отдельно забавно, что у заказчицы это не первый такой выпляс, и лучи славы от выпляса предыдущего ея осветили ещё до начала вашей истории.
Впрочем, как показывает практика, с тех лучей можно при желании и более конкретные блага получить.

Елена Шеломенцева Помнится, у Александры Марининой была такая книга "Стилист", там про "тандем", в котором один автор был безграмотным, но умел сочинять закрученные сюжеты, а второй - не умел сочинять ничего своего, но приводил тексты первого в литературный вид.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d · Edited
Hide 17 replies
Russell D. Jones
Russell D. Jones Елена Шеломенцева нет, сочинять она тоже не умела
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Там же всё и началось с "помоги мне сочинить развитие сюжета так, чтобы оно срасталось", превратившееся "напиши за меня". Но вообще, даже если бы не было умения писать текст и сочинять сюжет, а были бы ТОЛЬКО менеджерские работы типа "следить за таймингом", "следить за картой", "следить за ветками событий", "искать корректоров и редакторов и договариваться" — одно это бы снимало все претензии. Жопа в том, что и это делали другие — а хуже того, что сначала она взяла это всё на себя, а потом за ней переделывали и переписывали там, где она лажанулась, а это было постоянно. То есть математически да, "что-то сделала". Но я — лично я — знаю очень хорошо, что это ни ера не считается, если всю твою работу в итоге за тебя перепроверяют и переделывают.
2
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Елена Шеломенцева
Елена Шеломенцева Russell D. Jones То есть в итоге вы делали за неё всю писательскую, редакторскую, корректорскую и консультантскую работу, а лавры за авторство достались ей?
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d · Edited
Russell D. Jones
Russell D. Jones Елена Шеломенцева я распишу всё подробно в последующих постах на тему. Это делала не я одна. Над проектом работала команда людей, которым понравилась книга, когда книга ещё писалась, ну и кто хотел помочь исполнительнице заказа таки дописать, то есть не выкинуть уже проделанную работу в никуда. Какое-то время я сама считала, что там было два соавтора. Потом стала разбираться. И да, на этапе, когда заказчицу удаляли от проекта, чтобы он продолжался, это было очень нелепо: её претензии да даже на слово "соавтор" и реальное положение дел. А в итоге ни одна функция, которую она взяла на себя, не была выполнена. Всё либо переделывали, либо полностью правили, либо делали с нуля. Как именно сейчас она собирает свои плюшки, я не знаю, я за ней не слежу от слова совсем. Но было время, когда вела соо в ВК.
2
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Елена Шеломенцева
Елена Шеломенцева Russell D. Jones То есть, она себе целую литературную плантацию устроила? И каждый из "рабов" считал себя единственным соавтором?
Hide or report this
Like
· Reply · 4d · Edited
Marina Fridman
Marina Fridman Напоминает «Жизнь и творчество композитора Фолтына»

Russell D. Jones
Russell D. Jones Елена Шеломенцева нет, не так. Были люди, которые писали с ней, не зная о других, куски, которые она приносила как своё. Была исполнительница. И были люди, которые осознанно и понимая происходящее начали помогать исполнительнице. И в итоге стали работать в проекте по доведению книги до финала и бумаги — но работать общаясь между собой, зная друг о друге. Уже тогда, когда заказчица была дистанцирована. Собственно, после того, как она была удалена из написания "совместной" книги, книга продолжила писаться, началась работа.
3
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Ключевое отличие — прозрачность и общение. И проговорённые цели и задачи. Книгу надо было довести до ума. Один делает это, другой своё, третий другое. Все указаны в благодарностях (на сайте они тоже есть).
2
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Елена Шеломенцева
Елена Шеломенцева Russell D. Jones Понятно. Плантатора выгнали из проекта )
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba Елена Шеломенцева заказчицей всё это делалось даже не ради лавров за авторство, они в этой мясорубке - только приятный бонус, не больше.
2
Hide or report this
Like
· Reply · 4d · Edited
Russell D. Jones
Russell D. Jones Елена Шеломенцева плантатора-вампира, которому не урожай был нужен, а кровь работающх
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Елена Шеломенцева
Елена Шеломенцева Russell D. Jones То есть она испытывала удовольствие от "рабовладения" и для нее был важен не результат, а сам процесс?
Hide or report this
Like
· Reply · 4d · Edited
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba Russell D. Jones да если б оно было плантация. А оно же тянуло на работный дом в стиле "прачечных Магдалины", который позиционировался при этом как спасение бедной сиротки. Работающими спасение.
2
Hide or report this
Like
· Reply · 4d · Edited
Russell D. Jones
Russell D. Jones Елена Шеломенцева эмоциональное обслуживание было для неё важно. Говоря по простому, есть мозги тех, кто имел неосторожность оказаться рядом.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d · Edited
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba Russell D. Jones там ещё один слой есть, вот не знаю, сюда его положить или следующего поста подождать, к которому он тематически ближе.
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Лучше не спешить))) Там будет много.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Елена Шеломенцева
Елена Шеломенцева Начала читать "Кукушонка". У подруги явно не в порядке с психикой, да и энергетический вампиризм так и прёт...Тяжёлый текст, именно в плане психологического напряжения. Вроде не слишком и большой, но сразу полностью прочитать не получается.

▼Третий пост⬍

Russell D. Jones
Follow · 21 December ·

3

Кроме исполнительницы заказа и заказчицы был и третий… нет, не участник. Объект. Не живой — хотя, о степени влияния книги, которую ты пишешь, многим есть, что вспомнить. Как и о степени влияния «недочитанной-потому-что-недописанной» книги на читателя, которому она понравилась.

Это больше, чем идея, значимей, чем перспективы. Это нечто уже существующее, но при этом находящееся в процессе становления. И тебя грызёт желание узнать, что будет дальше, распутать коллизии с персонажами, заглянуть в то будущее, где будут ответы хотя бы на часть заданных вопросов… Просила бы я дописывать, если бы знала всю подоплёку, если бы осознавала суть происходящего?

Могу только сказать, что если я когда-нибудь снова окажусь в ситуации, где я захочу продолжение, а творец скажет «я больше не могу», я заткнусь. Как бы обидно мне ни было. Вспомню, как уже было, и отойду.

А вот чего я точно не буду обещать, что я смогу безошибочно определить, что именно происходит. Потому что это непросто. Даже если уточнять, кто что делает в том проекте, который мне представят как «совместный». Никаких гарантий.

Например, далеко не сразу я выяснила, что заказчица предоставляла по договорённости куски текста и даже проработанную линию персонажа, которого потом пришлось безжалостно удалять. Потому что они были написаны третьей участницей. При этом совместная работа этой третьей с самой исполнительницей была взаимно невозможна. И когда всё всплыло, последовал скандал. Не единственный.

Приходилось тратить время на многократное просеивание романа в поисках таких кусков, которые писали на самом деле другие люди, не подозревающие, в чём они участвуют. Молчу про чужие посты, которые были брошены в общий котёл под оправдание «это же в сети, значит всехнее». Навык «обратиться к автору поста, спросить разрешение на использование, обозначить указание авторства и поставить ссылку» заказчице был недоступен.

Вообще отношение заказчицы к такой незамысловатой штуке как авторское право требует отдельного расследования, которое я не потяну. Но видела я достаточно, чтобы оторопеть.

Сколько же сил ушло на исправление, вычищение, уточнение изначально негодного! Хуже, чем не уметь, это не уметь, но имитировать умение и прибегать ко всем возможным формам лжи, мошенничества и отговорок, чтобы замаскировать свои нулевые скиллы. Как верно заметили, «минусовая эффективность».

Летом 2018-го прозвучал ультиматум от исполнительницы: либо заказчица уходит из проекта, либо никакого продолжения не будет. А теперь представьте, каково удалять из рабочего процесса человека, который бьётся в истерике от того, что такая важная книга останется недописанной, но при этом фактически не даёт работать над ней. Не просто не делает свою часть — мешает тем, кто работает.

▼Комментарии к третьей части⬍

Вера Ермакова Ну почему же, почему я не удивлена!
1
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Ян Яршоў
Ян Яршоў Вот теперь я понимаю, насколько важен контекст. Вот я не в контексте - и ничего не понимаю. А книжку хотел как-нибудь и прочитать. А тут вот такое всё
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Ян Яршоў а теперь читать не будешь?
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Marina Fridman
Marina Fridman Russell D. Jones Когда я у настоящей автора прочла про Петербург-Ленинград, я поняла, что несмотря на специфическую историю создания ей было туда, что положить. Поэтому буду, наверное.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Ян Яршоў
Ян Яршоў Russell D. Jones не знаю. меня больше настораживает незавершенность (потому, например, все с Мартином не срастается). Тут больше личные закидоны.
Но может и щелкнет - и как-нибудь возьму и прочитаю. Такое у меня бывает.
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Ян Яршоў
Ян Яршоў Russell D. Jones у меня сложно с книжками. Она должна прям упасть на настроение, причем, в долгом периоде.
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Ян Яршоў книга полностью завершена. Я же рассказываю историю написания. Было время, когда её хотели и могли бросить. Но этого не произошло. Финал там основательный и честный.
3
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Ян Яршоў тогда я тебе заранее скажу, авансом. Я когда её последний раз, в конце осени, перечитывала, то поразилась тому, насколько ваша история и история в книге созвучны. Местами до одури.
2
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Ян Яршоў
Ян Яршоў Russell D. Jones хорошо, спасибо большое. Поставлю статус "Попробовать обязательно")

Anastasia Mo-nast Вот согласна, если не в контексте, вообще не понятно, кто, зачем и почему)) хотя мне такие литературные процессы весьма любопытны.
3
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Anastasia Mo-nast а даже и в контексте бывает непонятно, кто, зачем и почему. У каждого своя правда, своё взгляд.
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Anastasia Mo-nast
Anastasia Mo-nast Russell D. Jones ну, писать в соавторстве вообще жесть, если нет договора
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Anastasia Mo-nast да и делать что-то в тесном соавторстве без договора жесть, что книгу, что дом строить, что ребёнка растить.

Elena Shpiljuk Вне контекста ничего не понять... ,Стоит книжку читать? Или вычеркивать из списка?
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Elena Shpiljuk я недавно перечитала. И буду перечитывать ещё. А я это всё не просто знаю — я часть этого перенесла на себе. И да, были минуты, когда казалось — больше не открою. Но грязь уходит. А книга хорошая.

Михаил Быковский Может быть, действительно имело смысл сначала рассказать о результате - о самой книге? А про сор и грязь, из которого это всё выросло, уже потом в качестве довеска выкладывать? Сейчас это всё выглядит очень своеобразно, честно говоря... Смотрите, какая уникальная грязища была, в которую угодили многие, а кто-то в ней даже с удовольствием валялся. По-моему, желания читать результат это вряд ли прибавит...
Впрочем, что сделано, то уже сделано.
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Михаил Быковский рассказывать о том, что было придётся. Лучше сразу. Тем более история написания книги и очень многие ключевые идеи книги взаимосвязаны настолько, что полностью понять "Детей серого ветра" невозможно без знания о том, что было за кулисами. И кого произошедшее за кулисами пугает настолько, что он не возьмётся за саму книгу — тому не стоит и браться за неё вовсе.
2
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Михаил Быковский
Михаил Быковский Russell D. Jones Спасибо, я понял, больше вопросов нет.
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Михаил Быковский
Михаил Быковский Russell D. Jones ...и всё-таки уточню терминологию. По мне, всё рассказываемое не "пугает". Чего там пугаться-то в этой истории? По-моему, нечего. Вот омерзение это всё вызвать может. Или отвращение. Для меня это разные вещи.
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Михаил Быковский ты называешь свои чувства определёнными словами. Но у каждого свой способ называть свои чувства. И свои чувства в общем-то. Страх от осознания того, что рядом с тобой обитает вот такое, и оно никак толком не отделимо, вполне оправдан, кстати. Например, так женщины смотрят на мужчин, которые приглашают их зайти с ними в лифт. Нормальный или нет?

Russell D. Jones Михаил Быковский Ну, а вред для распространения книги... Да, он есть. И будет. Но ты же не хуже меня знаешь, кому помогает молчание, в чью пользу оно в итоге работает. Ну, и реакция того, кого ели, по отношению к тем, кто не предупредил, что вот так. Потому что это вредно, да, рассказывать всю мерзость, открывать грязь, копаться в этой прошлой суете. Проще забыть и жить дальше. Но мне что-то не хочется. Это было бы нечестно по отношению да хотя бы к Полине.
2
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Михаил Быковский
Михаил Быковский Russell D. Jones Где я хоть слово сказал о том, что НЕ надо трясти грязным бельём перед всеми? Я высказался только о ПОРЯДКЕ публикования. Сначала - о результате, о той книге, что получилась. Потом - об истории её создания. Кому нужно, совместит и то, и другое. От перемены мест слагаемых сумма не изменится? Может быть, да, может быть, нет. В готовом супе присутствуют все продукты, которые в него попадают. Но класть их нужно всё-таки в нужном порядке, чтобы получилось вкусно. Как-то так.
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Михаил Быковский пожалуй, фраза "трясти грязным бельём перед всеми" станет для меня поводом не продолжать конкретно этот разговор.
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Михаил Быковский
Михаил Быковский Russell D. Jones Можно было и с самого начала не отвечать.
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Светлана Худина
Светлана Худина Справедливости ради, Расселл уже много писала об этой книге ранее, причём подробно и обстоятельно. Так что я вообще не понимаю, в чём, собственно, вопрос. Да, сейчас это и идёт "довеском", всё так.
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Михаил Быковский
Михаил Быковский Светлана Худина Если много, пусть так, не смею возражать. Но если вам что-то не понятно, извините, объяснять не буду, всё что хотел, уже сказал.

Zinoveva Lyuba И, собственно, по тексту. Отношение заказчицы к авторскому праву можно, ИМХО, описать только как "отношения не имеет, плоскости не пересекаются". Т.е. там всё "всехнее" не только в сети, там вообще всё, на что глазик упадёт и до чего лапка дотянется - должно быть немедленно предоставлено, а иначе мир жесток и несправедлив. А материальные плоды работы авторства всю дорогу "своих денег не стоят" (с) и должны, видимо, предоставляться по себестоимости, потому что няша так хочет. К слову, я практически на 100% уверена, что у няши живёт как минимум пара бутлежных БЖД-кукол, если кому интересно, что это такое и как соотносится с темой авторского права - могу рассказать подробнее.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Люба Зиновьева а расскажи, кстати
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba Russell D. Jones ОК. Но будет длинно. В общем, такое явление, как БЖД-куклы (кстати, в разбираемой книге оно мельком упоминается) засветилось в ру-нете где-то в середине нулевых и стало набирать популярность. Этим термином - БЖД, BJD Ball Jointed Doll - называют шарнирных кукол, отлитых их полиуретана (бывают фарфоровые, но реже) и натянутых на резинку. Цена варьируется, но в общем-то увлечение не дешёвое, куклы от 300$ считаются очень недорогими, плюс кукле требуются парик, глаза, роспись лица и (опционально) тела, одежда и обувь. Хобби во многом связано с фотохобби - многие владельцы снимают своих кукол в разных образах, выкладывают на тематических ресурсах, есть те, кто на кукол шьёт, делает парики, обувь, аксессуары, красит, модифицирует и помогает в обслуживании. Это если говорить о хобби вообще.
2
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba А теперь о том, что в БЖД-хобби называют бутлегами. Понятно, что, раз продукт (т.е. кукла) дорогой, то найдутся те, кому хочется, но денег на покупку по каким-то причинам нет. А ещё - так получилось, особенно в российском сегменте, что со временем фирмы-производители кукол в глазах пользователей разделились на более популярных и "крутых" - и менее популярных. Тут, кстати, стоит учесть вот что: говоря о "фирме" применительно к БЖД, мы имеем в виду не гигантов типа Маттела (производителей Барби), а компании, состоящии когда из пяти человек, а когда и из одного - автора. Т.е. в БЖД-хобби слово "фирма" употребляется скорее в значении "зарегистрированная торговая марка", чем "крупное производство". Новички, особенно сейчас, сталкиваясь с упоминанием фирм, нередко представляют себе конвейер и массовое производство - на деле же ничего подобного нет, объёмы даже у самых старых и популярных фирм достаточно скромные. К тому же, есть авторы, изначально нацеленные на лимитированные или даже уникальные выпуски - они производят некое заранее оговоренное количество кукол или деталей для них (в БЖД часто отдельно продаются кукольные головы) - и больше конкретно эта кукла или деталь не воспроизводится. Ну, если, конечно, автору или фирме что-нибудь в голову не ударит и он не устроит внезапный перевыпуск старого-любимого, но такие примеры, хоть и вызывают в народе бурную реакцию, всё же редки.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba Так вот, бутлегом (а так же рекастом) называют НЕЛЕГАЛЬНО отлитую копию фирменной куклы. Сейчас ими под завязку и выше полон Али Экспресс, но не только он - в России, например, есть и свои доморощенные "мастера". Изначально копия изготавливалась так: берут оригинальную куклу, с помощью силикона снимают формы, в этих формах отливают новых кукол (зачастую из менее качественно и более дешёвого материала) - и продают по более низкой цене, чем исходная. Сейчас, бывает, используют 3D принтеры и сканеры, но силикон - по-прежнему самый популярный вариант. Продавец бутлега, которому не надо тратить время на разработку куклы (а это может занять не один год) и деньги на гонорар автору, получает прибыль, покупатель бутлега - "такую же куколку, но дешевле" (с), (тм) Прелесть ситуации состоит в том, что бутлегоделы стараются сделать кукол как можно более похожими на оригиналы, а бутлегопокупатели хотят, чтобы у их куколки, которую они покупают "просто чтобы любить", была такая же коробка, как у оригинала, такой же цвет, как у оригинала, такие же документы, как у оригинала... и, наверное, никто не удивится, что с момента появления бутлегов случаев, когда их владельцы пытаются, с большими или меньшим успехом, продать их как оригинал, встречаются совсем не редко. И ещё одно явление подмечено наблюдательными товарищами: зачастую те, кто рассказывает о том, как им хочется куколку, но фирменная слишком дорогая - одной куколкой не ограничиваются, а набирают их в таких количествах, что можно было бы купить несколько оригиналов не из дешёвых. И - да, авторам кукол бутлеги серьёзно вредят, и есть примеры компаний, которые из-за этого закрылись. Совсем.
2
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba Так вот, к чему я всё это рассказываю. Мадам заказчица активно исполняла песню "да эти куклы своих денег не стОят, это всё накрутки и жадность", состояла в группах во ВКонтакте, где торговари бутлегами, и у неё мелькали как минимум две куклы, которых бутлежат активнее всего. То есть, можно, конечно, допустить, что это всё же оригиналы... но, зная мадам, я как-то сильно в этом сомневаюсь.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Люба Зиновьева спасибо огромное. Соскриню это приложением.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 2d
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba Russell D. Jones пожалуйста
Справедливости ради добавлю: бывают люди, купившие бутлег по незнанию (сейчас, когда бутлегов стало много, а новинки популярных фирм копируют чуть ли не через день после релиза, такой риск особенно велик). Бывают - ну, я это допускаю - люди, купившие один бутлег и этим ограничившиеся, потому что куклу хочется, а денег на оригинал нет вообще совсем. Бывают люди, получившие бутлег в подарок от полуосведомлённых близких. Но все эти категории как-то обычно не устраивают плясок про "да оригинал своих денег не стоит, вы просто зажрались".
1
Hide or report this
Like
· Reply · 2d
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba Russell D. Jones а, и ещё маленькое уточнение про ру-сообщество. Сначала были танцы "бутлежить большие раскрученные фирмы можно, они не пострадают, а маленькие мы трогать не будем". Потом это перешло в "эти буржуи там все зажрались, пока мы тут последнюю корочку доедаем - так что их бутлежить можно, а русских авторов мы трогать не будем". Очень быстро оно сменилось на "да эти авторы офигели, столько просить за свои полепушки, надо их наказать и отправить их куклу бутлегерам". Теперь уже доказано, что в ру-соо существует группа товарищей, целенаправленно покупающая новые выпуски и отправляющая их бутлегоделам. Многие мастера и коллекционеры воют матом, но сделать пока не могут практически ничего.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 2d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Zinoveva Lyuba какая знакомая логика...
1
Hide or report this
Like
· Reply · 2d
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba Russell D. Jones ой, да. Наблюдать развитие этого в прямом эфире было очень занятно, жаль, что на анонимной площадке дело было.

▼Четвертый пост⬍

Russell D. Jones
Follow · 22 December
4
Юридические вопросы — не частая, к сожалению, тема не только в делах литературных, но и в делах семейных. Процесс этот совершенно справедливо представляется как муторный, выматывающий, унизительный, в острые моменты бессмысленный и напрасно изнуряющий. Так вот, один из уроков, которые я извлекла из этой истории, состоит в том, что оно действительно работает.

Например, есть лишение неплательщика алиментов родительских прав. Кто проходил, тот вздрагивает и мелко крестится. Собираешь справки — долго. Общаешься с чиновниками ещё дольше. А потом ещё общаешься с представителями человека и самим человеком, которого век бы не видела. И слышишь его в суде, где он будет доказывать, какой он хороший отец. Но справочки — вот они. Задолженность по алиментам — вот она. И всё. И ничего не будет, что могло бы быть, если бы у него оставалась возможность испортить жизнь бывшим. Надеяться на то, что он всё забудет и не будет пользоваться этой возможностью? Знаете, лучше собираться справки, терпеливо и старательно.

Составление договора между заказчицей и исполнительницей на передачу прав и подписывание этого договора длилось дольше, чем хотелось, много дольше. Я в этом процессе была переговорщицей, потому что исполнительница общаться с заказчицей не могла от слова совсем. Мне-то ели мозг не столь долго, но никогда до того мне не приходилось сталкиваться с подобным поведением. Наверное, на всю оставшуюся жизнь, я насмотрелась как тянут, изыскивают новые отговорки, как делают всё, чтобы не делать клятвенно обещанное. Ведь о готовности передать права заказчица заявляла очень давно! Как только как сразу. Ну да, сразу… С тех пор не могу смотреть кино, если там проскальзывает похожее. Вот даже намёк на таких — и я выключаю.

В процессе составления договора заказчица как раз и выбила себе право на определённый вклад в книгу, выраженный в цифрах. Как оно было практически, я уже рассказывала и расскажу ещё. Но наша цель была не доказать ей, как она не права, не рассказать ей, что так нельзя, а получить документ, который бы не позволил бы ей вмешиваться в работу или вредить проекту публично.

Кстати, была там и стоимость передачи авторских прав. В условные сто рублей. Конкретная и конечная сумма. Которую заказчица не хотела принимать, ведь «это всё не из-за денег». Она хотела иначе: скромный-скромный процент с дохода — ко времени обсуждения договора первый том в первой редакции уже был выложен на Ridero (сейчас этой книги нам нет). Увидели ловушку? Это непрерывный контакт с проектом и контроль за книгой, ведь продаваемое таким образом издание продаётся постоянно. Деньги могут поступить на счёт в любой момент. А значит, в любой момент можно заявиться на пороге, законным образом получить внимание и отчёт о прибыли. Сколько же нервов потребовалось, чтобы не попасться на эту и другие уловки!

Предсказуемо, что в ноябре (а процесс приостановился в конце лета 2018), когда возобновилось выкладывание новых глав, для работы над текстом потребовались совсем другие ресурсы. Всё стало быстрее, проще, без проволочек. Несмотря на то, что я тогда стала заниматься выкладыванием текста на СамИздате. Вроде бы обязанностей прибавилось — а на самом деле наоборот.

▼Пятый пост⬍

Russell D. Jones
Follow · 7 hrs ·

5
Я не только критик и редактор, хотя именно критика приносила мне постоянный доход, а за помощью в редактуре и советами ко мне обращаются до сих пор, и всё это выросло на платформе филологического образования. Но ещё в школе я начала писать. Поэтому знаю, насколько это важно: поддержка, отклик, мнение о том, что ты создала. Для кого-то, разумеется, это самое важное. Для кого-то нет. И всё равно ты хочешь услышать мнение другого о том, что у тебя получается — даже допуская, что это мнение будет негативным, и это огорчит тебя. «Как тебе?» — страшный вопрос вообще-то. А без него невозможно.

Поэтому ещё в марте 2018-го, начав читать роман, который пришёлся мне по сердцу и уму, я была готова установить более тесные, чем до того, отношения с персоной, которая представилась мне как «соавтор». Я не знала, к чему это приведёт. Но я делала и я буду делать шаг навстречу человеку, который показывает мне своё творение, спрашивает моего мнения, а мнение это более чем положительное… Разве что теперь я волей-неволей буду держать в голове, что это может быть написано кем-то другим.

Конечно, неприятно тратить время, давать советы, консультировать человека, который общается с тобой исключительно ради внимания. Распространение такого подхода — одна из причин, по которой я больше не участвую в сетевых конкурсах литературы. Но в случае с заказчицей «Детей серого ветра» получилось как-то особенно отвратно.

Например, я подробно объясняла, почему такому произведению нужна карта, и не одна. Слишком много локаций. Карта нужна не только читателю — в первую очередь карта нужна для написания, потому что слишком многие детали прямо выводятся из карты.
Позже оказалось, что хотя заказчица носилась с этим романом то ли десять, то ли пятнадцать лет, карты у неё не было вовсе. Вообще. Никакой. И при этом она регулярно обещала предоставить карту исполнительнице. Затягивала, изворачивалась, врала, пока с ней ещё общались. Всё, что она в итоге предоставила, это фотографии песчаных куличиков. Я не шучу. Несколько снимков каких-то фигур из сырого песка.

В итоге карты придуманных локаций создавал один человек (об этом будет отдельная история), карты земных локаций дорабатывал другой человек, редактор вместе с исполнительницей перепроверяли весь текст через карту. Уже после того, как значительная часть текста была написана. Надо бы раньше — но раньше этим «занималась» заказчица в своём неповторимом стиле отрицательной эффективности.

Конечно, давая совет обратившемуся ко мне автору, я осознаю, что этому совету следовать не обязаны. Дело хозяйское: не слушать. А вот слушать, соглашаться, благодарить, обещать так и сделать, но не шевельнуть и пальцем... Не буду ставить диагноз, я не специалист по этому профилю. Я специалист по литературному. Я рада помочь, но тому, кому нужна помощь, а не стакан моей крови каждый день на основании того, что поскольку мне понравился роман, значит, теперь кто-то имеет право на моё время, внимание и полное принятие!

Во мне до сих пор отзывается сумасшедшая радость того дня, когда переговоры были завершены, договор подписан и смогла со спокойной совестью заблокировать эту персону.

▼Комментарии к пятому посту⬍

Russell D. Jones Всё, выхожу из тени, кончился говняшистый период, можно со спокойной совестью публиковать интересное, следующий раз всем, кто дотерпел, и будет подарок: история от исполнительницы заказа, вот какую она первую рассказала
1
Hide or report this
Like
· Reply · 7h
Russell D. Jones
Russell D. Jones Да что я зверь, что ли! Сейчас первую заметку и опубликую!
3
Hide or report this
Like
· Reply · 6h
Anastasia Kalinina
Anastasia Kalinina Я прочитала сегодня текст от исполнительницы и сижу охуеваю
1
Hide or report this
Like
· Reply · 6h
Russell D. Jones
Russell D. Jones Я с тех пор думаю, сколько же таких историй остаются в тайне — какие надо силы, чтобы вспомнить и описать...
1
Hide or report this
Like
· Reply · 6h
Anastasia Kalinina
Anastasia Kalinina Russell D. Jones я проживаю через эту историю свою от которой чот уже 2 года не могу отойти.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Anastasia Kalinina
Anastasia Kalinina Хорошо что такие истории проговариваются
1
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Russell D. Jones
Russell D. Jones Да.

Daria Sukhareva Комментарий в целом к серии ваших заметок про создание "Детей Серого Ветра" :
У меня внезапно возникла стойкая ассоциация : "ребёнок, рождённый в результате изнасилования"
Hide or report this
Like
· Reply · 2h · Edited
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba ИМХО, особенно отвратно получилось потому, что заказчице надо было не только внимание. Её самая сладкая мечта - чтобы кто-то сильномогучий сделал так, как она хочет, а ей бы за это ничего не было. И самый качественный, самый надёжный сильномогучий - это тот, кто может эффективно навешать по ушам лично ей и не позволить сесть себе на шею. Поэтому саботаж там был неизбежен, увы - это вас так на почётную степень сильномогучести проверяли. ИМХО.

▼Шестой⬍

Russell D. Jones
Follow · 6 hrs ·

(Эта заметка написана исполнительницей заказа в октябре 2018-го года в закрытом сообществе для преданных читателей тогда ещё недописанной книги. Заказчицы в этом сообществе не было. Разрешение на публикацию мне было предоставлено вместе с правом решать, что публиковать первым. Это не первая заметка, а вторая, но мне кажется, правильнее будет начать с неё. В тексте отредактирован только внешний вид знаков препинаний. Заказчица именуется «соавтором», поскольку «Кукушонок» был написан гораздо позже, а именно там раскрывается вся подноготная произошедшего и обозначаются роли участников).

СААЛАН: ИСТОРИЯ НАРОДА

Качество вводной, полученной от соавтора, я не буду описывать. По предыдущим темам все понятно, так вот, эта тема от других если и отличалась, то только в худшую сторону. Именно это позволило мне получить простор для некоторых предположений, ставших основой концепции их культуры. Здесь я оставляю первую благодарность Ruth за, во-первых, аргументы против того, что соавтор считала своей концепцией культуры саалан. Именно Ruth назвала причины, по которым дворянин, свалившийся в наш мир из шестнадцатого-семнадцатого века, не может и никогда не согласится, например, надеть на себя джинсы и прицепить к поясу меч. Над остальным опустим завесу милосердия. В конце концов, этого в тексте уже нет. После того, как упомянутое и все подобное было наконец вычищено, поле оказалось практически белым. Все целиком.

— Соавтор, — спросила я, — а есть ли у тебя представления об магии этих твоих саалан, кроме слова «Поток», которое ты постоянно говоришь в ответ на любой вопрос? и кстати, это слово не ответ, оно причина десятка новых вопросов, ты в курсе ли?

Молчание было мне ответом.

— ОК, — сказала я, — Магию пишем по учебнику психопаталогий. Допустим, синдром Кандинского-Клерамбо у мага работает в обе стороны.

Старший товарищ (супервизор, в смысле), ознакомленный с оной идеей, усмехнулся, качнул головой, помянул мою доброту очередной раз — и не возразил.

И это определило все остальное о них. Саалан получились кельтами. Потому, что мир был опасен и непредсказуем для них, потому что каждый известный им предмет нес в себе некий побудительный потенциал, заставляющий использовать его согласно известному назначению, потому что ночная темнота говорила с ними сотней разных голосов, и надо было быть магом (иметь обоснованную дерзость) для того, чтобы говорить в ответ. Кельтская традиция — одна из немногих, в которых волшебные перемещения из точки в точку происходят не посредством полета и не методом «тут исчез, там появился», а посредством неких особых путей внутри мира и между мирами, попасть на которые можно только открыв специальную дверь. Те этих дверей, через которые можно уйти на особенно далекие расстояния, привязаны к местности, и до них еще нужно добраться, чтобы совершить переход. Кельты поклонялись воде родников, как самостоятельному сакральному началу. Кельты имели развитую и богатую традицию мужского макияжа, наравне с женским, и укладки волос.

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С ЭТИМИ КОНКРЕТНЫМИ КЕЛЬТАМИ И КАК ОНИ СТАЛИ СААЛАН.

Во всем виноваты фоморы, конечно. Это с ними сражался Нуаду Аргетлам и потерял в сражении руку, из-за чего был смещен с трона. Это на их землю попали и он сам, и дети Дану, последовавшие за ним в изгнание. Земля эта называлась Стеклянные острова из-за того, что покрывалась коркой льда зимой. Боги, которых они призвали там, были богами фоморов, и были так же безумны, как их поклонники, если не безумнее. Про то, как именно были пожертвованы кровь и серебро, саалан тоже предпочитают не вспоминать. На их месте никто бы не захотел. Король Нуаду по этой версии совершил публичное ритуальное самоубийство на глазах у своих людей. И перед тем объявил, что этому народу нужен бог, а не король. И боги пришли.

Говоря честно, я поленилась расписывать пантеон и попятила миры Танит Ли, включив в них рассказы по этим мирам, среди которых «Сказочница» Одри Дженнифер Делонг должна стоять на первом месте. Не потому, что я ее обалдеть как люблю, а затем, что мне нужен был в сюжете некий кусочек авторского послания. Его смысл я не буду раскрывать, простите. Собственно, сюжет этого рассказа дает более или менее понятный намек на то, как именно саалан поссорились со своими старыми богами, в результате чего лето на острова не пришло вовсе. Сайни были одним из подарков старых богов, вторым были квамы. На самом деле, никакими подарками не были ни те, ни эти, а просто люди, которых эти боги назвали саалан, сперва нашли одних животных, потом других, и научились жить с ними под одной крышей и на одной земле. И ушли вместе с ними, когда эта земля перестала быть пригодной для жизни.

Ледовый переход длился долго для людей, вышедших из замерзших домов, где уже давно не было еды вдоволь. Он продолжался месяца три по нашему счету. Людей вели сайни, и они шли тропой, которую я тоже не придумала сама (про соавтора не спрашивайте, ну вы уже поняли). У Владислава Крапивина в повести «В ночь большого прилива» такая тропа описана. Для тех, кто не читал — это тот самый случай, когда идешь по знакомой и понятной тропе, и вдруг в какой-то момент понимаешь, что вокруг немного не такая трава и цвет земли под ногами. И понимаешь, что ты уже в другом мире.

Так саалан пришли на материк Герхайм, на самую северную его часть. И увидели святыню сайни: черный шар, который гудит. Почему этот камень испускает инфразвуковые волны, и что такое инфразвук, саалан тогда не знали и не стали задумываться: святыня на то и святыня, чтобы обладать особыми свойствами. Едва начав исследовать эту новую землю, саалан встретили своего пророка, который научил их тому, что знал сам. То есть, заботился о них и обучал, пока мог. Смог недолго: быстро умер, саалан не поняли, от чего.

http://www.russelldjones.ru/behind06.htm

Пуджик пишет свой пост, в котором изумленный читатель узнает, что Княжна шантажом вытянула оиз Пуджа почти полляма российский рублей.
Скрины денежных переводов прилагаются.

▼Пост⬍

Svetlana Mashistova
12h ·
К истории без имен.
В октябре 2018 года для меня завершилась работа над текстом "Дети серого ветра". Я передала авторские права две завершенных к тому части (одна из них была выложена на Ридеро) соавтору, и вышла из проекта. Авторов текста на тот момент было двое, но в августе к работе над книгой (не текстом) присоединился третий человек. Он взял на себя роль продюсера и исполнял ее до начала октября. В июле 2018 года мой соавтор (теперь он предпочитает называть себя исполнителем) счел для себя продолжение работы невозможным из-за накопившегося к тому времени недовольства степенью и качеством моего участия. Но перспективы издания незавершенной книги из двух томов, сколь бы она ни была прекрасна, виделись продюсеру крайне туманными. Так что он уговорил соавтора продолжать, пообещав взять на себя все коммуникации со мной. Пока продюсер уговаривал соавтора, я, в соответствии с имевшимися на тот момент договоренностями, выкладывала первый том, "Купол над бедой", на Ридеро.

Таким образом, авторские права на первые два тома были переданы в октябре 2018 года. Юриста для оформления договора передачи авторских прав нашла я, оплачивала его работу тоже я. В черновике договора, переданном мне соавтором и продюсером, присутствовал пункт "запретить называть себя автором текста". Они оба крайне на нем настаивали, не смотря на то, что юрист сразу сказал, что с точки зрения закона данный пункт ничтожен и может поставить под сомнение вообще весь договор. Тогда мне не показалось это странным, но сейчас я не могу не выразить удивление, что продюсер, сам человек пишущий и издающийся, так хотел видеть его в договоре. Также договор накладывает на нас с соавтором взаимное обязательство не раскрывать имена друг друга. Продюсер стороной договора не является, но пусть и он уж будет без имени, за компанию. До того, как я нашла юриста, соавтор-исполнитель, скажу цензурно, предлагал мне молча выйти из проекта и забыть о своем каком-либо в нем участии. После подписания соавтор и продюсер меня забанили.

Через год вдруг мне написал бывший соавтор. Я узнала, что вымарать мое присутствие из текста крайне сложно по причине полного отсутствия у меня узнаваемого авторского стиля. Но бросить он не может, и поэтому я тоже мразь. На очной встрече, произошедшей по инициативе соавтора, мне был выставлен счет за работу над книгой. В него помимо собственно цены работы соавтор включил моральный ущерб за мою недостаточно качественную работу, плохо написанный текст и за истерики в процессе обсуждения таких актуальных тем, как какое дерьмо я, как плохо работаю и как отвратительны мои концепт, герои, миры и идеи. О форме выставления этого счета я, пожалуй, промолчу. С момента полной передачи авторских прав соавтору (за один рубль) к тому времени прошел год.

Расчеты по итогам встречи я приведу полностью:
Время на истерики: 1 095 000
Здоровье: 500 000
Проценты за использование: 231 275
Текст: 3 777 331
Корректура: 251 820
Первые пять глав: 500 736
Итого: 6 356 162
Также соавтор просил туда включить упущенную выгоду в размере 30 тысяч в месяц за весь период работы над книгой.

С 10 июня 2017 года по по 16 декабря 2020 года мной было выплачено переводами с карты 481 тысяча рублей и 70 тысяч наличными во время встречи.
В принципе, по итогам бесед с соавтором, я всегда считала эти деньги платой за психологическую помощь, пусть счета и выставлялись каждый раз постфактум, в качестве своеобразного наказания. В конце концов, пиццу в травмпункт я врачам отнесла тоже только после того, как с меня сняли гипс, и я смогла ходить. Так же я чувствовала себя ответственной и виноватой перед соавтором за то, что созданный мною стресс мог послужить причиной резкого ухудшения его здоровья.

Учитывая, что страдания всех участников этой истории становятся с каждым днем все горше и неизбывнее, с выплатами я на этом закругляюсь. Это окончательное решение.

Ах, да. Чуть не забыла. Приношу извинения соавтору, что он не мог работать, пить, есть и спать, общаясь со мной исключительно через мессенджер ВКонтакте. Также прошу продюсера меня простить, что я создала ему так много стрессов за август и сентябрь через мессенджер Фейсбука, и это привело к росту опухоли.

И, пожалуй, на будущее я запомню, что когда люди говорят: "Это очень интересно, то, что ты придумала!" и предлагают показать это другим, они на самом деле имеют в виду: "Выкинь это дерьмо немедленно, а лучше отдай нам и забудь, что имела к этому какое-то отношение".

▼Комменты к посту Пуджа⬍

Анна Смоленская Собираю челюсть по потолку
Света, они охуевшие. Денег не давать. И положа руку на сиську, с тебя при любых раскладах очень много запросили. Стырив авторские права.
8
Hide or report this
Like
· Reply · 12h
Анна Смоленская
Анна Смоленская Забавно, что про деньги "испольнитель" и его рупор молчат, как рыбы об лед
2
Hide or report this
Like
· Reply · 12h
Евгения Долгинова
Евгения Долгинова Не поняла: за что именно вы платили?
14
Hide or report this
Like
· Reply · 12h
Julia Potapova
Julia Potapova Евгения Долгинова тот же вопрос.
Hide or report this
Like
· Reply · 11h
Gala Pryamkova
Gala Pryamkova Евгения Долгинова аналогично. Вообще ни рубля бы не платила.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 10h
Anna Shevchenko
Anna Shevchenko Евгения Долгинова присоединяюсь к вопросу
Hide or report this
Like
· Reply · 9h
Полина Юрьевна
Полина Юрьевна Евгения Долгинова и я не понимаю...
Hide or report this
Like
· Reply · 7h
Юлия Чернобылец
Юлия Чернобылец Евгения Долгинова и я присоединюсь к вопросу, очень интересно! Как по мне, так они морды очешуевшие!
1
Hide or report this
Like
· Reply · 6h
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Евгения Долгинова За нервы и время, потраченные на мои истерики, за то, что не соглашалась сразу с предлагаемыми изменениями и опять же тратила время уважаемого соавтора, никак его не компенсируя и так далее. Ну и за тр, что вся эта обстановка в итоге привела к тому что соавтор не смог уделить должного времени своему здоровью и заболел.
4
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Полина Юрьевна
Полина Юрьевна Svetlana Mashistova наверное, он был очень убедителен. Потому что со стороны это всё звучит невероятно абсурдно...
4
Hide or report this
Like
· Reply · 4h
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Полина Юрьевна Да, весьма.
Hide or report this
Like
· Reply · 4h
Анна Смоленская
Анна Смоленская ну это же пиздец! ну просто пиздец. Если человек подвизается на правах литнегра-у него вапще нет никаких прав. Если он соавтор на платной основе, то это просто ему заказчик вежливый попался. Если человек реально соавтор на чужой концепт и сюжет-то вклад равный, а соавтору 2 ещё и денежку платили. Сиди уже и не крякай. Света, ты такая порядочная и деликатная, странно, что ещё квартиры не лишилась. Мне конешно часто стыдно, но то ли происхождение,то ли воспитание в целом позволяет разводил и одноногих уточек довольно быстро посылать. 6 лямов, это ш капец какая наглость. таких доходов, подчеркну, доходов, у издательств, не авторов, от тиража не так чоб часто бывает, чай не СССР давно. а тут личный доходишко на ровном месте. Я б и за авторские посудилась. Находясь в состоянии эмоционального шантажа и блабла-это реально вапще?

Анна Смоленская Добавлю. В апреле 2018го же я выложила пост с описанием придуманного мной сюжета. С вопросом-это я сама или ложная память и сюжет чужой? И с предложением использовать всем желающим. Собственна, если бы кто то взялся, уточнял у меня какие-то моменты, а потом потребовал денег-это было бы так же странно.
4
Hide or report this
Like
· Reply · 11h
Svetlana Ivanova
Svetlana Ivanova это счет как то зафиксирован документально? Тот который на 6 млн с копейками?
Hide or report this
Like
· Reply · 11h
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Светлана Иванова Нет, если не считать мое письмо после встречи.
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Svetlana Ivanova
Svetlana Ivanova Svetlana Mashistova видела только выдержки со слов описания участия второй стороны. Хотя срок ИД в любом случае исчерпан, проект существует в завершенной публикации, но суть платежей мне все равно не понятна, но это и не мое дело. Нет обязательств, согласованных и скрепленных договором, значит нет никаких обязательств по соблюдению.

Сергей Фатюшкин Не понял, за что вообще платили ? Это вообще вы платили, или кто-то еще??? Как то не вяжется...
4
Hide or report this
Like
· Reply · 11h · Edited
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Сергей Фатюшкин За нервы и время, потраченные на мои истерики, за то, что не соглашалась сразу с предлагаемыми изменениями и опять же тратила время уважаемого соавтора, никак его не компенсируя и так далее. Ну и за тр, что вся эта обстановка в итоге привела к тому что соавтор не смог уделить должного времени своему здоровью и заболел.
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Сергей Фатюшкин
Сергей Фатюшкин Svetlana Mashistova и платили? А почему не послали этого соавтора в пешее эротическое путешествие сразу? Шoked... вот совсем на вас не похоже...

Natalia Shmal Обалдеть, не поняла только за что платила то?
2
Hide or report this
Like
· Reply · 11h
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Наталия Шмаль За нервы и время, потраченные на мои истерики, за то, что не соглашалась сразу с предлагаемыми изменениями и опять же тратила время уважаемого соавтора, никак его не компенсируя и так далее. Ну и за тр, что вся эта обстановка в итоге привела к тому что соавтор не смог уделить должного времени своему здоровью и заболел
1
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Svetlana Ivanova
Svetlana Ivanova Svetlana Mashistova на такой ценник надо бы заключение СМЭ, а не просто счет предъява.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Natalia Shmal
Natalia Shmal Svetlana Mashistova беру на вооружение и осмысливаю свои предъявы за нервный срыв и лечение 🙂 в одном месте.

Svetlana Ivanova я в принципе поняла о чем речь, но действительно не поняла режим "спонсирования"предъяв соавтора.
3
Hide or report this
Like
· Reply · 11h
Катерина Сажнева-Калугина
Катерина Сажнева-Калугина Подожди. А это через суд выплачивалось? По решению суда? Или по доброте душевной?
И что это за текст, который стоит 6 миллионов??????
4
Hide or report this
Like
· Reply · 11h · Edited
Svetlana Ivanova
Svetlana Ivanova по доброте душевной и исходных приятельских отношений, если я правильно поняла изложенное.
3
Hide or report this
Like
· Reply · 11h
Катерина Сажнева-Калугина
Катерина Сажнева-Калугина Светлана Иванова эээээээ. Нет слов. Нет таких книг по стоимости. И таких исков.
2
Hide or report this
Like
· Reply · 11h
Svetlana Ivanova
Svetlana Ivanova Катерина Сажнева-Калугина кто то весьма не верно определил потенциал творения, и посчитал возможную прибыль.
Hide or report this
Like
· Reply · 10h
Катерина Сажнева-Калугина
Катерина Сажнева-Калугина Светлана Иванова я думаю, что даже топовые авторы в нашей стране не получают за одну книгу 6 миллионов.
6
Hide or report this
Like
· Reply · 10h
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Катерина Сажнева-Калугина Какой суд? Все юридически подтвержденнле закончилось на рубле за авторские права.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Катерина Сажнева-Калугина
Катерина Сажнева-Калугина Svetlana Mashistova а зачем платить?

Irina Yashkova Это мир грибов какой-то... Присоединюсь к вопросу - а за что вы платили?
7
Hide or report this
Like
· Reply · 11h
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Irina Yashkova За нервы и время, потраченные на мои истерики, за то, что не соглашалась сразу с предлагаемыми изменениями и опять же тратила время уважаемого соавтора, никак его не компенсируя и так далее. Ну и за тр, что вся эта обстановка в итоге привела к тому что соавтор не смог уделить должного времени своему здоровью и заболел
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Aliya Gabdullina
Aliya Gabdullina Точно мир грибов

Юнона Апринова Почему вы вообще что-то платили?
2
Hide or report this
Like
· Reply · 11h
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Юнона Апринова Потому что чувствовала себя виноватой за то, что ситуация стала именно такой. А платила за За нервы и время, потраченные на мои истерики, за то, что не соглашалась сразу с предлагаемыми изменениями и опять же тратила время уважаемого соавтора, никак его не компенсируя и так далее. Ну и за тр, что вся эта обстановка в итоге привела к тому что соавтор не смог уделить должного времени своему здоровью и заболел

Ekaterina Frumkina За что ты платила? Я помню скандал с отжатием у тебя авторских прав. Они тебя чем-то шантажировали, что ли?
6
Hide or report this
Like
· Reply · 11h
Hide 13 replies
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Екатерина Фрумкина За нервы и время, потраченные на мои истерики, за то, что не соглашалась сразу с предлагаемыми изменениями и опять же тратила время уважаемого соавтора, никак его не компенсируя и так далее. Ну и за тр, что вся эта обстановка в итоге привела к тому что соавтор не смог уделить должного времени своему здоровью и заболел
3
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Gala Pryamkova
Gala Pryamkova Svetlana Mashistova то есть он балбес, а платите за это вы?
3
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Ekaterina Frumkina
Ekaterina Frumkina Знаешь, с такими претензиями "соавтора" надо сразу было посылать на три буквы... лесом, лесом! Вот ведь какая пиявка присосалась!
3
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Галина Прямкова Ну это же я так убедительно страдала, что втянула его по уши в эту историю.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Ekaterina Frumkina
Ekaterina Frumkina Галина Прямкова нет, "соавтор" - очень опытный токсичный манипулятор, владеющий методиками НЛП. Это как в секту попасть, ну примерно. Это не первый случай, когда "соавтор" входил в чужой проект и выдавливал авторов идеи, присваивая промежуточный продукт. Затем без авторов проект схлопывался, а виноваты в этом были угадайте кто.
6
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Екатерина Фрумкина Ты забываешь, что без соавтора не было бы истории. Без меня впрочем, тоже. Так что я на все это взираю с огромным недоумением сейчас. И я одного не могу понять. Почему, если я, скажем обсуждаю что-то с тобой, это првол пойти к тебе выяснять, нет ли у еба авторских прав. Если обсуждает соавтор - то спасибо большое тому, с кем обсуждали.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Ekaterina Frumkina
Ekaterina Frumkina Svetlana Mashistova была у зайца избушка лубяная - и далее по тексту русской народной сказки.
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Natalia Shmal
Natalia Shmal Svetlana Mashistova сарказм, надеюсь.
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Наталия Шмаль никакого сарказма
1
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Ekaterina Frumkina
Ekaterina Frumkina Svetlana Mashistova а какая причинно-следственная связь между соавторством и заболеванием? Она тебе меддоки какие-то предъявила?
Блин, я как вспомню "рост опухоли" как результат общения с тобой у "продюсера, так гнусно хихикаю. Они там все наелись ухи, да?
3
Hide or report this
Like
· Reply · 4h
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Екатерина Фрумкина Да.
Hide or report this
Like
· Reply · 4h
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Екатерина Фрумкина Я не согласна с такими характеристиками.
Без соавтора этой бы истории в том виде, какой он есть сейчас, не было бы. Я не вижу смысла обсуждать, кто и в чем виноват: это все равно что на палитре разбираться, какая краска была первой и и из каких цветов вышло итоговое цветное пятно. Этот проект так или иначе завершен был.
Hide or report this
Like
· Reply · 3h
Анна Смоленская
Анна Смоленская Света, скажем так-вы равноценны. Твой концепт, персонажи, сюжет. Его ,соавтора, окантовка. И это совершенно нормально. Не все умеют в сюжеты и персонажей. Не все умеют в хорошо это всё написать и не потерять хвосты. И истерики, и срачи, и посылания друг друга в разные места с швырянием принтеров-это нормальная часть творческого процесса. Я б солгласилась с завершением проекта, если бы тебе не выкатили счёт. Потому что просто с передачей-это ок, ты признала больший вклад второй стороны, закрыла гештальт, так как тебе было важно просто написать и опубликовать, и пошла дальше. Но с выкачиванием с тебя денег и внушением чувства вины-это совсем другой коленкор. Ну ты же Пудж, ну!

Gala Pryamkova А можно мне кто-нибудь просто так тоже платить будет? ))))
6
Hide or report this
Like
· Reply · 10h
Gala Pryamkova
Gala Pryamkova Не поняла ни-че-го, но очень хотела поставить 😁 смайлик, пока не дошла до скринов. Думала, что прикол.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 10h · Edited
Сталина Гуревич
Сталина Гуревич А может теперь это все вместе с процентами назад вернуть? Иском о неосновательном обогащении.
14
Hide or report this
Like
· Reply · 9h
Наталья Аликина
Наталья Аликина Ничего не понятно - ты отдала авторское право, за что тогда платить?
4
Hide or report this
Like
· Reply · 9h
Екатерина Иванова
Екатерина Иванова Это, конечно, нифига не мое дело, но есть такая хорошая штука как взыскание неосновательного обогащения...
7
Hide or report this
Like
· Reply · 6h
Наталья Аликина
Наталья Аликина Света, а вы что то гениальное написали? Такие суммы огромные, такие нервы.
Hide or report this
Like
· Reply · 5h · Edited
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Наталья Аликина Мне история дорога, потому чтоона моя. Но. Как я понимаю, вносились существенные изменения, в частности, в тайминге, так что я не знаю, что там в итоге осталось, что нет. И куда изменилось и как.
Hide or report this
Like
· Reply · 4h · Edited
Наталья Аликина
Наталья Аликина Svetlana Mashistova а зачем ты отдала АП?
Hide or report this
Like
· Reply · 4h
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Наталья Аликина это тогда казалось логичным и правильным.

Tatyana Hanna Frumin Тебя словно цыгане развели😲
О-бал-деть!
1
Hide or report this
Like
· Reply · 2h
Anton Kukushkin
Anton Kukushkin >Также договор накладывает на нас с соавтором взаимное обязательство не раскрывать имена друг друга.
в послесловии от продюсера на самлибе, однако, ваше имя упоминается.

Возможно, комментарии неполные, у анона бОльшая часть этой братии в глухом многолетнем бане.

▼Княжну ловят на неточностях⬍

▼Cохранившиеся посты Княжны и прочее⬍

▼Чтения⬍

Анон · 2022-07-07 18:32:43

Калган (еще дальше)

▼Скрытый текст⬍

Утром я встала, чай поставила, на полать потянулась, за пятку дернула - вставай, говорю, потом, если захочешь, доспишь, а сейчас поесть надо, день у тебя непростой сегодня будет. Пока она умывалась-одевалась, я собрала на стол и сама собралась, потом в банку глянула - есть еще немного времени, дай-ка, думаю сегодня с ней схожу, а то есть у меня такая мысль, что третьей лишней я там не буду. А потом еще подумала, и решила - нет, все-таки сначала до пчельника дойду, а то потом будет не с ноги и все опять неладно выйдет. Наскоро что-то в рот запихнула, Нежате сказала, чтобы не стеснялась, а убирать не надо, пусть так стоит, я приду и разберусь, с тем и убежала. По дороге только вспомнила, что ни гостинца не взяла, ни посудину под мед, растеря, не прихватила. А возвращаться было уже неладно, пока назад, пока опять туда, остальное и не успею, ладно, думаю, что-то да решится. На пасеку пришла, а у него уже все ульи убраны, так, чего-то по огороду крутится с метлой, не с лопатой даже, явно ищет, чем бы себя занять, а тут я. Ну, обнялись, поздоровались, он меня в дом позвал, сбитень предложил, я не отказалась, я, как водится, похвалила дом - а что ж не похвалить, хозяйствует он и правда хорошо, несмотря что один, и огород у него, и козочки, и курочки, это кроме пчел, и дом чистый всегда, и сам он в порядке, хоть и не молоденький. А он мне в ответ - да ты-то хозяйка получше меня, и не маши рукой, я тебе правду говорю, а не просто так подхваливаю ради лести. Я как услышала, так сперва порадовалась, что не под глоток пришлось и что кружка со сбитнем не в руках была, и уж только потом все остальное - да чем же лучше-то, спрашиваю. У меня ни огорода, ни живности, живу от леса, убираюсь как придется, только и славы, что дом пока мохом не зарос, с твоим жильем и не сравнить. Он мне смеется - да ты не скромничай, у тебя все село хозяйство, и вокруг села еще немножечко. Сегодня вот сама прибежала, я гадаю - то ли случилось что, то ли в кои веки радость моя между дел для меня дольку нашла. Мне даже краска в лицо бросилась, неловко стало: он-то все лето ждал, а у меня и правда не нашлось времени даже привет ему передать. Мысли собрала, чтобы и не обидеть и не наврать, вдохнула, выдохнула - я, говорю, архангельскую подновлять еду этой осенью, хотела перед тем повидаться. Сегодня так зашла, спросить, можно ли заглянуть на днях, а то мало ли у тебя дела. Он и помрачнел. Слушай, говорит, ну когда же это кончится, невозможно же столько на одного живого человека грузить, одно поверх другого. Две шкуры с одной овцы и мясник не снимет, а у тебя их за жизнь я уж не знаю сколько и содрали-то. А что делать, говорю, отреченная же я, такое наше правило, так живем, так и умираем. Он вздохнул, руки протянул, меня к себе пригреб - Ена, Енюшка, ну тебе ж не двадцать, а прививка такая тяжелая, ты же потом до рождества в себя приходить будешь, а мне тут майся, зная, что ты там мучаешься. Я вздохнула только - а что делать-то, Аксан? если не я, то кто-то другой должен, без чумной стражи волость оставлять нельзя, и быть нас должно определенное количество. И я хоть привыкла, оно конечно не сахар и не мед, но мне оно по крайней мере знакомо. К весне продышусь, если бог даст, и будет все опять хорошо, куда б я делась - а другом кому после первой вакцинации две недели в бреду гореть и еще три рыгать, прости за грубость, от каждого запаха, а дом, а работа, а не дай бог дети или муж... или родители старые... да и в братстве с таким-то подарком радости мало. А в монастыре чумной стражи и так четверо. Смотрю, серый весь стал, желваки на скулах катаются... однако он меня не первый год знает, промолчал, вздохнул, еще раз к себе прижал - монетка ты моя разменная, за всю Русь выкуп... вечером приходи, я ждать стану. Я его тоже обняла, от всего сердца, без принуждения - приду, говорю, жди. Встала, за шалькой потянулась голову покрыть, он мне говорит - ты не торопись одеваться, я тебе меду нацежу свежего, четыре дня как снял, только отстоялся. А, говорю, хорошо, давай, а я тебе вечером калганной настойки принесу, тебе золотой* или сладкой*? Он посмотрел на меня с прищуром - а давай, говорит, и той и той? я ему посмеялась - давай, авось не разобью, и пока я пуговицы застегивала, он мне меду в корчажку нацедил, корчажку в туесок поставил и все шпагатом обвязал, чтоб нести удобно было. И попрощались мы до вечера. Вышла я, на небо глянула, смотрю - уже до дому не успею, в камни надо бежать, раз собиралась Нежату доглядеть, тем более что знаю где дорогу срезать. Срезала по гривке над болотинкой, а она бутовая, тепло долго держит, смотрю - а там калган еще не спит и местами цветет даже. Ну ничего себе, думаю, как оно бывает, вот где ава*-то калган взял мне на запястье. А вот и сам он, на корне сосновом сидит и в сторону камней смотрит. Я мимо-то иду - и что, говорю, хорошо видно? он, довольный такой - отлично, говорит, видно, садись тоже посмотри. Я ему - да я собиралась ближе быть, чтобы если что... Он меня за юбку цап - и к себе тянет - садись и смотри, там не фронт и не госпитальная палата, там класс, и сейчас тебе там делать нечего, полдольки посмотришь, потом подойдешь. И села я с ним рядом смотреть. И первое, что я заметила, что смертные камни с этого пригорка видны как на ладошке, вот как если бы смотреть не от входа, а чуть сбоку, но лучше, и слышно тоже как если бы рядом быть. Я всмотрелась - а сама говорю тихонько - слышь, ава, а ты отсюда на нас глядишь, если что? Ага, говорит, отсюда, и ты теперь гляди, если будет настроение. Я ему - буду, непременно, а сама руку за затылок закинула и по стволу сосновому, под которым сидели, провела. И нашла, что искала: засеки на коре. Значит, когда Самослав камни тринолом рвать пришел, он знал, куда и как класть надо было - а я то, дура, искала направление внутрь, в сами камни. Черный меня услышал, верно, громко думала, по коленке похлопал - не дура, успокойся. Ты смотри лучше туда, там сейчас настоящее чудо происходит, такое даже я раз в больше чем десять лет вижу, а тебе-то и вообще непонятно, при жизни еще раз доведется или нет. А и верно, думаю, прошлое от меня не уйдет, будущее еще не настало, а настоящее убежать вполне способно. И вгляделась. Нежата, прямая как струна, стояла с Ладом в упор, собравши рот в кучку, а брови в досочку, и искала под собой ноги. Лад, спокойный, как дорожное полотно, ровным голосом ей говорил - не торопись, сейчас найдется. Помнишь, чем сцепление жмешь, когда мотор заводишь? Вот на это место и стань. Остальная подошва тебе сейчас ни к чему, пятки тут, как и на педали сцепления, роли не играют. Спину держи, дышать не забывай... куда назад пошла? Ты же на дороге руль не бросаешь? вот и тут держи упор, без этого ни вперед, ни назад пойти не получится, впереди у тебя я, а сзади земля, и пока ты в меня не упрешься, ровной она не будет, хоть ты там паркет настели. Так, стоишь вроде. Да не трясись ты так, твой мотоцикл в два раза меня тяжелее, а ты на нем как-то год отъездила, так что все ты уже умеешь, просто еще сама не знаешь, что умеешь. Теперь попробуй подвинуть меня вперед... нет, руками не получится, делай, как за рулем, сердцем поворачивай, машина слышит, и я услышу. Ты на меня не смотри, смотри за меня, тебе же надо видеть, куда ты меня сдвигаешь, а вдруг там камень или еще что? Спокойно, ничего нового для тебя не происходит, ты это уже год делаешь, и пока жива, это не сложнее чем ехать... правда и не проще. Так, давай-ка наоборот сделаем, а то ты как-то не столько делаешь, сколько пытаешься. Вот слушай, я взял упор, чувствуешь? Хорошо, теперь я беру управление, слышишь, теперь я давлю, а ты упираешься? дави навстречу так же... куда на пятки встала? сейчас я руки отпущу и ты упадешь. Ага, вот, теперь верно, молодец. Смотри что будет сейчас: вот я взял управление, и смотри: у тебя уже на двух ногах вместе стоять не получится, на какой сейчас стоишь? правая... левая... опять правая... хорошо, теперь делай то же самое со мной. Это неважно, сколько мне лет, я от этого не развалюсь, не беспокойся. Мотоцикл твой весит больше, не трусь, делай давай. Ну, вроде получилось, теперь попробуем пошагать. Вот я беру управление, вот ты стоишь на правой ноге, а теперь смотри: я чуть напираю - и тебе либо падать назад, либо за меня хвататься, либо что? Вот молодец, шустрая какая, не то что этот придурок, он полдня соображал. Смотри, у тебя левая нога назад отошла, теперь что получилось? получилось, что я могу на свободное место встать, ну еще не встать - так, ногу поставить - опа! Что, неудобно? а это потому что у тебя колено черте где и деревянное, дай ноге свободу и сразу будет хорошо, смотри, мы с тобой целых полшага сделали уже, что дальше делать будем? как это - что надо? откуда я знаю, что надо? покажи мне, куда ты хочешь, чтобы я пошел, или сделай себе удобно, я подстроюсь. А, смотри, вот у тебя ноги сами вместе собираются, а впереди я, и получается, что ты отошла на шаг, и дала мне место сделать шаг вперед. Теперь давай ты управляй. Ага, вот на правую ногу меня поставила, молодец, вот я на левой стою, вот опять на правой... не, не слышу. Опять на пятках стоишь потому что. Давай снова. Так-так-так...молодец, сделала. Теперь попробуем сразу полный шаг. А теперь несколько шагов, например, пять. А теперь я тебя поведу. И не бойся, я смотрю не на тебя, а за тебя, я вижу, куда мы идем. Тебе же я верил, вот и ты мне верь. Постой, подыши. И знаешь что еще сделай? с денег купи себе нормальные сапожки дорожные, не ботинки, как у пеших, и не пантофли*, в каких городские машины водят, а нормальную обувь на каблуке и с твердой подметкой, чтобы нога привыкала не пяткой в землю бить, а ходить, как нормальные люди ходят, не торопясь и свободно. И учись спину держать. Завтра сюда же приходи, продолжать будем. До недели так поделаем, потом надо перерыв, чтобы отстоялось, чтобы тело запомнило, а голова думать перестала. Вот тут Нежата голос подала - мне, говорит, после недели или в город надо или в гамалейку на заправку, прививаться. Лад себя и по лбу хлопнул: ах, да, ты же у нас отреченная, тебе выбирать не приходится. Нежата плечиком дернула - а что там выбирать-то? Не страшней смерти, я думаю. Лад на нее посмотрел, вздохнул - кому как, милая, кому как. Ты у Есении спроси, пусть она тебе расскажет, как-никак она медичка, ей лучше знать. Я встала - пойду я, ава, говорю, мне бы уже там быть, а я с тобой тут сижу. А он мне кивнул только - вот здесь, говорит, два шага, ручеек и мостик, и будешь в камнях, прямо у сердца-камня со спины. И пропал, как не было его. Я через мостик перешла - и правда, в камни прямо и уперлась, ну для порядка краем обошла, не прямо же по тропе из камней на живых людей выходить, у входа и встретились мы - здрасьте, говорю, снова, закончили вы? Если да, то давайте бегом ко мне чай пить, а то я потом убегу, дела у меня. Лад мне только головой покрутил - Ена, я бы с удовольствием, но у меня Геня дома, и этого,... папаши плохо испеченного... детки у нас, она с ними все это время нянчится, раньше Радослава немного помогала, у нее-то мелкий от груди отказался, а молока осталось еще, вот, докармливала, потом перестала, он было совсем увял, и Геня его на овсяном отваре выхаживала, как ее саму в свое время, сама-то видишь жива она, а деток нет и, доктор сказал, не будет, так у нас то козлята, то котята, то медвежонок даже был, потом в цирк забрали, а теперь вот эти кутятки. Я-то в отъезде вечно, ей одной грустно, а так дом не пустой, только они злобненькие, их строжить надо, несильно, но надо, а то старший кусается, а младший, чуть что не по нем, орет до свиста аж и заходится потом. Так что я лучше к ней, со мной-то оно всем спокойнее. Я почему и стал его тыкать, что детьми заниматься надо, а сам не можешь - заработай и заплати тому, кто будет. Или признай, что ты урод и отцовство продай*, пока не поздно. Ну он и сел мне на шею, а что мне оставалось? сам рот раскрыл, сам и гребись. Причем если б я слушал тогда, что мне Геня лопочет, когда приехал той зимой, я б хоть запомнил, не связался бы, а так... у нее же вечно в одну кучу все - козлята, цыплята, пироги, сапоги, варенье, светлое воскресенье, деревенские сплетни и церковные проповеди. А мне-то не то важно, о чем она, а что вообще ее голос слышу, в дороге-то знаешь, и намаешься, и налаешься, и спишь не так, и ешь не то, а тут дом родной вокруг, и руки любимые обнимают, до этого ли придурка было. А тут вон что, оказывается. Нежата помялась, потопталась... Ена, говорит, а можно я лучше завтра вечером приду? а то и мешать не хочется, я и так два дня надоедаю, и на почту бы надо показаться.
Я, если честно-то, обрадовалась, прикинула, что сейчас туесок в сенцы поставлю, сорочку переодену, фляжечки возьму, да до пасеки обратно побегу пока светло. Да когда хочешь, тогда и заходи, говорю, лишь бы я дома была, а так я тебе всегда рада. Только по тропе к себе направилась, слышу бежит кто-то, оборачиваюсь - Лад. Слышь, говорит, я тебе спасибо сказать хочу. Она еще ходить не умеет, а уже роллетта. Я про такое только байки слыхал. Лучшего подарка, думал, и не будет уже, она ведь роллетта, как Геня жена. И одну я подлетком со двора взял в дом, а другую не кто-то, а я учу танцевать. Ена, ты только сохрани ее, я же знаю, что такое прививки эти ваши. Я и рот открыла - слушай, говорю, ну тебе-то откуда знать это, ты говори, да меру помни. А он рукой машет - да уж знаю. И мужики из отреченных не немые, а что до женщин... хотя блюдете вы себя так, что на вас монашкам ровняться можно, кто и согрешит, может, да наружу не выплывает оно, и если монашки еще беременеют, бывает, то ваши-то почти никогда. И от отреченного детей я не помню чтобы хоть одна в подоле принесла, сам не видел и не рассказывали. Так если оно нутро настолько выжигает, уж наверное это тебе не стопку за обедом выпить. Я головой покрутила - и правда, говорю, знаешь. Но ты не бойся, верну я тебе роллетту твою в целости и сохранности, калганную настойку я не зря каждый год ставлю. А после первого раза, ну двух, ДДТ вообще не чувствуется, не трудней ангины или детской ветрянки. И вот тут он меня по-настоящему удивил. Взял мою руку и поцеловал, как городские делают, церемонно и бережно. Потом развернулся и по тропе быстро-быстро в село пошел. А я к себе забежала, фляжки взять и сорочку прихватить чистую.
Вернулась домой - уже не просто светло было, уже солнце к зениту подбиралось, да и долго ли ему, в листопад у него горка короткая. У луны зато дорога длинная, с веточки на веточку, с маковки на верхушку... все успели - и наспорились, и намиловались, и налюбились, и наплакались, и насмеялись, и попрощались на всякий случай. Архангельская - она тяжелая, всякое бывает.
———————————-
*золотая и сладкая калганные настойки - см. рецепты в следующем, последнем, отрывке текста
*Ава - командир, старший, батя - все вместе и еще чуть-чуть. Немножко отец, немножко командир, немножко духовный наставник. Это самое распространенное из просторечных иносказательных именований Черного.
*патнофли - домашние тапочки, калька с французского, ироническое название мягкой обуви для водителей.
*продажа отцовства/материнства - адресная передача на усыновление своих детей родителями, неспособными по бедности или неприспособленности их содержать. Биологический родитель за это получает единоразовую, довольно крупную, выплату от желающего принять детей к себе. Судьбы таких детей бывают очень разными, это зависит от добросовестности и порядочности опекуна, варианты типа описанного у Куприна в "Гуттаперчевом мальчике" вполне случаются и не особо редки, но бывают и не только они, так покупают себе наследников бездетные профессионалы, заинтересованные передать производство или иметь постоянного партнера для выступлений, если речь идет об артистах. Совершить такую сделку можно только до тех пор, пока ребенку не исполнилось пять лет.

Анон · 2022-07-07 18:33:38

Калган (дальше)

▼Скрытый текст⬍

Утром как глаза продрали, я на товарку глянула - опухшая, зеленая, ну ясно, намерзлась вчера, так сегодня ей ни есть ни шевелиться неохота, сейчас ей на улицу выйти, чтобы ветром обдало - и готов бронхит, до весны с зеленым кашлем* за рулем куда как весело, а чтобы этого не было, всего и надо, что согреть и день покоя обеспечить, так что я на нее посмотрела и решила, что сама за нее сегодня подумаю. Чай пили когда, я ее и спрашиваю - слышь, говорю, Нежата Волховна, ты же с ходовым сегодня разбираться вроде бы планировала? она говорит - да, собиралась, но это же втулки, колеса надо снимать, я тебе всю сподню займу. Я говорю - а и хорошо, что займешь, у меня на нее сегодня планов нет, мне надо бы до села добежать, а я собиралась на напаре настойку поставить, так состав надо в тепле держать, так что ты очень кстати, потому как печку ты мне протопишь по любому, пока тут сидишь, а я как раз отлучусь, и тебе будет случай поработать спокойно. Она плечом двинула - а чего б и нет, говорит, хороший план, Есения Саяновна, дом не бегает, печь не скачет, думаю, что услежу. Ну, говорю, и ладно тогда, я сейчас после завтрака напар поставлю и пойду себе, а ты оставайся, только смотри из дома не ходи, потому что натопить сейчас придется так, чтоб ты в сподней могла в рубашке сидеть, а вместо штанов я тебе бродни дам, в них посвежее будет.
Протопила я и правда старательно, даже травные пучки на веревке зашевелились, гулять пошли. А пока топила, закипятила чайник повторно, калганные корешки нарезала кружочками, как морковку в суп, засыпала в термостойкую стеклянную банку с притертой пробкой и крутым кипятком ошпарила, а потом, сразу, пока не остыло, в банку ухнула всю бутылку монопольки-менделеевки*. Оно, конечно же, сразу зашипело и цвет пошел в жидкость. Смотрю, у товарки моей глаза круглые и опять все веснушки на носу видно, подмигнула ей - ты, говорю, не беспокойся, это не колдовство, это природная наука химия, в твоих руках бы так же было. Она мне смеется - не, мне в руки мельче топора давать ничего нельзя. Я думаю - милая моя, как же ты мотор-то вчера мерзлыми руками перебрала тогда? Себе подумала, а спрашивать не стала, а то мало ли что, оговор - дело такое, он по душе как плесень расползается. Потом еще подумала, из горки взяла корчажку маленькую, в нее сыпанула сушеных рябиновых ягод, шиповника, земляничного листа и душицы с сушеницей, кипятком залила правда, крутым он уже не был, да и не важно, и на губе оставила преть. А потом подумала и с губы наверх на печку переставила, мало ли что. Оделась, сказала, что через долю приду, самое большее - через полторы, пожелала не скучать и пошла себе. Вышла, по лбу себя хлопнула, вернулась, в кут прошла и калганные стебли из кружки вынула, с собой взяла. Пока туда-сюда ходила, Нежата уже на лавке колесо разобрала и с ним возилась, с банкой керосина и ветошью. Заскучает она, как же... там еще задняя втулка и цепь, дай боже до вечера управиться с такой-то головой как сегодня. За калитку вышла я, и думаю - то ли до села шлепать, к Ладу домой стучать, то ли что, смотрю на стебельки-то - а они мне не к селу, прямо, а к смертным камням, направо, указывают, вот прямо в руке как есть, поворачиваются все в эту сторону. А что, и правда: вчера они там крутились, сегодня тоже погода пока сухая, где бы им еще и быть, Ладу-то не снился он. Так что туда я и пошла. И не ошиблась. Оба они сидели у входа в камни, там, где я во сне себя нашла, Лад был мрачней, чем с похмелья, Самослав на него смотрел, как поденщик на навозную кучу: и подходить не хочется, а надо. Я до них приблизилась, поздоровалась, вижу, Лад аж чуть не просиял, так отсрочке рад, а Самослав и пришиб бы меня, да пока сдерживается, но полностью не утерпел, стравил пар - что ж, говорит, тебе все время надо-то, ни дня же не прошло, чтоб тебя не встретить. Я ему ласково так и отвечаю - а ты, разлюбезный сосед, меньше бы ходил бабьими дорожками, так мы бы реже видались, сейчас я вот пришла опять щербинки на камнях посчитать, все пытаюсь додуматься, куда ж ты тринол-то сунул позатой осенью. Лад на Самослава глянул да и обложил его по матери, а потом еще сверху добавил пару слов, совсем уж обидных, но таких точных, ну прямо как орехом в мышиный лаз попал. Потом передо мной извинился - Ена, прости, говорит, на грубом слове и не прими на свой счет, Я из-за этого (и снова припечатал) три дня тут себе голову морочу и никак понять не могу, что ж такое. Иди, говорит, отсюда (и снова добрым словом одарил соседа-то) пока я тебе зубы не пересчитал. Самослав и руками развел - так это, говорит, больше года назад было, я свое уже поимел, мне всем селом выговаривали, кто я такой и как на свет появился, теперь ты еще раз сказал - ну и все, забыли, давай дальше, что ли? А Лад ему - да, забыли. Саму мысль забыли, что ты когда-то с длинными возчиками поедешь иначе, чем грузом в ящике*. И иди, повторяю тебе, отсюда, пока своими ногами можешь. Самослав чуть не плачет - Лад Пардович, но так ведь дети у меня, их же кормить надо, как же я теперь? А Лад плечом шевельнул и отвернулся - не знаю, говорит, как ты теперь, работы на земле много, выбирай. А на дорогу не суйся, нечего тебе там делать. Самослав к нему сунулся, за рукав трясет, Лад Пардович, ты же живой человек, не может быть, чтобы у тебя сердца вовсе не было, неужели тебе камни эти мертвые важнее трех живых душ? Лад побелел аж. И спокойный стал, как небо перед дождем. Этого за грудки сгреб, над землей приподнял... ой, думаю, что ж он делает, у него ж спина с прошлого года не окрепла еще... и тут мне мысль что-то перебило, чувствую - по запястью что-то ерзает. А это калганные стебли у меня вокруг руки запутались, прямо как браслет получился, или может даже зарукавье. И пока смотрела на руку себе, самое интересное-то и пропустила, слышу только шмяк - ну, понятно, горбом об землю кто-то пришел, и всяко не Лад. И шаги, внутрь, в камни. А так я хотела посмотреть, как роллон* дерется, от танца не остыв...
Ну что делать, пропустила так пропустила, этот на земле лежит, стонет и кашляет, меня зовет - помогай, говорит, ты же лекарка. Я ему - да в чем помогать-то? на бок перекатись и встань, а потом иди домой отлеживайся, ноги целы у тебя, песок мягкий, а на нем трава, ништо, вред небольшой, всяко меньше, чем ты тут устроил, оклемаешься.
И пошла за Ладом в камни. Слышь, говорю, давай-ка до меня, домой тебе в таком виде идти не надо, только жену пугать, а у меня его вчерашняя гостья машину свою обихаживает, ходовую перебирает, может подскажешь чего. Он на меня только бровью дернул - ты, говорит, что мне предлагаешь? я еще с ума не сбрендил, на малолеток облизываться. Я ему в шутку так плечом пожала - а вроде, говорю, на дворе осень, не март месяц, зайцы нынче только под колеса и скачут, а коты на печках греются. Он против воли, а посмеялся, смотрю - задышал, краску на лицо набрал живую. Ну, ладно, говорит, пошли, может, и правда чего дельное скажу. Экий браслет у тебя занятный, весь кружевной, и хоть и латунный, а выглядит как золотой, я таких и не видал никогда. Дорогой ты мой, говорю, этот браслет еще утром зеленый был и цвел. И все как есть ему рассказала, и про сон, и про послесонье, и про песню недопетую. Он выслушал - а пока я рассказала, мы почти до меня дошли - слушай, говорит, Есения, а тебе самой-то не страшно так жить? я один раз такое встретил, и то год в себя приходил, а тут считай каждый день у тебя не одно так другое происходит, и все такое, что с нормальными людьми реже смерти случается. Я только плечом пожала - так я и умирала больше раза, ну и что ж теперь? Он и замолчал, а что тут скажешь.
До меня когда дошли, Нежата как раз заднее колесо ставила на место, через сподню я еле пролезла, а Лад и пролезать не стал, на корточки присел и стал ей помогать, и полдольки не прошло, как они управились.
Я стебельки бывшие с запястья сняла, в горку положила к громовику - и правда браслет, как всю жизнь такой и был - и пошла по сеням пошарить на предмет чем народ кормить, сама-то и чаем бы обошлась, а тут другая диспозиция, в доме девчонка-подлеток, а они в этом возрасте метут так, что только дай, и здоровый мужик из дорожных, который с утра в камнях плясал, а потом еще и подрался. Подумала-подумала, замешала оладьев, еще подумала, добавила воды и наделала блинов, их-то с чем угодно можно, а что угодно-то у меня всегда есть. Грузди соленые, зайчатина проварная, нарубленая с зеленью, мед такой, сякой и третий, с одним и с другим - вот и ужин. Пока ели, я и спросила - Лад Пардович, а скажи, вот дорожных кто роллу танцевать учит? Смотрю, а у Нежаты и глаза снова красные, и нос опять в кружке наполовину. Он замялся - ну как, говорит. Учить - это в городе, и городские роллоны и роллетты живут не хуже, чем караванные возчики. А мы так, на дороге либо на заправке на дворе вечером размялись - вот тебе и урок, руль учит, дорога воспитывает, танцевать не можешь - на дороге делать нечего, потому что пока словами тебе правила вежливости объяснят, ты в колонне такого натворишь, что и понимание тебе уже не пригодится. Ага, говорю, а поднимись-ка, будь добр, достань с печки корчажку, в ней настой хороший, с утра преет, уже готов, я нам готовила, давай и ты угостись, лишним не будет
Пока с корчажкой возились, Нежата слезы утерла, смотрю, опять сидит, лицо держит, умничка, я настой-то по кружкам разливаю и спрашиваю - то есть, если кто на дороге не чужой, роллу ему танцевать уметь надо непременно? Лад плечами пожал - ну да, а как же. Это как меж людьми жить и разговаривать, одно без другого никак. Ага, говорю, а девушку вот не поучишь ли? А то с учеником не задалось у тебя, как я понимаю. Он на Нежату глянул - а не забоится, говорит, девушка-то, со взрослым мужиком в смертные камни идти? А Нежата выпрямилась, косу через плечо перебросила и говорит - куда б в другое место, так я б еще подумала, а в смертные камни - нет, не забоюсь. А он ей - ну, значит завтра там и встретимся, а пока до свиданьица, со знакомством и доброй ночи. Поблагодарил меня за угощение и домой направился. Ну что, говорю, вот и день не зря прошел, и машина у тебя обихожена, и дело тебе нашли, а у меня завтра опять дела за двором, надо к пчельнику идти за медом, иначе состав не сделать, который сегодня поставила. А еще, девушка, подумай вот над чем. Ты же у нас отреченная, а ДДТ не прививали тебе, непорядок. И это, между прочим, деньги, и не чьи-то, а твои, так что я бы тебе советовала озаботиться этим по первому снегу, потому что ты на это пособие за прививку, на выбор, можешь либо месяц жить и не работать, а или зимнее обмундирование курьерское пошить. Если хочешь, езжай на заправку, пока там гамалейку* не закрыли, а если что, можно и со мной в город, мне все равно архангельскую подновлять пора.
У нее и лицо вытянулось - а, говорит, думала, вы ведьма. А вы ангельский чин. Я как стояла, так и села, и хорошо еще, что под стол от хохота не укатилась. Ангельский чин, ну надо же.
—-
*зеленый кашель - кашель с мокротой зеленого цвета, считается крайне неприятным вариантом простуды, с которой, впрочем, без внешнего пинка мало кто что-нибудь делает.
* менделеевка - водка крепостью 40%, в то время как обычная монополька крепостью 35%, различаются они ценой и тем, что "обычная" монополька имеет привкусы и добавки, хотя тоже считается водкой, а менделеевка состоит только из спирта и воды.
*грузом в ящике возят трупы предполагаемых преступников на судебно-медицинскую экспертизу, остальных, даже не особо уважаемых, людей хоронят вблизи от места кончины, и обычно в воду, в исключительных случаях - в землю или в огонь.
*роллон - мужчина, который умеет и любит танцевать роллу, - так же, как тангеро для танго; женщина, танцующая роллу настолько же хорошо, как тангера танцует танго (например) называется роллетта. Да, без французов тут не обошлось
*гамалейка - прививочный кабинет с набором самых необходимых вакцин, среди которых ДДТ - дезинтерия-дифтерит-тиф - одна из самых редких и мало востребованных. Более крупные прививочные станции находятся при стационарных клиниках в крупных населенных пунктах. Прививочным кабинетом оборудована каждая заправка, через которую проходят караваны грузовиков.

Анон · 2022-07-07 18:34:11

Мухомор.

▼Скрытый текст⬍

Молодцов через день и правда зашел, и зашел основательно, в шесть ног, две свои и четыре лошадиные. Сам шел пешком, а на спине лошади вез переметную сумку размерами на четыре полных сидора, втащил ее в сени и мне постучал - открывай, говорит, подпол, и оба ларя, не менжуясь*, и давай быстренько оборачиваться, а то простынешь, не май на дворе. И немедля насовал мне полны руки мешков-горшков - мука, явно осеннего помола, крупа разная, вся с нашей мельницы, я наши мешки знаю, сало нутряное, сало провесное, два окорока в шкуре, гусиный жир, лука десяток связок и одна чеснока, и связка кореньев хрена.
А мне не то что спросить или возразить, мне и удивиться было некогда, я только успевала все это из рук у него брать и выставлять на ступеньку горни, а потом как посмотрела на эту ярмарку, а после на него, так сама посреди этого всего и села. Он плечом пожал, улыбнулся - что ты из города возишь, я видел, соваться не стал, а без чего обходишься, сам догадался - так вот, хватит уже. Все все поняли давным-давно, и ты уже пойми - не одна живешь, среди людей. Я и руками развела - ну сам ты посуди, говорю, какое "среди", когда мне до вас, а и вам до меня полдня пешком., и из села ко мне идут только когда сильно прижмет, а мне в село с ноги и того реже. А он в ответ даже бровью не повел - ну, говорит, и что с того? Главное, что мы знаем, что если припрет - есть к кому прийти, и ты знай, что если что - тебе тоже есть куда постучаться. Что тебя ни бедой не взять, ни нуждой не нагнуть, ты уже показала, что работы ты не боишься, все и так уже поняли, что там, где нормальный человек назад пятится, ты вперед идешь, да не просто так, а с усмешечкой, тоже уже только кони не изучили, да и в конях я на этот счет что-то не уверен. Уже все, Ена, можно уже и по простому, по человечески. Я подумала, слова собрала - не, Свальдр, говорю, по человечески не получится, слишком долго было так, так теперь и останется, я привыкла - и вы теперь привыкайте, ваша очередь. А мне переучиваться поздно. Следующая придет - авось, сразу поладите, а меня уж терпите какая есть, кривое дерево не распрямить, как нагнулось, так и растет, да и долго ли осталось. Нет у меня для вас другой меня. Да и для меня самой нету. А за гостинцы спасибо, и дай тебе бог ко мне заходить всегда без нужды, ну или хотя бы без своей нужды.
Он тоже помолчал, голову наклонил... ну, сказал, как знаешь. Но ежели что понадобится - не поленись сказать. И кстати, это не гостинцы, а твоя доля от общинного хлеба и прочего, ты же на жатву всегда у поля, и не пустая - и скатки у тебя прокипячены, и корпия чистая, и жгуты льняные, и лубки... общество ждало-ждало, что ты придешь за своей долей сама - а вот, не дождались мы, об этом годе я сам к тебе все завез, видимо, и дальше так придется, раз ты за столько лет ни разу свою долю не востребовала. Я в ответ только руками развела. Привезешь, говорю, хорошо, не привезешь - не беда, лес рядом, я с него живу, а если что, в город рейсы теперь и зимой есть, не пропаду. Он усмехнулся - да понял я, говорит, все понял. Хороших святок тебе. Вышел и двери за собой закрыл, в окошко мне рукой помахал и домой направился. А я осталась, разбирать нежданный запас. И как-то так набегалась неудачно, из дома в сени, из сеней в дом, из горней в сподню и из сподней в подвал, что ночью места себе найти не могла. То жарко, то холодно, то сушит, то мутит, то одно, то другое... в итоге проснулась, прислушалась до себя... а это мне шею продуло, да причем в два приема, завчера на тракторе пока катились, а сегодня в сенях да в подвале. Вот оно и отозвалось, да так отозвалось, не иначе, Огнея, зимовеева сестра, из своей руки по шее меня приложила - и за дело приложила: в зазимье из дому выходя, голову-то покрывать следует, а не на раскидушку с шалью надеяться. Вот и будет мне теперь наука... если выживу.
Ну, делать нечего, накинула шаль на рубашку и пошла в сенцы, за склянкой с мазью на мухоморных шкурках. И пока мазала шею себе, спросонков-то, попала себе не то по лицу, не то прямо по губам, и не почуяла. Только поняла, что попустило вроде - и опять спать упала. А проснулась, голову подняла... ой, светы ясны, лучше бы не просыпалась совсем. В глазах пестро, все рябит, весь мир поет, звучит и пахнет, и каждая сквозинка и любая пылинка до кожи докоснуться норовит, да не просто так, а с намеком, и от каждого такого намека меня то, как девку нецелованную, в дрожь кидает, то морозом по коже дерет, то дыхание перехватывает. Подумала я, чем получилось - и не стала вставать. Думаю, в кои веки день в куте провести не великая беда, тем более с ночи топлено, а отлежусь, может и встану снова протопить. Положила голову обратно на заголовье - опять не то: сенник под доской пахнет, да не просто так, а каждая травинка на свой лад, и между собой они беседуют, когда мирно, а когда и не очень, ветер за окном поет, трава ему подпевает, в печке пепел дышит, в стене бревна на зиму укладываются, вздыхают, в подполе земля видит сны про осень и урожай, и про лес, что на месте дома рос, пока дома не было... в общем, весь мир мне в голову ломится, у меня согласия не спросив. Тут-то я и вспомнила, что ночью пальцами в мази за лицо хваталась. Ну да что уж делать теперь, смывать поздно, сплевывать тоже. Встала, попыталась стяжку надеть, оставила эту затею, полосой перевязалась, чтобы складками сорочки где не надо не терло, сорочку накинула, взялась юбку надеть... пальцы не слушаются, в гашнике запутались, дыхание перехватывает, голова кругом, и в глазах колеса пестрые прозрачные. Кой-как в одну руку стянула гашник-то, и обратно в короб упала, да неудачно так, наискосок, головой мимо заголовья и пятки наружу торчат. Оно конечно в общем и неважно, где там они торчат, я в доме одна, сама наварила себе кашу, самой и расхлебывать, да только дурой себя чувствовать и на один с собой неловко. В общем, упала и лежу, гашник в руке, сама наискось короба - зайдет кто, картина будет знатная, что хошь, то и думай. Вот и зачем только засыпала, спрашивается, нет бы дурь сразу по свежему выбегать и потом уже спать, чуяла же что попустило, можно было например пол намыть или хотя бы подмести, можно было полешки, что у печки лежат, на лучину распустить а с утра других принести, можно было золу из печки... хотя нет, работу, которая требует тщания и прилежности, лучше оставить на другое время, а с ночи да по дурной голове делать надо то, что и кривой рукой хорошо делается, была бы удаль и дурь при себе. Они и были, да я их заспала, и теперь они целиком в кровь ушли и в ней бродят. И что остается? только дышать и ждать, пока перейдет. Перейти-то оно конечно перейдет, да только когда схлынет, за ней останется такое, что лучше бы завтра у сельских до меня никаких дел не нашлось, крапива по сравнению со мной завтрашней будет, считай, лебяжьим пухом. Но до завтра еще дожить надо, а я пока тут через всю постель наискосок лежу, гашник от юбки в кулаке зажат, и важных дел у меня сейчас два: дышать и не шевелиться. Ну я и дышу, и не шевелюсь, колеса в глазах крутятся, звуки в уши лезут, кожу то огнем возьмет, то ветром, и все тело то по доскам короба чуть не лужей растекается, а то в комок собирается и так застывает. И это я еще не шевелюсь, шевелилась бы - хуже бы было. В общем, лежу таким манером и думаю, это ж сколько еще продолжаться будет. Оно конечно не головные боли, да с ими хоть ясней: погода подойдет - вот оно и избавление, а тут... сама наделала, сама и думай, а нечем. А зимний день короткий, сумерки уже, надо бы встать протопить, а пока никак. И слышу я по полу шаг, и вроде неслышный, а тяжелый - каждая доска прогибается, да ни одна не возразит. Крыльцо не скрипнуло, в сенях доски не вздохнули, дверь вообще не открывалась вроде, а шаг есть, и хотела бы сказать, что помстилось и пройдет, да при всем желании не выйдет... кого ж несет-то сюда так вовремя, кому ж так неймется-то. А дверь и правда не открывалась, однако шаг все ближе, и хоть ступает мой гость мягко, однако шаг у него такой, что была бы я в себе - меня бы оторопь взяла, а так мне не до того, я дышу и не шевелюсь лишнего, и беспокоиться мне нечем. Вот он горню прошел, вот мимо клети идет, вот в кут заходит... ах, вот оно что. Черный пожаловал. Ну да, все верно, все правильно, кому ко мне сейчас и быть, кроме него. Мухоморные шкурки же не только от шейного и прочих прострелов пользуют, и даже не только для тяжелой работы без конца и края, как у косцов в сенокос или у дровосеков в зиму. Кто посмелей да на голову подурнее, их и на зимние кулачные бои с собой берут, и даже, говорят, кто-то плясать выходит, ими угостившись.
А Черный, конечно оружная рука смерти и душа любого боя, а все ж не только. Все танцы, вечерки и заигрыши его, все были, небыли и былины про любовь выше неба и шире моря, яркую, как звездопад, от него - и все люди, кого в жизни этим тронуло, считай, к его груди докоснулись. Ну и вот оно, мазь там или не мазь, а если бы оно внутри меня не было само по себе, никакая бы мазь и никакой бы свар ли, чай ли, и любое прочее этого мне бы не дали. Трава - она из человека может достать только то, что в нем лежит, а если чего в нем с рождения не оказалось, так та трава как мимо шла, так и не остановилась, разговора между ей и душой человеческой не выйдет. Так что кивай не кивай на мазь - мой это кипяток. И ох, крутой. Лучше б мне его в себе не знать и не видеть, да что уж теперь-то от зеркала шарахаться, что там показывают, то и есть я, и другой меня у меня нету ни для себя, ни для людей, ни для кого другого.
А Черный, гляжу, в куте стоит уже и на меня смотрит. Ну и я на него смотрю, и молчу, потому что говорить же - это тоже собою шевелить, и мне этого лишний раз делать резону нет, довольно и того, что глаза открыла и взор на гостя с потолка перевела, потому что внутри кипятка душевного вровень с краем плещется, не разлить бы. Ну молчу и на него смотрю - и он на меня смотрит и улыбается - ну что, говорит, медсестричка, тяжелый спор у тебя между собой и собой? Победителей в таком споре не бывает, так что я тебе помогу, и не спорь. Я и трепыхнуться не успела, даже мыслями - а он ко мне нагнулся, ртом своим к губам мне прикоснулся, легко-легко, как если бы снежинка упала. От него в нос мне шибануло запахом резаной травы, дождя и молнии... и маета моя вся кончилась. И надежно кончилась, без остатка и следа. Взгляд как водой промыт, голова свежая-свежая, руки-ноги на месте, и дышать легко. Я на него смотрю, глазами хлопаю - а он уж у дверей. Да оно и понятно: у смерти рука не только точная, но и быстрая. Любая, какую ни возьми. А он мне от двери улыбнулся - бывай, говорит, медсестричка при случае разочтемся, я в тебя верю, в долгу не останешься. И в темноте сподней растаял, как и не было никого.
Встать я встала, гашник завязывать не стала, юбку сняла, в одной сорочке дошла до печи, поленья в нее сложила, огонь подняла, полосу из-под сорочки размотала, подумала, достала из короба все свежее, и простыни, и сорочку, переоделась и спать легла.
Пока я спала, снег выпал и зимовей уснул. И утро было уже светлое, зимнее.

—-
*менжеваться - стесняться, церемониться
*заголовье - местный аналог японского подголовного валика.

Анон · 2022-07-07 18:35:37

Сабельник

▼Скрытый текст⬍

Листопад прошел, а листогноя нет и нет, землю сухим морозом схватило, снега нет, иней один да туманы от реки, и не станет она никак. Я уж и рябину поставила, и осиновой коры надрала, и груздей последних засолила, и огород перетрясла, и листья все сгребла и в шины навалила, чтобы огород мой не померз без снега-то, и в город съездила одним днем за полотном, вандошек себе наделать да бродней запас обновить, нашила и проварила со щелоком, и даже носки начала вязать, длинные, полосатые. Тем случаем по вечерам повадилась на мельницу бегать, тем более что там полдеревни толчется по этой погоде то: одним муки смолоть, другим зерна на кашу обрушить, а на самом деле все за солодом ходят, пиво варить. А я, честно-то говоря, просто уже не знаю, чем и заняться, а так на мельнице вроде и при деле, жданки жду, носки вот вяжу себе, пока дело мое само себя делает. В вязево-то нос уткнув, вроде как и занята, окликнуть неудобно, если без дела - а уши свободны, и не хочешь да разговоры послушаешь. У кого телята, у кого козлята, кто свинью колол, а она полдня с ножом в боку бегала, кто дочь сватал, а она в город убежала - и с концами, не нашли, у кого на дом вяз упал... а, не вяз упал: сосед пропал. Ну тоже бывает, в лес по осени с ружьем ходить - оно может для котла и прибыльно, а с другой-то стороны та прибыль дорого достаться может.
Рта не раскрывать - никто и не вспомнит, кто тут сидел, да что слушал. Вот и про артельщиков моих рассказали: объявилось на заправке новое братство, пока без места, братья Огнёвы, восемь человек, подряжаются на разные работы, лесные и полевые, по запросу, вроде аккуратные и старательные, кто-то нанимал уже, жалоб нет. А за заправкой и почту помянули, что курьерская служба там не полностью набрана, а ни вдов молодых, ни сирот-бесприданниц больше нет, одна Нежата Речникова была, вот, работает, а из семейных не пойдет никто, да какая ж семья в здравом уме свою кровиночку на такое толкнет, это же надо вовсе сердца не иметь, на заправке и то лучше. А курьеры, которые были, все истратились. С одной летом авария сделалась, она не ездит, на почте сидит, другая с дальним поручением поехала и не вернулась, а третья возьми да замуж выйди, причем не молоденькая уже, чуть не тридцать ей уже было-то, что ее понесло, поди пойми. И получается, что ездят сейчас Нежата и Тарья, а больше некому. Есть две, а положено шесть, вот так, и брать неоткуда, ни монастырь, ни сестринство своих не отдаст, а непристроенных нету. Парней набрать? Ну ты еще за прялки предложи посадить их. Или вот еще спицы в руки дать, пускай носки вяжут, самое мужское дело. Да не смеши ты, бога ради, будто не понимаешь. Бабье тело богом так приспособлено, чтобы все дельное у бабы было между коленями, а мужик сделан так, чтобы у него все дельное было в руках, ну куда мужику на мотоциклетное седло? ни скорости, ни верткости, ни точности, не езда, а один позор. Так же как и бабе за баранкой делать нечего. Городские-то коляски дело другое, не ровняй, в них козу посади, так и она поедет. А большая дорожная машина - для мужика, равно как мотоцикл - бабский транспорт, и не о чем тут говорить... веселые, в общем, разговоры, а я сижу, знай петли провязываю да спицы меняю. И тут как раз Тарья входит - день добрый, говорит, мне бы хозяина, или счетных кого. Счетный тут же сидит в журнал кропает, голову приподнял - счетный, говорит, здесь, что Вам интересно. Тарья к нему идет, прямо в шкуре своей курьерской, даже ворот не расстегнула, видно, намерзлась за день-то, а он едва к середине подошел, и из ташки на ходу достает купчую опись и чек - извольте отпустить, говорит, согласно описи, и внести в чек сумму. Обчество и примолкло.
Счетный в опись глянул - позволь, говорит, но тут же пешком версты не будет. А Тарья только плечом в ответ повела: если цену платят за курьерскую доставку, значит, им так лучше. Счетный ей кивнул - ну да, говорит, оно конечно так, но только есть в этом что-то странное. И к обчеству обращается - люди, говорит, тут из чумной стражи есть кто? или позвать можете? Ну, делать нечего, подняла я голову от спиц - ну, говорю, я из чумной стражи. Счетный мне - а будьте любезны плечико предъявить, для верности. Ну предъявить так предъявить, мне-то что - извольте, говорю, смотрите - с тем шнурок распустила и все, что на мне было навернуто, с плеча спустила. А он с лупой подошел - скарификаты некрупные же сами по себе, да и сглаживаются со временем. Ну, посмотрел мне на плечо-то в лупу, ага, говорит, вижу скарификат, подлинный и по срокам годный, а рядом это что у вас такое, сударыня, за меточка, я такую не видал. Я ему - эта вакцина уже не используется, ее в войну прививали. Он лупу-то опустил, в лицо мне глянул - тяжелая? я плечом повела, всю кучу одежды натягивая обратно - да не, не очень, гадкая в меру, архангельская трудней. Тем временем Тарья мешки как раз увязала в стандартный баул курьерский - я говорит, готова, можно ехать. Я поежилась - слушай, говорю, может я сама добегу, только дом укажи. Она только головой крутит - нет, адресов много, ждать некогда... Ой, светы ясны, снеги белы, где же вы потерялись, жизнь моя отчаянная беспросветная... вторым седоком на курьерском мотоцикле, да боком, потому что в юбке, хоть и пути было на четверть малой дольки, но вылететь можно каждую секундочку, а земля схватилась уже. И оттого становятся эти четверть дольки безразмерными и бесконечными, ну да ничего, доехали. Смотрю я - а приехали-то не куда-нибудь, а к Всеславе Викентьевне, и встречают нас у ворот молодец и при нем три белые собачки размером с телка, я на них посмотрела, пригляделась - ой, говорю, я таких песиков знаю, московская сторожевая порода, правильно? молодец мне покивал - верно, говорит, а кто вы такая и зачем с курьером прибыли? Здравствуйте, говорю, я из чумной стражи, меня сюда общество направило, проверить, все ли в порядке. Молодец и помрачнел - нет, говорит, не все в порядке, но чумная стража здесь помочь ничем не может. Я руками развела - верю, говорю, но отвечать перед обществом, а если что, то и перед волостью тоже, я буду не с ваших, сударь, слов, а лично, так что позвольте пройти. Он и подвинулся, и собак придержал. Так-то они не злые, просто строгие: если у них человеку доверия нет, повалят, лапой придержат и будешь так лежать, пока ее не отзовут, еще если послушает, а на дворе не май месяц. С другой стороны, и с чумной стражей не забалуешь: если я до вечера отчет обществу не предоставлю, уже впятером пойдут другие-то, и с полицией. В дом прошли мы - а там тишина, ну да Всеслава Викентьевна никогда не любила много народу на дворе. Без охраны никак, библиотека же у нее в усадьбе прямо, и там томики есть не из дешевых, за некоторые можно если не Горыныча, так Муромца точно прикупить, причем в полной комплектации - но и тут народу много не занято: собак три-четыре в смене, а молодцов двое, а то и один. А из остальных только девушка-горничная, еще разнорабочая и на кухне кто-то, у которого ключи и амбарные книги, вот и все население, кроме хозяйки. По дому пошли - зала, понятное дело, пустая, раз продуктовый заказ курьер везет, ну да Тарья сразу на кухню и пошла с расчетами. А я за ней увязалась. В кухне нас встретил хмурый дядька чуть постарше меня, и на дверь он зыркнул, как мы входили, так, что были б над дверью пауки - так и они б попадали, настолько мрачный вид у него. А увидел меня - и лицом обмяк сразу. А обратился к Тарье. Ой, говорит, догадалась, привезла лекарку, спасибо тебе. И мне - ни здрасьте, ни имени-отчества - сразу к сути перешел, видимо, припекла его та суть по самое больше не надо. Говорит - уже не знаю, чем и кормить, травится только что не водой. Овсянку сварил - так и та не пошла. Ну я тоже рассусоливать не стала - а еще, говорю, чем обнадежишь, вали уж сразу все сюда, полной кучей-то оно понятнее.
Он вздохнул, к столу присел - колени болят у нее. И плечи тоже. Палочку я ей вырезал, хорошую, ореховую, но когда плечи болят, опереться-то тоже никак, вот и не ходит она. Ну точнее как не ходит - ходить не ходит, но и не лежит. То пишет, то вышивать пытается, то в библиотеке сидит, а то привалится где придется и от боли плачет. Поплачет, встанет и опять ползает. Ложку роняет, а библиотеку всю уже перебрала. А есть не может, от всего мутит ее, а не мутит так тошнит. Ага, говорю, ну, пойдем смотреть. И пошли мы смотреть. Хозяйку нашли в кабинете на диване, в позе брошенной тряпки, без кровинки в лице, с глазами, распахнутыми во всю небесну ширь и с закушенной губой. Я, чтоб вопросов не было сразу и отрекомендовалась - доброго дня говорю, чумная стража. У ней из глаз даже боль ушла и смехом взгляд плеснул. Вовремя, говорит, матушка, ничего не скажешь. Не сочти за труд, подай мне воду, а то я пойти-то за ней пошла, да как-то не дошла. Я со стола взяла графин, налила в стакан, напоила ее осторожно, мужика с кухни за пуговицу поймала и говорю - значит так, сейчас бежи бегом на мой двор, на выселки за Новую, двор приметный, у забора черемуха торчит, не перепутаешь, войдешь в горню, там над печкой полка, на ней от края справа второй туес, весь его бери и волоки сюда, будем поправлять вашу беду.
Он и побежал. Туес мой, однако, прибыл раньше него, привезла его Нежата. Тарья как раз закончила разгружать баул, а было там прилично, без четверти пуд, и с отрезанной частью купчей ведомости пришла за подписью. А у хозяйки и руки не держат, так что пока она собиралась роспись поставить, туес уже прибыл и на столе разместился. Нежата с Тарьей поручкались, переглянулись, Нежата говорит - ну я поехала? Тарья ей - ага, езжай, меня не ждите, я еще половину не развезла. Нежата ей - тогда давай мне половину от твоей половины, неустойки дороже выдут, Тарья поежилась - не, половину не дам, треть забирай. Нежата помолчала, бровью двинула - как хочешь, говорит. Пакеты взяла, галки на обертках, где надо, поставила и вышла. И только мотор ее слышно перестало быть, как мужик пришел. Во, говорит, раньше меня прибыл туес-то. Я ему - да уж вижу. Иди с ним на кухню, я к тебе сейчас приду. Сама барыню за руку взяла, где надо, прижала - расписывайтесь, говорю, у вас на это есть три минуты, потом опять заболит. Она с духом собралась, завитушки все свои нарисовала, и опять упала. Эк вас, говорю, кто ж вас так морозил-то и где. Она попыталась плечом пожать, да не очень вышло, я движение скорее угадала, чем увидела - в Смольном институте, конечно, говорит, где же еще. Меня от удивления чуть к полу не приморозило. Всеслава Викентьевна, говорю, но это же было столько лет назад, вы с тех пор уже не только мать, но и бабушка, не только жена, но и вдова, неужели за все это время вы так и не можете отличить, тепло вам или холодно? она мне улыбается так, насколько может, растеряно и бледненько - нет, говорит, так и не умею. Дети в городе, внук и внучка вообще в Петербурге, дом топить не для кого, а для себя я забываю, только в читальные дни с утра говорю протопить. Ага, говорю, я сейчас расскажу, как лекарство для вас готовить, и вернусь, договорим.
На кухню пришла - смотрю, мужик-то туес открыл и так с подозрением внутрь него смотрит. Я ему смеюсь - что, дядька, не узнал или не видал? Он плечами пожал - да может и видал, но я по лесам-то только по грибы и ягоды ходок, я же повар, в городе в ресторане портовом работал пятнадцать лет, и потом по заправочным станциям на жилых этажах* еще больше десяти, съедобное-то распознаю, а остальное от случая к случаю. А, говорю, ну вот, знакомься, это декоп, он же сабельник, от вашей беды решение. Дай мне посудину, я тебе отсыплю половину, до зимы хватит вам, летом ко мне придешь, пойдем его добывать, одной зимой тут не обойдется. Вот слушай. Сейчас наваришь кипятка, засыплешь корешки в корчажку не широкую, так, чтобы дно покрыть на два пальца, и зальешь кипятком, укутаешь после и так два часа продержи. Пить ей давай теплым, перед едой за полдольки, по полстакана, и раньше чем через полдольки, кушать не подавай. Делай так до тепла, пока полный лист не развернется, потом можешь перестать до первых звезд*, а после первых звезд придешь ко мне на двор, свожу тебя по новый сабельник на болота, и снова будешь такое лекарство ей готовить всю осень, зиму и полвесны, а если год холодный будет, то и не прерываясь.
С тем ему в жестянку большую из-под чая насыпала половину из туеса, остальное забрала и пошла опять к Всеславе Викентьевне, с ней сидеть. Пока настой два часа упаривался, она меня обо всем расспросила - и откуда я родом, и кто такая, и как меня в Новую занесло, и когда Арьяну проводили, и как я с контузией одна живу. А как мужик настой-то принес в стакане и снова на кухню убрался, она отпила - странно, говорит, вкуса нет совсем. Я ей киваю - это так и должно быть, это так всегда бывает, когда свою траву пьешь, нужную, а как вкус появился, надо слушать нравится ли, и если не нравится, то пить больше не надо. Она эти полстакана слизнула и не заметила, крутит стакан-то пустой в руке и поставить не хочет - еще бы, от настоя нагрелся, а у нее все кости и все жилочки проморожены, и не захочешь, да руки не отпустят.... Она и говорит - ну хорошо, Есения, лекарство, допустим, я пить буду, но вы же говорите, что одним лекарством дела не поправить, а следить за теплом в доме я не могу и не умею. Я лицо посерьезнее сделала так... Всеслава Викентьевна, вы, говорю, не поверите, но я когда к вам через дом шла, я там такую большую комнату видела... для танцев в самый раз, заодно и повод протопить. Она как засмеется - смотрю, слегчало ей, и правда, зацепился корешок за косточки. Попрощалась с ней, через кухню прошла на выход, мужику сказала - иди кушать подай, пока полчаса есть, глядишь, у нее душа и примет что-то. И на мельницу побежала бегом-бегом, пока не темно. Пока бежала, солнце не только за горизонт завалилось, но и свет с собой утащило, еле-еле полоска розовела. Вошла, смотрю - все, кого оставила, уходя, там сидят, ждут. Я вошла, как положено, до счетного стола дошла, и громко так внятно сказала - заразных больных во время посещения не увидела. Клубок со спицами забрала, мешок свой подхватила и домой пошла. Пришла, вижу, печка с утра еще не дотопилась, так я только сидор с плеча скатила, туес на стол поставила, в печку еще полную охапку дров зарядила, спиной к ней села и сижу: намерзлась за день-то и не заметила.

——
* жилые этажи на заправочнх станциях - верхние этажи комплексов, на них расположены жилые помещения, а кроме них "гамалейки" - прививочные кабинеты - и смотровые и манипуляционные кабинеты для минимальной медицинской помощи, а также помещения, занятые под досуговые и образовательные нужды.
* первые звезды в районе Свири становятся видны в десятых числах августа, в это время обычно приходят первые ночные холода

Анон · 2022-07-07 18:36:09

Вороника.

▼Скрытый текст⬍

Как земля стала и воду затянуло полностью, кроме ключей и самой стремнинки, мужики стали зимнюю переправу ладить, чтобы паромщику отдых дать, а столоваться ко мне бегали, у меня дом хоть и невелик, а десяток за стол поместить можно, если локти не растопыривать, а вдесятером там дел на два дня: канаты настелить, на них доски намостить, надо льдом приподнять на воротках, и столбы в берег вморозить, и до весны пешая и тележная дорога, считай, есть, а на шоссейке мост свой. Я кондер*-то мужикам поставила, присела у печки и стала было думать, как же Нежату из курьерских смен вызволить на прививку-то, а то непорядок. Ну думаю себе и думаю, мысли сами по себе варятся, кондер сам по себе в котле кипит. Мужики припас оставили, картох-пшена-луку, ну я загрузила, гляжу - еще и на завтра хватит, а может и останется, с запасом принесли. А приварок я на столе сложила и задумалась. Грибы-то с салом в одном котле не поссорятся, еще куда ни шло, да и половина копченого куренка там лишней не будет, как-то да примут в компанию, а вот полкоробки* снетка меня озадачили. А, думаю, ладно, вечером после работы чай пить придут, так с сухариками на стол выставлю, тоже дело.
Ну и пока печка топится, чайник на губешку-то и сунула, а воды там было немного, чашки три, думаю, пока сижу, хоть чаю выпью, потом же не до того будет. Ну и на вскипевший чайник редко бывает чтобы кто-то не заманился. Заманилась как раз Нежата, да не одна. Вошли, поздоровались, Нежата мне представляет вот, говорит, это Грегаль, наш новый курьер, и у ней к тебе дело. Я им - дела, говорю, делами, а чай готов, проходите греться. Нежата-то привычная, разулась быстренько, шкуру дорожную на крюк за дверь определила, раз-два - и за столом она. А эта вторая... светы ясны, я два раза в котле помешать успела, пока она ботинки расшнуровала да сняла. Потом прямо на пол в сподней в носках встала и ремни расстегивать начала. Я к Нежате через стол нагнулась - слушай, говорю, а за рулем-то она как же? Нежата плечами пожала - нормально, говорит, за рулем. Ладно, налила им чаю, себе тоже плеснула полкружечки, Нежата чаек водичкой себе разбавила, у меня холодный кипяток в кувшине стоит, чтобы если пить, так чистое. Смотрю, вторая-то, Грегаль эта, кипяток прям с огня хлебает, не морщась даже. Я на нее еще разок глянула - и призадумалась. Нежата тем временем чай быстренько допила, и гляжу я - уже и ботинки шнурует она у двери. Да оно и понятно: день-то короткий, а по темноте проселками кататься то еще удовольствие. А эта вторая осталась. Я кондер помешала, к столу вернулась - ну и что у тебя за просьба, спрашиваю. Она взгляд от стола подняла - стылый, тяжкий - мне, говорит, женское в дороге не надо, есть ли средство, чтобы прекратить это все вообще, и лучше бы навсегда, вот мне бы его. Я на нее смотрю и думаю - да тебе, милая, женское и вообще не сдалось, не только в дороге: тощей мощей, камней черней, в чем и душа держится, одни глаза светят да нос торчит. Да средство-то говорю, от всего есть, топор вон от головы чем не средство, только средства бывают разовые и окончательные, и окончательное употребив, назад-то путь найти непросто будет, если и вообще будет он. Как бы не пожалеть потом, не тебе так кому другому. Друг-то сердешный есть у тебя? Она головой крутит - нет, говорит, нет и никогда не было, мама только. Что, говорю, и отца тоже не было? Она плечом жмет - ну какой-то был, наверное, я не интересовалась. И так у нее это "лась" с запиночкой вышло, с заминкой, мне даже резануло по уху. Говорю ей - посиди пока, я тут с кондером закончу. К печке повернулась, стала приварок на сковородку собирать, грибы отмокать поставила, сало, подумавши, трогать не стала, полкуренка покрошила, морковки с луком настрогала, по сковородке гоняю ложкой, а сама думаю - какой грех на душу взять, то ли человека без помощи оставить, то ли в естество человеческое влезть поперек божьей воли. Слышь, говорю, красава, у тебя в брюхе-то кроме кипятка пустого было за сегодня что? А она мне спокойно так - да нет, говорит, я вчера ела. И опять это "ла" с запиночкой у нее идет. Ага, говорю, и как давно ты святым духом питаешься? А она в ответ молчит. Я ей - ты в молчанку-то не играй, мне ж тебе средство собрать надо, ошибусь - мало не покажется ни тебе, ни мне, а я тебя сегодня первый раз вижу, как я понять о тебе могу, кроме как с твоих слов. Она неохотно так - да как вот это началось - и с омерзением таким говорит, с ненавистью даже. А, говорю, женское-то? Поворачиваюсь к столу, а она аж серая сидит от злости, и губы в нитку. Ага, говорю, понятно все с тобой. До того еще терпимо было, а после стало хоть дух вон, так? Она кивает, и глаз кулаком трет. Так, говорю, средство я тебе дам, но под одно условие. Она мне - любое, говорит, условие. Год, говорю, будешь это пить, все это время будешь исповедаться еженедельно, а через год, если бог даст и все будет хорошо, поедешь в Санкт-Петербург в клинику доктора Пирогова, там пройдешь освидетельство, дадут тебе документ, с ним пойдешь в храм Иоанна Воина и примешь малый постриг, имя при этом тебе поменяют на мужское, и о том сделают все положенные записи. И дальше как тебе быть, тоже объяснят. Курьером тебе после этого быть уже не получится, разве что караванным*, ну да что загадывать, год еще прожить надо. А беда твоя называется синдром Александрова*, по имени, нареченному государем Александром Павловичем первой женщине в России, жившей и воевавшей под мужским именем. А она из-за стола, смотрю, вышла и мне до земли кланяется. Ладно, говорю, не дури, принимай вон туески, сейчас тебе средство собирать будем, пока кондер пыхтит. Собрала я ей цветков иван-чая, боровой матки и вороники сушеной поровну. Вот этого, говорю, по чайной ложке в день надо заваривать и пить. Заваривать просто, залить горячей водой, подождать 15-20 минут, процедить и готово. Но это вспомогательное, без которого главное правильно не сработает, а главное я тебе сейчас выну и дам. В подпол залезла, там у меня стояла банка стеклянная, и в ней в монопольке настаивались штук пять водяных лилий. Вот этого, говорю, надо каждый день по чайной ложке выпивать первые полгода, потом можно пореже, но первые полгода надо каждый день, ни дня не пропуская. И так оно будет меньше, меньше, и года за два совсем сойдет на нет даже если у тебя женское началось... тебе годов-то сколько кстати? Она мне - двадцать пять. Надо ж, говорю, я бы больше четырнадцати и не сказала, ну да оно так обычно и бывает, видала я таких. А началось женское-то когда у тебя? она плечом пожала - да в семнадцать вроде. Не раньше, спрашиваю? она мне - не, точно не раньше, мама уже странное думать начала, а мне и так хорошо было. А, говорю, ну тогда быстро будет. Может, и за год обсохнет. С тем поставила ей банку и мешок с травой в корзинку и спровадила ее с глаз, пока мужики не пришли. Только мотор рыкнул да затих вдалеке, мне опять стучат. Я думала, кто-то из мужиков прибежал с обедом поторопить, а не угадала. Кудемир пришел. Да такой пришел, что я на него глянула и первое что сказала вместо здрасьте - ты, говорю, хоть пешком шел, за руль не взгромоздился в этаком виде? Он головой мотает - не, тарантачка там осталась. Где, говорю, там-то? на дворе что ли оставил? Он опять головой крутит - не, говорит, в лесу. Ена, короче, тут такое дело... надо заложника* поднять, я нашел тут. Ага, говорю, понятно. Сядь посиди пока. И подпол опять открываю, да не просто открываю, а вниз спускаюсь по лесенке за четвертью, а в четверти - черная бражка. Я ее из вороники и делаю, засыпаю сколько найду в трехведерную бутыль, ставлю в холод и там она бродит медленно, а после снега сок сливаю аккуратненько и заливаю водой, и она снова ходит, а потом опять, и уж как все три воды вместе сойдутся и сколько-то постоят, можно пить. Она пенится не как квас, как рейнское, скорее, но очень уж злая. Любой страх выгоняет, и вместо него дает злобу, прозрачную и спокойную, после стакана, было дело, кто-то из мужиков на спор от крыльца с забора из ружья сосульку сшибал, а штакетник целый остался. Вот я Кудемиру стакан и нацедила - давай, говорю, лечись. И пока он пил, спрашиваю - слушай, ну заложник и заложник, чего об нем беспокоиться, зима же, весной разберемся, как просохнет. А он только головой покачал - не, говорит, нельзя, наш он, сельский, из Новой. Я подумала, из бутыли себе налила немножко тоже и ее обратно в подпол убрала, пока не запенилось, вернулась, приложилась к стакану-то... и кто ж, говорю, пропал у вас? Он поморщился так - да ты его знаешь, приходил он, с черемухой-то, когда ты нам ее свалить не дала. Я головой качаю - не, говорю, не знаю, и в лицо не помнила никогда, и по имени не назывался. Но надо так надо, собирай сельских, кто не нервный, я с вами пойду, его ведь одним куском желательно отправить-то. Кудемир в село пошел, а я собираться стала: теплое на себя, короб для растопки за плечи, бабье на пояс, полушалок на голову, кожух на плечи, рукавицы в карман... вроде собралась. башмаки-то обула, стою и думаю, чего с собой не взяла. Думала-думала, да и засмеялась. Чего я не взяла, то я тут же, в Новой и потеряла, было у меня колечко, армейское еще, дорожный перстенек "спаси-сохрани" с богородичным крестом травленым в нем, всю войну прошел со мной, все госпиталя, а тут потерялся на второй, что ли год, я еще к сельским на вечерки бегала, после того, как нам черемуху-то вкопали, вскорости. Вспомнила бабка, как девкой была, да сама же над собой и посмеялась. За порог вышла, а там уже делегация стоит - кто с топориком, кто с пилкой, кто с мешковинкой, собрались в общем. Лежал-то он недалеко, только в болотину вмерз неудачно, вырубали его в два топора и пешней помогали, ну да ничего, справились. А как на костер положили и зажгли, я людям-то сказала отойти подальше, потому что в огне заложники, бывает, чуть не чечетку пляшут, и смотреть без привычки бывает на это очень даже жутковато. А сама рядом осталась, от огня недалеко, так чтобы терпеть было можно, а по морозу это близко. Ну и как начал он руками махать, из костра-то и выпала искорка малая, малая, да не алая, серебряная. Я ногой притоптала ее и дальше стою, огонь слежу. а потом минутку улучила, наклонилась, чтобы ему обратно его собственность забросить - смотрю, а собственность-то не его, а вовсе даже моя. перстенек тот самый. И богородичный крест на нем черный весь. Паня меня спрашивает - Ена, что там у тебя? А я ей - да ничего, пепел. Домой пришла - уж дом пустой был, мужики поели, и доработали, и чаю попили, и посуду за собой помыли даже и на печку выставили. Оглядела я дом, вышла во двор, благо что темно и ничего не видно, черемуху за ветку пригнула, колечко это несчастное на мертвый сучок, который повыше, надела и отпустила. В дом зашла - долго-долго руки мыла, и такая злость меня взяла, что даже есть не стала, так спать легла, а когда этот недоумок во сне мне приснился, так ему и сказала - заигрывать, мил человек, надо с пряниками, а не с подлянками и воровством, а теперь уж иди, бог с тобой, какова вина, таков и ответ, и про грехи твои с подложными свидетельствами о смерти пусть тебя те детки расспрашивают, которых ты убил, считай,своей рукой, и если тебе невдомек, откуда я это знаю, то оставайся и дальше в неведении.
А разгадка на ту загадку на самом-то проще простого: утоплый в луже - это или пьянь подзаборная, а у нас таких нет, или кто-то, кто у лесных пытался барыш себе выгадать на разбойном или воровском деле. А болотинка-то, в которой его нашли, была курице по колено. Видно, документы он братьям Огнёвым сделать-то сделал, да захотел за них лишнего, вот они его и наградили, как положено у лесных, свободой и полным отпущением всех грехов. Вот так оно - и жил стыдно, и умер скверно, и украсть не посмел, и любить не сумел, только напакостил, прибирай теперь за ним.
С утра пока мужики не пришли, воды нагрела себе, вороники с медом натерла и ею целиком вымылась, и голову тоже, чтоб дымом не разило, а постельное все вывесила на мороз, чтоб перед стиркой проветрилось. А что: уборка так уборка, раз взялась, так уж чего лениться-то.

———
*кондер - густой суп, базовые компоненты которого - пшено, картофель и лук, а остальные случайные и зависят от того, что есть под руками у повара. Готовиться он так: сначала варят пшено и картофель, затем на сковороде подготавливают "приварок" - заправку в суп, состоящую из того, что нашлось под руками - и заправляют ею суп, после чего доводят его до кипения и оставляют "подходить" на очень слабом огне.
*коробка - мера объема продуктов, обычно сушеных овощей и вяленой рыбы, но так измеряют и сушеные фрукты тоже, делается из сосновой щепы или бересты по образцу японских шкатулок для дорожной еды. Полная коробка вести 800 граммов.
* караванный курьер - один из двух курьеров, едущих с длинными возчиками, и обеспечивающих сообщение между машинами на длинных "плечах" - перегонах между населенными пунктами
* синдром Александрова - в нашей реальности это называется транссексуальностью
*заложник, заложный (заложенный) покойник - человек, умерший вдали от жилья и вовремя не погребенный.

Анон · 2022-07-07 18:36:39

Ангельский чин, начало. Дорога.

▼Скрытый текст⬍

А после Рождества зимник и развезло сразу, да так, что курьерам сразу дали отпуска, а сельским на почту стало дойти ногами проще, чем ждать, пока почтальон до них доберется. А и то правда: почта близко, к заправке боком приткнута, пешком до нее от Новой две версты с небольшим, от Углей три с хвостиком, остальным чуть дальше, но верхом или на конных саночках добраться можно, моторные-то, как дорогу развезет, дома сидят, а конным самое жаркое время. Я подумала и решила, что раз сельские все равно на почте толкутся, а на почту дойдя, на заправке в чайной или в рюмочной погреться самое милое дело, то ежели что, пусть их тамошний фельдшер и пользует, а я пока свое спроворю. И Нежату с собой прихватить подумала, а то она сама ведь не догадается, решит как лучше, а получится как обычно. Собралась на заправку: городскую юбку с круглым подолом в щели нашла, чулки длинные в рубчик натянула, на них короткие полосатые, ну и пусть что смешно, смешно не грешно, грешно второпях да не подумавши. А я как раз подумала: на заправке-то ее ловить, если что, что в шитой юбке, то и в битой неудобно, эскалаторы же эти, будь они неладны, им только дай человека за хвост поймать, будь там шнурок не завязанный или от юбки угол - вмиг зажует, и руки-ноги смелет. А лифта еще поди дождись, они же по расписанию, опоздаешь на минуту - и стой-жди, дольку или больше, или топай пешком в другую галерею, если еще угадаешь, куда.
Заправку-то сельские летом без нужды и не вспоминают, а зимой как припрет, любят и не жалуются, да и то сказать - заправка не свинья, головы не отъест, а зимой по безделью лишь бы тепло и не скучно. Она, заправка-то, здоровенная, вверх от земли шесть этажей, вниз под землю четыре, и в ширину что твоя ярмарка, четыре галереи вдоль и пять поперек, а между этажами эскалаторы и лифты ходят вверх и вниз по расписанию, и если село живет от дольки до дольки, а зимой - от доли до доли, то заправка живет от минуты до минуты, и минуты эти, как зубчики в шестеренках, крутят часы и наматывают сутки так, что и года не видно, бежит он себе, как бетонка под колесами, Выборг ли, Херсонес ли - разницы нет ему. Первый-то этаж у них холодным считается, там ангары и погрузочно-разгрузочные площади, на них с караванов грузы снимают и новые загружают, а уж со второго этажа начинаются теплые помещения, и в них уже и жилые номера, и лечебное, несколько палат, ординаторская при них, гамалейка и боксы, стерильные и карантинные, а еще кинотеатр, и просто театр, и танцевальная зала, и столовая, и ресторация, и рюмочная, и чайная, и производственное, техническое и торговых товариществ, и служебные производства, тепловое, воздушное, водоочистное и химическое. И поскольку гамалейка работает круглый год у них, а зима - время бездельное, я Нежату выловила прямо на почте, она было собралась прививаться прямо на заправке, судя по тому, как я ее застала. Специально за ней на почту пришла, как почуяла, смотрю - она комнатку свою прибрала, как если бы съезжать собралась, и дверь мне открыла не в курьерском, а в зимнем шерстяном платье с круглым подолом и глухой застежкой Я ее оглядела -ты куда это, говорю, собралась, никак в гамалейку. Она мне - ну да, как раз отпуск, я и прививку пройду. Девка, говорю, да ты в уме ли. Там сейчас половина села толчется, и все боксы заняты круглые сутки, тебя там уколют и выставят домой, они-то за свои прививки платят, а тебе за твою, наоборот, еще приплатить должны, койку ты займешь надолго, а оборот с тебя никакой, сама подумай, досматривать тебя никто не станет, нужно оно тебе? Давай берем билеты в караванный пассажирский вагон и поехали в город, в больницу, туда сельские не попрутся, а и попрутся, так после укола выставят гулять их, а не тебя. Тут-то у нее глаза шире лица и стали, посмотрела она на меня, так жалобно - а плохо будет обязательно, да? Знаешь, говорю, если ты уж совсем дура не будешь, то сильно плохо не должно, не страшней ветрянки, если холодного и перченого не есть, папирос не курить и вообще табака, вина и водки не пить, пива впрочем тоже, копченое и соленое отложить временно и чай заменить фруктовым взваром примерно так на месяц, после того, как тебя из больнички выпустят. Ну и в больничке режим не нарушать. Она и скисла. У, говорит. а я думала сэкономить... Я ее в лоб пальцем постучала - себя, говорю, поэкономь, второй тебя тебе не дадут, не надейся. А это работа твоя для Руси-матери, и тебе за нее положено жалование, поэтому давай без шарлатанства, приняла на себя обязательства, так изволь выполнять. А самой жалко ее до слез, девчонка-подлеток же, в ее годы не всякую мать и замуж-то сговаривает, если мать нормальная, а тут - взрослая лямка, да не простая, а тяжкий крест, и из поддержки у ней только такие же, как она, при живых родителях сироты, Россией усыновленные. Ничего, говорю, будет тебе экономия, знай меня слушайся, пока едем, и врача, как в больницу придем, и все хорошо будет, внакладе не останешься, сама увидишь.
Собрались мы, вышли из почты, обошли стоянку, вошли в заправку... мама-Русь, Саян-батька, народу как на ярмарке, под ногами сплошная вода, механики воду гоняют без толку, а она с обуви у людей течет рекой, а которые обсохли, все наверх подаются. Пробились в кассу кое-как, билетера спросили, куда есть два места в ближайший вагон, он нам продал билеты - бегом бегите, говорит, отправление через четверть часа, следующий караван подходит, надо стоянку освобождать, мы и припустили, даже чаю не попили в чайной. По стоянке-то пока до вагонов добежишь, успеешь не только запыхаться, но и вспотеть, шутка ли - шестьдесят машин караван, и вагоны стоят тридцатым, тридцать пятым и сороковым, а наш сороковой был, пока добежали, уже и ноги подкашивались, однако успели, кондуктор еще стремянку не отцеплял даже, так что поднялись мы считай уже без спешки, заняли свои места, как раз два в самом конце оставались, плечом к окошку, к друг другу лицом, а нам оно и лучше, за беседой и дорога быстрее пробежит. Сели мы, вагон прогреваться начал, смотрим, народ верхнее начал снимать да на полки над собой класть, она тулупчик скинула, я подумала и тоже кожух сняла, но временно на плечах оставила, конец вагона-то всегда дольше всех греется, зато и остывает позже. Нежата поерзала, и тоже тулупчик на сиденье вернула, в окно глянула - стоим еще, и перед нами Горыныч стоит, а перед ним никого не видно, большой он, а мы в конце вагона. Ну, сидим, она вздохнула - что, говорю, кишка кишке стучит по башке, зачем, мол, не поела? она хихикнула - да, говорит, я думала не завтракать, прививка же. Ничего, говорю сейчас кондуктор пройдет соберет билеты, потом предложит чай с сахаром и печеньем, и до обеда доживем, а обедать будем всяко часа через три с половиной, а может и больше, как караван пойдет. А пока у нас с тобой есть уйма времени на разговоры, так что все, что тебе хотелось про прививки знать, но ты не спрашивала, давай спрашивай, чем больше знаешь, тем крепче будешь спать.
Кондуктор пришел, билеты наши взял, компостером прокусил, козырнул и отошел обратно в начало вагона, в кокпит, чай пассажирам делать, а Нежата в окошко глянула, а там штурманец молодой из сорок первой машины ей глазки строить начал, так она занавеску задернула, тулупчик свой на полку убрала и спросила - Ена, а почему прививки такие разные, что одни за них деньги платят, а другим за то, что они прививаются, приплачивают? я даже призадумалась. Хороший, говорю, вопрос ты мне дала, длинный, для дороги как раз, надолго его хватит. Тут и двинулся наш вагон, покатились мы, и чего-то я на билеты посмотрела, решила свой в кошель убрать, а Нежаты билет ей отдать, чтобы спрятала, смотрю - а караван-то питерский, то есть едем мы не в Ладогу, а в Санкт-Петербург. А я-то думала у девок в Ладоге отлеживаться, и Нежату под надежный присмотр к ним поместить, чтобы не задурила. А в Петербурге у меня и нет, считай, никого. Ну да ничего, и в Петербурге не пропадем, а для дела оно и лучше, в Боткинской-то больнице вакцины всегда свежие, у них лаборатория своя, и в Ладогу и Выборг тоже они поставляют.
Ну вот, говорю, теперь слушай, рассказывать тебе буду ответ на твой вопрос. Начну издавна, за сто лет, издалека, из Франции, была такая земля, то есть земля-то и сейчас есть, и даже люди там живут, и называется даже по-прежнему, только теперь она маме-Руси, как мы с тобой, приемная дочка, а как так получилось - слушай. Уже больше ста лет тому в этой земле жил человек, звали его Луи Пастер, и был не не врач, как обычно говорят про него, а физик и химик, ученый, работавший для виноделов и пивоваров, как Михайло Василич Ломоносов работал для Елизаветы Петровны и Екатерины Великой. Он изучал брожение, всякое и разное - молочное, винное, масляное, это когда масло прогоркает - и он был первый, кто доказал, что это не химическиие реакции, самостоятельно превращающие одно вещество в другое, а особое явление с отдельным названием и своими причинами. А причины - мельчайшие, невидимые глазу организмы, такого же размера, как и те, какие вызывают болезни людей. Эти организмы питаются молоком, соками фруктов, солодовым суслом, маслом - и меняют их качество. А болезнетворные питаются содержимым тканей, из которых состоит тело человека, соками мышц и кожи, полых и плотных органов и даже костей. И понятно, что человек, который нашел одних невидимых глазу животных, найдет и остальных, если дать ему немного денег и чуть больше времени. Пастер открыл мельчайшие организмы, виновные в заболеваниях людей холерой, возбудителей родильной горячки, сибирской язвы, бешенства и нескольких других страшных заболеваний, косивших людей и скот, как коса траву. Он же разработал первую теорию иммунитета и создал вакцины от этих болезней. И он оправдал англичанина Эдварда Дженнера, которого считали шарлатаном и жуликом, несмотря на то, что уже к дню рождения Пастера его противооспенные прививки спасали жизнь многим и многим людям. Прижизненная его главная история и главное дело - это создание вакцины от бешенства, которая спасла в том числе и русских людей. Он же предложил метод обеззараживания пищевых продуктов путем длительного несильного нагревания, носящий в его честь название пастеризация. На заправках так обеззараживают молоко, пиво, приготовленное мясо и рыбу, ряженку и все прочее, что мне и тебе сейчас доступно купить с собой в дорогу на заправке или что в караванах подают в пути.
Только я собралась вдохнуть и продолжать, как кондуктор меня прервал. Вы, сударыня, я прощения прошу, не будете ли любезны пройти в кабину и повторить все, что вы рассказываете вашей спутнице, по системе вещания внутри колонны, и продолжить ваш занимательный рассказ там, если вас не затруднит. Я и растерялась. Да я же, говорю, не лектор, я вот товарке рассказываю, отреченые мы, прививаться едем, такое наше правило. Он выслушал, козырнул - я, говорит, все понимаю, но рассказ ваш важный и нужный и для водителей и для всей колонны, а то на свободную лекцию наших мужчин ведь кнутом не загонишь, а так хоть что-то будут знать. Я смутилась, аж до слез, краска в лицо бросилась, стою не вижу ничего от смущения... а что делать, уже и отказаться неловко, кто я такая, чтобы людей манежить ни за что. Ну хорошо, говорю, только мы вдвоем пойдем, Нежата будет мне вопросы задавать, а я на них отвечать, а то одна не расскажу, не справлюсь. Кондуктор кивнул и сказал - что же, извольте вдвоем, если вам так лучше. И пошли мы в кабину. Кабина большая, сидений в ней шесть штук - одно водительское, другое штурманское, третье за штурманским, для подменного, четвертое над первым, на нем стрелок сидит, то есть так называется, что стрелок, на самом деле его задача весь караван до головной машины сверху видеть, и перед головной примечать кабана* и жука*. И еще два места для радиста и механика, которые в пассажирских машинах пустые обычно, потому что в пассажирском вагоне ни механик ни радист не нужны, а вместо них или установлен магнитофон, передающий музыку на всю колонну, или сидит приглашенный конферансье-разговорник, который едет бесплатно, зато всю дорогу трещит, не умолкая, или с листа, или из головы, главное чтоб водители смеялись, потому что в колонне ехать без веселья нервы нужны железные, чтобы ни в переднего не въехать, ни заднему на нос не сесть, ни на штурмана не выбеситься. А тут вот нас посадили. Кондуктор включил трансляцию, поздоровался с колонной и объявил, что пока колонна следует, в пути можно будет прослушать рассказ про вакцинацию и ее значение в жизни граждан российской империи, и на этом он передает микрофон сударыне, которая будет рассказ этот вести. Я вздохнула поглубже, ладошку об чулок незаметно вытерла, микрофон взяла - здравствуйте, говорю, господа и дамы, а так же судари и сударыни, зовут меня Есения Легкоступова, я отставная медицинская сестра, пенсионерка медицинского ведомства, действительная гражданка и представитель волостной чумной стражи, и я расскажу вам о вакцинации всех видов, которые есть в России, а помогать мне, задавая вопросы, будет действительная гражданка Нежата Речникова, курьер российской государственной почтовой службы, едущая на первую в своей жизни вакцинацию вакциной ДДТ, про которую, среди прочих, мы будем вам рассказывать. Перед тем, как нас позвали к микрофону, Нежата спросила меня, почему прививки такие разные, что одни люди за них деньги платят, а другим за то, что они прививаются, положены выплаты из казны и бесплатное наблюдение врача на послевакцинационный период. Если начинать рассказ с самого начала, то надо вспоминать жившего в восемнадцатом веке в Англии врача Эдвара Дженнера и его прививки от оспы, которые считались колдовством и жульничеством одновременно, и рассказывать про то, как француз Луи Пастер, изучая процесс винного брожения по заказу виноделов Франции, нашел вместо химических реакций мельчайшие живые организмы, вызывавшие сбраживание сусла, и как он начал исследовать другие такие организмы и нашел среди них болезнетворные, и как он изобрел способ обеззараживания продовольствия, защищающее от порчи мясо. молоко, пиво и многое другое. Но расскажу я вам совсем про другую историю, которая произошла при жизни Луи Пастера во Франции и в России, так получилось. Весной тысяча восемьсот восемьдесят шестого года в город Белый Смоленской губернии прибежал бешеный волк и стал нападать на людей. От него пострадали священник отец Василий Ершов и еще 19 человек. Все эти люди были привезены сначала в городскую больницу, затем в Петербург. Чины и власти города Белый списались с Пастером и он согласился принять русских больных на вакцинацию, для них собрали деньги и отправили их в Париж, где их и вакцинировали от собачьего бешенства, которым и болел покусавший их волк. Из девятнадцати пострадавших шестнадцать, не считая священника, выжили, несмотря на то, что время было упущено и вакцинация была произведена со значительным опозданием. Умереть, если бы вакцинирования не было произведено, предстояло всем им. Надо сказать, что врачебное общество того времени с подозрением и без всякого уважения относилось к работе Пастера, ведь он не был врачом, и с точки зрения врачей, не мог ничего смыслить в лечении болезней людей. А он платил им тем же, не разрешая распространять свой метод за пределами родной страны, да и внутри страны не особенно старался защищать и продвигать его. Исследования Луи Пастера о микроорганизмах оплачивал пивной завод, дававший ему деньги на реактивы и оборудование. Они же оплатили ему и билет на международный научный конгресс. Он отвечал своим покровителям самой преданной и искренней приязнью. Когда на конгрессе Пастеру дали слово, он первым делом принялся развешивать на сцене рекламные плакаты с пивом. А начал свое выступление словами, что это пиво – лучшее. И лишь потом перешел к рассказу о микроорганизмах, вызывающих брожение, и о других подобных им, болезнетворных и гибельных для людей и скота.
Нежата наклонилась к микрофону - Ена, а что дальше было с русскими в Париже и как вакцина от бешенства попала в Россию?
Да, говорю, дальше с ними было вот что. Отцу Василию после вакцинации произвели успешную пластическую операцию на лице, о чем сообщали парижские газеты. Все больные, кроме троих, выжили и вернулись домой, сначала в Петербург, затем в город Белый. Но и эти трое умерли не напрасно. Когда они, несмотря на полный курс вакцинации, начали умирать, Луи Пастер и понял ошибочность решения о единственном центре вакцинации в Париже. Он переступил через свою неприязнь к врачам, но не своим соотечественника, а к русским докторам, которые рискнули воспользоваться его методом, чтобы спасти людей, несмотря на то, что на родине Пастера его методу доверия не было. Он разрешил открыть прививочные станции в других странах, но имел в виду прежде всего Россию. Первым позволение об организации такой станции в России получил доктор Николай Гамалея, стажировавшийся у Пастера. По его имени сейчас называется любой прививочный кабинет в любом уголке России и Европы. Город Белый сейчас знаменит монастырем святого Василия с волком и одним из самых крупных в России обществ чумной стражи,известных вам как архангельское сообщество или ангельские дружины. Луи Пастер умер пятого октября тысяча восемьсот девяносто пятого года. В последний путь его провожала не только вся Франция, но и весь мир. В составе траурного кортежа проследовало около трех сотен депутаций. Среди безбрежного моря писем и телеграмм с выражениями скорби особенно много соболезнований было из России. В том числе и из города Белый послана была телеграмма на имя мера города Русселя, где Пастер скончался, от властей города Белый, с посмертными благодарностями Пастеру за спасение горожан и соболезнованиями его родным и близким. Сейчас пастеровским называется любой институт микробиологии и вирусологии на континенте, включая Монголию, Японию и Китай.
Но ни Пастер, ни его институт не успели исследовать микроорганизмы, которые были еще меньше,чем бактерии, и которые мы теперь знаем как вирусы. Вот они-то и были причиной других болезней, вакцины против которых врачи не успели выделить и изготовить, когда поветрия упали на континент. Испанка, первое вирусное заболевание, выкосившее в тысяча девятьсот седьмом году каждого четвертого русского человека за меньше чем полгода, успела вернуться два раза, в десятом и в пятнадцатом году, чтобы догрызть оставшихся в живых, прежде чем люди поняли, что надо делать для того, чтобы от нее защититься.
Нежата зябко поежилась на своем кресле, сглотнула - сколько же осталось в живых-то после этого? Я к ней наклонилась, за руку взяла и в микрофон сказала, со всех сил держа дыхание и голос - не более чем каждый шестой. А в некоторых губерниях и меньше того, один из восьми. Но Европе повезло еще меньше, потому что там в живых осталось от каждого пятого до каждого десятого, смотря о какой стране говорить. Страны те после этого через короткое время существовать перестали. Семнадцатый год все изменил, причем с нескольких сторон сразу, давайте все отдохнут немножко, и после этого я расскажу, как именно все изменилось и почему.
Кондуктор переключил трансляцию на магнитную ленту с катушки, из динамика разлился рекой по весне широкий мужской баритон, певший что-то из Есенина, на столик, где только что был микрофон, явился чайник с чаем, вазочка с печеньем, сыр, масло и ломтики белого хлеба. Ставя нам сахарницу, он сказал - четверть часа у вас, потом продолжайте, у меня ленты с музыкой на дольше не хватит.
—-
*кабан - грузовик, идуший без груза впереди колонны и весящий больше всех машин в колонне, его задача - проверять дорогу на прочность и безопасность для каравана, чтобы если в полотне дороги есть разрушения или опасные места, груз и пассажиры не пострадали.
*жук - тяжелый мотоцикл с коляской, прокладывающий колонне дорогу там, где недостаточно света и/или нет бетонного покрытия.

Анон · 2022-07-07 18:37:10

Ангельский чин, дальше. Дорожный разговор.

▼Скрытый текст⬍

Убравши две чашки чая с сахаром, бутербродами с сыром и сладким печеньем, я приободрилась и решила, что раз уж начала от аза, надо и дальше говорить во всех деталях, чтобы во-первых, в дороге людей занять, а во-вторых, чтобы Нежате меньше бояться, как в клинику приедем. Нежата тоже выглядела пободрее и ей явно не терпелось слушать дальше, интересно было больше, чем страшно, так что пока план мой работал.
Кондуктор музыку выключил, микрофон нам поставил, вдохнула я, потом выдохнула.... ну вот, говорю, заикнулась я про семнадцатый год, а начать придется чуть заранее, все-таки с седьмого. Седьмой год, как я сказала уже, унес пять жизней из каждых шести в России, не разбирая ни пола, ни возраста. Начатые было карантинные меры замерли по причине отсутствия средств, и прежде всего человеческих, для их проведения, и люди спасали себя, как могли, сами. В первую волну испанки самым действенным средством людям казалась водка, и любой встреченный живой человек, способный стоять на ногах, был наверняка пьян, даже если это был годовалый ребенок. Так было всюду, кроме совсем дальних хуторов в Финляндии, Лифляндии и Курляндии, и части усадеб Малороссии и Петербургского округа, в которых люди благородных сословий, заблаговременно узнав о приближении эпидемии, догадались закрыть ворота и выставить стражу. Поветрие было коротким, неделя или две - и выжившие могут хоронить мертвых. Ну то есть, если хватит сил, то могут. А надо вам сказать, судари и сударыни, а также дамы и господа, что после той трепки, которую задает испанка человеку, такая задача, как выкопать лопатой яму и сложить туда умершего, а потом засыпать яму землей, посильной вовсе не кажется, да и не является, на самом деле, потому что слабость после настоящей испанки некоторым из вас известна в соотношении один к восьми, по самочувствию в первый день после прививки вакцины ПГИ, пневмококк-гепатит-испанка, защищающей вас от трех самых неприятных из легко распространяющихся болезней, отнимающих у человека силы, радость жизни и способность к труду. В нынешнем виде она появилась на свет в тысяча девятьсот тридцать третьем году, и ею завершилась работа по производству гражданских вакцин, прививку которыми любой житель империи может получить по своему желанию за разумную цену. Но давай договорим про седьмой год, тогда много важного случилось. В том году похоронный обряд был изменен так, чтобы людям в любом состоянии оставалась возможность собрать близкого и проводить его в последний путь, а не оставлять мертвое его тело зверям, птицам и насекомым. В том страшном году все имеющиеся рыбачьи и прогулочные лодки были использованы оставшимися в живых для отдания мертвых тел воде и захоронения в океане. После этого водные прогулки и самостоятельный лов рыбы иначе чем с берегов рек и водоемов был надолго прекращен за неимением для этого средств передвижения. Лодки, которые были сделаны за время с восьмого по десятый год, пригодились, к сожалению, в десятом году для тех же целей. К пятнадцатому году, когда гробовое дело было полностью заменено лодочным, прогулки вдвоем на лодке, бывшие способом проявления взаимных симпатий настолько же распространенным, как теперь танцы и прогулки в саду, полностью вышли из обычая, по причинам несовместимости с новым взглядом на приличия и гигиену. Тот же седьмой год дал не проходящую до сих пор в городах моду на женскую вуаль для женщин всех сословий и на кротовки* для мужчин, и сильно изменил привычки одеваться как для благородных людей, так и для простых. К десятому году промышленники* поняли всю опасность и невыгодность появления больных людей в цехах и ввели практику кратковременных отпусков по болезни с сохранением рабочего места без выплат за заболевшими. Эти меры, включая повальное и поголовное пьянство, привели к тому, что в тысяча девятьсот десятом году умерли уже не пять из шести, а всего лишь каждый второй. Но к этому времени испанки уже боялись, причем боялись больше сыпного тифа, который приходил за ней следом, и вокруг поветрий создалось множество самых диких суеверий, люди были готовы любого кашляющего или чихающего человека сжечь вместе с его домом.
Ну, Нежата спросила, - это все понятно, а кто же решил все менять?
Марксисты, - сказала я. Они предложили свою программу защиты населения от болезней. И первым делом потребовали от Думы оплатить разработку вакцин. Но для испытания новых вакцин нужны были живые люди, а подвергаться риску желающих было очень немного, и хотя по монастырям нашлось какое-то количество братьев и сестер, готовых принять на себя этот труд, их было, конечно, недостаточно. И тогда марксисты обратились к Обществу призрения сирот и предложили испытывать вакцины на подопечных Общества. И получили согласие. Разумеется, малолетние дети не были готовы отдать свою жизнь ради блага других людей, ребенку хочется жить и быть счастливым предметно и каждый день, и это привело к повальным бегствам из домов призрения, и появлению множества беспризорных детей на улицах. Но это была только одна беда с детьми. А второй бедой было то, что родители, ослабленные болезнью, посылали детей вместо себя на работу, и хорошо если на достойную. Отцы посылали сыновей воровать и убивать, а матери посылали дочерей продавать свое тело. Те же самые родители, выздоравливая, отказывали детям в самостоятельности и пытались вновь подчинить их семейному укладу. Временами доходило до страшного, но чаще все-таки дети покидали семью и оказывались на улице в возрасте, в котором выжить самостоятельно и легально для ребенка не представляется возможным. Детей было жалко всем, кроме марксистов, но никто не знал, что с этим делать. Учредительное собрание создало статус доростка, позволяющий ребенку частично определяться со своей жизнью самостоятельно, но этого не было достаточно. Полиция устраивала облавы на уличных детей и помещала их в клиники, где им вводили вакцины насильно. Выжившие оправдывались по суду и избегали наказания за воровство, проституцию и бродяжничество, но это были слишком небольшие поблажки и доставались они очень дорогой ценой, поэтому дети убегали из семей, воровали, умирали на улице, но не сдавались полиции и не искали место в доме призрения малолетних. Все изменил пример Петра Курземова, мальчика из ленской губернии, которого мы теперь знаем, как владыку Виссариона, первого действительного гражданина России. Он, убежав из семьи, пришел пешком в монастырь и пять дней стоял на коленях на пороге храма, пока не был выслушан, а затем провел на коленях еще двенадцать суток, умоляя постричь его в монахи и тем отречь от семьи и отцовской воли, чтобы не вовлекаться по настоянию отца в грех воровства. Он же, по достижении совершеннолетия, начал борьбу за статус действительного гражданина, позволяющий ребенку в любом возрасте, на основании руководства свыше, отделить дурное от доброго и отказаться участвовать в распространении и продлении семейной скверны, в которой живет семья, заменив руководство родительское, негодное, на руководство Отечества и царя. В десять лет Виссарион испросил благословения настоятеля, получил его и ушел в город в клинику, где добровольно принял все образцы новых вакцин, и с божьей помощью преодолел все болезни, от которых эти вакцины должны были защищать людей. О том есть книга "Дневник монаха", она переиздается постоянно и ее можно приобрести в каждой клинике в инфекционном отделения и в каждом прививочном кабинете. Он же в тысяча девятьсот двадцать четвертом году, будучи девятнадцати лет от роду и девять лет в постриге, разработал процедуру отречения в настоящем ее виде, и перечислил все обязанности и права действительного гражданина, среди которых полный список принятых прививок стоит на втором месте, потому что скверна телесная в виде поветрий следует за скверной духовной и сопровождается грязью телесной так же явно, как грязью помыслов. Он и сейчас жив, и хотя считается человеком тяжелого нрава, до сих пор берет под опеку отреченных и защищает их в судебных тяжбах, давая себе труд отвечать на все письма и направлять прошения в земские суды, и может даже озаботиться личным присутствием на заседании.
Нежата хихикнула - да, в газете писали в прошлом году, что он клюкой побил заседателя и двух присяжных в Екатеринбурге... Но это ты все про историю, а про прививки что же?
Так эта история, - сказала я - и есть то, без чего прививок бы не было. Вот мы с тобой сейчас все еще говорим про тысяча девятьсот десятый, ну пусть одиннадцатый, год. Поветрие прошло и схлынуло, опять оставив после себя мертвые тела, еле ползающих от слабости живых, запертые изнутри усадьбы с напуганными господами и вымершие деревни и села, а в городах обозленных марксистов и хмурых купцов, женщин в вуалях и мужчин с повязанными платками или кротовками лицами. К этому времени врачи уже начали и продолжали свою войну с болезнью и человеческой глупостью, ее питающей. Их цеховая спесь, временами оправданная, а временами ничем не подкрепленная, кроме ее же самой, подверглась серьезнейшему испытанию в виде конкуренции с лекарями и знахарями, которые тогда не были организованы, как теперь, в институт доврачебной помощи населению, и тем более не владели какими-то общими для всех знаниями, а потому вредили не реже, чем помогали. Кроме того, каждый знахарь и каждая знахарка работали под собственную ответственность, если это так вообще можно назвать, и ни их товарищи по цеху, ни кто другой никак не могли повлиять на их решения. А вот они на умы влияли, и очень сильно, причем не только в сельской местности, куда врачи ехали работать мало и неохотно, но и в городе, особенно среди малоимущих, не имеющих денег на оплату визита к врачу и желания доверяться благотворительной земской больнице, в которой примерно тот же риск смерти сопровождался еще и отрывом от родных стен. И влияли они на умы самым прискорбным образом, побуждая людей поститься, отнимая у себя последние силы, и бормотать чушь вместо молитв, вместо того, чтобы мыться и содержать в чистоте дом, заниматься физическими упражнениями и дышать свежим воздухом. Это уже не говоря про то, что они давали вместо лекарственных средств и лечебных сборов.
Нежата посунулась вперед и в микрофон сказала - так их же, таких-то знахарей, должны были гонять вилами за это вот все, как же к ним ходили-то?
Я вздохнула - да вот ходили... в лотерею люди играют же. И, платя за билеты по рублю, надеются на выигрыш дом купить, а тут жизнь, возможность дышать и смотреть на свет, и не за такое уцепишься. Марксисты, тем временем, развивали свою деятельность, и пошли "в народ", то есть, начали ездить в зараженные местности, особенно те из них, кто переболели и выжили. Люди тогда не знали о том, что у испанки много лиц, и считали, что она, как и любое другое поветрие, опасна человеку только до первой встречи с ней. До создания комплексной вакцины оставалось еще больше пятнадцати лет. И те марксисты, которые приезжали в села и деревни, настраивали народ против всех целителей и знахарей без разбора. В результате их речей и призывов люди поднимали целителей на вилы и принуждали покидать поселения. Так и вышло, что теперь любой специалист доврачебной помощи, лекарь или лекарка, живут рядом с селом, но не в селе, а если в городе, то в отдельном доме или флигеле, но никак не вместе с другими жильцами. Сложившийся уклад позволил встретить поветрие тысяча девятьсот пятнадцатого года хотя бы в какой-то готовности, и несмотря на то, что оно по разрушительной силе было равно с тем, что упало на Россию в седьмом году, если не сильнее, жизней оно унесло в три раза меньше, чем могло бы и в два раза меньше, чем первое поветрие, седьмого года, то есть не более чем двоих из каждых пяти. Но оно было самым печальным из всех бывших, потому что именно оно унесло жизнь государя, государыни и всех их детей одновременно, погибли и великие княжны и цесаревич, и свита. Это случилось в Тобольске, куда император направился с благотворительным визитом. В Тобольск они прибыли уже больные, и город был третьи сутки охвачен поветрием, так что помочь им было некому, и даже узнать их среди умерших никто не озадачился, и поэтому Николай Второй с супругой и детьми захоронены в океане, вместе с другими жертвами поветрия.
Ага, сказала Нежата, а со знахарями-то что было? И как из них лекарей сделали?
Ну как, сказала я. Марксисты-то и нынешние мастера поговорить про равенство, хотя после войны они и попримолкли, чтоб дураками не выглядеть, а тогдашние были горлопаны что надо, высшего качества. Но кроме как горло драть и призывать развешать на фонарях всех, кто с ними не согласен, и требовать от других дать своих денег на то, чего им хочется иметь просто так, или своего времени на то, чтобы все было как им нравится, толку-то от них как от петуха на дворе: только что горло дерет, да яйца портит, а без него все куда тише и толковее, но марксист - не петух, с плетня не сопнешь. Так что к началу третьего поветрия народ они накрутили против знахарей так, что те по лесным заимкам попрятались и в села носу не казали. Но когда поветрие началось, за ними же в леса пришли, причем в леса шли чуть не всем селом и с кем-то из городских горлопанов во главе.
Нежата опять к микрофону наклонилась: Ена, не поняла я. То есть, и людей лечить знахарь не моги, и болезнь отогнать изволь, потому что должен, так, что ли?
Ну да, говорю я ей, марксисты же, они и теперь такие.
Ну хорошо, Нежата спрашивает - а делать-то что им было?
А это, говорю, марксистов не заботило, им надо было чтобы им сделали как им хочется, а кто, как и какой ценою - то забота не их. Купцов и промышленников заставили за вакцины заплатить? заставили. Монахов и малолетних детей заставили те вакцины принять? заставили. Благородное сословие заставили занять рабочие места, пустующие из-за поветрий? заставили. Земства принудили завести прививочные кабинеты? принудили. Сельчан и рабочих накрутили против знахарей? накрутили. Знахари разбежались, вот и их принуждать пошли. Но нашлась женщина, которая их переломила. Аксинья Белая ее звали, и жила она тут, в Петербургском округе, около Луги где-то. Когда поветрие пришло и за ней пришли, она успела прежде них, всех заболевших на свой двор забрала и кумачовые ленточки на забор вывесила. К ней идут, а она уже внутри, свою карантинную зону сделала, вот так. Заболевших она поила клюквенным морсом, кормила льняным и овсяным толокном и медом, и так многих спасла, умерло у ней из всех лежавших не больше пяти, а через руки прошло несколько сотен. После того она поехала в Петербург, нашла Ульянова и потребовала, чтобы его последователи или принимали деятельное участие в жизни заболевших, или прекратили агитацию против тех немногих, кто способен если не исцелить, то хотя бы облегчить страдания людей. И марксисты переменили программу в отношении целителей, потребовав от медицинского сообщества принять во внимание народную традицию излечения и родовспоможения, а также ухода за больными, и обеспечив народных лекарей общим для всех минимальным набором медицинских знаний.
Так получилось, что знахари начали одновременно учиться лечебному делу и ухаживать за вакцинированными, помогая им по мере сил преодолеть привитое им с вакциной заболевание. Их замечания и наблюдения были собраны сначала в ежегодный журнал, а к двадцать четвертому году - и в книгу. За эти девять лет прививки разделились на два разных правила. Одно из них - общегражданское, и по нему прививались до войны и после все желающие, за свои деньги. Это правило позволяет избежать заболеваний, мешающих жить и работать отдельному человеку, но не убивающих заболевшего. Да, переболев, не все могут жить так же хорошо, как жили до заболевания, но переболеть и умереть - это разные вещи. Второе правило - избранное, по нему прививаются действительные граждане, военные и медики.
Нежата опять сунулась в микрофон: Ена, а военные-то почему?
Но ответить я не успела, вошел кондуктор и сказал - барышни, извольте обедать, караван приехал в Дубровку, у нас час.
На обед подали разводной* бульон, белые сухарики, паштет и рис. И чай с конфетами.
—-
*кротовка - маска, закрывающая нос и рот, из шкурок крота, используется один сезон, после чего сжигается
*промышленник - владелец производства
*разводной - растворимый из концентрата

Анон · 2022-07-07 18:38:35

Ангельский чин. Марксисты, японский городовой и вакцины от поноса.

▼Скрытый текст⬍

Закончили обед, колонна начала движение, нам опять дали микрофон, я его уже и не боялась почти, то есть как-то помнила, что меня три с половиной сотни народу слушает, но поскольку видела я из трех сотен, кроме Нежаты, только кондуктора, ну и спину штурмана, и еще немного водительский локоть и ботинки стрелка, но то не в счет, то смущаться перестала и рассказывала себе как говорилось.
Ну раз ты спросила, почему военные прививаются тем же правилом*, что медики и действительные граждане,то вот тебе еще кусок истории, и начнем опять не с прививок, а с времени сразу после последнего поветрия. Государь с семьей скончался в Тобольске и они были похоронены неопознанными, поэтому год его ждали, и все это время страной управляло учредительное собрание, а через год все сроки ожидания истекли и надо было что-то решать. Ульянов со своими конечно к власти рвался, да кто бы его пустил законным-то порядком. Они бы и на бунт народ подняли, но через год после третьей испанки люди уже хорошо выучили, что на улице горло драть и на груди рубаху рвать для здоровья опасно, так и простыть недолго, поэтому знахарке ребра посчитать или кашлюна в пинки выгнать из общественного места они еще поднимались, а на серьезный бунт, как на демидовских заводах в конце девятнадцатого века - уже нет. Как я уже тебе и говорила, изменилось все в тысяча девятьсот семнадцатом году, и изменилось в одночасье. Понятно, что если захоранивать в воду на лодках и плотах такое количество мертвых людских тел, то ту воду не что что для питья, ее и для мытья нельзя будет брать, не прокипятив. Но это мне сейчас понятно, после медицинского училища и многих лет работы, и тебе, потому как у тебя, как у действительной гражданки, теперь такие вопросы входят в твои гражданские обязанности. А обычным гражданам это можно не знать, вот они и не знали. И в города на реках пришла дизентерия. Разумеется, мысль у врачей пошла обычным путем: вакцинирование и средства обеззараживания. Но довольно быстро выяснилось, что любая вакцина от дизентерии, даже самая гуманная, это все равно две недели постельного режима и диеты, то есть всем поголовно это не привьешь, люди будут сильно против, а те, кто послабее здоровьем, могут и не перенести этого благодеяния. Когда это выяснилось и стало понятно, что этот труд кто-то должен на себя принять, Виссарион обратился к монашеству с просьбой разделить с ним труд и был первым, кто принял эту вакцину. Вслед за ним вакцинированы были монахи крупных монастырей, по четверо от каждого монастыря, затем еще по восемь, все добровольцы. Затем Виссарион долго размышлял и молился - некоторые утверждают, что он написал письмо господу и оставил его в алтаре, и что ему было чудо письменного ответа, в общем, так или иначе, он обратился к Ульянову лично с просьбой о поддержке в восстановлении в гражданских правах малолетних детей, трудящихся на ниве заботы о здоровье общества, вопреки желанию и правилам их преступных и беспутных родителей, и был поддержан. Понятно, что у марксистов был свой расчет, но это доброе дело они сделали. Страна тем временем погружалась в хаос и разрушение. И в октябре семнадцатого года учредительное собрание получило письмо от японского микадо, в котором он выражал соболезнования стране в связи с поразившими ее бедами и предлагал помощь человеческими силами и иными средствами, безвозвратную и безвозмездную, на условии восстановления российского престола и сохранения дружественных и союзнических отношений между Россией и Японией. Учредительное собрание обратилось с просьбой к Константину Александровичу о принятии бремени короны, и на предложение микадо отвечал уже он сам. Коронован он был экстренно, седьмого ноября. А в декабре из Японии прибыл первый поезд с людьми, все они были молодые мужчины, врачи и полицейские, все немного знали русский язык, и все они понимали, что домой им не будет разрешено вернуться никогда, их миссия в России была пожизненной. Также им было запрещено жениться на своих, они обязательно должны были найти себе партию в России. Некоторые предпочли не делать этого, зато усыновили русских сирот и воспитывали их в русском правиле и в православной вере, сами же не крестились. То есть, крестились, но не все.
Эти японцы и начали разрабатывать для России правила - начиная от правил вакцинации, известных нам теперь и заканчивая уголовными и гражданскими уложениями. Терпеливо и тщательно восстанавливая все, что сохранилось в хаосе после трех поветрий и следовавших за ними заболеваний, они воссоздавали крещение и венчание, наречение имен и сватовство, выбор работы и выбор семьи, наречение имени ребенку и похороны. Всего поездов было восемнадцать, и какое-то количество японских миссионеров прибыло другими видами транспорта, в том числе морем и воздухом.
Нежата отобрала у меня микрофон и заговорила, сбивчиво и часто - слушай, но микадо же мог просто захватить Россию всю, как есть, тут же некому было защищаться, почему он так не сделал? почему он просто выбросил тысячи молодых здоровых парней вон в чужую землю, оставив их без дома, без родных, которые их наверняка любили, а не приказал им - идите и вернитесь с трофеями?
Я руку протянула, она выдохнула, микрофон отдала, а сама сидит и у нее из глаз только что молнии не летят - за японцев обиделась. А это, говорю, милая моя, ты и сама понимать должна. Вот ты действительная гражданка, прошла обряд отречения по собственному выбору, значит, было что-то, что тебе мать велела, и что сделать тебе было хуже смерти и позорнее, чем прилюдно заголиться. Было, спрашиваю? - и микрофон ей в нос сую, мол, открой рот и отвечай. Она вздохнула, выдохнула - да, говорит, было. Она мне велела соседских цыплят подрощеных украсть, а наших тощих по счету вместо этих на двор подкинуть. Завистно ей стало, что у соседки цыплята лучше. Ага, говорю, и ты, несмотря что она тебе мать, в зависти ее не поддержала и по ее указке воровать не пошла? Нежата говорит - да, не стала, и не пошла, а когда она меня за это захотела бить, я убежала в церковь и все рассказала. Вот, говорю, для этого слово есть специальное. У благородного сословия оно называется честь, а у нас с тобой - гордость. Вот и у микадо честь тоже была. Потому нападать на умирающего соседа ради поживы он не стал, а что запретил мальчикам своим возвращаться - так это чтобы никто не подумал, что они вредить едут, или, к примеру, шпионить. И пути назад он им не оставил именно затем, чтобы думали прежде чем соглашаться, и согласившись, были новой своей родине детьми, а не поденщиками.
Нежата медленно протянула руку и опять у меня забрала микрофон. То есть, - сказала - русское правило, обряд и обычай был восстановлен людьми, старательными и честными, но очень мало понимающими в том, что они восстанавливают, и все, что теперь Россия есть, у нас есть только потому, что они свою работу выполнили честно и не ожидая за нее ни благодарностей, ни наград? Я забрала микрофон, вздохнула. Да, сказала, так и есть. И от русских они ждали того же, так что сделать лишь бы как и только бы с рук работу сбыть, было неловко и совестно. Тем более, что ждали они такого не от всех, а только от людей военного сословия и тех, кто на себя обязанности перед другими брал добровольно.
Нежата сунулась опять лицом к микрофону - так как же они прививки-то поделили?
А очень просто поделили, отвечала я. Те, которые можно перенести на ногах или прохворав не больше двух дней, стали прививками общегражданского профиля, и их список был представлен государственной думе, на основании его было сделано правило вакцинации для детей, для работающих взрослых и для домашних хозяев и сельчан, с разной стоимостью вакцин и с порядком вакцинации по возрастам. Часть правила вакцинации обязательно к исполнению для родителей, и то, что твоя мать его не выполняла, было для судьи причиной для вынесения решения по суду в твою пользу, когда мать твоя бывшая на тебя в суд подала. Оно потом еще менялось несколько раз, но основное было составлено тогда, ты потом посмотри гражданское уложение, авторы закона все с японскими именами. Программу обязательной вакцинации детей составляет следующий список вакцин: коклюш, дифтерия,столбняк, паротит, полиомиелит, туберкулез, краснуха, корь, инфекционный менингит, вирусный энцефалит, оспа. Есть еще прививка невесты, то есть обязательная женская добрачная прививка, комплексная вакцина от таких заболеваний, как корь, краснуха, пневмококк, самых опасных для плода и матери. Она делается на тот случай, если у невесты или женщины, вошедшей в возраст возможного родительства, родители были не особенно старательные и не вакцинировали ее в детстве.
А те вакцины, после которых период заболевания длится от недели и требует наблюдения врача, были определены в особое правило, включенное в воинскую обязанность, медицинскую обязанность и обязанность действительных граждан, чтобы в случае образование эпидемического очага к заболевшим можно было направить достаточно живой силы, способной этот очаг удержать от распространения и ликвидировать. Понимаешь? мы с тобой - это те люди, которые, случись поветрие, будут помогать врачам и военным. И нас должно быть достаточно на случай любой болезни. Для каждой группы болезней "достаточно" свое. Для дизентерии, для дифтерии и для тифа "достаточно" довольно большое, поэтому этой комплексной вакциной прививаются все действительные граждане, каждый третий монах и монахиня, все учителя школ, гимназий и реальных училищ и все военные. ИсМаиЛ, стафиллококк-малярия-и-лихорадка - в смысле, окопная болезнь - это комплексная прививка для только медработников и военных, гражданский человек ей в нормальных условиях заболеть не может, а какой заболел, тот или сам залез и сам дурак, или вражина злая, и так ему и надо. А архангельская вакцина, которую я вот еду перепрививать, названа по городу Архангельску, где она разрабатывалась. Это комплексная противочумная и противохолерная вакцина, ею вакцинируют только военврачей и медсестер; она обновляется раз в пять лет. Была еще вакцина ПаНДоРА - парвум, он же уреоплазма, невусы инфекционного генеза, оно же вирус папиломы человека, дерматит опоясывающий, он же герпес зостер, и ревматизм. Эта вакцина довольно редкая, использовалась она только во второй половине войны и некоторое время после нее, ею вакцинировали только медработников, работавших в передвижных госпиталях рядом с зонами военных действий. Сейчас она почти не используется, хотя говорят, что эту прививку изредка покупают роллетты и роллоны, но я таких не знаю, и врать не буду.
Вообще же развитие вакцинирования очень сильно способствовало улучшению дел с медициной не только в России, но и в Китае и Японии, а наведенный японскими миссионерами порядок позволил развивать не только медицину как науку, но и общественную жизнь, за счет восстановления здоровья людей, защищенных от болезни как вакцинационными правилами, так и общими укладами и обрядами, в которые, благодаря стараниям всех причастных, вошли самые разные оздоровительные мероприятия. И те из них, которые вам рекомендуют медики и специалисты доврачебной помощи, как программу восстановления после вакцинации, лучше соблюдать, чтобы вакцина лучше действовала и меньше ослабляла здоровье в период формирования антител к болезнетворным микроорганизмам. Тебе вот наверняка скажут, что было бы полезно ходить на танцы - так это не просто так. И ты, уж будь добра, танцуй. После архангельской вакцины рекомендуется месяц поста и питание по схеме Аксиньи Белой. А после противоэнцефалитной прививки нельзя месяц пить кофе и чай и есть шоколад, зато нужно гулять и обязательно качаться на качелях и кататься на каруселях и гигантских шагах*
Нежата опять сунулась в микрофон - а про восстановление после прививки расскажешь?
Расскажут, говорю, врачи в прививочных кабинетах, а теперь господа и дамы песен послушают, а я водички попью. Пока мы пили, только не водичку, а чай, из салона в кокпит свалился некий хмырь в очках и короткой стрижке, крепко пахнущий сапожным дегтем. Есения, говорит, а ответьте-ка мне на вопрос, чем это вам марксисты так не угодили. Вот я, например, марксист, и мне за товарищей по партии обидно. И я хочу разъяснений. Я плечом пожала - да что тут, говорю, разъяснять. Вот можно Вас спросить, Вы вакцинированы ли вообще и если да, то какими вакцинами? Он руками махать начал - да какая, говорит, разница, вакцинирован ли лично я. Вы клевещете на людей, спасших Россию от хаоса. Я мимо него в окно смотрю, а он орет, Нежата сидит, ложкой в чашке мешает, тоже ничего не говорит, а он разоряется и разоряется, наконец, иссяк, вдохнуть решил, смотрю - на нас уже и штурман смотрит, и водитель, и даже стрелок сверху свесился. Не утерпела я, шпильку ввернула. Вот странное же дело, говорю. Сколько на прививки ни каталась, сколько в вакцинационных отделениях ни была - ни разу там ни одного марксиста не видела. Монахов встречала, с монахинями лежала в одной палате сколько раз, военных видала всяких, полицию тоже, отреченных девчонок и мальчишек перевидала без счета, учительницы были, гувернантки из смолянок* , фрейлина двора даже один раз была - а марксистов ни одного. И ни одной. Штурман, смотрю, ухмылку зажевал, а в глазах черти прыгают - да может, говорит, они скромные, не признавались просто. Ага, говорю. Марксисты скромные. Кошки кованые, утки дойные, а марксисты скромные, отродясь так стояло. Смотрю, этот-то, в очках, намылился в салон обратно - вы, говорю, погодите, мил человек, теперь и вы мне ответьте, в чем же вы клевету-то усмотрели. Он развернулся, напыженный такой, подбородок вперед, куда с добром - вы, говорит, обесцениваете вклад людей в общее дело, вы... погоди, говорю, какой вклад? что именно они сделали? вот чтобы руками, чтобы своей силой? Призывать-то кто угодно может, вон и петух зарю призывает, а только приходит она не по его крику, а по божьей воле. Он мне - но вы же сами сказали, что Аксинья эта ваша к Ульянову ходила на прием и просила его о пересмотре политики партии в отношении знахарей и знахарок.
Ах, вот ты о чем, говорю. Ну раз так, то давай тогда я тебе уж дальше-то расскажу, как дело было. Не то чтобы я думала, что тебе это поможет, а вот мужикам послушать будет не вредно. Микрофон только выключите, это я на триста с лишним человек выносить не хочу, дело прошлое и не особо веселое. Когда в десятые и двадцатые годы разрабатывали вакцины, искали не только способ сделать каждую действенной, но и средство сделать любую прививку менее мучительной при той же действенности, и искали способы укрепить тело кто во что горазд. Среди прочих средств использовались и новые: радиация и электричество. Их особенно продвигали марксисты и сочувствующие им доктора. С электричеством-то разобрались быстро, электрофорез вон и до сих пор работает в кабинетах физического лечения, да и не только он. Но испытывали и радиацию. Я вздохнула, помолчала... дальше история становилась совсем кислой, и желания открывать рот и продолжать говорить у меня не было вот ни капельки и ни крошки. Но возчики ждали. Штурман извернулся ужом в кресле и сел к нам лицом, водитель присвистнул и оперся локтем на руль, чтобы тоже видеть нас. Я им покивала - да, долгое время считалось, что все обладавшее такой чудесной энергией, как радиоактивность, должно быть целительным. Разумеется, на свежепривитых испытуемых ее действие тоже проверяли. Первым человеком, первой знахаркой, выступившей против применения радиоактивных материалов в лечении больных, была Аксинья Белая. Разумеется, от нее отмахивались - ну что деревенская баба может понимать в научных методах. Она уперлась и сказала: поскольку через мой двор прошло пять сотен человек и я их всех выхаживала непривитая и ничего со мной не стало, давайте мне курс радиоактивных препаратов, если вы утверждаете что он безвреден, и наблюдайте меня. Лучевая болезнь впервые на ней и была описана в девятнадцатом году. После того как у нее начала трескаться кожа, и высыпались волосы, врач, наблюдавший ее, попытался прекратить эксперимент, но она настояла на том, чтобы он был продолжен, исходя из того, что у нее нет веры врачебной спеси и "если бы" у них никогда не работает, поэтому или он продолжает описания или пусть меняют врача на того, который способен выполнять свою работу. После того, как она перестала есть, к ней лично пришел Петр Николаевич Врангель и потребовал прекратить над собой издеваться, поскольку продолжение наблюдений ничего нового науке не даст, а когда она отказала и ему, он сказал, что останется рядом с ней просто потому, что непорядочно мужчине оставлять женщину в страдании одну. После того, как у нее начались кровотечения, она сказала, что рядом с ней теперь нельзя находиться и собралась уходить из клиники. Он ушел вместе с ней, никто не видел после этого ни ее, ни его. Среди погребальных лодок, отправленных по Луге, их не было. Было это в двадцатом году летом. Разумеется, никто из врачей-марксистов не взял на себя ответственность за эти две смерти, но по результатам случившегося радиацию сейчас используют только для снимков костей и внутренних органов, в диагностических целях. Конечно можно сказать, что и это тоже заслуга марксистов... если язык повернется. Но так или иначе, после этого врачи перестали коситься на лекарок и лекарей и стали их хоть как-то слушать... ну, конечно, неприязнь осталась какая-то, ну так и уклады же разные, кто ж чужой-то поставит выше своего.
Кондуктор подошел, забрал чашки, возчики развернулись в креслах... до питерской окраины оставался час, я дернула Нежату и мы пошли к себе в конец вагона собираться. По дороге нас обхватали руками и пожелали удачи все, мимо кого мы прошли. Нежата сидела с сияющими глазами аж до самой остановки каравана в Девяткино. Оттуда мы двинулись в Ручьи на городском возчике, а из Ручьев конкой до Птичьего рынка, а от туда еще одной до Литейного проспекта, и уж оттуда пешочком до госпиталя доктора Боткина. Пришли в приемный покой затемно, еле дождались дежурную сестру, в карантинной палате оказались уже к ночи, после ужина, ну да оно и лучше, с вакциной-то не каждая еда дружит.

—-
*тем же правилом - в смысле, по тому же регламенту
* гигантские шаги - спортивный снаряд типа чего-то среднего между каруселью и тарзанкой
*смолянка - выпускница смольного института

Анон · 2022-07-07 18:39:38

Ангельский чин. Трудники.

▼Скрытый текст⬍

Утром, щурясь от зажженного медицинской сестрой света, я приняла градусник и решила пока не просыпаться, десять-то минут у меня всяко было на то, чтобы руки-ноги в покое собрать, а там, глядишь, и голова вернется. И правда, через десять минут, когда градусники собирали, я уже проморгалась и сразу начала заправлять постель. Ну не заправлять - так, в порядок приводить, По правилам, к обходу надо было быть готовой, то есть, умытой и прибранной, постель привести в опрятный вид и одеться так, чтобы легко предъявить все скарификаты без лишней волокиты. Так что оделась я в стяжку, юбку и чулки, а поверх стяжки шаль накинула, у меня была старенькая шелковая с собой, уже не шаль, а так - узор весь выцвел и углы поехали, но обработку ультрафиолетом выдерживает без проблем, а больше в больнице что и нужно. Глядя за мной, и Нежата оделась и прибрала постель, а кроме нас в палате было еще десять женщин, одна Нежатина ровня, две лет по двадцать пять, трое теток между двадцатью и сорока, явно местных городских, судя по цвету лица, у питерских кожу ни с чем не спутаешь, прозрачные они, как из тумана сделаны, и возраст у них никогда не поймешь. Еще две монахини, моя примерно ровня, да одна совсем седая, явно за пять десятков ей, и одна совсем ребенок, непонятно, есть ли двенадцать лет. Стали знакомиться - оно конечно и пустопорожнее занятие, однако чем-то же время заполнить надо, чтобы не молчком сидеть и не в стенку перед собой смотреть. Седая представилась первой, оказалась тоже инокиня, Ирина, у них свои имена, греческие. Остальные две были Фотиния и Серафима. Ирина приехала из Лодейнопольского монастыря, а Фотиния и Серафима - из Староладожского. Местные тетки были вовсе не тетки, а полицейские чины из отдела охраны нравственности, поручики Кондратьева и Петропавловская и капитан Беклемишева. Когда вся палата просмеялась, Ирина попросила прощения за неуместное веселье и спросила, не назовут ли они имена все-таки, а то по фамилиям неловко будет друг друга звать, если вакцина одна и попадаем в один бокс. Беклемишева покачала головой - имена назвать, мол, конечно, можно, но в один бокс мы вряд ли попадем, потому что прививать нам надо что-то отдельное и редкое, и такую прививку сейчас вроде очень редко кому ставят. Я и заинтересовалась - а нельзя ли поточнее, что за вакцина, у меня полный набор, мне интересно, которая ваша? Беклемишева подошла ко мне, протянула руку - Ева, будем знакомы. Я ответила, руку пожимая - Есения Легкоступова, старший прапорщик медслужбы в отставке, чумная стража Волховского района Петербургской области. Две другие представились тоже, Петропавловская оказалась Томяна, а Кондратьева - Утельяна. Утельяна и спросила, прививали ли меня вакциной Пандора, и если да, то как оно. А, говорю, да, прививали, не бойтесь, она даже легче энцефалитной, колют тоже под лопатку, и скарификат красивый, кудрявая веточка в рамке над квадратиком, не стыдно в бане показать. Они и разулыбались обе. Я их спрашиваю - и чего это ее вам вдруг? Ева замялась - да не вдруг. Отдел защиты нравственности, ты же понимаешь, что это. Я покивала - ну как не понять. Вся Сенная ваша, и от Рузовской до Бронницкой тоже ваше все, а еще Коломня есть, а то еще Наличная улица, опять же, которая в Гавани, и берег речки Смоленки там же, повидала я их на практике в медучилище, как же. Ну вот, Ева говорит, там и не хочешь, а намотаешь на себя, пока в кутузку тащишь безбилетных-то*. А Томяна вздохнула - а еще, говорит, они кусаются. Я покивала - да, говорю, тогда надо, конечно, раз кусаются. Парвус дело такое, подцепишь, так мало-то не покажется, да и зостер тоже шутить не будет. Вы только потом смотрите не простывайте, ну да вам расскажут все.
Обнялись мы, я им удачи пожелала и легкого труда, они мне тоже, да и к коечкам своим отошли. Тут медсестра пришла - девочки, чумная стража, идите английскую соль* пить. И мы с инокинями пошли к сестринскому посту.
Там стояли уже мерки с разведенным раствором, кроме нас подошло еще шесть мужчин, четверо тоже монахи, а двое светские, но не военные. Выпив свое, мы вернулись в палату, там нас смешочком встретили - ну, говорит одна из молодых, вот вы и представились, понятно, кто с кем вместе лежать будет. Я эту затейницу-то одернула - надеюсь, говорю, лежать из нас никто в итоге не будет, и слово это забудь до выписки, лежат-то, милая, на каталке в коридоре под простыней, вот так.
Тем временем в палату вкатилась тележка, на ней предметные стеклышки, стеклянные трубочки, пробойнички, банка с ватой и бутыль со спиртом, а за ней вошла медсестра: девочки, подходим по одной, подаем пальчики, левая рука, безымянный палец, не боимся, это быстро и не больно. Я в угол-то посмотрела - малАя сидит ни жива, ни мертва. Я поднялась, первая к каталке подошла, руку протянула - девочки, говорю, прощенья прошу, что так вперед лезу, только давайте до завтрака тянуть не будем, кому сегодня завтракать еще можно, а нам четверым после английской соли чем свободней дорога в конце коридора, тем лучше, а то мало ли. Ну, все похихикали, она у всех кровь быстро забрала и увезла тележечку, а мы продолжили знакомиться, хотя понятно было, что еще до вечера разгонят всех по разным боксам. Шутница оказалась учительницей начальных классов женской благотворительной школы при доме призрения в Лесном, и прививали ей ДДТ, так что Нежате была компания. Молчаливая ее сверстница представилась археологом, и прививали ей окопную лихорадку, потому что она переводилась с лабораторной работы на полевую, и улыбалось ей следующее лето провести по пояс в яме. А малАя, которая сидела в углу и капала слезами на коленки себе, была работница на городской очистной, и ей предстояло прививать сначала ДДТ, а на следующий год окопную лихорадку, а потом, если выживет, то собачье бешенство и полный набор кокков, потому как встречи с крысами в коллекторах были обязательным рабочим обстоятельством для них. И это при том, что работу ей это обеспечивало только на пять лет, а после шестнадцати годов ей работу предстояло менять так и так, потому как на городских очистных работают только доростки, взрослому невозможно пролезть везде, где требуется чистка. А что такие вакцины в этом возрасте прививать не положено – так этот вопрос решается на высоких уровнях, потому как больнице тоже очистные в порядке содержать надо, и куда бы они делись, привьют. Этой отвод дадут – так ее за ворота, новую на ее место, и вперед, сначала в больничку на прививку, потом в канализационный люк со скребком и вороточком.
Мы это все послушали, попримолкли... вот, говорю, про что марксистам-то надо орать во все горло, а не плакатами у рестораций махать да в газетах картинки мерзкие на полицию тискать. А Ева вроде и не мне в ответ, а так, в воздух, мерно так и ровно, говорит - статус доростка введен именно затем, чтобы они сами выбирали, дети они или взрослые, работать им и семью кормить или на родителей надеяться. И марксисты на этот счет сказать ничего не могут, поскольку все, что могли, они уже шестьдесят лет назад сказали и сделали. Помолчали мы, потом Ирина с лица позеленела - видать, соль до места добежала - встала, вышла и вернулась через небольшое время, как раз к обходу.
Врач-иммунолог пришла, на нас всех посмотрела, быстро сказала, что по чумной страже отвода никому нет, все молодцы, можно переходить в санкомнату и готовиться к помещению в бокс, вещи собрать в коробки, подписать и отдать сестре на пост. На ДДТ все три барышни тоже молодцы, можно проходить в клизменную и готовиться к процедуре, потом тоже можете переодеваться. Потом строго так оглядела палату по-над листком и спрашивает: девочки, которые на вакцинацию ПаНДоРА, кто из вас Петропавловская? Томяна отозвалась, и доктор ей сказала строго так – придете через неделю, со свежим анализом крови на гемоглобин, сейчас я допуска к прививке не даю. Томяна на товарок посмотрела, они друг другу руками развели, и она осталась сидеть на койке, дожидать конца обхода. Доктор посмотрела в листок еще раз, подтвердила допуск археологу на прививку окопной лихорадки, передала листок сестре, пожелала всем удачи и вышла. Мы с Фотинией бегом побежали в туалет, Серафима подумала и пошла за нами, а когда я вернулась, Томяна уже шла по коридору на выход, передо мной остановилась и пожелала мне удачи.
Тем временем Нежата вернулась из клизменной, красная до ушей, за ней приползла малАя, вся нареванная, учительница, звали ее Урма, пришла после всех и с порога спросила – а завтрак-то будет? Я ей говорю – спокойно, милая, сейчас переоденемся, потом вам киселек дадут черничный, а нам льняное толокно, вот и будет тебе завтрак, а больше сейчас не надо, хорошо не будет. И правда, нас позвали в санкомнату. В санкомнате для нас были положены семь коробок, карандаш, простые белые рубахи и байковые раскидушки. Я стяжку и шаль быстренько сняла, переоделась в рубаху, раскидушку поверх накинула, стянула через низ все, что было, и в коробку сложила, а шаль на руку намотала – шелк же тонкий, поди угадай, сколько его там. Предъявить, так отберут наверняка, а без него будет первые сутки трудно. А потом уж, как в бокс поместят, отбирать не станут, а под кварцевой лампой его подержать - и чистый, микроорганизмы ультрафиолет не любят, он им злой. Повернулась к остальным-то, смотрю – а у Ирины во всю спину картинка выбита, да не простая: пантера в прыжке. Я к ней наклонилась – никак, говорю, тоже воевала? Она мне – точно так, говорит, в разведбатальоне Таманской дивизии, но то дело прошлое и я свое покаяние понесла и прощена. Остальные тоже свое штатское сняли, запаковали, ангельское надели, взялись мы за руки, Ирина прочла «Верую» за нас за всех, а мы беззвучно за ней повторяли, затем обнялись все, попросили друг у друга прощения на всякий случай и пошли в бокс располагаться. Коечки заняли, постели застлали себе и пошли за толокном. Еда-то оно не больно радостная, да остальное сейчас будет точно лишним. Выходя в буфетную, я увидела, как в санкомнату зашли мужчины, и через небольшое время из-за двери стало слышно то же самое «верую» в четыре голоса. Я подумала и взяла себе лишний стакан воды, чтоб внутре оно разбухло получше, авось хоть сколько-то водички удержится в первый день. Оставалось три часа в боксе выждать, пока толокно за кишечник зацепится – и можно вакцину принимать.
Прилегли мы, я Ирину и спрашиваю – извини, говорю, мое любопытство, хочу тебя спросить, как служилая служилую. Она вздохнула так – а что же, говорит, спрашивай, дальше нас-то не уйдет. Слушай, говорю, вот если ты в Таманской дивизии служила, ты же откуда-то из тех краев родом должна быть. Верно, отвечает, астраханская я. Ты же, говорю, старше меня лет на десять, значит, санмероприятия после эпидемии должна была если не глазами видеть, то на слуху застать, как оно было? Она и замолчала. Я думала, вообще отвечать не станет, а она мне, помолчав, в обратку вопрос задала – тебе говорит про нас рассказывать или про турок? Да мне, говорю, все интересно, историю эпидемий нам рассказывали мало и коротко, на Саяне уже, перед первой вакцинацией.
Вздохнула она – ну, слушай, говорит. Похороны-то в воду тут на северах выглядят чистыми, потому что лодку в большую воду снесло, волнами расхлестало, а дальше рыба подчистит. Я вставила – не рыба, говорю, в море крабы в основном, а по омутам и раки. Она мне – неважно, главное, что тело загнить сильно не успеет, прежде чем напитается водой и утонет. И даже если их много, болтаются они какое-то время вполводы, всплывают ненадолго и потом ложатся на дно, и на том и все. А на Каспии и Черном море все иначе. Во-первых, таких плавней, как там, тут у вас даже на Вуоксе нет, там одни плавни как две Вуоксы, а плавней там больше одних, и называются они лиманы. Они и сами-то по лету загнить могут без посторонней помощи, а если их лодками с мертвыми телами забить, представь себе, что будет. Ну как что будет, говорю – смрад будет на десятки вёрст вокруг, рой мух до неба будет, шакалы и степные волки будут… Верно, говорит, и волки, отожравшись на мертвечине, начнут нападать на людей. Фотиния со своей коечки голос подала: как же волки к мертвым в лодки доберутся, они же в воде? Ирина к ней голову повернула – они плавать умеют, и хорошо. А если лодок много, то плыть и не придется. Да, говорю, жуткое дело, и как же справлялись люди с этим? Ну первый раз, - Ирина говорит – за нас турки справились. Послали свою разведку и зажгли лиманы. А как же узнали, что это турецкая разведка, а не, скажем, местные? – Серафима спрашивает. А Ирина говорит – да очень просто узнали. Турки после того границу закрыли. Во как, говорю – а это-то как выяснилось? А контрабандистов русских они постреляли, говорит. То все торговали, и закон им не мешал, а тут ни один не вернулся, следующие ушли и тоже сгинули. А через сколько-то недель они подкинули на заставы сколько-то отрубленных голов, и к каждой привязали официальный указ о закрытии границ, на турецком и русском, мол, мерзкие вы язычники, что ругаются над своими мертвыми, не предавая их ни земле, ни огню. И дел у нас с вами никаких не будет, и человеческих слов вы недостойны, и недостойны ничего, кроме свинца и огня. Так что кроме их разведки некому. Поэтому во время второго поветрия в лодки в моих краях клали большие камни в ноги покойным, чтобы лодки оседали почти по самый борт. Но и этого не хватило, потому что мертвое тело всплывает, когда лодка тонет, и когда их по воде, даже большой, много носит, оказывается скверно. В тот раз черкесы и чеченцы эту беду решили: залили воду нефтью сверху и зажгли, море горело две недели, потом все выгорело, а что не выгорело, то утонуло. А к третьему поветрию уже научились на мертвых глиняные крашеные запястья с заупокойной молитвой оттиснутой надевать, и на грудь класть кресты из глины – и тащить легче, чем камень, и на дно кладет верней. Там и сейчас так делают, но только с моряками и рыбаками, а остальных хоронят в землю и в огонь, по достоинству и чести.
Как раз на этом медсестричка пришла, уже в костюме и маске, с лоточком, а в лоточке шприцы с вакциной. Из-под маски веселым голосом таким – это кто тут у меня в огонь и землю собрался? И воды не дождетесь, не надейтесь, у нас вакцина свежая. Сам укол поганый, под кожу в живот выше пупка, место противное, болючее, да в мыщцу эту вакцину никак нельзя, раньше уже проверяли, абсцессов много и бубоны образуются у многих привитых, саму по себе чумную вакцину можно, а эту никак, зато она пять лет действует, а не год. Уколола она нас, удачи всем пожелала, ангелами назвала – и ушла. Тут Серафима и говорит – а что сейчас будет? Я к ней повернулась на койке-то, я у окна себе место заняла, а она у двери, от меня справа, и спрашиваю – ты первый раз, что ли? Она мне – ну да, вместо покойной сестры из нашей обители, сказали, что надо кого-то Фотинии в пару, я и поехала, собиралась быстро, даже не спросила, чего ждать. А, говорю, ну спрашивать уже поздно, ты молись и смотри, что тебе бог даст, а когда все кончится, доктор придет, анализ крови сделает и если вакцина привилась, то тебе нанесут скарификат красивый, два крылышка, одно как птичье, на самом деле крыло архангела, а второе нетопырье, в знак победы человечес… людской силы и божьего водительства над болезнью. Выговорила последнее еле-еле, чую – язык не слушается. В добрый час, девки, говорю. Потолок надо мной повернулся сначала вправо, потом вверх, и мне открылось небо.

—
*английская соль - сульфат магния, сильное слабительное, в этом случае оно дается, как часть схемы, защищающей от поноса и связанного с ним обезвоживания.
*билет - здесь - патент на занятие проституцией.

Анон · 2022-07-07 18:40:11

Ангельский чин. Труды.

▼Скрытый текст⬍

Первые шаги по небу всегда тяжелые, на что ни обопрешься, все или проваливается, а то выворачивается, и тут главное - не испугаться и не обнаглеть: испугаешься - пиши пропало, а обнаглеешь - точно пропадешь. Я и шла с оглядкой, смотрела точно на шаг вперед, и не останавливалась, пока облака не сменили звезды. От звезды до звезды босиком скакать тоже дорога невеселая, да только другой-то нет, это я еще давно выучила, мне тогда еще косы не остригли и полётку* не выдали. Только с ними даже не то беда, что не только идешь, сколько козой скачешь, а то горе, что они чем дальше, тем реже, и каждая норовит при себе оставить, а ошибиться выбором нельзя: что выберешь, с тем и останешься. И вот в кой-то миг огляделась я, и понимаю, что дальше дороги нет, а есть только выбранные пути, и свой надо опять угадывать, а времени в обрез, вовремя вниз не вернешься - и все, караван ушел. А поди его угадай, я же не инокиня и не дворянка, это их святые да старшая родня на небесных путях встречает, а я отреченная, перекати-поле, ни корней, ни убежища. Смотрю, перед глазами знакомое маячит, знакомое, да не родное, звездочка серебряная, а грани иссиня-черные. И настойчиво так. Я ей и говорю - я тебя знаю, но мне не к тебе, и тебе не ко мне, а вот в моем селе есть отец бездетный, вдовый муж, тебе за ним туда, а мне дай пройти - она и отплыла, а за ней пусто. Стою я и думаю - куда же мне теперь-то... а вдалеке еле видная искорка мерцает, я туда и подалась, а ногам холодно, да не только ногам, и так от этого холода тело тяжелеет, тяжелеет... Вдохнула я, как зубами вдох выгрызла, открыла глаза… Ага, больничная палата вокруг, слева окно, справа яркий пламень горит, передо мной у окна с другой стороны синий облак стоит недвижимо, слегка светясь, а в углу с ним рядом столп света переливается, а у меня всего и времени что на вдох и два движения, потом или обратно, или оно сюда обвалится, поди угадай, в каком виде придет и что скажет. Я шальку с руки размотала, рубашку с раскидушкой спустила с себя и на голое тело шелк намотала, спину и грудь прикрыть, чтоб не мерзнуть. Потом опять натянула все и рухнула. То есть, тело на койку упало, а я сама опять взлетела, да быстро так, как будто и не уходила никуда с той звездной дороги. А свет этот дальний вроде ближе стал, а только пути до него все равно немерено. И гляжу - а он и сам мне навстречь бежит, и не свет он, а дом, а дверь открыта. Посмотрела я внимательно - а как же не быть ей открытой, если Рождество миновало, а до Купалы еще жить да жить, это же Матери Ветров дом, Денница, а с земли его видно как звезду, что день открывает и закрывает. И от того, что я посмотрела, все расстояние, что от меня до него было, вмиг пропало, а я на крылечке стою и даже доски под ногами чую. Вошла – кто тут есть, говорю, всем доброго дня и веселого часа, я к вам на короткую минуточку, дорогу домой спросить. Гляжу - а дом странный, не людской: сподня от горней не отделёна, стол от двери в трех шагах, кута вообще нет, а вместо клети угол какой-то отгорожен и в нем прялка стоит. А в сенях, что я за спиной оставила, не заметив, воробью чихнуть места нет, все заставлено и завешано. Смотрю, за столом сидит мужчина в возрасте, грузный, широкий, седой, в кружок стриженый, в меховой жилетке... поклонилась ему - Хиус*, говорю, поклон тебе за зимний снег и летнюю прохладу, нет ли у тебя для меня еще одной милости, не подскажешь ли дорогу домой. А он мне молча отвечает - подожду, мол, тех, кто знает, что ты за птица и как тебя привечать. Ну с ним препираться себе дороже, даже ногами в землю упираясь, а уж в верхних землях и того тяжелей. Чую, руки меня сзади за плечи взяли и подвинули, да так легко, что я себя ощутила пустой корзинкой в тех руках, обернулась – за спиной у меня другой сударь стоит, штаны на нем кожаные рыжие и жилетка такая же, а под жилеткой рубашка кумачовая. Доброго дня, говорю, сударь Шелоник*, пришла поклониться за ягоды, орехи, зерно и все, что спеет и зреет над землей и под землей, а еще за то, что ты берестяные наши лодочки до моря провожаешь. Не укажешь ли и мне дорогу? Он на меня смотрит, улыбается с сожалением, и также молчком отвечает – в твой срок укажу тебе дорогу, если встретимся, а пока не меня спрашивай. И сразу в спину жаром повеяло, как в летний полдень: Знич* пришел. Я к нему оборачиваюсь - благодарствую за внимание, говорю, и за вешнее тепло, и за годное сено для всякой скотины, и за здоровье малых деток и всех тварей, кто весь год живет летним теплом, а отдельно что нам в труде помогаешь, очищаешь утварь и всякую ткань и пряжу от грязи видимой и невидимой, а не видишь ли ты отсель ту тропинку, которая меня домой приведет. Он челку белесую с глаза назад головой отмахнул, глазищами синими смотрит на меня – и читается в них, мол, я в тебя верю, раз сюда добралась, так и назад дойдешь. Обошел меня и в дом пошел, куда-то за печь, а сам ладный такой, легкий да хлесткий, на спине голой все жилочки играют, а из одежды на нем только белые штаны из парусного холста. Пока шел-то, меня жаром с его стороны обдало, да так, что после него воздух волглым показался, да все сильнее и сильнее. Ага, думаю, трое уже было, а вот и от четвертого привет. Подага, господин дождей, говорю, извини, что спиной к тебе стою, без приглашения внутрь проходить неловко, а наружу боязно, я дороги не знаю. А это и верно он, в барбарисовом плаще* и сапогах, точнее, плащ-то он вот у двери снимает, на меня не глядит пока. А я продолжаю говорить, за дожди благодарю, за рыбный клев, за туманы осенние теплые и за весенние проталины, а он ко мне оборачивается – весь как из жестяных листов сделан, и не широкий вроде, а тяжелый, видать по нем – и по лицу его понятно, что дорогу он мне не скажет, я было приготовилась прощаться и сама путь вниз искать на свой страх и риск, а он в дверях стоит, наружу не пускает. Вот думаю, еще новое дело: с хозяевами препираться, чтобы из гостей уйти. Взглядом дом обвела – гляжу, а у печки на табурете сидит Черный, и спокойно так, с интересом, на мизансцену нашу смотрит. А, думаю, вот оно в чем дело. Подага – еще и дорожных ветер тоже, вот он и решил приемному братишке помочь, ведь попроси я сейчас о помощи – и вопрос мой решенный. Вот только цена той помощи не такая, какую я платить готова. Ава, говорю, прости, что тебя сразу не приметила, дом у вас необычный, я и растерялась. Со свиданьицем. Тебя за все пять лет сразу благодарить или за каждый случай в отдельности кланяться? Он на сторону улыбнулся, в своей обычной манере, мол, решать тебе, а отвечать мне, ты в своем праве, а я в своем. А, думаю, от меня не убудет, тут время иначе течет, и это не родные выселки, тут проще сразу сделать, как следует, чем потом переделывать, а то ж тут сейчас малую капельку не донесешь, а там потом ее пять лет ведрами вычерпывать придется, и вычерпаешь ли – неизвестно. Спасибо тебе, говорю, что семечко свое забрал, сорняков нам не оставил, и за сон-траву в смертных камнях, и за помощь с моей ошибкой, а еще не ответишь ли мне на вопрос. Он, смотрю, даже вперед подался, ждет, что дорогу домой спрошу. Я, однако, в другую сторону вывернула. Прости, если вопрос неуместный, говорю, но очень хочу я знать, что вас двоих одновременно в пятьдесят втором году весной в некий передвижной госпиталь привело, и отчего ты, спасибо тебе за то большое, принял участие в судьбах всего госпитального подразделения. Гляжу, он куда-то в сторону смотрит – а там, в углу на лавке, Белая сидит тихонько и крючком что-то вяжет, кружево какое-то. И тебе со свиданьицем, говорю, и спасибо тебе за всех вместе и каждого в отдельности, кого ты встречала, и кого мы провожали, а больше того – за тех, кого назад развернула. А больше всего тебе спасибо за мою черемуху, и всякий раз при встрече за нее благодарила, а сей день особо поблагодарю. А она улыбается и мне под ноги клубок кидает, и он за порог катится. Ну я не будь дура, за ним и побежала, бегу-бегу, из дома на крылечко, с крылечка по тропе, там сад какой-то старый, древний даже, а за ним перелески, все вереск и иван-чай на них, а потом луговина, и трава в ней высокая, с меня, и мокрая, чую, все лицо в воде, и руки в траве запутались, рванулась – а не вырваться, держит она меня. И голос человеческий, женский, говорит – спокойно, никто тебя не убивает и не связывает, вставай, я постель перестелю, пропотела вся, простыни хоть выжимай. Глаза открываю – и правда, вокруг палата, надо мной медсестра стоит, за руки меня держит, и девки по койкам лежат без сознания, две спокойно, ну почти, а третья мечется, ну да каждая свое видит, у каждой свой труд.
Сестра помогла мне пересесть на стульчик около койки, простыни отмокшие в корзину скинула, новое постелила, стала мне помогать переодеваться. Кое-как я встала, опираясь на спинку кровати, раскидушку она стянула с меня, а чтобы рубаху снять, это ж надо наклониться и подол поднять, а я и не знаю, устою ли. Она стоит, на меня смотрит и ругается на кастеляншу, которая никак запашных рубах не дает на отделение. Я б ей и сказала, что правильно кастелянша и делает, что не дает, да сил нет. А делает и правда правильно: в таком-то виде человеку веревку только дай в руки, ей можно не только удавиться, а еще полпалаты перед тем переломать. А завязка, от рубахи оторванная, это полметра какой-никакой, а веревки. Пока я мысль эту нехитрую через голову волокла, сестра успела меня усадить на койку, рубаху поднять, обтереть мне спиртом ляжки и коленки, раскидушкой прикрыть и рубаху стащить с меня. Во, говорит, хитрая ты, шелком легкие и почки прикрыла, молодец, сберегла себя, только шаль на тебе тоже смокла, давай повешу хоть на спинку кровати, что ли, шелк сохнет быстро, я тебя сейчас сверху тоже оботру спиртом и в сухое переодену, а как высохнет – опять замотаешься. У меня только сил и достало, что шепотом сказать спасибо, да больше-то и зачем. Она меня обтерла, помогла лечь, пошла инокинь обходить. Конечно, глаза у меня в потолок смотрят, да оно и понятно, раз головы не поднять, но уши не заткнуты и не заложены, вот я и слышу. Слышу как Ирину колотит крупной дрожью, как Фотиния лежит недвижно и дышит тяжело, с хрипами, как Серафима в углу то дышит, а то замрет. Сестра им постели поправила, переодевать не стала, и ушла. Она ушла, у меня глаза сразу и закрылись, я думала, опять в верхних землях себя обнаружу, а нет, все та же палата вокруг, только нас в ней не четверо, а побольше двух десятков будет. И я-то сама по себе, на коечке лежу и у коечки стою, а у инокинь вокруг коек у каждой толпа. Смотрю на Фотинию, столп света над ней все так же стоит, только свет как бы притух, с сероватинкой стал. И саму ее не видно, вокруг койки стоят четыре фигуры, женские, лиц не рассмотреть, спиной ко мне, да только у каждой на одежде узор наособицу. У одной на шали боярышник выткан с ягодами, а по юбке по кромке плетутся колоски лиловенькие, пустырник цветущий вышит… никак, Диля стоит, всей заботы мать и всех добрых слов и дел сестра, да только со спины она сейчас Диля, а с лица-то Гнетея. А рядом с ней другая, и у нее по рукавам голубой кофты трифоль вышита, цветы и листья, это, видно, Желя, печали дочка, жалости мать, кроме нее больше некому. И опять же, со спины-то она Желя, а лицом Ломея. У третьей на косынке вся кромка горцом заплетена, а сам платок коричневый, и юбка тоже, и кофта зеленая в желтизну, это Дана, огонек в ночи, ручеек в лесу, домой тропка, да только сейчас она Пухлея, огонь болотный и тоска безымянная. А дальше всех от меня стоит высокая и статная, в юбке цвета бычьей крови, расшитой метелками золотой розги, и сорочка на ней сиреневая, а по вороту кошачьи лапки цмина* вьются, Габона это, золотая птичница, всем цыплятам и всем монетам хозяйка, а только к Фотинии она той своей стороной повернулась, которая Желтея.
Смотрю в угол, а там Серафима, пламень чистый, а от меня его заслоняют аж пятеро. Та, которую мне лучше видно, в юбке и жилетке из шерсти-небеленки, и расшито все синими цветами: васильками, синюхой и горечавкой, а под жилетку у ней поддета кофта тонкого шелка, вся прозрачная, и под ней на руке выше локтя браслетка золотая вьется и в ней камешки, тоже синие – Леля это, весенний ветерок, молодость сердца и звонкость голоса, а только Серафиме сейчас она Сухея. Рядом с ней другая стоит, невысокая, крепкая, в темно-зеленом платье с поясом, и заткано платье белями метелками и зелеными листьями, присмотреться, так понятно что таволга, не просто так узор. Додоля это, певунья и плясунья, всех всходов защитница, всех ростков нянька, а как на кого рассердится, так тому Глухея. А рядом с ней еще две, у одной платье темно-синее, и на нем ветреницы по всему подолу, а местами и до колена, рассыпаны, а на плечах шаль, и на ней горец-раковая шейка тамбурным швом в два цвета вышит. О, думаю, вот и Ледея, так-то она Лада, согласию сестра, любви подруга, да только вот не всем без разбору, видать, на чем-то они с Серафимой крупно не сошлись. А вторая в белом платье японского шелка, затканном голубыми цветами, да не чем-нибудь, а кустами синюхи – Дамара, всех провидиц покровительница, всех ясновидящих хранительница, а на кого рассердится, тем Глядея, ночная бессонница, дневная дрема, всех мороков хозяйка, всех видений мать.
А напротив меня, там где над койкой Ирины облак синий в углу стоял покойно, а теперь он там весь внутри себя клубится и кипит, стоят трое: одна в штанах желтой козлиной кожи и такой же рубахе, а на рубахе по всей спине узор цветным вытравлен: вереск плетется и белозорные звездочки из него местами блестят, это Звана-охотница на нее смотрит, Подаги сестра, всем взыскующим надежда, а нехрабрым и робким – Трясея. А С нею рядом в короткой юбке* и бабьем поясе, расшитом плетями сабельника, с пятерчатыми листьями и алыми звездочками цветов, по уставному стриженая и в полётке, Магура стоит, спорщица и поединщица, всех военных людей покровительница, всех ищущих справедливости опора, а тем, кто под наглую силу гнется и сам от себя отступается – Корчея. А у стены, у заголовья койки, стоит ширококостная и крепкая, из себя в возрасте, одетая в красное платье в белый горох, с красными пятнами на лице и злым блеском в глазах, Огнея, и грозит мне пальцем. Так-то она Марцана-жница, огородникам подмога, косцам и жнейкам поддержка, мухоморам хозяйка, а мне, видать, не забыла прогулок да покатушек по зимовею с непокрытой головой в прошлом году. Я ей смеюсь – шалишь, говорю, и я не твоя, и ты не моя, и тут вам всем не верхни земли, и собрались тут не недотепы необряжёные, а трудницы за землю русскую. И если вы все тут столпились и ждете свою часть от чужой судьбы – ждите себе за окном, вон в больничном саду места полно. Не ваше время и не ваша воля нынче. А не послушаешься – найду управу на тебя, не сомневайся.
И слышу я так ясно, как и не внутренним слухом, женский голос, негромкий и несильный, но ровный и твердый, вьюна* запел. Они все друг на друга заоглядывались и так порастаяли. А я глаза открыта и приподняться смогла. Слышу – и правда поет кто-то из нас. Себя проверила – не я. Осмотрелась – Фотиния это.

—-
*полётка - у нас этот головной убор называется пилоткой.
* Хиус - северный ветер, Шелоник – западный ветер, Знич – южный, Подага – восточный.
* барбарисовый плащ: исходно - плащ burbery, здесь - прорезиненый плащ-палатка с капюшоном
*цмин – бессмертник желтый
* короткая юбка – это юбка выше середины лодыжки. Мини-юбок там нет и никогда не было.
*вьюн - песня "вьюн над водой", существует в ряде вариантов текста

Анон · 2022-07-07 18:41:09

Ангельский чин. Страсти.

▼Скрытый текст⬍

В разум мы пришли примерно в одно время, я раньше всех, только и успела проморгаться, как Серафима зашевелилась и заоглядывалась, потом Ирина на коечке привстала, а Фотиния последней, как допела, так и глаза открыла. Я Ирине-то со своего места и говорю, ну то есть как говорю - только и счастья, что не шепотом, ляжь назад, говорю, и не елозь, пока не навернулась, не первый заход у тебя, знать должна. Фотиния, слышу, лежит, дышит ровно, хоть и похрипывает, Серафима вроде и не встает, однако же вертится. Посопела, поерзала - слышишь, говорит, Е-се-ния, а дальше-то чего ждать.
Я ей - лежи, говорю, отдыхай, у тебя есть на то день или ночь, что нам сейчас стало, а потом будет возврат, на него силы понадобятся. А потом... - и задышалась. Ирина вместо меня подхватила - а потом, говорит, еще один возврат, и после него уже отдыхаем дней несколько, пятерик или больше, как пойдет. Серафима нас послушала, тихо, не шевелясь - а, говорит. Ага. И замолчала. Какое-то время тихо было, потом Фотиния спрашивает - Ирина, как ты думаешь, какое правило сейчас читать, дневное или вечернее? Ирина привстать дернулась, в окно посмотреть, потом передумала, видимо. Может, и утреннее, говорит, сейчас узнаем. И правда, узнали. В бокс дверь открылась, сначала колеса стало слышно, потом шаги, приехала тележка, с ней пришли сестра и санитарка - девочки, говорят, умываться и завтракать. Ну умываться понятно, горячие салфетки с ивовой корой, в смысле, в отваре вымоченные, одна для рук, другая для лица, а с зубами пришлось по облегченному порядку обойтись: отвар мяты, шалфея и дубовой коры в стаканчиках нам подали, я рот прополоскала и в закрытую плевательницу выплюнула, и инокини также. А на завтрак уже сил-то нет, самой ложку не удержать, не то что чашку, так нам из поильника дали овсяную кашку жидкую - не каша, так, питье - так мы и ту пить вспотели, как сестры ушли, мы дремать стали. А когда глаза открыли, солнце на полу уже большой квадрат золотом залило, так что не меньше доли отдыхали мы, медсестричка опять пришла, разбудила нас - девочки, говорит, укройтесь хорошо, сейчас проветривать буду. Мы-то с Ириной одеяла сразу натянули до глаз, Фотиния, на нас глядя, тоже укрылась по уши, а Серафима, гляжу, так лежит. Ты чего, спрашиваю? холодно же еще. А она знай улыбается - солнце, говорит, весной пахнет. Медсестра на нее посмотрела, головой покачала, нахмурилась, но не сказала ничего. Проветрила по часам, на градусник настенный глянула, окно закрыла и ушла. Смотрю, Серафима-то встать пытается. Я ей - ты куда? Она - а по нужде, ничего, дойду. Я ей - девка, да ты никак сдурела, звони в звонок, проси судно, куда тебе сейчас на коридор в таком виде, все стены сосчитаешь и с полом поцелуешься. А она улыбается - так-то, говорит, целоваться не грешно, а может и минует. И встала, и пошла даже. И смотрю я - и правда идет, но как-то странно, и что-то знакомое мне чудится в том, как она переступает. А потом мотнуло ее, и хорошо так мотнуло. Какая бы другая на ее месте за спинку кровати рукой бы уцепилась, а эта свободной ногой, носочком, позади себя притопнула, постояла - и опять идет. До двери доплыла, на коридор выкатилась, сестры, слышу, заквохтали, потом затихло, через время небольшое приводят ее назад две сестрички в масочках, резиновыми перчатками за плечи придерживают, а у нее лицо озадаченное, причем не тем, что они ей выговаривают, а чем-то своим. Привели, положили, укрыли - следите, говорят, инокини, на подвижницей вашей, чтобы она нам в коридоре своей инфекции не насеяла и чужой не нахватала. Ирина так в усмешечку в дверь уже закрытую говорит - она не подвижница, она строптивица. И ей уже - за нарушение режима, сестра, и оштрафовать могут. Ты монастырь-то в траты не вводи. Серафима и притихла, да грустно так, с тоской даже, по дыханию слышно, и стало совсем тихо, только слышу, Фотиния в своем углу тихонько шелестит шепотком, видимо, правило все-таки читает. Ирина к окну повернулась, и то ли молится молча, то ли дремлет. Улучила я момент, вижу, обе собой заняты, и Серафиме тихонько говорю - милая, а ведь ты роллетта, как же ты под постриг-то пошла? Даже не поленилась голову к ней повернуть ради ответа. А она улыбнулась, да так улыбнулась, что лучше бы слезам волю дала, и тихонько мелодию запела, без слов. А слова-то я и знаю, только подпевать не хочу. И не хочу, а слышу, как кто-то эту роллу поет, и голос глуховатый такой, как тростниковая свирель, невысокий, вкрадчивый...
Помнишь, как ты меня ласкал… Как бьется сердце вновь без тебя, и слез сдержать нет сил.
Надо начать всю жизнь сначала, счастье свое забыть, как тебя я любила
Спи, мое бедное сердце, счастье ведь было случайно, прошлое все позабыто, мы сиротливо одни.
Спи, мое бедное сердце, наша любовь это тайна, счастье назад не вернется, спи, усни
Мне и хочется рот открыть, позвать ее, сказать чтобы раздышалась, а нечем, слова вроде и легкие, а каждое давит, да так, что кажется, уже не в постель вминает, а в пол. И чего-то даже не пасека вспомнилась и вечёрки наши над рекой и на опушке, а мил-дружок дорогой, который дорого обошедшийся, и к горлу подступает желание душу выдохнуть из тела* и закончить на этом. А краем сознания я понимаю - не мое оно, сколько б его ни было во мне сейчас - не мое, и причем не мое-то не мое, а наглое и сильное, поддайся ему, так слизнет в одно движение. А оно подступает и подступает, обволакивает, ведет, баюкает...
Снова пришла пора ненастья… Как сердце бьется вновь без тебя, его унять нет сил
Надо начать всю жизнь сначала, счастье свое забыть, как тебя я любила
Спи, мое бедное сердце, счастье ведь было случайно, прошлое все позабыто, мы сиротливо одни.
Спи, мое бедное сердце, наша любовь это тайна, счастье назад не вернется, спи, спи, спи…
Гляжу - вот и двенадцатая, которую видно не было, Серафимина пятая, показалась, вот чей голос-то был, и к Серафиме руку протягивает и улыбается, молодая такая, юная даже, и городское платье-татьянка на ней, и сандалики с каблучком, а на платье по подолу цветущая водяника, а на шее - ожерелье японского жемчуга такое, что если не приглядываться - яблоневая ветка в цвету на шею брошена, с еле видными листиками, прозрачно-зелеными, и браслет к ожерелью парный, с бубенцом серебряным, на руке, и бубенец качается, качается да не звенит. Шалишь, думаю, милая, культуру никто не отменял, она на тебя еще не посмотрела, чтоб тебе к ней руку тянуть, мало ли кто кого приглашает, мало ли кто музыку заказывает, танцует тот, кто взгляд поймал, и не иначе, мало ли что ты Невея, была бы Жива, она бы к тебе может и повернулась, а так - и получше тебя танцоры есть, и мелодии поинтереснее найдутся.
Да, говорю, я эту роллу знаю, с нее обычно последние круги* начинают, ей уж лет прилично, а к тебе-то это как относится? Серафима вздохнула - да как, говорит, относится, обыкновенно относится. На кругу встретились, лучше него никто не вел, легче меня никто не велся, последний пустой круг* всегда наш был, куда бы не пришли... Я-то немужняя, да и не то чтобы хотелось, но с ним - чего б и нет. Но танцевать-то, конечно, было интереснее. А потом он как-то все позже и позже на круг приходить стал, гляжу, и ноги нечеткие, и спина поплыла, и ведет не точно... Мне бы перестать с ним танцевать, да все же привыкли, что лучший тут он, после него ко мне и не подойдет никто. А позориться-то на кругу, знаешь, тоже радости мало, вот я однажды ему между кругами и говорю - ты, дорогой, как-то все-таки хоть в музыку иди, может быть. А он мне - раз такая умная, то веди сама. Я его спрашиваю - а если поведу? А он мне и ответствует - а чтобы мной командовать, у меня уже жена есть. Я ему - а, говорю, ну ладно. Развернулась и с круга ушла. И в том же месяце постриглась. Пока в малую схиму, но другого пути не осталось мне. Только в келью, а там и в лодку. Как же, говорю, не осталось. Малая схима - не затвор, монахиням ролле обучать никто не запрещал, им другое нельзя. Гляжу - а за Живой-то, за Невеей, то есть, еще одна тень соткалась. Явился, не запылился, командир всем армиям, ветров младший брат, всех пропащих голов спаситель, государевым людям ночной кошмар, роллонам и роллеттам пример. Плечом сестру отодвинул, перед Серафиминой постелью на корточки присел - доверься, говорит, мне, и этот круг твой будет. И руку ей предлагает, как для танца. А она его увидела и руку ему подает. Я и ахнуть не успела, как у них сладилось, и ее подхватило-понесло, смотрю, улыбается, вытянулась вся, дышит ровно и сильно... так-то из рассудка уходить, конечно, дело опасное, ну да в этот раз как ни есть, а вроде удачно сошлось.
Я от Серафимы отвернулась, гляжу, а Ирину тоже подхватило и понесло, да нехорошо как. Плачет и прощения у кого-то просит, и сетует, что имен не знает, и молиться не может, почти в голос. И судя по ней, много их. А Фотиния как правило читала, так и читает, только голос стал трудный, хриплый и вдох нехороший, мокрый. Я было привстала посмотреть, гляжу - а вокруг уже не бокс, и даже не клиника, а дом наш в Мещере, ну то есть не наш, а матери и сестер, но чудится мне что наш, и что стою я на пороге, и с руках у меня узелок с военным, что в сидор не влезло, а мать на меня из горней смотрят, а сестры, взрослые уже, лет по двадцать пять, мимо меня глядят, и мать мне говорит - тебя убить или покалечить, за то, что ты всю семью опозорила? И начинает - и про госпиталь, и что я там лежала под кем ни попадя, и про пять лет с мужиками, и что как у меня совести хватило на себя георгиевские кресты прицепить, и что я теперь семье за этот позор по гроб жизни должна, если они вообще меня примут, и что место мне не на лавке со всеми у стола, а в сподней у помойного ведра, там и жрать, там и спать, и из дома ни ногой дальше сеней, и то только в нужник, потому что за мной шалавой глаз да глаз, пока я ей ублюдка не спроворила в дом, а я все это слушаю и с места сдвинуться не могу, а потом что-то меня толкает - вижу, опять помощничек нежданый явился, теперь меня спасать. Тут-то я и вспомнила, что я спасенная с тринадцати лет. Прошлы-то разы я все объяснять рвалась, что не та шалава, которая сама выбирает, с кем ей быть, а та шалава, которой все равно, с кем, и что за меня выбирать мне, когда и кому девство отдавать, надо не было, тем более если ты мать, и что это вот оно самое-то блядство и есть, а не то, что я на отречение пошла, чтобы старому козлу сорокалетнему, едва в доростки войдя, не сдаться, тем более что денег его я бы и не увидала, он мне сам сказал, что он уже заплатил, и кому, и сколько. И все достучаться пыталась, что сестры побираться пошли не потому, что за меня заплатили, а я убежала в церковь и там спряталась, а потому что денег заплаченных ему назад не отдали, а куда мать их дела, бог ее знает, во всяком случае в доме от того не прибыло. И каждый раз как объяснять рвалась, потом только хуже было, ни разу не удалось. А тут, гляди-ка, помощь подошла, откуда не ждали. Я на него посмотрела через плечо - спасибо, ава, говорю, я уже. Развернулась и пошла. Она за мной, а я бегом. Бегу по улице, и чего-то и Мещера не Мещера, и улица не улица, и мать не мать, а какая-то пакость в чешуе на двух ногах, со змеиной головой, тело малюсенькое, всей твари только пасть и ноги, страшно, что догонит и сожрет, и я бегу, со всей дурацкой мочи, а ноги путаются, заплетаются, в глазах от страха темнеет... рванулась я из последних сил - вокруг опять бокс, темным-темно, инокини по койкам, Ирина и Фотиния дышат хрипло, тяжко, страшно, а Серафима смеется.
——
*выдохнуть из тела душу - прием, который знают все лекарки и лекари, обеспечивающий легкую и безболезненную смерть в течение десяти-пятнадцати минут после его применения
*круг - несколько мелодий, связанные одной темой, которые танцуют, не меняя партнера, круг аналогичен танде в культуре милонги. Также кругом называется само место, где роллу танцуют.
*последний пустой круг - несколько последних групп мелодий - кругов - оставляется для лучших танцоров, для того, чтобы все могли их видеть, это помогает совершенствовать технику и находить новые идеи для танца остальным танцующим, финальный круг (после последних) снова танцуют все желающие, причем стараются пригласить именно тех, кого хотелось, но не удалось пригласить в течение вечера.

Анон · 2022-07-07 18:41:41

змеиный корень

▼Скрытый текст⬍

Петербуржские пески - околоток на вид-то чистенький, но то на вид, а на поверку-то не очень, да и откуда бы: склады мелкооптовые тут, китайский квартал в двух шагах, казармы, опять же, рядом, вот и выходит, что и есть, кроме как в трапезной при Лавре, негде, и из бань, кроме как там, есть только санпропускник в клинике Боткина, а в нем не располощешься, больше получаса времени не продадут, желающих много, вот так. При Лавре бы и жить неплохо, да только они отреченных не жалуют, у них свое правило, у нас свое, так что устраиваться, как казенные сроки вышли, пришлось во дворах за Тележной улицей, там хоть солдатни поменьше, и возчики туда не забредают, а складские не такие бойкие. Ну и заделье себе какое-то искать тоже, ведь на работы идти - это на штраф нарываться, больно надо оно, а без дела приключений себе на голову набрать можно при удачном расположении звезд, за четверть часа, да столько, что не унесешь. Да и с задельями-то плохо в казенное время*: какие-то для привитых опасные, для каких-то опасны сами привитые. Я подалась в модели* в кадетское училище. Оно и не скучно, и не особо тяжело, и санпаспорт выправлять не надо, выписки достаточно, и сколько-то рублей неделя работы стоит. Одно только условие у них: одежда согласно городскому обычаю, ни в монашеском нельзя, ни в сельском, на эти уроки они отдельно приглашают актрис из народного театра. Ну да в том проблемы не стало, благо денег при себе было, чтобы в модный дом зайти после больнички-то, а то не в провинциальном же по городу ходить. А в модный дом как зашла... мама-Русь, Саян-батька, что только люди не придумают, чтоб и от людей не отбиться и наособицу быть... Ну узкая юбка со встроченным клином - это ладно, оно и перед войной было, они в общем и удобные даже, надо просто знать, как носить. Ну отрезные по талии блузы - само по себе это бывало, тоже не фокус. Но чтоб полочки косыми фестонами назад спускались чуть не до колен - это ж надо такое изобрести. И ходят все, хвостами крутят. С траузами-то матросскими особенно интересно смотрится, то ли посмотреть и посмеяться, то ли глянуть и бегом убежать. А им ничего, как так и надо. И мне не то чтоб денег жалко, а только если одежда покупается, то она трудиться должна, а не в шкафу висеть, а в такой радости поди походи хоть и по заправке даже, я уж про село не говорю.
Я даже и озадачилась, а потом вспомнила, что кроме Невского модного дома есть еще Петербуржский, который на Петербуржской стороне, за Невой, делать нечего, поехала туда. То есть как - поехала. Пешком через весь Невский, а потом мост, а потом Васильевский остров по краешку, и еще один мост, так это ж там под ним и останешься, ножки не то что заплетутся - в бантик завяжутся, если такой конец ими мерить, да и придешь как раз к вечеру, не до примерок уже и не до обновок. А в вагоне* укачивает, а частный извозчик с лошадкой запросит столько, что лучше б укачало. Но есть ушлые ребятки на курьерских мотоциклах, у некоторых пассажирское место отдельной люлькой к боку крепится, у некоторых сзади не одно колесо, а два, и между ними лавочка и приступочка под ней, ноги ставить и поклажу, если небольшая. Возят они незадорого, но огородами и задами, потому что штрабмейстеры* их с главных магистралей гоняют чуть не поганой метлой, чтоб под колесами у извоза и частных авто не путались. Вот огородами и ехал он, а я, у него на лавочке пристроивши, сидела да помалкивала, потому что рот открывать на этом месте боязно - язык можно прикусить на ухабе, а ухабов по городу Питеру несчитано, стоит только с Невской перспективы отойти.
Довез, однако, почти и без приключений, только вместо Тучкова моста он свернул к пристаням и там через деревянный мостик безымянный подвесной покатился, а за нами каждая доска подскакивала, ну да езживала я и не так. В Петербургском модном доме дело пошло побойчее, и юбки нашлись - и обычные гладкие, и городские, с высоким поясом с потайными карманами в нем - и блузки фасонные нормальные, правда тоже в талии отрезные, и полочки назад скошены, но всяко не странная пародия на мужской концертный фрак. А сорочек тонких не было у них. Я и руками развела - что ж мне, говорю, на Невский возвращаться теперь за ними? Смотрю, старшая модистка куда-то в угол примерочной зыркнула, да так, что чуть шнуры на занавеске не затлели. Смотрю, там девка молоденька сидит, в форменном костюмчике этого модного дома, такой темно-красный с белым, как кирпич Петропавловской крепости, и такая бледная, мне даже не по себе с нее стало, оно конечно что мне сделается теперь, я свое отстрадала и отработала, да все равно не на месте душа, когда при тебе человеку плохо, а кроме тебя и заметить некому. Ну город, понятное дело. Я на старшую-то смотрю, глаза жалобные сделала - что, говорю, и шелковых нет? Она и рот открыла - а вы, говорит, шелковые сорочки хотите приобретать или только посмотреть? Милая, говорю, толку мне их мерить, если я у вас и так все кроме нижнего нательного уже приобрела, будьте уж любезны хотя бы полдюжины найти в мой размер, если они у вас и правда есть, а не только образцы для демонстрации. Она мне кланяется - да, говорит, конечно, подождите, пожалуйста, я сию минуту принесу. Я выждала, пока она к дверям примерочной подойдет, и вслед ей - и полукорсет, говорю, тоже, если есть ивановского льна, то лучше такой. А как она дверь за собой закрыла, я к девке подошла, за руку взяла - она вздернуться попыталась, а то ли нечем, то ли обидеть боится. Милая, говорю, что с тобой приключилось, и зачем ты в таком виде на работу вышла. Она мне - да ничего особенного, - говорит. Ну, говорю, особенная бывает только колбаса, да и та особая. Рассказывай быстро, времени немного у тебя. Она заерзала - да с неделю тому, кажется, попал плохой творог, с тех пор полощет так, что внутри только вода и держится. Ага, говорю, по тебе видно. А что к доктору не пошла? вам же тут платят вроде прилично? Она мне - так это на словах прилично, а на деле... за форму вычеты, за обеды казенные вычеты, за вагон-развозку тоже, а учебные курсы, а пудра-помада-туалетная вода.... а чуть что не так - штрафы, и чувствительные. Ясно, говорю. Значит с работы катись на любую заправку караванов дальних рейсов, найди кондукторскую и попроси кондукторов заварить тебе змеиный корень. И при них выпьешь. И завтра все будет хорошо. Она, вот сразу видно, умом бог не обидел - а если, говорит, они его иначе зовут, как еще назвать, чтоб точно узнали? Еще говорю, норичник его зовут, или горец змеиный. И раз такая умная, говорю, то если вдруг надумаешь с камней на землю податься, у любой бабы за Выборгом спроси про Есению из деревни Новая, язык приведет, а я встречу.
На том и старшая вернулась, с сорочками мне и полукорсетом. Девку подняла меня обмерять, портновский метр у них клиентский заламинированный гибкий, как положено, и салфеточки спиртовые, потому как мерить надо по стяжке, а мало ли что на мне водиться может, верить они не обязаны, а для изделий свой метр, отдельный, старшая одежду меряет, а помощница меня. Мерки сошлись, я задаток дала, в примерочной переоделась, к зеркалам вышла - все нормально вроде. Смотрю на старшую - дайте мне, говорю, девушку вашу в сопровождение, а то не довезу коробки. Она мне - да, конечно, это стоит три рубля. Хорошо, говорю, считайте. Рассчитались, я для вида на нее повесила два самых громоздких пакета, которые не весят ничего, извозчика дернула и ему так тихонько говорю - мне на Тележную, но сперва на ближайшую отсюда заправку для дальних, там подождать, и потом уже на адрес. Он и глаза выпучил - туда-то вам, говорит, зачем, приличная вроде дама. Я ему - уважаемый, а тут других, менее разговорчивых нет ли? А то объясняться у меня времени не особо много. Он поутих - вас понял, говорит, стоить будет, не считая ожидания, рубль пятьдесят. За эти полтора рублика с Питерки мы выкатились ажник в Лесное, там, за ботаническим садом Лесной Академии, заправка нашлась, я ему отсчитала шесть пятиалтынных*, говорю, если ждать будете - ожидание оплачу, если нет - то счастливого пути. Сама из пролетки вышла, пакеты забрала, красаву эту вынула наружу, прямой ногой мимо касс с ней прошла куда надо, стучусь - доброго вечера, судари, говорю, не помешала ли? Они в кондукторской в холле сидели - нет, говорят, чем обязаны. Так и так, говорю, змеиный корень, норичник, не заварите ли на одного человека? Один мне - да вы, говорит, лучше бы к доктору. Я ему - во-первых, не мне, а вот барышне, во-вторых, к доктору ей никак нельзя, на работе оштрафуют. Барышню за собой в кондукторскую тяну - а она и на ногах не стоит, шатает ее, как рябинку под ветром. Ну, усадили ее на диван, мне тоже место нашли, мужчина в возрасте пошел в кухонное, заварил мне чаю, а ей стал змеиный корень варить, его водой-то залить мало, настоять бы полчасика, но когда времени нет, то и подварить можно, в несколько приемов: на спиртовочку, довести мало не до кипения, снять, утишить с полминутки и снова на огонек, так раз пять-шесть, потом процедить, льдинку кинуть и можно пить. Я-то эту манеру знаю, а она-то нет, да и откуда бы, живя по номерам с пансионом от работы, знать, как травы заваривать, тем более коренья.Так что она было наладилась слезами капать на стол, что долго получится - а ее кружечка готова была быстро, я еще свой чай допить не успела. Ну ей поставили питье-то, она его так нюхает, с недоверием - ей кондуктор - пейте, говорит, не сомневайтесь, мы в поездках этим только и сохраняемся, люди ведь всякие бывают, кто-то и не знает, что на руках да на лице в вагон несет, а какой-то и знает, да во внимание не примет. Она и глазами захлопала - разве же, говорит, это заразно? Я думала, что зараза - это когда чихают и кашляют, а если с животом что - то это еда какая-то не та была. Кондуктора покивали - бывает конечно и еда, но еду, если что, можно просто не есть, если она сомнительно выглядит или пахнет, а от человека по службе не увернешься. И если у женщин еще вуальки есть, ими хоть как-то прикрыться можно, то кондуктор в кротовке в вагон войти может думать забыть: лицо должно быть видно. А барышня им в ответ только плечиком повела - ну так в модном доме, говорит, тоже в вуали не походишь: клиентки оскорбляются, они же чистая публика, раз на модный дом средств хватает. Вот-вот, говорю, именно. Они чистая публика - а у тебя, значит, несвежий творог. Милая, если бы в твороге было дело, ты бы неделю назад сначала бы все кишки выплюнула себе часа через два, а потом неделю бы под капельницей в больничке отдыхала. Это если б довезли. Так что не сомневайся и вспоминай, кого обмеряла за день до того, как скрутило тебя. Мне говорить не надо, надо запомнить, как она выглядела, и хоть увольняйся, но к таким больше не подходи. Барышня покивала только - да, говорит, было дело. Она образцов готового чуть не два десятка пересмотрела, обмерить все заставила вдоль и поперек - и в результате не купила ничего вообще. Ага, говорю, вот так оно политес-то соблюдать, меры не зная. Так что ты думай, нужна ли тебе такая работа вообще. А сейчас мы с тобой проверим, дождался ли извозчик, да поедем с богом, я на Тележную к себе, а тебе куда? Она говорит - а я тут неподалеку живу с мамой, пешком дойду. Кто-то из кондукторов голос подал - не надо вам сейчас пешком ходить, возьмите грузового курьера и в коляске спокойно доедете. Пятьдесят копеек не жалко вам? Она замялась, глаза опустила - нет, не жалко. Хотя по ней видать, что жалко и не лишние они у ней. Погодите, говорю, минутку, я сначала извозчика посмотрю. вышла, оглядела переулок-то... ну не дождался, конечно, зачем бы ему, свой без гривенника рубль заработал, можно и домой, а то в рюмочной на заправке посидеть, а потом там же в общем зале переночевать. Ну и бог бы с ним. Вернулась - смотрю, красотка эта уже улыбается, сидит ровно, чай в чашке размешивает, верно, с сахаром ей сделали. На кондуктора-то, который возрастной, смотрю - не рано ей, говорю, чай-то, сразу после норичника? Он улыбнулся только - вот сразу видно понимающего человека. Не беспокойтесь, говорит, с калганом он. Нашли нам курьера, я в коляску села вместе с пакетами своими, барышня вторым номером за спиной у водителя поехала, вразножку, конечно, в юбке-то не очень много радости катиться, ну да недалеко, и народу немного.

Уезжая уже, с кадетским корпусом под расчет, зашла я в еще один модный дом, за Лесным, не доезжая до летней усадьбы господ Бенуа, с названием "Жизель", у них персонал в вуалях ходит весь, даже счетные девушки, и вуали плотные, еле лицо разглядеть, причем не до подбородка, как сейчас на улице носят, когда если носят, а серьезного размера круглая вуаль длиной до середины плеча. И утяжеленная белым крученым шнуром, чтоб не летала. Выглядят они, конечно, жутенько, без лиц-то, под покрывалами этими, зато купленную одежду там же можно по меркам срочно подогнать, отутюжить, пропарить и ехать уже через два часа не как мешок с добром, а как человек. Гляжу - походка знакомая. Я-то ничего не сказала ей, она сама подошла, призналась и поблагодарила. Я ее спросила, что ее сподобило сюда перейти - она под вуалью опять плечом повела - самые, говорит, практические соображения: ехать ближе, платят больше и лучше относятся, вот и все. Купила я у них дорожный жакет и две пары траузов, уж очень мне этот крой понравился. И удобные, конечно, без этого-то в одежде какой смысл.
—
* казенное время - период оплачиваемой за государственный счет реабилитации после прививки, если прививка не относится к общегражданским или платным. Для разных вакцин различается.
* модель - тренировочный партнер для танцев и уроков этикета, бывает как мужского так и женского пола, они чаще требуются в школах и лицеях с проживанием учащихся, но бывают случаи, когда моделей приглашают для индивидуальных уроков с преподавателем, и это стоит дороже, в том числе потому, что ситуация складывается двусмысленная. По этой причине преподаватели танцев и этикета часто или рекомендуют моделей или сами ищут и предлагают обучающимся кандидатов. У недорогих репетиторов моделями часто бывают их жены или дочери.
*вагон - микроавтобус на 18-28 сидячих мест, автосредство для передвижения по городу и, крайне редко, до ближайших пригородов
* траузы - версия брюк покроя "трубы", исходно часть форменной одежды матросов речного флота.
* штрабмейстер - служащий дорожной службы, сравним с нашим ГИБДД по функциям
*пятиалтынный - пятнадцатикопеечная монета

Анон · 2022-07-07 18:42:13

Ангельский чин. Искус.

▼Скрытый текст⬍

Полежала я тихонечко, полежала - и делать нечего, и сон нейдет. Оно так бывает, когда долго лежишь, а после деревенской-то жизни день в дороге да двое суток почти на коечке - это очень даже долго. Ну и вот, полежала я так сколько-то, полежала, да и встала, решила к окошку подойти, посмотреть, где звезды, хоть так определиться, сколько ночи осталось. И того, дура, не вспомнила, что бред и сон - не одно и тоже, вот он бред-то больной что с головой делает. В общем, когда мимо Ирининой койки проходила, собой свет от луны перекрыла, тень уронила ей на лицо. Дальше мне оставалось только от окна отшагнуть да к стене прижаться, только и радости, что ума хватило ладошки между собой и стенкой за себя положить, чтобы не прямо к камням спиной и тем, что ниже, да замереть, не шевелясь, потому как она с койки не просто поднялась. А во-первых, в малое мгновеньице оказалась не просто в проходе стоя, а низко по полу стелясь в полуторааршинном шаге, с одной рукой, перед собой согнутой, и кулак не кулак, и когти не когти, в общем, под эту руку попадать даже в больнице, где хирургия этажом выше тебя, крайне нежелательно. А вторая-то рука у ней в локте согнута, и ладошка дощечкой почти у плеча стоит, к груди боком повернута. И в этом вот виде она стоит, как из дерева резаная, неподвижно и спокойно, и в том, как у ней воздух в груди ходит, слышу я боевой распев, незнакомый, но понятный, да и откуда бы он знакомый был: где Саян, а где та их Тамань. И понимаю я, что девка из разведбатальона, будь она хоть пять раз инокиня, простоять так может хоть до утреннего обхода, а ночь едва началась, луна еще в горку катится. И не то беда, что мне так за ней стоять придется, а то, что она потом где стояла, там и ляжет, а потом ее откатят на коридор под простынкой, и вина за то будет на мне. Поняла и дальше стою, потому как стравить ее на себя сейчас у меня никакого желания, а что еще делать, мне пока непонятно. Я стою - и она стоит, боевой распев у нее в груди катается тихонько, длина-то у него примерно одна у каждого, в малую долю он укладывается пять раз, а потом или хвала и слава* - и отдыхать, или боевой пляс. Вышло второе. Видимо, и инокиня залежалась, руки-ноги свою долю привычного труда потребовали... хотя какой он привычный, думаю, она же отмолила и прощена. Это же искус, третий возврат. У нее он вот так пошел, совсем без перерыва, и оно не редко так, а перед ней, это выходит, Серафиму унесло. И значит, мой черед, и ежели я сейчас до койки не доберусь, ловить меня будут по всему коридору. Это если им прежде инокиня Ирина не задаст жару, а она на это вполне настроена. И вот стою я так, к стене ладошки прижавши, а к ладошкам ту часть себя, которая уже не спина, и все эти мысли невеселые думаю - а по проходу темной тенью летает инокиня, то есть не то чтобы совсем летает, крылья у ней не выросли, но шуму от нее не больше, чем если простыню встряхнуть или рукавом махнуть, а в проход между койками попробуй высунься: все углы посчитаешь и костей не соберешь. И пока она боевой пляс не закончит, лучше мне не шевелиться, а у меня уже свое из углов ползет, пока не разобрать, что оно такое, а радости все равно мало стоя это все встречать, потому что пока за спиной ничего нет, хотя бы больничной койки, помнить, где я и кто я, сложнее не в пример. Причем плясать ей два распева, или около того, а я у каменной стенки и так стою уже... уже, получается, почти что четверть часа. Вот же дел наделала себе и товарке по трудам, дура любопытная, как и разгрести теперь, непонятно. Смотрю, а у дверей Черный стоит собственной персоной, мало ему Серафимы, с одного ведра решил два раза сливки снять. И что-то дала сердцу волю, хоть и понимала, что нехорошо со всех сторон, а тихонько так, почти без звука сказала - справа спереди, говорю. Ирина, пляс не руша, туда и шагнула. Хорошо шагнула, с проворотом и махом сначала одной пяткой сильно выше спинки койки, а потом также и другой, по такой же дуге, уже прямо в цель. Цель, глаза округливши, кувырнулся вниз за полмига до того, как прилетело ему ногой в переносицу, и исчез. На том она пляс и закончила, стоит, озирается, вижу, сейчас заплачет - я стою у стены, уже сползаю по ней - слышь, говорю, пока стоишь, помоги до койки дойти. Она в меня всматривается, вовсе без доверия - ты кто? ты почему? я ей - душно, говорю, душно. Она мне пальцем грозит - нельзя, говорит, окно открывать, нарушение порядка это. Я ей - ладно, говорю, не буду. Она меня взяла за плечи и в койку отвела - неприятно брала, руки жесткие, тяжелые, да не о том речь, главное, что я вообще обратно в койку добралась, а то уже зуб на зуб не попадал, и в глазах комки цветные плавали. Только легла и провалилась, вниз полетела спиной вперед, и пока летела, успела состариться, умереть, истлеть и рассыпаться.
Открыла глаза - я опять на койке в боксе, а в ногах у меня собственной персоной стоит, откуда только вылез, пожилой козел на ногах ревматических, даром что меня нынешней он младше лет на пяток, кабы не больше, матери моей благодетель, кромешный мой кошмар, гильдейский купец, рыботорговец Пров Алмазович Спешнов. Стоит и плачет, и меня корит: из-за тебя, мол, ославили меня на всю волость, доходы я потерял, жена на порог не пускала, и прожил я по нумерам да постоялым дворам, и умер не дома, и плакать обо мне не стали ни жена, ни сын, а все из-за тебя, а вот если бы ты мне сдалась, как сыр бы в масле валялась и были бы оба счастливы. А сам ко мне подвигается, а я этот трюк уже знаю: морок этот приходит-то стыдом, а ежели сразу не оттолкнешь, давит силой, и не посчитать, сколько в этом бреду сами себя своей рукой задушили, кто за горло схватившись, кто подушку на лицо положив - верно, прятаться пытались. Да только отреченных этим не возьмешь, я в воспитательном* свой урок крепко выучила. Шалишь, говорю, в покраже виноват не кошель, а вор, а вишня цветет не затем, чтобы ей ветки ломали. А что до праздной холи, про которую ты мне поешь, так ее бы было бы полгода, а потом я б с пузом, на нос лезущим, или на углу просила бы ради Христа, еще из подлетков не выйдя, или на заправке ломалась бы за копейки, и там бы и умерла, рожая, потому как выкормили бы и без меня, и к делу бы приставили лет в шесть, на меня ни копейки не потратив, и сохранять жизнь мне выгоды бы ни у кого не было никакой. А он все ближе лезет - а неужели же говорит ты и так не ломаешься за копейки, не живешь впроголодь, без любви да ласки, а я-то хорош, спроси кого хошь, пол Свири про то знает, а другая половина завидует, не пожалела б, было бы что вспомнить, глаза закрывая на родильном столе. Я с последних сил на койке села, шелковую шаль со спинки стянула, запахнулась в нее - ты ври, говорю, да не завирайся, вспомнить мне и так есть что, и любовью с лаской я не обделенная, да и голодной не сижу. Он мне совсем близко к лицу прилез и шипит - скажи еще, что не ты камнями печку топила и год траву жрала. А я ему в эту рожу поганую смеюсь - так это, говорю, любовь вроде твоей мне столько стоила, дорогая она у таких как ты, дорогая да гнилая, и другой не будет никогда. Поди отсюда, говорю, упырь ты мерзкий, умер ты как жил, и виноватых в этом никого кроме тебя нет, и мою жизнь сальными своими лапами не трогай, все равно не замажешь, потому как если я после всего и печку отчистила, и живая тут лежу - я права, а не ты. И тут он, видно, последнее прибереженое достал, чтоб мне кинуть - ну хорошо, говорит, уйду, только ответь, тебе с убогоньким любиться, как, нигде не жмет? Вот тут я Ирину-то и поняла, почуяв, как меня с койки поднимает. Глянула на него и говорю, вслух на всю палату: девки, я сейчас буду звонить в звонок и всем просить чаю из мелиссы с сахаром, потому как возврат буйный, можем не пережить, уши прижмите, чтобы не затрясло никого. Слышу, Ирина простонала, Фотиния из своего угла прошелестела "спаси тебя боже" - а Серафима не откликнулась, у нее свое что-то, со смехом и, кажется, с разговорами, ну да ее Черный ведет, ей и резону откликаться нету.
Лишь бы как, по спинке койки, сначала своей, потом Серафиминой, перелепилась к двери, нажала на звонок и так стою. С минуту стояла, пока сообразила палец отнять. Как и когда этот призрачный упырь подевался - уже не запомнила, больно надо поважать* их являться лишним-то вниманием. Сестричка прибежала бегом, из защиты в одних перчатках и в респираторе, глазами одними спрашивает, что, я ей объяснила, что так и так, у двоих из четверых возврат буйный, и лучше чай с мелиссой дать сейчас всем, пока в боксе стекла целы. Она покивала и, на самом деле, через четверть уже часа принесла нам четыре поильничка с чаем из мелиссы, и по вкусу, вроде, там и ромашка была, ну да она для такого случая совсем не лишняя. Так что до завтрака мы проспали совсем спокойно и даже на обход нас не тревожили, пульс, вроде, считали, руку на запястье я сквозь сон упомнила, а будить и осматривать не стали.

—-
*хвала и слава - благодарственная молитва Иоанну-воину и святому Георгию, укрепляющим дух и тело воина перед боем. В реальной версии традиции, разумеется, отсутствует.
*воспитательный дом - школа с обучением и проживанием особого типа, в ней учатся не платно, как в пансионе, а за счет общины, церковной или попечительской, и после завершения обучения бывший воспитанник обязательно получает рабочее место, определяемое той же общиной, и часть своей заработной платы перечисляет в общинную кассу до окончательной выплаты долга. Обычно это довольно длинная история, потому что кроме основной суммы, есть, разумеется, еще и проценты, но в некоторых случаях (получение действительного гражданства в их числе) проценты могут быть "прощены", в этом случае процесс существенно ускоряется.
*поважать - стимулировать, поощрять
-

Анон · 2022-07-07 18:42:44

Ангельский чин. Борение.

▼Скрытый текст⬍

К завтраку, однако, глаза мы продрали кое-как. Пришли сестрички, нам дали сначала по очереди отвар дубовой коры с мятой и хвойным экстрактом, рот прополоскать, потом воду для второго полоскания, смыть средство. На вкус оно терпкое, и даже горьковатое, но без него весь рот обкидает, а потом он облезать начнет, и рот-то бог бы с ним, но за ртом дальше пойдет, и по самое выходное отверстие так же все клочьями облезет, и будет ни сглотнуть ни плюнуть - а так и до капельниц недалеко. Так что рты мы полоскали тщательно, на совесть, а Серафиме рот сестра чистила, тампоном с этим самым средством. Потом нам дали горячие салфетки, чтобы руки и лицо обтереть, а после всего принесли жидкий брусничный кисель. После двух дней в жару и с бредом, вкуснее того киселя, казалось, ничего и на свете не пробовали... Но поместилось в нас в каждую, все-таки, не больше чем полкружечки, да и от того все устали и легли отдыхать. Ну как в каждую - не в каждую: Серафима так и спала, смеясь во сне и время от времени взмахивая рукой и поворачивая на подушке голову, и даже от горечи ни разу не поморщилась. Мне это хорошим не показалось, но у меня свои соображения, а пока врачи не беспокоились, мне рот открывать не следует, я тут не персонал, мое дело маленькое, лежать и выздоравливать. А не беспокоиться они могли еще полные сутки. Ну, мое дело лежать, вот я и лежу. И остальные также: Ирина дышит аккуратно, и даже губами не шевелит - ну еще бы, наплясалась ночью-то, как и на кисель сил хватило, непонятно, а Фотиния тихонько шелестит в своем углу, утреннее правило читает, наверное.
И в больничной этой полудреме слышу я голос из-за окна. Женский, негромкий, но упорный. Зоря, зовет, Зорюшка! Зоря, это я, мама твоя. Ну, зовет и зовет, я молча лежу, слушаю - может, кто и отзовется. А Ирина вот не смолчала. Что ж, говорит, она так надрывается, неужели в палату не пропустят. За ней и я рот раскрыла - тут, говорю, не во всякую палату ход-то есть, к нам вот например нельзя. Ирина мне в ответку - а в этих палатах не бывает тех, кого приходить проведывать могут. Ну почему, говорю, бывает всякое. И у полицейских есть родители, и у учителей. Только из привитых Зорей вроде никого и не звали. И Фотиния вдруг говорит - меня звали, до пострижения. Ирина на нее глаз скосила - а что, говорит, тебе настоятельница в послушание не вменила примирение с матерью? Фотиния говорит - так я с ней и не ссорилась, я все делала, как она велела, и почитала каждое ее материнское слово, и выполняла по своему разумению. Тут и я голову повернула, но не спрашивать, сначала посмотреть. Нас ведь перед помещением в бокс из своего раздели, а значит, головы у инокинь непокрытыми остались, а так лицо виднее.
Присмотрелась я - ну так и есть: русая в рыжину, без веснушек, и лицо... вот выжильцы - они всегда наособицу до пятого колена, потом приметность эту нездешнюю размывает, конечно, - а у нее в лице вся особинка видна как на ладошке, свежая она. И нехорошая. У шведов и норвегов лица немножко лошадиные, как и у англичан, и у детей от них рождённых так остается, только детей от англичан у нас в заводе нет, а от шведов и норвегов есть, и много, они когда шельфовую нефть привозят, потом насколько-то остаются, а потом от них дети остаются. Немцы все легко на солнце обгорают, и нос у них слабый, поэтому у всех ломаный, почти без исключений, и у детей от них так же, и от их детей тоже. А натуральных немцев считай и не осталось совсем, только и славы, что немцы, а так - люди себе и люди, в работе только совсем безголовые, ни вовремя остановиться, ни себя оберечь. Французы часто со слабыми глазами, поэтому многие щурятся, также и дети их, и дети их детей.Так-то французы есть, и язык французский есть, он петь хороший, и стихи на нем красиво звучат, и люди они вежливые и приветливые, не без придури, разумеется, а кто без придури-то. Свои отличия есть у поляков, у испанцев, у итальянцев... то есть, теперь они еле видны, в третьем-четвертом колене, а там, под тем небом, если люди остались, с русскими смешавшись, то наше русское в них уже тоже размылось, и если не знать, куда смотреть, то поди догадайся, что у этого бабка или дед из России привезены к тамошнему солнышку. А у Фотинии особинка свежая, ей лет тридцать еле-еле, той особинке, и видна она очень хорошо. В том числе от большой к этой особинке нелюбви. У этих деток, хотя какие они теперь детки, взрослые уже давно, кто выжил - так вот, в детстве-то у них мордахи круглые, дите и дите, а как в доростки войдет - челюсть нижняя делается квадратная, совсем как у тяжелой дорожной техники ковш. А только своего горячего до слез хлебнули они все с рождения, каждому досталось, вот и Фотинию не обошло. Подбородок у ней приметный, и скулы тоже, а больше того глаза. Раскосинки нашей российской нет вообще совсем нисколько, и польской круглинки нет, и кавказской соколиной повадки тоже незаметно, а и к сибирскому воздуху тот глаз непригоден, ветер с холодом не держит. Такие глаза для того, чтобы смотреть в теплую травянистую степь, далеко.
Посмотрела я на нее внимательно, так чтобы она на меня в ответ глянула, и спрашиваю - инокиня, а ты не из военных детей? Она мне - верно, говорит, из военных детей, мать в Олонце жила, когда на него налетели. Помолчала и продолжила: налетели по зиме, а к лету их уже выбили, а в октябре в том же году она меня и родила. Голова у нее от меня стала болеть, когда я заговорила, и она меня свела в церковь, как одержимую, но батюшка одержимости во мне не нашел, потому что я к иконам сама пошла и от красоты в храме плакала, но не громко, а просто слезы текли. Меня там бабушки научили молиться, так что говорить я училась по молитвослову, и в церковь ходила за новыми словами - а выходило что за новым правилом. От этого матери стало еще хуже. Вслух я только молилась, здоровалась с ней и прощалась на ночь, а кроме того только да или нет, а больше говорить нехорошо, бабушки сказали, что это дерзость, вот я и не дерзила. По дому тоже старалась, как умела, чтобы обузой не быть, а только ничего не получалось: я хлеб нарежу - ей криво, я пол помою - ей грязно, пытаюсь лучше, выходит только хуже, хочу помочь - говорит отойди. Без дела я не сидела, конечно, это грех, работала, как только научилась иголку в руках держать, мешки почтовые шила, сделанное сдавала на почту по договору, первый раз денег ей принесла - убери, говорит, не надо. Я и убрала к себе под матрас. А когда поняла, что сумма набралась какая-то совсем большая, отнесла в церковь, отдала в общину - пусть, говорю, лежит на всякий случай, может быть мама отсюда взять согласится. Прихожу домой - а она в крик: ты где была, ты где шлялась, - а мне и не рассказать, получится, что опять неправа. Она кричала, я молчала... Ну она меня и выгнала. А куда мне идти? Я в церковь и пришла. Вот деньги и пригодились, меня с ними вместе отправили в Старую Ладогу в монастырь, сначала послушницей, а потом и в постриг, а куда мне еще, если все слова, какие мне известны, из молитвослова и из псалтыри. Мне тогда было одиннадцать или двенадцать, не помню. А после пострига моего сразу одна из сестер, которые к чумной страже относятся, скончалась, я и вызвалась, а настоятельница благословила. Я только охнула: - архангельскую, говорю, это в одиннадцать-то лет, да даже и в двенадцать, это куда же настоятельница смотрела и чем же она думала? Фотиния ровненько так мне отвечает - ничего, господь помог, я выжила, поправилась и все остальные вакцины тоже приняла, уже в обычном порядке. Я только вздохнула. И чего, говорю, дальше-то было? Ну как что, - инокиня попыталась пожать плечами, но передумала, - в газетах напечатали новые списки чумной стражи, мать прочла, стала меня искать, требовать встречи. Приехала в конце концов в монастырь, я к ней вышла, встретились, она мне говорит, пойдем домой, - а как я пойду? У меня уже послушание и обязательства перед монастырем и всей волостью. Пойти - сестер подвести и настоятельницу, не пойти - непослушание матери. Я и стою, молчу. Она в слезы, а мне что делать? Псалтырь с ней вместе читать пробовала, она только хуже плачет. Зову через сестер настоятельницу, еще хорошо, что пришла вообще - матушка, говорю, простите меня, я опять чем-то мать расстроила очень сильно, не управите ли. Она ее с собой забрала, а меня с сестрами отправила в келью безвыходно на неделю на хлеб с водой. На другой день пришла за мной, сняла епитимью, но сказала теперь с родственниками встречаться только в ее присутствии. В ее присутствии мать не хочет, а без нее мне запрещено. А в келье безвыходно - тяжкая епитимья, без солнечного света трудно, а в окно его мало, не хватает. Вот, приехала за мной снова, зовет... а как я подойду? Я ей говорю - никак не подойдешь, потому что вставать тебе сейчас совершенно незачем. Вот и лежи. Она мне улыбнулась - вот и лежу. На том я заметила, что на койке я не лежу, а сижу, и спину уже успела остудить. Ну и легла сразу, как обнаружила свою оплошность.
Легла, глаза в потолок уставила и думаю - какая же гадость эта война, да и эпидемия не лучше, сколько народу от этого мучается до сих пор, неужели же нельзя было, чтобы этого не случилось вообще никак и никогда? И пока так думала, бокс у меня перед глазами подернулся белой пеленой, и пока одной половиной головы я еще соображала, где я и почему, а вторая уже видела совсем другое и не тем была занята, я рот открыла - девки, говорю, у меня возврат опять, крепитесь, простите, если что не так. Второй глаз закрыла, не то открыла, и увидела, что стою на высоком холме над рекой, вокруг жарко - слов нет как жарко, трава желтая вся и сухая, как осенью, солнце в зените - а передо мной Белая стоит. Ну, думаю, Енька, готовься в последнюю дорогу. Сейчас руку протянет - и пойдем. Смотрю, из жары этой, из полуденного марева, Черный вышел и к нам идет. Посмотрела я на него, как он подходит, решила еще подумать, да не успела. Белая ко мне повернулась - будет тебе, говорит, ответ на твой вопрос. Дорогой, тебе провожатым быть, а я уж, так и быть, путём побуду. Черный кивнул и за мной стал, за плечом у меня, за левым, разумеется. А Белая от нас пошла наверх на холм, и странное дело - отходить отходит, а меньше не делается. Даже, пожалуй, больше становится. И не пожалуй, а очень даже больше. Я к Черному слегка повернулась, не всей собой, а немного только голову, чтобы и Белую из виду не упустить, и вежливость соблюсти. Ава, спрашиваю, что это за река? Это Волга, - отвечает. Ладно, говорю, пойду смотреть. И на холм начала подниматься, ноги еле переставляя от этой сумасшедшей жары. Подумала, решила обернуться все-таки, еще один вопрос задать И оборачиваюсь, а в это время говорю - Ава, почему мы здесь? Смотрю, а он под холмом, по пояс в камень вросши, стоит ко мне спиной, и оружие при нем, тоже каменное, мне незнакомое: винтовка не винтовка, пулемет не пулемет... повернулась от него, смотрю наверх, на холм - а там Белая, из металла литая, над холмом возвышается, ростов на десять человеческих, с настоящим мечом в руках, какие богатырям в сказках рисуют, и ответить мне некому. Озираюсь - город вокруг, только прозрачный весь, как марлевая декорация в передвижном театре, люди ходят, тоже прозрачные, меня не видят - а я их вижу, и слышу. Ну как вокруг. Вокруг-то вокруг, но далеко, а там, где я стою, место нежилое. Смотрю под ноги себе, а земля тоже прозрачная. И железа в ней, осколками и кусочками, что-то очень много. Смотрю дальше от себя, и вижу, что под городом прямо мертвые люди заложены, причем давно, лет сорок или чуть меньше. Это что же, думаю, они в эпидемию мертвых прямо в городе похоронили? То-то они смурные такие и как бы вареные - рядом с мертвыми жить с рождения, так нехотя и мимовольно их правила примешь, никуда не денешься. Смотрю, Белая опять рядом со мной, живая - нет, говорит, ты не поняла, давай в другом месте посмотрим. И как начало меня морозить... то есть вокруг вроде и лето тоже, а только холодно-холодно, вот совсем холодно, воздух мокрый и туман. Батюшки святы, так это же мы в Питере одним мигом оказались. Смотрю вокруг - поодаль сугробы, а под ногами... камень не камень, бетон не бетон, какая-то смола застывшая с песком, вдали дома - огромные, сами как скалы, или как обрывистые берега на Свири, и окна в них как ласточкины гнезда. А рядом ограда цельнолитая из бетона, и в нее решетка вмурована. Поворачиваюсь налево, за мной Черный стоит, в одежде вроде дорожной, и шлем странного вида в руке держит. Ава, спрашиваю, а сейчас мы где? он мне усмехается кривенько, по своему обычаю - считай, что в Питере. Пойдем, говорит, нам туда. И меня вдоль ограды направляет, а там ворота не ворота, проезд не проезд - проход, в общем. Я в этот проход иду, между двух часовен, а там костер, но какой-то не костер. Огороженный и без дров, сам горит. Присмотрелась - а это горелка газовая, вроде как на пищевом производстве, только просто так горит, ничего на ней не делается. Иду дальше - а за горелкой лестница вниз, а там поле не поле, сад не сад, кладбище не кладбище, а посредине аллея вроде, но не аллея, потому что по сторонам не деревья, а холмы земляные квадратные, травой поросшие, где не под снегом. Я вдоль холмов-то иду - а по траве шепоты, шепоты, на разные голоса, а по снегу и под ногами по земле туман стелется. А вдалеке за аллеей этой лесенка, а после нее возвышение и стенка с надписями, а на возвышении Белая стоит. Пригляделась - она опять бронзовая, и в руках венок незакрытый большой, из бронзы тоже. Пошла надписи читать, вчиталась - меня аж заколотило всю. Ава, говорю, это же весь город здесь должен лежать, тут люди-то живут ли? И почему Ленинград, ты же сказал Питер, Петербург... А сама дальше читаю - и чем дальше читаю, тем сильней меня морозом по спине дерет. А камни перед глазами полосой плывут и буквы в глаза мне суют: в город ломились враги, в броню и железо одеты, но рядом с красноармейцами встали горожане, скорее смерть испугается нас, чем мы испугаемся смерти, голодная лютая темная зима сорок первого-сорок второго, свирепость обстрелов и ужас бомбежек в сорок третьем, вся земля городская пробита, горожане и красноармейцы, они защищали тебя, Ленинград, колыбель революции... Я к провожатому поворачиваюсь - а у самой уже каждая косточка чечетку бьет - ава, говорю, тут о чем написано? революция же ничего не изменила, они никогда ничего не меняют, только беспорядок от них и лишняя кровь, Гапон и его безрассудство православному собору стоили жуткой цены, причем тут революция, почему ее славят, а не хают? и Ленинград - это что ли Питер по Ленину называется? То есть - марксисты и есть власть? А почему по псевдониму, а не по настоящему имени? Он на меня смотрит, молча, прищурясь - иди, говорит, людей послушай. Я ему - каких людей, тут ведь нет никого? А как сказала - догадалась. Пошла к ближайшему холму, в землю глянула... мама-Русь, Саян-батька, не приведи бог так жить, как они жили, а и так умирать, как они умерли. Без стыда, без радости, без веры, с одной гордостью и упрямством наперевес, сатанинской силой и сатанинской гордыней жизнь преодолевая по делу и не по делу. Семьи без приязни, телесное без любви, принуждение всюду, где можно и где нельзя, беспросветность полная. Вместо танцев спорт у них, быстрее, выше, сильнее, кто первый тот и молодец, а остальные - грязь из-под ногтей. Вместо бесед и вечерок - учеба, сегодня не было у них, они его все в завтра вложили без остатка. И они - в кости истлевши - все еще этим гордятся... И жизнь свою отдавши за право дальше так убиваться и детей своих в это вмесить, ничуть в своей правоте не сомневаются... От холма встаю, сморю на живых, которые мимо идут, меня не видя - светы ясны, зори росны, девка идет молодая, подлеток почти, в коротенькой какой-то одежке, ножки все голеньки, не так шевельнется - и вандошки видно будет, а рядом с ней мужик в возрасте, с фотоаппаратом, тоже в коротком, куцем каком-то овчинном обдергае, и без шапки даже, это до солнцеворота-то. Безголовые внуки безумных дедов, кромешной жути видение. Прислушалась я к их разговору - и обрывок услышала, мужик этот седоватый девке рассказывал, как в двадцать седьмом году власть советов расстреляла всех служителей Александро-Невской лавры прямо в церковном дворе и что там сейчас расположен второй по значимости мемориал героев великой отечественной войны, которую в Европе называют второй мировой... На том я подумала закончить свое познавательное путешествие, и глаза решила открыть. И как решила, так и сделала. Надо мной стоял врач со строгим лицом и две сестрички в респираторах, перчатках и защитных полукостюмах. Врач был просто в халате и даже без кротовки. Ну, госпожа Легкоступова, - сказал он, с возвращением, пять минут вы не дышали.

Анон · 2022-07-07 18:43:18

Ангельский чин. Победа.

▼Скрытый текст⬍

И когда я его услышала, то поняла себе, что попала я, как кур в ощип, и раньше Пасхи своего крылечка не увижу, а то и до Красной Горки* прокукую в городе. Потому что пять минут не дышать - это значит, казенные дни* мне удлинят, проб СОЭ-РОЭ будет не три, а не меньше четырех, потому что вторичное воспаление будут ловить, пока не поймают, или пока не успокоятся. И с койки больничной отпустят тоже не с остальными, а попозже. Поняла и загрустила, а потом и задумалась. Вышли мне боком ночные прогулки до окна и сиденье на койке с голой спиной раньше времени. Заметила, что пока думала, сестрички с доктором вышли. И стала заново бокс оглядывать, потому что предстояло мне в нем провести больше времени, чем я думала, а глаза еще после всех возвратов в разные стороны и видят невесть что. Глаза скосила - а мне с соседней койки Серафима улыбается. Ой, девочки, говорит, какой мне сон чудесный снился. Ирина ей - ну что же, расскажи свой сон, то нас Ена развлекала, теперь твоя очередь.
Серафима ей кивает - расскажу, он хороший.
Снилось мне, что вижу я в небе созвездие, каких раньше не видала, в нем четыре звезды, как крест, но не ровный, а как если бы ребенок нарисовал. А приглядевшись, увидела я, что это не звезды, а женщина, и не просто женщина, а горожанка, но вообще не наша, и звезд наших даже ни разу не видела. И что живет она вечно, и будет жить еще вечно, но она не божество и не ками, а просто женщина, но созвездие. И живет в городе на берегу океана, где вроде бы началась ролла. А почему она там началась, и что он за город, я не знаю, просто город у моря, но не как Петербург, песочными часами, а такой длинный, как ящерица.
И снилось, что эта женщина родила по очереди четырех дочерей. И каждая из них прожила свою жизнь, и все четыре жизни были похожи на сказки, потому что они были дочери женщины, которая на самом деле звезды. Первая родилась - как звезда взошла в зимнем небе, над бараками рядом с ярмаркой, была она темноволосая и мечтательная, а когда звучала музыка, все тело у нее танцевало. Ее отравили чем-то в трактире, и когда она упала навзничь, охнув удивленно, казалось, что у нее на лице сцепились в смертельной схватке две бабочки. Вторая родилась - как звезда упала весенним вечером, в предместьях перед большой рекой, впадающей в море. Она была грустная и задумчивая, училась в университете, изучала философию и литературу, полюбила рыбака и с ним вместе утонула в той реке, и по ним долго плакали чайки. Третья родилась - как будто оставила на небе огненную черту за собой падающая звезда, который не было видно. Она была рыжая и смуглая, связалась с анархистами и шила им флаги, делала патроны, и одной ночью ее застрелили в уличном бою. Четвертая родилась осенью, как будто созданная из звездного света, дождя и пепла, была она беззаботной и нежной, любила всех - и никого, а больше всего она любила вино, и вино любило ее. Ее жизни пришел конец в день праздника урожая, и каждый год ее вспоминают колокола в кладбищенской церкви того города. Четыре жизни было, коротких и ярких, четыре красивых сказки, четыре черты по небу.

Рассказывает нам это - а сама улыбается. Хорошо ей еще раз это проживать. Я завозилась, подушку повыше приподняла, чтобы товарок по трудам видеть, смотрю - у Ирины глаза шире лица и на переносице даже веснушки проступили, до чего сильно кровь от щек отлила. Фотиния голову повернула и тоже молчит, свое что-то думает. Красиво, говорю, это правда, но красота какая-то печальная, тебе не кажется? Серафима улыбнулась - нет, что ты, отчего же печальная, это же хорошо, когда человек умирает, как и жил, это правильно. А вот если смерть как бы не от этой жизни - вот это печально, и страшно даже. Я и призадумалась. С одной стороны - она вроде бы и права, а с другой - вот те люди, под зеленой травой да под городскими прожаренными зноем улицами - они своей смертью умерли? какая была их? Та, что от пуль и снарядов или та, что от заразы? что на самом деле их последнее прибежище? вода морская, а то и речное дно, или земля, причем не кладбищенская, не свящёная, а какая попало, выгородка каменная - и то за честь им, получается, потому что тем, в городе вокруг холма, и того не досталось, а с другой стороны - по гордости и честь, потому что часовни те, по сторонам от огня, на часовни что-то не очень похожи. Да им и не надо там ни заступничества, ни водительства. И пока я думала свою мысль, плавая в поту от усталости, Ирина голос подала. Ты, сестра, как-то странно мыслишь, - сказала. По-твоему выходит, что все, кому в войну не повезло с оккупантами встретиться, как-то так линию свою провели, что она должна была закончиться там и таким образом. Серафима на нее посмотрела как-то с жалостью даже - прости меня, мне будет трудно тебе объяснить. По тебе видно, что ты не танцуешь, а мне через движение проще. А Ирина ей в ответ нехорошо так усмехнулась - а ты, говорит, попробуй, трудно не значит невозможно. Серафима задумалась, голову стриженую рукой потерла - сразу видно, нет привычки без косы ходить, по затылку елозит оно, колется - ну хорошо, говорит, я попытаюсь. Так вот, когда идешь прямо, рано или поздно место для шага кончится, потому что что-то там будет, верно? Ирина молча лицо сделала - мол, продолжай - и Серафима договорила: ну так вот, иногда сразу видно, что человек идет, например, к обрыву, или хочет пройти под козырьком крыши, на котором снег навис, то можно даже предупреждать, и в этот раз ничего не случится, но если предупрежденный не возьмет в привычку смотреть вперед или вверх, то следующий раз случится обязательно, и предупредившего рядом уже не окажется. А бывает так, что казалось бы, ничего не предвещало этой беды, и человек вроде разумный и осторожный, и жизнь живет достойную, а все-таки его часть в этой случайности тоже есть. Ирина медленно так, с остановками, спрашивает - это какая же, говорит, часть? А Серафима ей - а вот ты меня остановила, когда я в коридор пошла, и за твое наставление тебе спасибо, потому что я без ума, без опыта, не понимала, что делаю, и теперь запомню и в следующий раз такой глупости не повторю. А когда ночью сестры пришли нас чаем мятным поить - кто-то ведь вставал. А тут все, кроме меня, не впервые. И не то чтобы это вина, потому что в бреду чего не натворишь, вон, койки-то к полу привинчены, и одежда на нас без завязок, и наверное, это не просто так. Но бред этот у каждой свой. И видим мы в нем не свою смерть, ту, которая нас от нашей настоящей смерти разлучить пытается. Победим - получим свою смерть, будет жизнь полная, как у звезды, покатившейся по небу. Сдадимся - и не будет ни смысла, ни толку во всем, что делали. Я не утерпела, возразила: ты меня прости, говорю, но за все разы, что я прививалась, смерти я в бреду не видала ни разу. Ками видела, всяких и разных, горний мир сколько раз видела, чужих смертей перевидала без счета, и чужих мертвых тоже - а такую смерть, которая за мной бы шла, не видела. Серафима плечом шевельнула - узнать смерть в лицо могут только святые и подвижники, и то не все. Владыка Виссарион, кстати, в рождественской проповеди об этом говорил, и отдельно говорил, что мудрость не в том, чтобы знать, что тебя ждет на твоем пути, а в том, чтобы знать свой путь и не терять его. Ирина щекой дернула - сестра, говорит, очнись, какой свой путь? Ну вот я росла в Тамани, думала выйти замуж за рыбака, держать рюмочную, родить детей и уйти в лиман, а где я и где Тамань, какая рюмочная, какие дети? Хотела рожать, а пришлось жизни лишать, хотела любить, а пришлось бить смертным боем, как бы я в эти руки детей взяла, как ими пищу трогать? А Фотиния из своего угла голос и подала - любовь, говорит, тоже разная бывает. И опять молчит. Ирина ей - ну да, конечно, сильно оккупанты нас любили, когда налеты свои планировали, тебе ли не знать. Отчего же, говорю, не любили, любили. Свою правду нам несли, свой порядок, свои правила. Самое ценное, что у людей во всякой земле бывает. От нелюбви такое не делается, от нелюбви отворачиваются и не смотрят, а тут... четыре больших доли в воздухе, это двенадцать часов, да невесть куда приземляться, да без поддержки с земли, сама посуди. Те две базы во фьордах не в счет, то не поддержка, то так... скорее для сердца, чем для дела. Она замерла, и смотрит на меня, как кошка на заборе. Потом засмеялась тихонько - вот, а говорили, что медички в тактике ничего не смыслят. И я ей посмеялась - да это не тактика, это логика. Думала, что уже и разошелся разговор, уж очень неприятный был. А Ирина опять до Серафимы приступила - ну хорошо, говорит, а эпидемии? Они тоже не случайные и тоже есть часть русских людей в том, что с ними произошло? А я ей вместо Серафимы отвечаю: - это ты не туда свой вопрос адресуешь, я тебе лучше на него отвечу. Во-первых, не случайны, и если бы не русская непролазная бытовая грязь и не скученность в рабочих бараках в городах, такой бы беды не случилось, так что и жадность заводчиков, и неряшество сельское - все свою роль сыграло. Так что в этом месте страна шла прямым путем к обрыву, и этот обрыв бы нашла не таким путем, так иным. А во-вторых, люди, в этом выросши, хорошую жизнь бы не приняли никак, им проще было умереть за право ее иметь, чем этим правом воспользоваться. И то, что поветрие их всех в воду свалило, еще не самый плохой вариант.
Она мне из угла своего - сестричка, милая, да что же хуже-то может быть? Война с революцией и то не так страшно. И тут как поплыло у меня перед глазами... я ее, за койку двумя руками держась, чтобы не подняться, и спрашиваю: - война, говоришь, не страшно? а если две? революция не страшно? а если тоже две? Да между войнами в промежутке, чтобы жизнь сладкой не казалась? А у самой на потолке, как на экране кинозала, разворачивается такое, что не приведи бог никому видеть: сперва люди, с обмотанными белым полотном лицами, кашляя кровью, идут сквозь белый же дым, не то туман, на вражеские позиции, чтобы убить тех, кто их убил, зная, что они мертвые уже, потом бесконечные рвы с мертвыми, которые при жизни от скелетов не отличались по виду, и дымные печи, в которых людей сжигали не переставая, как на заводском конвейере, а еще горожане, которые приезжали в деревню, чтобы с оружием у своих же последнее отобрать, и потом еще подвал какой-то, куда, как в преисподнюю, идет покойный император Николай Александрович с супругой и детьми... и понимаю я, что это охвостья ответа на мой вопрос, и вот этим мне делиться никак не надо, никогда и ни с кем.
И спокойно так, по возможности внятно, говорю - девоньки, встаньте кто-то, нажмите кнопку, как-то мне не очень. Открыла глаза от того, что мне по руке шлепали, вену искали. Ткнули сульфокамфокаин, за ним дифенгидрамин в мышцу плеча, и сказали лежать и не шевелиться, пока плеврит не поймала. Заодно всех остальных посмотрел инфекционист - молодцы, говорит, все победительницы. Отдыхайте. Уже засыпая, я подумала, что в этом случае дома-то у себя я бы, пожалуй, только руками развела. И уже окончательно вставая на горнюю тропку, решила себе напомнить доделать все-таки лодку, как домой доберусь.

——
* Красная Горка - воскресенье, следующее после пасхального
* время оплачиваемых дней после прививки, считающихся рабочими

Анон · 2022-07-07 18:43:51

Солодка, фиалка, анис.

▼Скрытый текст⬍

Горня тропка в этот раз далась легко, причем не только что далась - сама под ноги стлалась. Вообще оно не то чтобы хороший знак, но у меня еще одно дело осталось, и откладывать его я не собиралась. Потому, раз тропа позволила, бежала резво, эти сроки не казенные, просрочишь, так штрафом не отделаешься. Пока не поняла, что бегу-то я бегу, а вот куда бегу - сама не знаю. И было остановилась, а вставши - тот же миг начала проваливаться. И как-то нехорошо проваливаться, чую, скорость набираю такую, что мимо мира дольнего точно промахнусь и на койке очнуться мне само по себе не отломится, это везение еще заработать надо. Ну и опять побежала, а ноги вязнут не пойми в чем, так что пока на тропу выскочила, дышала уже через раз, и только что огнем на выдохе не плевалась. Ну, думаю, делать нечего, раз порядком не получается, придется обрядом. И так мне себя, бестолковую, жалко стало от этого. И сил нет, и остановиться нельзя, и куда бежать, непонятно. Бегу, плачу и кричу - мама, мама, матушка... И смотрю, она сама ко мне навстречу не спеша так идет, в зимней шерстяной парочке*, в платке - как на открытках рисуют, и на афишах вокзальных. Мама-Русь, родная моя, другой нет - смеется мне глазами - что ты, говорит, деточка? Не, думаю, как в прошлый раз уже не попадусь, тот-то раз я сказала, что ее потеряла, а через пять дней после казенных сроков и война началась. Соскучилась, говорю, и по тебе, и по батюшке, так грустно было... Она меня по голове гладить, щеку мне от слез вытирает - ничего, говорит, и порадуешься скоро, а потом и батюшку повидаешь. И что-то меня как надоумило - мама, говорю, а обними меня, пожалуйста. Она меня обняла, подняла с тропы-то... и прямо на койку и положила. Смотрю, надо мной сестра стоит, а у нее в руках поильник. Я голову приполняла, она мне рыльце-то в рот сунула, я в рот набрала - а там странное что-то.
Проглотить проглотила, голову отворачиваю, спрашиваю ее, - там что? она плечами пожимает - сбор грудной. Я ей - да понимаю, что сбор, а кто составлял и почему так? Она мне - ничего не знаю, сделали по прописи... ну у меня желания немного было с ней субординацию выяснять, так, говорю, без обид только, дежурного врача мне позовите, будьте так добры. А у самой еще потолок в глазах плавает и мир двоится, вокруг людей облака клубятся и изнутри они светятся. А сестра с поильником ушла и пропала. За окном снег пошел, потом перестал, смеркаться стало, я уж думала, про меня забыли - а нет, пришли, и сестричка боксовая, и доктор. Недовольный такой, сразу ко мне - почему, говорит, предписания нарушаем. А я ему в ответ - доктор, кто ж у вас на отделении за фармацевта, и чем оно думало, когда в один грудной сбор для свежепривитой архангельской вакциной выздоравливающей положило и корень от полевой фиалки, и солодку вместе с ним? Их и так-то по одному в сбор кладут, за вычетом двух случаев, и эти случаи тут, на этом отделении, встретиться никак не могут. Мое-то дело казенное, как прикажут, так и умру, хоть бы и от поноса, а хоть и от сердечной недостаточности тоже ничего, но у меня же прививка даже не пятая, и поколение вакцины не первое, на саму прививку уже не спишешь, если что, а вам же тут всему отделению жизни не дадут аж до успения Богородицы. И все из-за меня одной, оно надо вам? Он плечом так повел - ничего не знаю, говорит, это фантазии ваши, составлено строго по прописи. Хорошо, говорю, а пропись откуда брали и для каких случаев она составлена? Он уже злиться, смотрю, начал - вам, может, еще и сборник в бокс принести? Я что-то тоже сердца не удержала - ну если вам настолько некогда, говорю, так не несите, мое дело казенное, прикажете выпить - выпью, только давайте уж под роспись в госпитальной карте, чтобы в случае чего понятно было, где чье решение и кому за что отвечать. А он глаза большие сделал и смотрит на меня. Помолчал, потом спрашивает так, уже тоном пониже - вы к какой службе доврачебной помощи относитесь? К олонецкой губернской, говорю, и в ней к лодейнопольской уездной. Он опять на меня глянул, как на тучу с дождем смотрят из комнаты - и намочить не намочит, а и день пропал. Хорошо, говорит, и что же вы хотите пить? Доктор, говорю, проще простого: теплый водный настой анисового семени, как всегда в таких случаях дают, ну и, если не жаль цветков комнатной фиалки туда добавить, было бы хорошо. Если жаль или нету - аниса хватит. Он сказал - хорошо, и из палаты быстро вышел. Через полчаса сестричка пришла с анисовым настоем, стала меня поить - ну, говорит, вы наделали дел. И фармацевту попало, и сестре-хозяйке. Как она поильник убрала, я ей только и сказала - я так и поняла, что прописи кто-то перепутал. Она от дверей поворачивается - да ничего бы, говорит, не стало с одного-то раза. Я ей так ласково - а этот сбор, говорю, его еще давали кому-нибудь сегодня? я же знаю, что по одной порции на отделении не готовят. Она мне - а вам-то что? И правда, говорю, ничего. Глаза закрыла и уснула. На ужин меня разбудили Ирина и Серафима, кружка с жидким толокном еле теплая была, я подумала и не стала, утром другое дадут, а холодное сейчас себе дороже выйдет, хоть оно и еда.
А утром до света, конечно же, проснулась. Причем так проснулась, что глаза закрыты, и чую, что лежу и одеялом укрыта, как положено, до подбородка, а только сама себя обнаружила в коридоре, и вижу, что кроме меня здесь еще кто-то есть. Смотрю, а на лавочке у процедурной сидит малая та, которую с очистных на прививку погнали, и вся она прозрачная, сквозь нее лепной узор на стенке просвечивает весь до завитка. Милая, говорю, ты чего тут? А она сидит-плачет - я, говорит, заблудилась, и домой хочу, а там - и на палату кивает - холодно, очень-очень холодно. Ну, говорю, раз так, то вставай, пойдем, отведу тебя домой. До окошка с ней пошла, вижу, луна не закатилась еще, и луч как раз в подоконник упирается. Удачно так встали, как раз нам поместиться было, совсем немного прошли, смотрю, Белая нам навстречу идет - ой, говорит, Енюшка, хорошая ты моя, спасибо. Девчушку обняла, шалью укрыла, как крылом, развернулась и пошла себе назад с ней вместе. И я тоже назад пошла, в палату. Потом слышу, в коридоре каталка загремела, шаги за ней тяжкие, явно мужские... ну, понятно, в морг повезли. Утром на обходе смотрю, сестра с красными глазами, дежурный доктор бледный и злой, старший врач только что искры не сыплет... раза-то достаточно бывает, порой и с избытком. Инокинь они посмотрели, старший врач сказал их готовить к переводу на отделение выздоравливающих, потом ко мне подошли. И старший врач мне говорит - вы такая опытная, не первый раз в деле, как же вы простыли-то? я ему - да понимаете, доктор, я обычно шелковую шаль под сорочку наматываю, а сейчас ее уже больше суток найти не могу, вероятно, в постели где-то запуталась. Он мне - ну, поднимитесь, посмотрим. Меня дежурный доктор за руки из постели достал, на тумбочку усадил, старший врач достал фонендоскоп, я сорочку начала с плечей сдвигать, а из-под сорочки какие-то бабочки на пол полетели. Смотрю - а это не бабочки, а клочки шелка. Шаль-то моя вся на мне распалась за двое суток дорог между горним и дольним миром, сгорела. Сестра стала постель перестилать, еще с простыней натрясла этих мотыльков, старший врач меня послушал, переступил через это все - что, говорит, поновее-то ничего не было с собой взять? ну да, говорю, переоценила я ее прочность, моя ошибка. Ну ладно, говорит, еще три дня тут побудете, потом на отделение выздоравливающих. Надеюсь, со сроками вы согласны? Я на постель-то свежезастеленную села - мое дело, говорю, казенное, доктор, как скажут, так и будет. Разве что под приказом расписаться попрошу.
—-
*парочка - традиционная женская одежда, комплект из юбки и блузы, как правило, сшитых из одного отреза ткани, зимнее - шерстяное, летнее - хлопковое или, реже, льняное, лен на этот тип одежды почти не используется. Блуза в парочке сильно приталенная, она носится поверх юбки, ворот на зимней блузе под горло, на летней допустим небольшой вырез. Воротников на таких блузах нет, но допустимы сменные воротнички или, для зимней версии, бельевая нижняя блузка. С парочкой можно носить как платок, так и городскую шляпку с вуалью.

Анон · 2022-07-07 18:44:24

Бузинный цвет.

▼Скрытый текст⬍

Три дня я в боксе одна отдыхала, не считая визитов доктора и медсестры, на четвертый меня послушали, отвели на рентгеновский снимок легких, остались довольны, и после обеда разрешили собраться и перейти в отделение для выздоравливающих. Прощались со мной с видимой не то чтобы радостью, но как-то так... похоже.
Когда я у постовой сестры коробку со своим забирала, она еле сдерживалась чтобы радость не выдать, да рожу-то кирпичом держать в таких случаях дело последнее, только виднее все светится. Я решила замять для лучшей ясности, да и пошла в санкомнату, там переоделась себе и пошла с четвертого этажа на второй. И не дошла. Доктор наш меня догнал - простите, пожалуйста, говорит, не могли вы коллеге помочь, у него тут случай такой... в прописи мы ничего не нашли, а делать что-то надо. И коллега рядом стоит, с лицом как перед церковным оглашением, и на халате вензель ПО - пульманология, значит. И дальше имя-отчество меленько и заглавная буква вместо фамилии. Доктор, говорю, а мне туда точно уже можно? Вы разрешаете? Он скривился как от зубной боли - давайте, говорит, пометку в карту сделаю, но уверен, что вам это ничем уже не грозит, а больной тем более. Взял карту на посту, при мне записал - участие в консилиуме по случаю номер такой-то, под ответственность врача - фамилию и подпись поставил, глянул на меня неласково - печать ставить не попросите? Господь с вами, говорю, зачем же, по правилам этого вполне довольно. И с тем мы пошли на том же четвертом этаже в другое крыло, в пульманологию. Пришли в палату, а там мизансцена шекспировская прямо: на койке лежит плоско, под одеялом казенным почти не видная, женщина, не то девушка, их, городских, не разберешь, а рядом на табурете для посетителей мается купец в возрасте уже скорее бесореберном. Пока дошли, я устать успела, потому церемониться не стала - глубокоуважаемый, говорю, не подождете ли в коридоре, я к вам попозже выйду, мне бы без вас внимательно на сударыню посмотреть. И едва он из палаты вышел, на его место и плюхнулась, поскольку ноги уже намекали, что лучше бы им не доверять. Села и говорю - рассказывайте, доктор. Он тоже на свободную коечку присел, руками развел, из правой больничной карты не вынимая - ну вот, говорит, загадка. Поступила три недели назад, упорный кашель, показатели крови хуже и хуже, слабость, апатия, а мы не то что причин воспаления не можем найти, мы кашель снять не можем. Ага, говорю. И качество инфекции не выявляется. Он опять руками разводит - нет, не выявилось. Вы, говорит, поймите меня правильно, я от вас чудес не хочу, я хочу сбор, который ей купирует кашель, остальное в нашей ответственности.
Хорошо, говорю, я вас поняла, дайте мне самой на нее посмотреть. Собралась, встала, наклонилась ей в лицо заглянуть... ками и святые угодники, да их там трое, не то пятеро под одной кожей. И никто этой коже не родной. Доктор, говорю, а оставьте меня с ней, я ее попробую разбудить и пару вопросов задать, очень личного характера.
Доктор в секунду встал и вышел.
Вздохнула я поглубже, лицо руками протерла, потом спящую пошевелила за плечо - эй, говорю, есть кто дома? Она глаза открывает - а за глазами-то не она, а вовсе он. Я страх сглотнула - не представляйтесь, говорю, день добрый, меня называть Есения, я помогать пришла. Не им, а вам. И ей, если ей еще надо. А мне оно в ответ с койки шепотом - сил... не хватает... дышать. Ясно, говорю, расскажите мне как-нибудь, как было дело и как так вышло. А оно мне тем же свистяшим шелестом - сначала долго, говорит, а с конца бессмысленно. Ага, говорю, тогда с середины или в любом порядке самую суть, или даже нет, погодите. Скажите мне сначала, чего вы хотите и как вам помочь. Оно мне в ответ - усыпи ее, или убей, все равно. Вот, говорю, уже яснее. У вас перед ней долги или обязательства? И тут оно мне по очереди, одним-то ртом, да пять ответов. Первый говорит - слово чести, за ним вторая сказала - любовь, за ними третья высказалась - сочувствие, четвертая определила - общие чаяния, а пятый сострадание назвал. А, говорю, хорошо. Как давно вы тут? И опять они мне пять ответов, мне и тошно и страшно, и пот холодный по спине течет, а что поделать, такая во всех столицах* бабья работа, глаза б мои не видали города этого, вечно тут что ни человек, то как не сюрприз, так подарочек. А если и не прямо такая, то похожая.
Ответили все пятеро, разброс получился не очень большой, по ответам получалась решенная смерть* в ранней юности и попытки как-то с этим жить по сей день, и судя по виду дамы, не то барышни, попытки вполне удачные, как раз благодаря этим пятерым.
Хорошо, говорю, а чего ее сорвало-то сюда? Спала бы и спала. Мне какая-то, не то вторая, не то третья из всех, говорит - вот он разбудил. Понятно, говорю, чего ж тут непонятного. Из любви, небось, великой и из лучших намерений? С этого четвертая даже улыбнулась. Ну как улыбнулась - видно, что внутри хохочет во весь рот, а снаружи еле хватило сил, чтоб губы дрогнули. Оох, беда дело. Ну этого я им говорить не стала, а сказала другое. Что я все поняла и пошла делать питье, а им пока предложила спать.
Вышла из палаты в коридор - доктор, говорю, мне сначала вас минут на пять. Отошли с ним в сестринскую, чтобы до ординаторской не шлепать, оно конечно мне там появиться не зазорно, не двадцать пятый год на дворе, а только сил на эту честь у меня уже не достанет, так что по простому обойдемся. Доктор, говорю, давайте сразу начистоту: койка у нее оплаченная или общественная*? Он говорит - сначала была оплаченная, позавчера перевели на общественную. Так, говорю, ясно, а кто оплачивал, извините за вопрос. Он в дело заглянул - сама больная оплатила. Вот тут мне пришлось подбородок рукой придержать, чтобы рот не сильно открывался. Ясно, говорю, и статистику вам, как я понимаю, портить крайне нежелательно. Он кривенько так ухмыльнулся - да она в любом случае будет попорчена, случай-то не стандартный. Ну почему, говорю, извернуться можно. Посетителя только выставьте отсюда, чтоб работать не мешал. Доктор мне руками разводит - ну вот он сидит, клянется, что оплатит, и вообще переживает. Ну, говорю, клясться нам апостолы не велели, а пока он деньги не достал, то не клятвы, а сотрясение воздуха. Но понять вас я могу, так что давайте-ка я сама с ним переговорю, чтобы вам реноме не портить, а то клиника у вас симпатичная, а ситуация такая дурацкая. А пока я с ним общаюсь, распорядитесь приготовить отвар цветков черной бузины, столовую ложку на стакан кипятка, упаривать треть малой дольки без трети... ой, простите, десять минут, потом снять, процедить, долить до полной кружки... в смысле, стакана, и даме дать пить теплым. Впрочем, я думаю, что сама приду ее поить, мне не сложно, а сестрам и так есть чем заняться. Доктор покивал, записал с моих слов пропись прямо в карту и пошел к провизору, а я вышла в коридор. Смотрю, а диванчик-то пустой. Осмотрелась, подумала чуточку и немножко, открываю дверь в палату - ну так и есть - там сидит, за руку ее держит опять. Глубокоуважаемый, говорю, вас можно на два слова?
Он нехотя от нее встал и ко мне вышел, дверь в палату не прикрывая. Пойдемте, говорю, к окошечку, и дверьку прикройте, сквозняки по палате устраивать ни к чему.
Как до окна дошли, он встал, руки перекрестил на себе - ручищи будь здоров, каждая как полторы моих - ну, говорит, что за два слова у вас, уважаемая? Я сначала-то думала, что на объяснения пойдет не меньше получаса, а тут что-то решила не рассусоливать. В общем, так, говорю. Денег ваших тут не надо, и вашего присутствия тоже. Вам, по хорошему, в эту жизнь вмешиваться вообще не следовало, но что сделано, того не вернешь. И потому или вы прямо сейчас выходите отсюда, и больше не появляетесь, или эта смерть, кем бы вам больная ни приходилась, будет на вашей совести. А в ваше отсутствие я этот вопрос решу за три часа, а потом доктора дней за десять нормально доделают свою работу, и без ваших денег, и без ваших эмоций. Вижу, сдерживается с трудом, и впечатал бы меня в стенку, да не его расклад, по всем статьям не его. Потом вздохнул глубоко, выдохнул в сторону так, что на больничной траве* листья задрожали - хорошо, говорит. У меня к вам один вопрос. Я ладошки к нему повернула, рук не поднимая - пожалуйста, говорю, любой вопрос, хоть и не один. Он мне прямо в лицо смотрит, по манере этой мерзкой купеческой, когда им человека придавить надо, они этот бычий взгляд всегда в дело пускают, да только не на ту напал, я как стояла, так и стою. И он стоит. И молчит. Помолчал и спросил - отчего она умирает? Первое-то, что из меня рвалось, я проглотила, второе выдохнула, не произнеся, а третье в карман положила. Сударь, говорю, вы об ее решенной смерти знали? Это же до вашей встречи было, причем давно, она не могла не сказать, о таком обычно говорят. Да, говорит, знал. Дело давнее, но у нее помнилось, потому я и принял в ней участие. И сделал все, чтобы она передумала. Хорошо, говорю, а что именно вы сделали? Он опять бычиться на меня стал - это, говорит, наше с ней личное дело. Да, говорю, конечно личное, одно только скажите - слово остаться жить вы брали с нее? А он улыбнулся так с превосходством, своей удачей похвастался - зачем же брал? Сама дала. Мне так противно стало, до тошноты даже, а объяснять тут, вижу, и надо бы, да некуда. Ну да и бог с ним совсем, он не объяснений просил, а на вопрос свой ответ. Ну вот, говорю, от этого и умирает - слово дала, а держать его ей нечем. Он на меня моргает - то есть? - говорит. Ну вот так, говорю, слово-то дала, а жить от этого хотеть не начала. Он головой крутит - но погодите, этого не может быть, никто не хочет умирать, жизнь - это самое ценное, что у человека есть. И даже если это желание временно ослабло, его всегда можно поддержать и пробудить, это самое хорошее, что один человек может сделать для другого. Сударь, говорю, так это работает, пока смерть не решена, а как решена - счет другой идет. И просто так, движением руки, а тем паче словами, это не меняется. Смотрю, опять голову наклоняет вперед - как хотите, говорит, я в это поверить не могу. Я ему покивала - да, не можете. И остаться с ней тоже не можете, потому что за лечение свое она платила сама. Купец он и есть купец, это из них можно выбить только с мозгами вместе - ну да, отвечает, именно поэтому и не могу. Но хочу чтобы она жила, потому что правильно - так, а не то, что... помолчал так, со значеньем, и продолжил - что вы видели, а я знаю. Я помолчала, раздражение примяла, слова собрала - я, говорю, верно поняла, что вы считаете ее нынешние внутренние обстоятельства более вредными, чем вами для нее выбранные? И он мне уверенно и веско так говорит - да, считаю. И надеюсь, что вы со мной согласитесь. Мама-Русь, Саян-батюшка, как мне и сил-то достало его с плеча по физиономии не угостить. Пелена черная перед глазами плыла в полный разворот, я за ней уличный фонарь еле видела. Только то и остановило, что знакомый взгляд из-за этой пелены почуяла, и интерес с этим взглядом, уверенный и с насмешечкой, мол, сколько ни петляла, а сейчас придешь. Нет, думаю, ава, я тебе не боец, ты мне не командир, по крайней мере в этот раз. Пока что штатскими методами справимся.
Знаете, говорю, меня конечно не к вам позвали, а только я вам советую, прямо даже рекомендую, пройтись на отделение зависимых, оно тут наверняка есть, и посмотреть, как выглядит то, что вы желали получить в ее лице. И если вы сможете - все-таки себе уяснить, что ничего лучше того, что вы увидите, если решитесь на эту экскурсию, из всех ваших стараний не вышло бы. И именно этому счастью ваша... знакомая - и противится в меру сил. А, да: если понимание не будет достаточным, найдите время зайти, вот только не удивляйтесь, в балет, и посетить спектакль "Жизель, или виллисы". А отсюда я вас прошу уйти, потому что вы для больной опасны, что бы вы себе ни думали на этот счет. Это ваше право меня не послушать, но если вам она и правда не безразлична - лучше бы вам прислушаться.
Смотрю, у него из глаз в мою сторону тот же черный огонь полыхнул, что, наверное, и у меня минутой раньше. Однако и он себя собрал, поблагодарил меня за разъяснения и вышел с отделения. Я подошла от окна к сестринскому посту, взяла у сестры поильник с настоем бузины и пошла в палату.
Разбудила страдалицу эту, пейте, говорю, осторожно, потом будем спать укладываться как следует. Выпоила ей половину отвара, отставила поильник - а руку из-под затылка убирать не стала. Глаза прикрыла, посмотрела - вижу, стоят все пятеро, возраст разный, по виду друг другу не то что не родня, а даже и не соседи. А перед ними шестая, совсем девочка, и вид у ней - краше в гроб кладут, и вовсе потерянный. Я ей - пойдем, милая, нечего тебе тут делать. Потом придешь, как и если захочешь, и коли будет зачем, а пока пойдем. Тело-то на руке слегка покачиваю за плечо и напеваю полушепотом
Утром был лужок в цветах, а теперь их нету
Где же все цветы теперь, где же все они
Смотрю - видит меня юница, ко мне пошла. Я ее дождала полвдоха и в сторону заката повернулась, на горню тропку вход нашла и стала на нее. Ну и она за мной. А я дальше напеваю себе, что тут, то и там, и иду, спокойно пока, и не спеша.
Девушки пришли на луг, все цветы забрали
Девушки пришли на луг, унесли цветы
По-над крышами больницы, над куполами Лавры, над мельницей, пешочком по закатным облакам пошли мы мимо фарфорового завода,
Где же эти девушки, что с цветами в косах,
Где же эти девушки, как же их найти
и над мостом через железную дорогу тропа под ногами побежала скорей, мимо инженерских кварталов, заводоуправления, над московским трактом, который теперь номерная трасса-бетонка,
Парни их увидели, замуж всех позвали
Парни их увидели, к себе увели
над второй веткой железной дороги, над морским кадетским корпусом, водолечебницей и ипподромом, к заливу и над ним в сторону Петергофа мы уже летели, как на гигантских шагах
Где же парни ходят все, отчего не видно
Где теперь все парни, где же все они
Над Петергофом горня тропа повернула и мы пошли на Кронштадт, со скоростью колонны на трассе
Парни на войну ушли, от своих любимых
Нет парней теперь в домах, солдаты все они
над Кронштатом тропа пошла вверх и дольний мир наконец-то скрылся за облаками
А солдаты нынче где, почему не видно
Их не видно никого, отчего, скажи
по облакам, а вернее - по-над облаками, мы летели не медленнее рейсовой Неясыти, а потом сравнялись скоростью с Лунем, только шуму от нас, конечно, никакого не было
Застрелили всех солдат, в землю положили
По могилам все лежат, спят в земле они
до звезд прыгать не пришлось, тропа оборотилась полевой дорожкой, побежала через ячменное поле, и на нее стало можно поставить ноги и пойти уже привычным человеку порядком, и я поняла, что идем мы верно, и Белая вот-вот встретит нас, но продолжала вполголоса напевать, чтобы не оборвать начатое и не наделать себе дел больше, чем уже нагребла
Где могилы тех солдат, как найти их в поле
Где могилы у солдат, где же, расскажи
за полем, как обычно, был луг, и конечно, с цветами - тут-то моя подопечная и засмеялась в первый раз, а за лугом, само собой, вересковая пустошка, а за ней уже лес, сначала сосновый и можжевеловый, потом ольховый и рябиновый, через заросли боярышника переходящий в сад, все знакомое и виденное не однажды
Все могилы заросли, заросли цветами
ты могилы не найдешь, там растут цветы
На входе в сад Белая встретила нас, опираясь на калитку: - О, Енюшка, никак ты мне гостью привела. Я подтолкнула заробевшую юницу к Белой - не гостью, матушка. Насельницу. Она мне кивнула - хорошо, сказала, ты иди там разберись, дальше мы сами. Задерживаться после таких распоряжений мне резона не было, но не оглянуться я не смогла: бабье любопытство кончается через полчаса после самой бабы, вот и... вот так. Обернувшись через плечо, я увидела, как на волосы юницы садится большая ярко-оранжевая, огненная прямо, бабочка, и как Белая, почуяв мой взгляд, грозит мне пальцем, смеясь. Потом меня кувырнуло в дольний мир и ощутимо приложило копчиком об табурет, на котором я сидела. Рядом спокойно спала живая женщина лет так... лет так... то ли мало не сорока, то ли сорока с небольшим. Я осторожно вынула из-под ее головы основательно затекшую руку и тихо вышла в коридор к сестринскому посту, неслышно прикрыв за собой дверь.
На посту меня встретил доктор: - ну, как? удачно? Я пожала затекшим плечом: - спит, спокойно и глубоко, дышит ровно, кашля нет. Он кивнул мне - прошу в ординаторскую. В ординаторской предложил мне крепкий, медицинский, чай, в котором ложку от крепости видно не больше, чем наполовину, и сладкие белые сухарики, сам сел напротив и стал расспрашивать про сбор. Ну а что сбор - его затем и дают, он не только от кашля, он для прекращения душевных страданий. Потому в больнице его давать можно, а родным, если им уже исполнилось одиннадцать лет - лучше не стоит, если только нет в планах похорон в доме в ближайшее время, ну да этого я доктору рассказывать не стала, а ответила ровно то, что он спросил. Что мужчинам его тоже можно, что пить его нужно от трех до пяти дней, что стакана в день довольно, и что от веса тела количество не зависит. Едва мы закончили обсуждать бузину, как в ординаторской зазвонил телефон, доктор снял трубку, и сказал восемь слов, то есть два, но одно семь раз: - слушаю! Да. Да! Да... Да, да. Да? Дааааа. После этого содержательного разговора он развернулся ко мне, и в глазах его плясали черти - Есения Саяновна, а что вы сказали посетителю? Я прищурилась на карман его халата, прочитала имя - Просвет Ратмирович, я ему предложила посмотреть на вероятные последствия его действий, не больше. Он наклонился ко мне через стол и доверительно понизив голос, сказал: он сейчас на отделении зависимых нашел барышню... ну вы понимаете... позавчера привезли, еле откачали, кокаинетка с опытом... так вот, он сейчас побежал ей лечение оплачивать. Минуты две я просидела, не в силах смеяться, оперев оба локтя на стол и спрятав лицо в ладони. Потом извинилась, вытерла набежавшие слезы от неслучившегося смеха и сказала - счастье, оно у каждого свое. Проводите меня на отделение, будьте так добры, а то ведь не дойду.

——-
*Столиц даже не две, их пять: Петербург - логистика и делопроизводство; Москва - торговля и промышленность; Хельсинки - транспорт и связь; Екатеринбург - добывающая промышленность; Одесса - искусство, туризм и предметы роскоши.
* решенная смерть - принятое, но не исполненное решение о сведении счетов с жизнью
* оплаченная койка гарантирует, что пациента лечат до тех пор, пока за лечение платят, общественная койка предполагает лечение по протоколу, занимающее не больше и не меньше определенного времени, медикаментов и часов работы врачей и сестер.
* больничная трава - хлорофитум, который держат на отделениях для очистки воздуха и хорошего настроения больных

Анон · 2022-07-07 18:44:56

Зверобой.

▼Скрытый текст⬍

Наутро проснувшись в палате, я обнаружила, что не помню ни как дошла до отделения, ни как оформлялась на койку, ни как обустраивалась, в общем, ничего не помню. Потому начала с того, что не открывая глаз осторожно провела по себе руками. Нащупала больничную сорочку и бродни, ну как бродни - были бы льняные, были б бродни, а оно так, бумажное, в кровати лежать да по комнате ходить. А с другой стороны руки было, вроде, одеяло. Открыв глаза, я увидела медсестру в постовой форме, смотрящую на мои действия с интересом. Увидев, что я на нее смотрю, она мне улыбнулась - ну что? вся целая? руки-ноги на месте? Я ей тоже улыбнулась - вроде да, говорю, спасибо. А она мне - ну тогда поворачивайся, подставляй мягкое место, я тебе укол принесла. Ну, делать нечего, я развернулась к ней задним фасадом, спрашиваю - болючий? - она говорит - да не очень. От этого "не очень" из глаз у меня побежали искры, однако нога не отнялась и спину печь не начало. Аскорбинка, что ли, спрашиваю, а сестричка мне в ответ - она самая, готовься, через день пять раз назначили. Ага, говорю, десять дней, значит. Привожу себя в порядок, поворачиваюсь, она шприц в лоточке держит - милая, говорит, а ты что ждала-то? Ты свою карту видела? Да видела, говорю. Она мне - вот и лежи, отдыхай. И ушла.
Я вокруг огляделась, смотрю, палата большая, на десять коек, и тут кроме нас, чумной стражи, еще полицейские офицеры Ева с Утельяной после своей вакцины, шутница-учительница из дома призрения, имени которой я не запомнила, а может и не знала, и еще три, которых я не видела. А Нежаты не было. И археологини, которой ДДТ прививали, тоже не было. Я не то чтобы забеспокоилась, но так... заметила себе и решила позже выяснить, что да как.
Потом попробовала встать, получилось удачно, я расхрабрилась и пошла сначала на пост, потом в умывальную. У сестры взяла себе осиновую палочку* зубы почистить, и отвара дубовой коры с мятой, умыться и рот сполоснуть. Ничего, и дошла, не расплескала, и умылась, не облилась. Ну почти. Обратно пришла уже человеком, умытая и прибранная. Расчесываться смысла не было, проще до мобильной парикмахерской дождаться и состричь все подчистую, потому что оно и так и так уже не волосы, да это и понятно, если пять дней проваляться в бреду и с жаром, не имея сил расчесаться, так и будет.
Пришла, едва успела лечь, как сестра дверь в палату приоткрыла - девочки, говорит, обход. В обход пришел строгий молодой доктор, дотошно осмотревший каждую, чумной страже влез и за уши, и в горло, и в подмышки, и чуть не в самое не балуйся фонариком посветил, и под конец заставил лечь на живот и осмотрел подколенки, не нашел к чему придраться, офицеров полиции осмотрел с лупой, особенно лицо, кисти рук и стопы, тоже ничего не выискал, у учительницы долго смотрел температурный лист и медкарту, незнакомым мне трем общупал шеи со всех сторон, тоже ничего не обнаружил, пожелал всем хорошего дня и ушел. А мы собрались потихоньку, накинули больничные курточки-митюшки* поверх сорочек и пошли в буфетную. На белый стол* дали пшеничный хлеб, кашу из манной крупы и творожное сладкое суфле, и к этому всему теплый травяной чай светлого цвета, на вкус вполне безобидный, я различила земляничный лист, ежевичный и малиновый, а больше в нем, вроде бы, ничего и не было. Завтрак, однако, отобрал все силы, и назад я плелась уже даже не совсем сама, а отчасти вися на Ирине, которая меня вела, как деревянного арлекина*, держа за предплечье. И вот она-то была совсем молодец: шла ровно, стояла твердо и в повороты и двери проходила без затруднений. И меня на койку положила головой точно по центру подушки. А потом к себе на койку пошла. Я подумала и спросила - Ирина, а тебе не жалко искусство свое гноить в келье? Она на меня посмотрела так, что, показалось, холодный ветер у меня над лицом прошел, он и в лицо бы дунул, да мне головы было не поднять. Ну, думаю, сейчас ответит, и придется извиняться. А она мне говорит - мы тут от скуки по очереди истории рассказываем, чтобы не молча лежать, если ты в силах разговаривать, давай этот раз будет твой. Ну, делать нечего, сама вызвалась, сама рот открыла - самой и отвечать. А что ж, говорю, и расскажу. Только если силы посередине сказки кончатся, чур, ждите. И стала рассказывать.

У нас на северах осени долгие, приходят рано, уходят не спеша, зимнее время долгое, весны миг да полмига, Шелоник вместе с сестрами в какие-то годы трех недель по полям не пляшет, да и сестры Знича у нас не задерживаются. Дана ручейком пробежит, Габоне дорожку укажет, та цветов набросает, пройдет и нет ее, Додоля за сестрами пройдет впляс - глядишь, а из-за окна уже Марцана рукой машет, овсы жать зовет. Но год на год и у нас не приходится. И сельчанам-то день себе и день, лето ушло, осень настала, одни заботы закончились, другие начались, жизнь они живут, а не думают ее. А вот у баб и знахарей обязательства другие. Из сестер ветра каждую надо встретить, приветить, а потом и проводить. А заботы это не обыденные, каждой из сестер ветра ставят свое угощение, и принимают ее по отдельному правилу. И вот жила то ли на большой Свири, то ли на старом Волхове одна баба. Жила себе и жила, огород копала, в лес ходила, людей пользовала в меру сил и разумения, ну и с сестрами ветра по бабьим обязательствам зналась, конечно. Долго ли жила, не знаю, но правила знала хорошо и обижать себя не позволяла ни уряднику, ни попу, ни марксистам, ни сельскому старосте, да и фельдшерам с заправки при необходимости могла показать и кузькину мать, и рачью зимовку, на то она и баба. Порядки знала как дольние, так и горние, и с ками их ни разу не нарушала. Кроме одного единственного. Был на Свири, да и на Волхове, такой один год, когда за летним ветром и его сестрами пришел Подага, принес осень, и с ним из сестер его пришли только две. Марцана прошла, жнивье все закончили, а за ним в один миг созрело огородное, и вместо того, чтобы отдохнуть, сельчане стали ломать спины в огородах, убирая созревшее и поспевшее, чтобы не испортилось, и едва успели последнее убрать, как пришла сразу Магура, и не с заморозками, а прямо со льдом и холодным ветром. Ну что делать, приняли как положено, обрядом встретили, красного питья налили, соленого мяса подали, рыжих овощей поднесли, поклонились... а и ей неловко не в свою очередь тропу держать. А что делать, кроме нее некому, Звана-то не пришла. Ручьи-пруды все затянуло, листья жестяные стали, на ветру гремят, жалуются, птицы одним днем снялись и все улетели, зайцы скачут обалдевшие, бурые по белому, лисы клочковатые, облезлые, тоже без ума от такой погоды, люди печалятся, цветники-палисады кой-как соломой закидали, листьев-то нет, не попадали еще, в общем, зазимье без осени встало, холодное и некрасивое, ну да какое уж получилось. Лес застыл, ни в осень ни в зиму, огороды обмерзлыми кочками встопорщились, тропы сгрудились, а где и льдом заблестели. Люди в домах попрятались и грустят: без праздника остались, и без ярмарок, ни себя показать, ни людей поглядеть, ни урожаем похвалиться, ни прикупить ничего, разве что на заправку сходить, фильм посмотреть, а так - сиди себе, вяжи ли, нитку ли сучи, деревяшку ли режь, а толком ни дела нет, ни безделья не получается: для дела время не то, для безделья погода не годная. И от того все сидят злые и обиженные на весь белый свет. А затем и недомогать начали: кто зачихал, кто закашлял, к кому сон нейдет, у кого все из рук валится... Баба подумала-подумала, достала траву. Одну понюхала - отложила, другую в руке растерла - тоже бросила, третью достала, себе заварила, попробовала. Ей слегчало, ну она и другим дала. Потому что у баб такое правило, что если в чем не уверена, то пробовать надо сперва на себе, чтобы если что, самой же ответчицей и быть, а люди не виноваты. И выбрался ей в ту пору как раз зверобой. Люди приняли, кто-то сразу, раз трава знакомая, кто-то нет, и тоже поэтому, но средство было простое в приготовлении, и помогало хорошо, так что через небольшое время все устроилось, все оправились, а потом расселись по домам и стали, раз выдалось свободное место в году, готовиться встретить зимних ками как следует, если осенние ками людьми побрезговали. Стали делать игрушки для детей и уборы для домов к рождеству - плести, резать, точить, раскрашивать, шить, расписывать, ну и все остальное. Ну раз охота не задалась, для рыбалки не время, а огород уже пустой, чем и заняться еще. Вот и занимались. И баба та тоже. И вот как-то вечером сидит она у себя в куте, то ли расписывает птаху, то ли плетет шаркунок, вдруг ставень стучит, крыльцо скрипит, дверь в сенях гремит, потом и сподня раскрывается... Звана входит. И бабе говорит - я пришла, где мое угощение, когда мой обряд? А баба ей и отвечает - я тебя не знаю и гостей сей вечер не жду, горячего налью конечно, и в ночь не выставлю, но только потому, что в это время года так и с разбойниками не поступают. А Звана на нее ногой топает - мол, сейчас левой щекой повернусь, и дрожи до весны, раз такая неучтивая. Баба опять противится - ничего не знаю, не твое время, уже не только яблоки убрали, уже и тыквы в подпол закатаны, рыбы нет, птицу не рубили сей год, да и мясо уже что подъели, а что засолили, белое питье даже не начиналось, а и красное уже сварили и даже выпили. И даже если ты вправду Звана, то Магура, сестра твоя старшая, с нами уже побыла и как могла путь выправила. Нечего мне тебе дать, кроме кружки кипятку и одеяла. Звана в ответ - я ничего не знаю, людям положено ками обрядом встречать, когда могла, тогда и пришла.
И в этом месте мне пришлось остановиться передохнуть. Кое-как присела на постели, подушку повыше подтянула, спиной оперлась, смотрю, население тоже не лежит, а в основном сидит, и некоторые даже спину не укрывши. Я им и говорю - девоньки, вы укройтесь, кто раскрылся, а то аскорбинку и вам назначат, а она болючая. А мне из угла - а дальше-то что было?
А дальше, говорю, баба на своем настояла, а Звана ей сказала, что раз так, то такого гостеприимства ей не надо, и утром она придет еще раз, и чтобы встретили уже как положено. И пришла. А баба спешить не стала. Ни на чердак за яблоками не пошла, ни в подпол за капусткой не слазила, ни в скотный кут за курочкой не вышла. Сварила себе каши из рушеной пшеницы, как по таким холодам положено, закипятила ягодный взвар из чего нашлось, сидела за завтраком, бабьим обычаем, да читала за едой, благо было что. А Звана обещала прийти - и пришла. Я тебе дала сроку до утра, говорит, где мой обряд, где мне угощение? А баба ей, от книжки не отрываясь, и говорит - твое угощение тебя ждало до первых заморозков, а сейчас все твое время вышло, что хочешь то и делай. Есть каша, могу предложить, я еще не всю приела, есть фруктовый взвар, тоже не весь выпит, печка вот теплая. Вот и весь тебе привет, вот и весь тебе почет. Звана ей грозить стала, что позовет брата. А баба, на нее не глядя, страницу переворачивает - зови, говорит, дело твое. Звана и позвала. Подага-братик, явись, меня тут обижают. Ну и снова ставни стучат, крыльцо скрипит, дверь нараспашку - Подага пришел. Кто тебя, сестренка любимая, обидел, что тебе сделали или не сделали? Звана в бабу тычет - вот, говорит, не привечает меня, ни обряда, ни угощения, как будто я мотолавку привезла, а не осень несу. И если бы она одна, а то все село. Подага на бабу насупился - объясняй, говорит, милая, что это ты себе позволяешь и чему ты людей учишь. А баба ему в ответ бровью повела - ничего не знаю, Марцана пришла в срок, жнивье мы сжали, грибы-ягоды собрали, встретили и проводили как положено. А Магура за ней сразу пришла, меньше десяти дней нам было, чтобы огородное собрать и огонь занести*. А между ними никого и не было, а что сейчас от меня хочет твоя средняя сестра, того я не знаю. А людей я не учу, а от хворей пользую. Подага выслушал, к сестре развернулся - ну и где же ты была, говорит, пока младшая сестра твоя, а потом и старшая, за тебя тропу правили? Звана смутилась, расплакалась - не скажу, говорит, неловко мне. Подага все понял, помолчал да и рассудил. За сестру свою непутевую у бабы попросил прощения, поклонился, сказал, что за причиненное беспокойство отдарится обязательно, Зване сказал - пойдем, беспутная - и с ней ушел. А на следующую весну у бабы во дворе, на самом дурацком неудобье, пробились ростки золотого корня. Отдарился Подага за сестрину выходку. А не пили бы всем селом зверобойный чай той осенью, так невесть что и было бы. Ками - они такие, потакать им, когда они порядок нарушают, никак нельзя, а то покою не будет от них.

Закончила я сказку, подушку пониже сдернула и легла отдыхать. В палате население судило и рядило про историю, выясняя, с кем и как могла загулять сестра ветра, и к добру это или к худу для смертного парня, и беременеют ли ками от смертных, и если да, то куда потом деваются их дети, кровать подо мной слегка крутилась туда-сюда, как если бы она была люлька на веревках, и от того было так спокойно и легко, что я уснула. Снился мне знакомый глинистый склон, холодный весенний ветер над ним и качающиеся под этим ветром толстенькие ростки золотого корня, еще даже без бутонов. Засыпая, я подумала, что как доберусь до дома, надо будет скататься проведать хозяйку этого двора. И посмотреть, все ли еще мокрая доска у нее в сподней - та самая, на которой Подага стоял, пока со Званой объяснялся.

——
* осиновая палочка - тонкая круглая палочка из осиновой древесины, которую, слегка разжевав и размочалив, используют для чистки зубов. Вариант одноразовой зубной щетки, сжигаемой с прочим органическим мусором
* белый стол - обозначение диеты. Аналог нашей системы с номерами столов, но маркируется цветами
*курточки-митюшки - вариация на тему куртки митиюки, национальной японской одежды. Или даже оригинальный вариант такой куртки
*деревянный арлекин - ростовая игрушка для обучения танцам, борьбе и другим видам парного движения. Арлекин - потому что его поверхность разрисована ромбами двух произвольно выбранных цветов, чтобы не казался неприлично голым
*занести огонь - погасить временные очаги в овинах и летних шалашах и перевести все хозяйственные работы в дом и двор

Анон · 2022-07-07 18:45:27

Крапива.

▼Скрытый текст⬍

Дни-то в клинике все одинаковые, это снаружи времечко бегом бежит, в городе так особенно, а в госпитальной палате его нету, не ходит оно туда, ему там незачем быть, не его там территория. Это место для тех, кто за ним не угнался, не поспел - и не уцелел. А тут уж - или соберут доктора, а сестры выходят, или... или как получится. Тут вместо времени режим, по нему и считаем, что оно снаружи есть. Обход да завтрак, обед да ужин, между ними дневной сон, вот и день кончился. Ночь прошла, свою жатву собрала, утром доктора пришли, живых пересчитали, все на новый круг пошло. Так круга три, не то четыре мы и прокатили - за сказками, за байками, за историями. А на пятый обход задержался. Час мы ждали, не менее, потом постовая сестра пришла, говорит - идите завтракать пока, доктор потом зайдет, они заняты. Смотрю я, Утельяна-то с Евой переглянулись нехорошо. Ну посмотрела и отвернулась, а точку себе в памяти поставила. И долго та точка не простояла. Из буфетной как в палату шли, меня постовая сестра окликнула: зайдите в ординаторскую, говорит. Ну, думаю, понятно. Опять обедать чаем, а вместо дневного сна будет мне полноценный рабочий день. Где же у них только их собственная баба, вот что непонятно мне было. А то ни посмотреть людей, ни послушать, наобум Лазаря по прописи пальцем тычут, где повезет, а где и не вывезет... А постовая мне - не спрашивайте, я все понимаю, но бабушка Радина в крещенье умерла, ей девяносто седьмой год шел, думали в масленицу поздравлять, а вышло что провожали. А городской целительский совет нам пока никого не рекомендовал, вот так и вертимся. На вас вот повезло, вы уж извините, что так, вам в карту все запишут и потом к расчету приложат.
А чего тут извините, все мы люди казенные, надобность - она надобность и есть. Это я ей и сказала. И пошла в ординаторскую. А из нее с уже известным мне Просветом Ратмировичем в приемный покой направилась. А в приемном, в дальнем боксе, за простыночкой, увидела Томяну Петропавловскую, без сознания и хорошо так обескровленную. Физраствор с глюкозой уже ей капали, но по ней было видно, что досталось ей крепко, так что обратно в дольний мир к своим неприятностям она не слишком торопилась. Положили ее, согласно правилу, под два одеяла, а кроме того плечи накрыли полотенцем. И что-то мне в ее левом плече не понравилось, так что я взяла полотенце за край и приподняла. Посмотрела и едва крепкое слово не выронила: у нее плечо было порвано, да так, что на обе стороны текло. Присмотрелась я - а рвали-то зубами, да не собачьими, и не конскими даже, а человечьими. Пока я на эту красоту любовалась, как раз Просвет Ратмирович подошел, с хирургиней в зеленом - из грязного отделения, значит, полостные хирурги в голубом работают. Та на Томяну посмотрела - грузите, говорит, операционная готова. И сударыню с собой возьмите, на галерее посидеть. Я от удивления даже про Томяну забыла - как вы догадались, говорю, я в больничном же. Она мне через плечо так усмехнулась, бровь изогнувши: - милая, кто же кроме доврачебной помощи может так рядом с пострадавшим встать, чтобы врачу обзор не закрыть, это ведь профессиональный навык. Кстати, старшей вашей передайте, что она молодец. И с тем ушла, времени не тратя. А и верно, что ей с нами стоять, ей еще облачаться и мыться. А нам с господином палатным врачом на галерею топать, наблюдать за ходом операции, чтобы знать, как потом Томяну выхаживать. Вот мы и пошли. Час сидели, не дыша, глядели, как доктор Северина Назаровна Томянино плечо собирает из клочков. И почти весь час молча. Только когда лампы погасили и Томяну будить стали, я его спросила - это что же тут такое делается, что люди друг друга зубами рвут? А она тем более вообще полицейский чин. А он плечом пожал - не знаю, говорит, она с начала года третья, а клиника в городе не одна. Медицинская дума будет после Троицы, может тогда понятнее станет, а пока - не знаю и не скажу. И пошли мы на летучку, решать, как Томяну выхаживать.
Из еды ей доктор сразу назначил на первый день крепкий пряный говяжий бульон и пятьдесят граммов осетровой икры на белом хлебе, а на последующие суп из белых грибов, печень с гречневой кашей, луковое перо тушеное с яйцом, или морковь так же, свекольный салат по-грузински, с чесноком и грецким орехом, пряный чечевичный суп с говядиной, и все подобное. И конечно, перед сном рубленые изюм с курагой и черносливом, грецкими орехами, павловскими лимонами, с медом и соком алоэ. Понятно, что дней на пятнадцать она тут застряла. А с меня спросили ей травяные сборы. Я говорю - мне для того надо знать, кто ее кусал и за что. И на том и ссеклась, потому что вспомнила наш с ней первый разговор в карантинной палате. Смотрю, а доктора-то на меня воззрились и ждут, что я продолжу. Ну, я и продолжила. Если, говорю, исходить из того, что я от нее слышала, когда в карантинной палате мы переговорили, то покусала ее какая-то безбилетная барышня, и было это скорее всего или на Сенной площади, или между Рузовской и Бронницкой, или на Коломне еще какой-то глухой угол есть, потому что с Наличной улицы или с набережной Смоленки сюда бы не повезли, далеко, повезли бы на линии. Доктор из приемного покоя покивала - верно, говорит, всех трех привезли "с балерин"*, предполагая вирус собачьего бешенства. Ага, говорю, а вы можете тогда посмотреть, на ней похожих шрамов нет ли? Просвет Ратмирович удивился, даже брови поднял, но ответил - нет, говорит, не нашли при осмотре. А я ему: тогда проще, тогда крапивный отвар, а еще лучше деревенский соленый зеленник* с яичком каждый день в один из приемов пищи. Они записали и меня отпустили. А еще через пару дней меня вызвали в выписную, а там какой-то чин полицейский - вы, говорит, сударыня, сейчас пока свои дела завершайте, а как освободитесь, я вас жду в расчетной части, у меня к вам дело.
Я даже озадачилась: вроде не здешняя сама, с дороги прямо под прививку, какие у питерской полиции ко мне могут быть дела? Разве если что-то из округа аж до Питера подняли. Но делать нечего, полиция так полиция. Получила бумаги свои, из больничного в человеческое переоделась и пошла в расчетную часть. Там мне выдали денежное, я за него расписалась, потом получила вещевое, пошла документы подписала, а мне прививочную карту заполнили и выдали. Открыла я ее просмотреть на следующую дату прививок, села и заплакала. Не от беды, от счастья. Там, в карте, ангельская печать была. У меня после последней прививки устойчивый иммунитет к холере и чуме установился. Повела я под сорочкой плечом, на котором последний скарификат заживал, и подумала, что теперь надо будет перед дорогой это дело красочкой пробить, как положено, черной и бирюзой, чтобы все по порядку было. И что за этим я сюда же, в этот госпиталь, и зайду. А господин майор меня все это время дожидались. А дождавши, высказали свое дело. И дело то было вполне удивительное.
Полиция решила в том районе, где служивых покусали, облаву делать. И для этого привлекали в помощь весь столичный* бабий цех, всю доврачебную помощь. И не только местных, а всех, кто как я в городе Питере по делам оказался, и даже не спросивши, по каким именно. По медицинским ли, по учебным, кто в отпуску - всех подгребли. Ну и ладно, думаю, чем ни заниматься, лишь бы не скучать. Тем более раз меня не спрашивают, а явочным порядком извещают, куда мне идти и что там делать. Последнее, правда, не объявили, а сказали оставить вещи в части и ехать с господином майором на бабий сбор. Сбор был в кондитерской Павлова на площади у князь-Владимирского собора, а кондитерская была рядом с домом господ Шуваловых. Там уже было закрыто, швейцар сперва попробовал дорогу мне заступить, но осмотревши меня и увидав на поясе бабье, хоть и дорожное, по малому обряду, без лесной сумы, открыл мне дверь и сказал "прошу вас". А майора без слов пропустил. Видать, от великой любви ливрейных к мундирным.
Вошла я и оробела. Столики кругом сомкнуты, между ними проходы для разносчиков, и по внешней стороне круга стулья, чтобы все друг друга видели. А за столами-то, матушки честны, батюшки святы... питерские бабы сидят. Да какие они бабы, они сударыни. На всех городские парочки лощеной шерсти, цвета строгие, не темные, но и не слишком светлые, все запоясаны дорогой бычьей кожей, рукояточки на ножиках не наборные, как у меня из бересты, и даже не кожаные, а костяные и редкого дерева. И у всех на левой руке кольца цеховые. Да не медные сельские, а чистого серебра, с крупными камнями. Разумеется, не господскими. Не изумруды, не рубины, не сапфиры - бабы такого не носят. Не говоря уж про алмаз с александритом, то таким как я только лишь в императорском театре в ложах издали блеснет. Лощеную шерсть на простом сословии еще можно встретить, а дворянские камни - точно нет. И аметисты с жемчугами тоже не носят, это все камни поповские. Бабьи камни попроще и светлые. Вот они-то тут и были. Сердолики, турмалины, ценные шпаты с блеском и с радугами, кварцы с начиночкой да кошачьи глаза, солнечный жад над столом мелькнул даже... в общем, я против них как полевой воробей против малиновки. Ну, делать нечего, присела к столу, поздоровалась, приняла чашку, слушать стала. Говорили о том, как полиции помогать и как себя оберечь, а то немытыми-то зубами может и не только в плечо прийтись. Томяне-то повезло еще, как я чуть позже услышала. К концу первой чашки чая подъехал полицейский генерал и стал рассказывать сводку, из который выяснилось, что история эта тянется мало не год, с той осени, что покусанных никак не трое, а только выживших семеро, да найденных мертвыми еще двое. И все в окрестностях Юсуповского сада. На второй чашке чая и после эклера с фисташковым кремом я приободрилась и заоглядывалась, но слушать не перестала. Кроме трех полицейских из нравственного отдела, покусаны были несколько господ штатских служащих, похоже, шедших или за определенными услугами, но не в салон, или к знакомой барышне, одна модистка и одна барышня с билетом из салона на Вознесенском, которую невесть как занесло в эту дыру. Один из господ и эта барышня были найдены мертвыми, остальные выжили. Укусы у всех в области плеча и шеи, то есть или банда людоедов там завелась, но тогда надо искать, где они кости прячут, или гуляет маньяк, которого ловить надо и отстреливать быстро, потому что следующим этапом будут девчонки-посыльные и дети.
Слушала я это, слушала, ладошки невежливо об чашку грела, присутствующих потихоньку разглядывала, как вдруг почуяла на себе взгляд. Внимательный такой, ждущий. Искоса, тайком, быстро посмотрела в ту сторону - какой-то полицейский чин, полковник, кажется, второпях не разглядела, на меня смотрит в упор прямо.
Ну, договорили, условились, стали расходиться, я тоже поднялась, чтобы идти, и вдруг слышу - сестричка! - зовет кто-то. Сначала-то я решила, что кто-то из медичек тут есть, такое у баб редко, но бывает, мой случай нечастый, но не единственный и на волость даже. Однако же на оклик никто не повернулся, а я услышала тем же голосом "простите-извините-пропустите" - и вижу, что тот полковник, а на самом деле подполковник, ко мне через людей пробирается. Городские-то целительницы не слишком торопятся расступаться, мало ли с чем он ко мне спешит, какая-никакая а взаимная защита, оно и естественно. Присмотрелась я - и обмерла. А он уже совсем близко, может, аршин между нами, может, чуть больше. Смотрю на него... - неужели ты, говорю, десантура? Никак живой? Чую, по щекам течет у меня. И он тоже, смотрю, на мундир слезы точит - живой, говорит, спасительница моя. И обнял меня. А я его. А бабы где стояли, так к полу и примерзли. А мы стоим ревем в три ручья, расцепиться не можем.

Расцепиться, однако, пришлось. Кассир генерала позвал к телефону, тот поговорил немного в трубку, потом послушал, и объявил - господа и дамы, мол, прошу остаться, сейчас подъедет первый вагон, за ним еще два, и вас сразу развезут по частям. Полчаса назад на Верейской нашли труп, свежий, с разорванным горлом, и повреждения того же характера: от человеческих зубов.

——
* Рузовская-Можайская-Верейская-Подольская-Серпуховская-Бронницкая - место зимних расквартировок гвардейский частей в 18 и 19 веке, в местном городском фольклоре этот район переименован в "разве можно верить подлым словам балерины" или, короче, "на балеринах".
* Смесь из рубленой огородной зелени, сныти и крапивы с солью - то, что у Есении стоит в корчажке в сенях, и чем она "оттягивала" синяк Черному в одной из предыдущих историй. Суп из такой смеси называется "зеленник" и кроме этой смеси в него кладут только морковь и лук. Заправляется он сметаной или рубленым вареным яйцом, а если есть возможность, то и тем и другим.
* Петербург - одна из пяти столиц российской империи.

Анон · 2022-07-07 18:45:57

Крапива. (продолжение)

▼Скрытый текст⬍

Вагон изнутри похож на кофейню, только столиков между креслами нет, и перегородки между спинками пониже. А так - точно та же история, сидишь по двое лицами друг к другу, хочешь - беседуешь, не хочешь - в окно смотришь. Я и поглядела бы в окно, когда еще до северной столицы приведется случай добраться, но питерские травницы хотели со мной беседовать. С десантником тем, полицейским подполковником, мы перед отправкой еще успели словом перекинуться, хоть познакомились наконец, имена друг друга узнали. Зорян его звали, Зорян Камилович. Еще он успел сказать, что женат и растит двух своих сынов и женину дочку от первого брака, а жену взял вдовой. А я поведалась, что в чумной страже и в уездной доврачебной помощи и потому семьи у меня нет и быть не может.
Вот питерские сударыни ко мне и приступили, мол, зачем я себе такое выбрала, и где мы с этим полицейским чином познакомились и чем так друг другу дороги. Я и рассказала. Они-то послевоенные уже все, а кто и довоенный, те войну застали несмышлёнками, запомнили только голод, взорванные дороги и команду "воздух", по которой надо было прятаться в подпол или в любую ямку, какую найдешь. А налетов и оккупантов не запомнили, что и понятно: до Питера почти и не долетели, так, один-два налета было, и тех на подлете эскадрилья с Гражданки встретила, есть в Петербурге за Муринскими ручьями такой аэродром. Эта эскадрилья нас тоже прикрывала как могла, но над Питером и Карельским перешейком они дома, а над Ладогой с теми были в равных позициях. Так что живого десанта столице, слава богу, не досталось. Север-то налетчики частым гребнем расчесали сперва вдоль, а затем поперек, пока им руки не обломали.
Так что пришлось мне моим собеседницам все рассказывать сначала, с до войны. И про чин отречения от семьи, и про судьбы довоенных отреченных, и про призыв, и про военную кампанию, и про то, чем кроме бомб и ракет нас налетчики угощали, И как русская медицина с этим угощением разбиралась. А потом про то, как фронтовых медсестер, связных и курьеров, привечали после окончания военных действий, и дегтем на ворота, и бранью в лицо и вслед, и чем похлеще. И о том, кто как с этим справлялся, и сколько не справились. А когда мой рассказ дошел до деталей, вроде третьего госпиталя и вакцины ПаНДоРА, которую нам из Архангельска привезли для испытания, наш вагон и приехал. Мы оказались в части, что около Царскосельского вокзала, там меня и остальных встретили, переписали, распределили по патрулям и вместе с полицией проводили в зал для получения инструкций. В зале мы прослушали сначала все, что мне и так было известно, а затем все, что было известно остальным, но не мне.
Что ни одна жертва не успевала оказать сопротивление до нападения, и что с разорванным горлом случаи были и до того, и эти люди тоже сопротивления не оказывали, но госпожа Петропавловская, единственная живая пострадавшая, видевшая преступника, еще не может дать показания. Призвали всех к особой осторожности и ни в коем случае не покидать группу, к которой прикреплены, предостерегли заходить в трактиры и городские уборные, пожелали удачи, благословили и распустили на дежурство, мостовую подметками полировать. Выглядели наши патрули довольно странно: полиция в своей форме, как есть городские сизари, трое вооруженных, и при них травница в коричневой или зеленой городской парочке, запоясанной широким поясом бычьей кожи, к которому привешены три ножа, ножницы, увеличительное стекло и два подсумка с разными рабочими мелочами. В часть мы возвращались каждые два часа, и за каждое возвращение расписывались.
К закату часть была полна безбилетных барышень, торговцев разным хламом, уличных гипнотизеров, попрошаек и прочего сброда. Часть мужчин забрало подворье Троицкого монастыря, женщин всех стали распределять по больницам на освидетельствование и последующее выдворение из города, как вдруг пришел еще один патруль отмечаться, и целительница, к нему приданая, вдруг говорит дежурному по части: подождите, давайте еще раз на них посмотрим. Тот сперва не понял, мол, чего на них смотреть, отребье и отребье, а потом глянул, куда она смотри, и громогласно так скомандовал остановить отправку. Ну и я присмотрелась тоже. И вижу, что отребье на самом деле разное, большинство действительно оторвы подзаборные, но есть и другие. Эти другие почище, поздоровее и выглядят так, как будто не грязные, а намеренно вымазались в уличной жиже. И у всех или ошейник на шее черный, кожаный, или два широких стальных браслета на запястьях, как бы наручники.
Вот и дежурный майор их тоже углядел. И начал на отправку заново сортировать, этих оставляя.
Тем временем время обеда не только пришло, но и прошло, и я спросилась, где и как можно тут поесть. Патруль, к которому меня прикрепили, идею счел разумной и правильной, и все вместе мы пошли в полицейское заведение, кафе не кафе, ресторан не ресторан, трактир не трактир - в общем, место для своих. И хорошее место: супов пять видов, один рыбный, один постный, три мясных, горячего видов восемь, три гарнира, и шесть салатов. Десертов у них было только сушки и варенье, зато варенья был список на полный лист, и чая тоже список на два листа - и китайский, и японский, и индийский, и тайский, и русские - земляничный, копорский, липовый и зверобой. Вот его я и сама выбрала и своим спутникам посоветовала.
Среди супов был и зеленник, хотя и странный, на курином бульоне, со сметаной и яйцом. Вкус непривычный такой, но тут уже не во вкусе дело. Полицейские поглядели на меня и тоже взяли его. А уже из горячего каждый себе сам выбирал. Я взяла гречневую кашу по-монастырски с белыми грибами, чтобы после прививки сильно потом не жалеть о своей несдержанности. Она у них вообще-то как гарнир шла, но меня подавальщик понял, видимо, верно. На кольцо мое медное с ангельским камнем* глянул только, и ничего не стал спрашивать - и правильно сделал. Бабе видней, как ей есть, она еще и других поучит.
Отобедали мы, на улице тем временем стемнело, фонарщики проехали, фонарики зажгли, пора было снова в обход идти. Однако, далеко мы не ушли. То заведение было в Большом Казачьем переулке, перед банями. Мы вышли, и я говорю - давайте так пройдем, и по Гороховой через Вознесенский в часть вернемся, а то у въезда в переулок чье-то ландо так неудачно стоит, что вчетвером мы его не обойдем, и по двое, пожалуй, тоже. Мужчины и согласились. Казачьи бани мы прошли благополучно, хотя их я, честно говоря, побаивалась, а сюрприз нас ждал у ворот во двор после углового дома. Сначала я услышала тихий тонкий вой, решила, что собака скулит, потом поняла, что голос не собачий, смотрю, полицейские тоже приостановились и прислушались. И старший наш скомандовал - в арку. Мы и пошли. А там девчонка молодая сидит на корточках в грязи под воротами и воет тихонько. А как она голову подняла, тот полицейский, что слева шел, меня одной рукой за себя задвинул, а второй одновременно саблю достал и ей прикрыл и себя и старшего, и второй, правый, то же самое сделал. И вовремя ведь успели, она на них бросилась. Дальше было быстро, громко и матерно. Она на них прыгнула, они ее втроем смяли, скрутили, связали портупеей, подняли и в отдел повели. Разумеется, с комментариями. А я молча за ними пошла. А шагов через десять мне старший говорит - иди не сзади, а спереди, мало ли что. Э, нет, говорю, заорать-то я всегда успею, а вы заняты, вы задержанную следите, прежде меня вы опасность точно не заметите, а от нее отвлечетесь. И смотрю, она ко мне оборачивается и мне черным словом в лицо шипит. А я только плечом повела - мне-то не впервой такое о себе слышать. Смотрю, а полиция ее даже тычком за это не угостила. Вот тут я и озадачилась. То ли они сами обо мне такого мнения, то ли им на службе не положено такие вещи замечать, то ли еще что. А она, гляжу, заплакала. Тихо так, жалобно. Как и не она пять минут назад с оскаленной мордой на людей бросалась, в горло им целясь. Но полицейские на ее слезы тоже внимания не обратили, привели ее в отдел, и стали мы объяснения давать - где нашли, да как так вышло, да чего она на нас бросилась, да как кто из нас себя повел после этого. Присмотрелась я - а на ней тоже ошейник.
Кроме нас в части было уже порядком народу, вечерние дежурства заканчивались, ночные решили патрулировать на машине, ради безопасности личного состава.
А спать меня устроили в Обуховском госпитале. И ужином кормили там же. Там же я спросила, что это за девицы такие в ошейниках и часто ли они на людей нападают.
Медсестры госпиталя, отвечая, поморщились сначала - мол, сколько раз этих дурных привозили с побоями, которые они друг другу наносят, а иногда и спасти не удавалось. Но услышав про нападения, призадумались и примолкли.
А стоило мне лечь и закрыть глаза, явился Черный. Вот, думаю, тебя только не хватало с твоими затеями. А он смеется, как слышит - ага, именно меня и не хватало. А вот он и я. Ну, думаю, ругаться с ним себе дороже выйдет, а не заметить его никак не получится - ава, говорю, ты чего хотел-то? Ты уж говори сразу, мне не до угадаек, я спать хочу. А он мне говорит: - завтра у тебя опять сегодняшние дела, так ты шелуху собирай, а ядрышко не тронь, не твое это, и полиции там делать нечего. Знаешь, говорю, я тебя слышать слышу, а обещать ничего не стану, потому что тут тебе не война, в дольнем мире и кроме тебя законы есть, и в этом месте не ты правила указываешь. А он мне - смотри, не пришлось бы пожалеть. А я в ответ: а то дело не твое, жизнь моя, мне и решать. И с тем заснула. А с утра собралась в часть идти, а меня больничная травница поймала. Слушай, говорит, такое дело, срочный прием, просили в адрес выйти сегодня обязательно, тут рядом, в Большом Казачьем переулке, а у меня на вечер билет в театр, на "Двенадцатую ночь" из Шекспира, сделай доброе дело, тебе же деньги за выход не лишние? Я в ответ смеюсь - да отчего бы не выручить, только ты мне тоже билет купи в театр, я тебе из этих же денег и отдам, какие получу за выход. А сама думаю - или ты полная дура и совсем вокруг не смотришь, или ты точно знаешь, что со мной там будет, и по твоему ответу, а больше этого по лицу перед ответом, я буду знать, что ты мне за работу отдала.
А она, смотрю, даже в лице не поменялась - да, конечно, говорит, тебе на что лучше, на Шекспира или из греческой драмы что-то, или, может, новое хочешь посмотреть? И кстати, ты где сидеть хочешь - на галерее или на балконе? На балконе, конечно, - отвечаю, - а из Пушкина они ничего не представляют в этом месяце?
Как же не представляют, говорит. И маленькие трагедии, и сказку о царе Салтане, и вот еще два одноактных поставили в один спектакль, "Метель" и "Выстрел". Есть еще второй такой же, в нем объединены "Станционный смотритель" и "Барышня-крестьянка", но до Пасхи его не будет, он на святки был, как и "Гробовщик и другие сны пьяниц". На том мы и договорились, и пошла я в часть. А в части свой патруль спросила, а справлялись ли в Обуховском госпитале про этих цепных девиц. И рассказала, что от сестер узнала. Патрульные на меня глаза вытаращили и быстро на доклад повели. Так что до обеда мы улицы и не видели, и не могу сказать, что я об этом сильно пожалела, потому что последний снег валил от всей души, как будто не конец марта был на дворе а самый настоящий январь. И под этот снег спать бы и спать, а я сидела и разговоры разговаривала. А к вечеру из-за снега и патрулирование отменили, так что я пошла в Большой Казачий переулок с адресом на бумажке почти спокойно

—
Ангельский камень - серафинит или клинохлор.

Фсе, этот был последний, в итоге получилось меньше 50 - у меня какие-то записи задвоились.

Отредактировано (2022-07-07 18:46:38)

Анон · 2022-07-07 18:46:58

Это она её бросила ради трёхкирпичника-"кукушонка"?

Спасибо большое, анончик! Зачитал первую - мне понравилось но аноны стращають и звоночки есть

Отредактировано (2022-07-07 18:48:01)

Анон · 2022-07-07 20:48:39

Анон пишет:

Калган (дальше)

Анончик, ты герой! у меня те же куски, но парочки не было, спасибо тебе!
И да, кажется, у тебя потерялся один кусок, который "Калган. Окончание", вот он:

▼Калган. Окончание⬍

17 января 2015
23:51
Калган, окончание.
Во двор вошла и ахнула: летняя кухня-то дымит у меня. Конечно, то, что у меня там вместо печки, не конструкция, а смех и слезы: кирпичи положены, прутья приморожены - ну не приморожены, приварены горелкой, все-таки, однако в стенках у этой, прости господи, печки, щели в палец толщиной, и труба в три колена составная, а в дверьку даже в закрытую огонь аж до глотки виден, где горит, а где пошуровать надо - но тяга у ней есть, и летом на ней готовить можно, а за зиму с ней еще ни разу за тридцать лет ничего не случилось, ее еще Арьяне делали. Дверька вот пятая прогорает, а так - стоит, топится, ничего ей не делается. Однако ж после рябинника* летняя кухня до весны гуляет, все расчеты с ней закончены, и если я огня в печке не оставляла, то за две недели гореть там нечему, и что бы это значило, надо идти смотреть. Я и пошла. Смотрю, а в кухоньке-то гость у меня. На плетешке одежда сушится, мужская, а около печи стоит человек в белье, и к теплу то одним боком, то другим поворачивается. Я к нему подошла - милый, спрашиваю, ты откуда взялся-то на мою голову? Смотрю, а на лавочке около стола лежит фотоаппарат, и из него уже натекло воды порядочно, не только на лавочку, но и под лавочку тоже. А он мне руками разводит - фотографировал, упал...
Ага, говорю, понятно. И что фотографировал? щуку или пискарей? а он на стол руку тянет, и подолом рубахи пытается очки протереть, а она насквозь мокрая - вы, говорит, вряд ли поймете, но я пытался получить четкое изображение водорослей между камнями в роднике. Я и глазами захлопала - это, получается, ты в ключ навернулся? где ж там водоросли-то, ключ чистый у нас. Он и руками развел - в одной очки, в другой мокрый хвост тряпочный - это микроорганизмы, глазами их если и можно заметить, то только при определенном освещении и с увеличением, у меня специальная насадка на объектив... кажется, была. Так, говорю, поняла я все. Насадку твою сейчас отдашь курьеру, она тут будет через час-другой, это если сюда сейчас полдеревни не сбежится, потому как нормальные люди в это время летнюю кухню не топят, и дым со дворов совсем другой, так что переполоху ты наделал, мил человек, на шесть верст кругом. А он пожимает плечами - но войти в жилой дом, в котором отсутствует хозяин, это как-то... - и молчит. Я головой покачала со стороны на сторону, мысль его в ней взвесила - и то верно, говорю, но сейчас я уже дома, а потому добро пожаловать, не стесняйся пройти и расположиться, будем тебя сушить, пока беды не вышло, ключ холодный у нас. Взяла его одежду с плетешка, китель зеленый и брюки к нему, на форменное похоже, да не оно, видно что специально шито, под знаки различия место не предусмотрено и вместо ремня обычный пояс-кушак, и в дом понесла. А он за мной пошел, фотоаппарат в одной руке, а другой - пара ботинок, и с них вода капает, видать, хорошо его наш ключ обнял, с приветом и лаской. Пока он в сенях топтался, я успела огонь поднять и чайник на крюк повесить, однако, когда вошел он, я заметила, что топтался не просто так, а успел исподнее снять, выкрутить и снова на себя надеть. я на него глянула - так, говорю, мил человек, дело не пойдет у нас. Изволь зайти в кут, все мокрое снять с себя, найди там во что завернуться и мокрое мне отдай, а я сейчас тебе воды нагрею, ноги парить. Он мне - а, э - а я и слушать не стала, взяла кочергу и огонь с губешки в глотку двигать стала, благо что со вчера у меня заложено было, а то осень, мало ли что: ночью вёдро, с утра мокро. Пока крутились, слышу, мотор у двора - ну, думаю, Нежата, наверное. И ошиблась. Первым на своей тарантачке Кудемир прикатил. Техники у него на дворе много, и вся несуразная: раскорячка на четырех колесах, чудо-юдо неизвестной науке марки, а неизвестной потому, что Кудемир с дружками ее на заправке собирал из чего придется, пудов пятнадцать она везет, а больше вязнет, зато везет хоть по проселку, хоть по снежной целине. Еще у него тарантачка, она состоит из трех велосипедных колес, руля и мотора, и еще какой-то передаточной механики, и лазит бойко по всем неудобьям, где пройдет человек с двумя ведрами, и мест в ней два, кудемирское и пассажирское, и сзади пассажирского есть приступочка для кузовка с грибами или чем придется. Еще есть вертячка, по реке кататься, лодка не лодка, санки не санки, вертячка и есть. В сильный ветер-то на ней не очень, а так ничего. Ну и другое разное по мелочи, но остальное у него со двора не ездит, и хорошо. А, кусачка еще есть, неудобья выкашивать, Он ее на сенокос вывозить пробовал, но эта механизьма на керосинной тяге траву косит вместо с прутьями, причем не теми мелкими, которые козы едят, а с такими, которыми гуся зашибить можно даже сухими, так что сельские на этот покос посмотрели и нововведения не поняли. В общем, Кудемир на тарантачке раньше Нежаты успел. Вошел без стука, без церемоний - Ена, что у тебя такое, говорит, дым аж с села видно. А я ему в ответ на стол киваю, а на нем фотоаппарат лежит, вот, говорю, городского сушу. В ключ навернулся, устроил нам, бабам, счастья полны руки, и в летней кухне мне печку затопил, чтоб, значит, вам тоже скучно не было. Кудемир на стол-то глянул, и глаза у него стали как те линзы в фотоаппарате, он и так синеглазый, а как удивится, так вообще в дом как небо зашло - ты хоть знаешь,сколько эта штука стоит, говорит. Я ему - то дело не мое, мое дело человека обиходить, потому как перед самым листопадом в ключевой воде купаться и потом одежду на себе сушить никому не полезно, сколько денег не имей, здоровья на них не купишь. От двери плечом его оттерла и пошла в сенцы за ведром с водой, налила в ушат сколько-то и обратно снесла, чтоб с чистой, для питья которая, не попутать.
Чайник от печи взяла, воду горячую из чайника в ушат налила, и дверь в кут пинком с ноги открыла, а как еще, руки-то заняты. Смотрю, а гость у меня так в мокром посреди кута и стоит. Я ушат аккуратно на пол поставила - ты что ж, говорю, делаешь-то, никак у тебя жизнь вторая где-то припасена, или ты думаешь, что ты стальной? Он брови поднял - нет, но в чужих вещах без разрешения рыться... Ага, говорю, понятно. Из щели достала ему бродни чистые, сорочку, раскидушку, переодевайтесь, говорю, садитесь вот прямо на постель, и ноги в воду, пока горячая. Вышла от него, чтоб переоделся в сухое, слышу, опять мотор, ну, думаю, кроме Нежаты некому. Ага, ну конечно, некому. У Лада-то тоже мотоцикл есть, большой тяжелый, для курьеров при караванах, на нем по нашим-то дорожкам не особо радостно, да Лад и за рулем не первые десять лет, и у него всюду, где он захочет, ездит все, что в принципе ездить может, кроме лошадей, потому как у дорожных с конями отношения всегда никакие, они друг друга в упор не видят и не замечают. Прикатил и тоже без церемоний прямо в дом - Есения Саяновна, у вас все в порядке? Я ему киваю - да, Лад Пардович, все со мной в порядке, пострадавшего вот обихаживаю, если не затруднит тебя, попроси Радославу сюда дойти, и еще Паню, которая с котиками, и Алю бессчастную. Наделал нам хлопот пострадавший-то, в ключ свалился и мокрый по маковку ко мне на двор пришел. Лад присвистнул... это ж, говорит, вам теперь там все камни перекладывать... Я плечами пожала - так если не перекладывать, то будет еще хуже. Он покивал - и верно, говорит, мало нам Самослава с его выходкой, так и вам теперь не повезло, да на зиму глядя. Ничего, говорю, управим, ты только их сюда попроси прийти, чтобы нам до ночи обрядиться. Он кивнул молча и за дверь вышел, слышу, мотор рявкнул. Кудемир потоптался - поеду, говорит, домой, раскорячку заведу, довезу сударок, чтобы побыстрее вам было. А я вздохнула и стала для калгановой золотой настойки собирать, что надо. А потом на дверь в кут посмотрела, охнула, и для сладкой тоже стала все собирать, прошлогоднее-то пчельнику все отдала, оно как раз настоялось, кто ж знал, что понадобится так быстро.
Корешки калганные быстренько в ступке накрошила, на две притертых склянки* рассыпала. В одну добавила рябины свежей, ягод с шиповника, от морошки лузги*, таволги цветов, и цветов валерианы тоже положила. Во вторую насыпала цветков цмина, еще тысячелестника, корней декопа и можжевеловых ягод, обе склянки запарила кипятком, напар слила и на горячее монопольку вылила, дала постоять с полчасика, потом долила напаром, а во вторую еще меду добавила, потянулась за сулеями, чтоб ближе поставить, когда переливать - а у меня там не пусто, на донышках в одной плещется, а в другой прилипло, ну понятно, мед же. Налила туда теплой воды сколько-то и стою, трясу сулеей, чтобы разболтать прилипшее-то. И как раз Нежата входит - здрасьте, говорит, Есения Саяновна, полсела ваш дым на ноги поднял, что стряслось? А пострадавший из кута - сударыня хозяйка, вода уже не теплая, можно заканчивать? я как была с сулеей в руках, так в кут и поскакала, руку в ушат сую - а там уже не просто не тепло, а только и счастья, что не холодно. Вот точно, ежели господь захочет человека наказать, то он не только в городе родится, еще и в науку подвинется.
Дала ему полотенце, носки шерстяные, выходите, говорю, горячее пить, до утра тут останетесь, а дальше как пойдет. А он руками машет - у меня, говорит, дела дома, я оставаться никак не могу. Я ему - дела ваши вы можете известить с курьером о вашем происшествии, будете живы, так сделаете, а если сейчас простынете и в этом виде в дорогу двинетесь, так ваши дела вам лодку не снарядят, не надейтесь. И заодно аппарат ваш с курьером можете отправить оптику на заправочную станцию, пока вы восстановитесь после вашего приключения, как раз вам и скажут, уцелел он или нет. Если до завтра ждать, то ведь точно не уцелеет. Он ртом дернул - с одной стороны, верно, конечно, а с другой... есть ведь и такие вещи, которые надо или делать вовремя, или не делать вовсе. Есть, говорю а как же, гадить да родить никак не погодить, да и помирать не выйдет подождать, хотя некоторым удается. А остальное все или сделается по возможности, или получится вот как у вас сегодня. А сама в это время из сулеи в кружку вылила, кипятку добавила - пейте, говорю, пока горячее, чтобы холод выгнать весь, вот еще одно срочное вам дело.
Нежата ему квитанцию на ремонт оформила, аппарат забрала и уехала, а я на двор глянула - как раз бабы приехали, я к ним вышла... бабоньки, так и так, говорю, ключ загадили нам, мужик городской в него навернулся, вычёрпывать надо и чистить, беремте ведра, пошли. Взяли мы два чистых ведра, да четыре хозяйственных, и ковшик, щеточку еще, собрались и пошли к ключу. Бабы у юбок углы связали, разулись... а не июль месяц, земля уже холодная, а тут босыми ногами да в ключевую воду, да не окунуться, а всерьез постоять. И это счастье еще, что ключ у нас небольшой, двадцатипятиведерный, отчёрпывается быстро, но и набегает тоже скоренько, так что рассусоливать-то некогда, мы с Радославой верх вычерпали, камни достали, Пане с Алей передали, они их все, два десятка, щеткой перетерли, той же ключевой водой окатили, и нам обратно отдали, а мы в это время стояли и ковшиком отчёрпывали в ведро, чтобы класть не в воду, не баламутить дно лишний раз, потом уж, когда камни помытые назад положили, еще сколько-то мутной воды выбрали и слили, пока не устоялось, только выдохнули - тут и Белая показалась нам, ниже по ручью стоит, шаль в воде полощет. Аля-то, с везением своим, ее первой увидала, нас по очереди всех дернула и пальцем показала, ну мы тихонько собрались, да ушли, пока она нас не заметила.
Вернулись в дом-то, я всех в осеннюю светлицу загнала. Девки, говорю, что делать будем? Радослава говорит - а, обойдется. Ну у ней всегда обойдется, а когда не обходится, она только упрямей делается, так что я и правда Белой не позавидую, ежели та с ней свяжется. Паня плечом пожала - у меня, говорит, котики, так что в мой час не ей за мной приходить, и дорогу мне не она указывать будет. А Аля глаза раскрыла - темные, черные, как речная вода ночью - в окошко за лес куда-то смотрит: да какая мне разница, когда и как? Ладно, говорю, у меня с ней тоже свой разговор, так что считаем, что обошлось, а пока пошли вниз, у меня еще калганной золотой оставалось немножко, как раз стопки на четыре, и картох немножко есть холодных в стуколку, сейчас пожарим со шкварочками и будет нам тепло. Ну, спустились, поесть приготовили мы с Паней, за стол сели, городского я позвала к столу тоже, он вышел, стесняется, жмется - еще бы, в деревенском исподнем-то неловко ему, а тут женщины... нам всем я калгановой налила, а ему, чтоб не менжевался, монопольки чистой стопочку предложила. Ну, где одна, там и вторая, понятное дело, как стемнело, я в осенней светелке постелила всем, и жаровенку с углями из печи туда отнесла, пока девки ложились, пока я с ними там лялякала, спускаюсь вниз-то - а кут закрыт у меня. Ну, думаю, и дела. Легла на лавку, шалью укрылась, лежу и думаю, как же так - то он своей рукой себе сухой одежды взять не может, а то... тут и вспомнила, что Паня-то с Радославой наверх поднимались, а вот Алю-то я наверху и не видела. И кут закрыт. Ну, дела...
Утром как глаза продрала, на лавке повернулась я, смотрю - а дверь в кут нараспашку, и там нет никого. Бродни с рубахой на постели аккуратно сложены, а на столе визитная карточка, и на ней значится Горий Саулович Репнин, канд. биол наук, Санкт-Петербургский университет им. М.В. Ломоносова. Дальше мелко адреса в Санкт-Петербурге, и персональный код для курьерских отправлений. И обрез золотой. А на обороте моим карандашом химическим, который на печке лежит, пять слов: Есения, я Вам очень обязан. И личная подпись. Сижу я, на карточку смотрю, висок с похмелья тру, похмелье не сильное, но все же имеется, а от горки слышу звук какой-то. Смотрю - а там калгановый браслет лежит и дрожит тихонечко, как смеется.

—-
рябинник - 23 сентября, с этого дня рябина считается спелой и ее можно заготавливать
притертая склянка - посудина с притертой пробкой
*от морошки лузга - чашеслистики от ягод
*цмин - горечавка желтая
*декоп - сабельник, так его называют в основном на Урал,е или люди, которые оттуда приехали и познакомились с растением там

Анон · 2022-07-07 21:03:10

Спасибо, анон! (или аноны?)

Мне первые два рассказа понравились.
Чем-то на ранние фраевские книги про сэра Макса похоже. Любование едой, самолюбование, надлежащая магия, написано вязковато, но при этом истории неплохие. Посмотрим, что дальше будет.

Анон · 2022-07-07 21:13:39

Анон пишет:

И да, кажется, у тебя потерялся один кусок, который "Калган. Окончание", вот он

Спасибо, да, не было, сейчас первый раз прочитал.

Неплохая штука на самом деле, зря она ее бросила.

Анон · 2022-07-07 21:56:15

Анон пишет:

Спасибо, да, не было, сейчас первый раз прочитал.
Неплохая штука на самом деле, зря она ее бросила.

Начало неплохое, а вот когда она повезла девушку из деревни, стало как-то чересчур много сияния, имхо.

Холиварофорум

Объявление

#1 2014-07-08 15:41:14

Типология Княжны

#6426 2022-07-07 18:32:43

Re: Типология Княжны

#6427 2022-07-07 18:33:38

Re: Типология Княжны

#6428 2022-07-07 18:34:11

Re: Типология Княжны

#6429 2022-07-07 18:35:37

Re: Типология Княжны

#6430 2022-07-07 18:36:09

Re: Типология Княжны

#6431 2022-07-07 18:36:39

Re: Типология Княжны

#6432 2022-07-07 18:37:10

Re: Типология Княжны

#6433 2022-07-07 18:38:35

Re: Типология Княжны

#6434 2022-07-07 18:39:38

Re: Типология Княжны

#6435 2022-07-07 18:40:11

Re: Типология Княжны

#6436 2022-07-07 18:41:09

Re: Типология Княжны

#6437 2022-07-07 18:41:41

Re: Типология Княжны

#6438 2022-07-07 18:42:13

Re: Типология Княжны

#6439 2022-07-07 18:42:44

Re: Типология Княжны

#6440 2022-07-07 18:43:18

Re: Типология Княжны

#6441 2022-07-07 18:43:51

Re: Типология Княжны

#6442 2022-07-07 18:44:24

Re: Типология Княжны

#6443 2022-07-07 18:44:56

Re: Типология Княжны

#6444 2022-07-07 18:45:27

Re: Типология Княжны

#6445 2022-07-07 18:45:57

Re: Типология Княжны

#6446 2022-07-07 18:46:58

Re: Типология Княжны

#6447 2022-07-07 20:48:39

Re: Типология Княжны

#6448 2022-07-07 21:03:10

Re: Типология Княжны

#6449 2022-07-07 21:13:39

Re: Типология Княжны

#6450 2022-07-07 21:56:15

Re: Типология Княжны

Подвал форума