Типология Княжны

Анон · 2014-07-08 15:41:14

Княжна, она же Ольга Анатольевна Книзе, психолог с сомнительным образованием, гуру "Школы магии" в девяностые, магистр Ордена в нынешнее время, создатель "Типологии нелюдей" (она же "Кроме людей").

▼Нынешние места обитания⬍

▼Типология⬍

▼О Княжне⬍

▼Отзывы о семинарах и консультациях Ольги Книзе⬍

▼О магуйстве сабжа, Ордене и вселенцах⬍

▼Читения постов Книзе⬍

▼Развод Пуджик на полмиллиона рублей⬍

Декабрь 2020, Рассел пишет посты о романе Дети серого ветра.

▼Описание романа от Рассела⬍

▼Первый пост⬍

Russell D. Jones
5d ·
1
Перед вами история превращения «интересных глав» в полноценную книгу, изданную своими силами на бумаге. Полагаю, это будет любопытно многим, а кому-то поможет определиться в собственной прошедшей или продолжающейся ситуации. Потому что это не уникальная сама по себе история. Она, возможна, уникальна в том, что доведена до приемлемого варианта финала. Но в остальном — увы, но не такая уж и редкость.

(Заметки будут короткие, я буду дублировать их на странице романа в ФБ и на сайте и писать по мере сил).

История литературы от собственно литературы отличается множеством зачастую неприглядных мелочей — мы все это знаем слишком хорошо. В отношении «Детей серого ветра» у меня нет претензий к непосредственной «исполнительнице заказа на текст» (это её формулировка — и она не случайно не называет себя «автором романа»). В первую очередь нет претензий, которые сделали бы невозможным читать книгу или рекомендовать её другим. Я знаю это, потому что присоединилась к проекту, когда книга была даже не на половине. Также мне хорошо известна роль «заказчицы текста» (которая, кажется, до сих пор называет себя «соавтором»).

Создание книги — даже не касаясь типографских вопросов — это не только буквы, слова и предложения. Нужны консультанты, редакторы, корректоры, а зачастую и картографы. Нужно следить за таймингом, особенно когда у вас тридцать глав, каждая из которых тянет на приличную повесть. И каждая связана с предыдущей и последующей общим сюжетом, персонажами и хронологией. Поэтому то обстоятельство, что заказчица в принципе не умела создавать художественный текст или продумывать персонажей и ситуации (так, чтоб их можно было использовать, а не всерьёз переделывать), это не беда. Работы более чем достаточно — даже координационные вопросы можно решать.

Вот только заказчицей текста оказалась персона, у которой расхождение между представлениями о себе и своих способностях и реальным положением дел было настолько зияющим, что в это было очень непросто поверить. Буквально. «Этого не может быть, потому что этого просто не может быть!» — реакция, которая была, наверное, у каждого из нас. Особенно когда это касается человека более-менее знакомого. А если вы общаетесь давно?

В поисках объяснений произошедшему я пришла к этой трактовке. Да, какое-то время мне было неприятно поверить в то, что я вижу, и я предпочла натянуть на ситуацию привычное мне объяснение, в результате чего стала участницей невесёлых отношений. Но за сделанное надо отвечать, а не убегать с криком «меня жестоко обманули», особенно когда в ситуации остаются люди, отношения с которыми для меня важны и ценны. И рассказать о том, что было, тоже входит в работу над последствиями.

Это странная и местам страшная литературная история — в принципе, просто жизненная история, от которой вряд ли возможно получить стопроцентную гарантию. Но есть разные способы выжить.

(продолжение следует)

▼Второй пост⬍

https://www.facebook.com/russell.d.jone … 1955940126
Russell D. Jones
4d ·
2
Для меня всё началось в 2016-м году, когда мне прислали на почитать кусок текста, о котором я высказалась положительно, присовокупив совет «надо работать». А в 2018-м мне кинули ссылку на СамИздат, где выкладывались главы романа, выросшего из того черновика. Я начала — и поняла, что «моё». И «хочу ещё»…

И черновик, и ссылку присылала одна и та же персона, именовавшая себя «соавтором». Как «соавтора» я её долгое время и воспринимала. Ничего необычного в таком сотрудничестве не было, есть тандемы постоянные, есть временные, но в любом случае «соавторство» — это совместная работа двух людей над одним текстом. Как именно они делят свои обязанности, решают они сами, но обязанности эти распределены, а участие их обоих длится до сдачи рукописи минимум.

Рассказать приятелю анекдот, из сюжета которого тот сделает пьесу, это не соавторство. Дать на сетевой конкурс тему с кучей условий, это не соавторство. Придумать просто так или в своём произведении персонажа, который станет персонажем в романе, написанным другим, это тоже не соавторство. Соавторство это постоянная совместная работа, направленная на создание теста. Поэтому консультации в процессе или редактирование после написания, соавторством не являются.

Почему я подробно перечисляю столь очевидные вещи, которые понятны как бы всем? Потому что меня на них поймали. Старый трюк: чем наглее, беспардоннее и необоснованнее ложь, тем сложнее осознать, что тебе наврали. Так биологические отцы любят представлять себя гениальными воспитателями детей, участие в судьбе которых сводится к паре фрикций и подаренной пирамидке.

Невесёлая история написания «Детей серого ветра» прямо связана с этим расщеплением. На словах там было два «соавтора». На деле была заказчица и была исполнительница. Причём если исполнительница заказа создавала текст романа, заказчица преследовала совершенно другие цели. В первую очередь это даже не причастность к литературному произведению, за которое она с удовольствием получала комплименты и благодарности (но отчего же не понежиться в лучах славы, если выпал случай!)

Самая близкую аналогию я нашла как раз в описании семейных отношений: это банальное эмоциональное обслуживание. Антирезультативное, деструктивное, выматывающее, неуместное, мешающее работать и просто жить эмоциональное обслуживание.

Через пару месяцев, походя, без запроса, мне открыли имя «соавтора». Я уважала эту анонимность, но видимо, я стала нужна для более тесной работы — и была приобщена к тайне. Стало понятно, почему мне так понравился стиль романа и его мотивы. Но понадобилось ещё какое-то время этих странных игр, прежде чем я более-менее разобралась, кто тут пашет, а кто пляшет на чужих головах. И не делает больше ничего.

▼Комментарии ко второму посту⬍

Asya Mikheeva у меня была ужасно неловкая ситуация с этой книгой. Я ее получила - кажется - через тебя. Прочитав, поняла, что пишут ее два человека, причем один человек хочет "красивый образ гибнущей себя", а второй - "чтобы как-то конструктивно развивалось вот все то, что мы имеем на руках". И я решила про себя, что это какая-то заботливая но сильно измученная мать, кажется, психолог, таким образом поддерживает связь с нереально избалованной и пожалуй суицидноватой дочкой.
Ну и в связи с последним соображением я высказывалась о вот этом всем ну краааайне осторожно - кого-то тянут на свет божий, кто я такая, чтобы обсуждать качества веревочки.
Ну и вскрывшиеся обстоятельства были для меня сначала ПАНИКА ПАНИКА когда я узнала имя "матери", а потом смехом и облегчением, когда узнала насчет "подростка"

Asya Mikheeva Russell D. Jones ну там явно сражались две картины мира, прямо в тексте было заметно. Я списала на пубертат
2
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Asya Mikheeva да, для пубертата это норм.
2
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Asya Mikheeva
Asya Mikheeva может быть, когда-нибудь, из этого и стоит сделать собственный роман - как мама по предложению ребенка проверить запятые в романе начинает осторожно предлагать "яркие" и "интересные" сюжетные ходы, добавлять персонажам достоверных черт и тянуть историю из высокой трагедии в рабочий боевик...
2
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Asya Mikheeva из твоего предположения — да, наверное. из того, что было на самом деле...
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Asya Mikheeva
Asya Mikheeva ну само собой, да. Про такую странную попытку терапии.
тут критичны же две вещи, и даже не то, что один из участников стоит в позе пубертатного дитяти. Критична взятая на себя вторым участником ответственность за процесс и его результат; и критична тревога за первого.
то есть созависимость во всей красе.
4
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Серафима Алилуева
Серафима Алилуева Russell D. Jones меня они неприятно поразили, кстати. Там очень много насилия, прямо перебор иногда.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Серафима Алилуева
Серафима Алилуева Ася Михеева слушайте, значит, не мне одной было неловко читать про "красивое умирание".
2
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Серафима Алилуева нет. Это было на этапе, когда заказчицу ещё не отстранили от проекта.
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Серафима Алилуева
Серафима Алилуева Russell D. Jones это к лучшему, ИМХО.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Серафима Алилуева ещё бы.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Серафима Алилуева
Серафима Алилуева Russell D. Jones меня еще несколько напрягло изображение ддайг.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba Серафима Алилуева заказчица так представляет себе Реализм (с), (ТМ).
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Серафима Алилуева
Серафима Алилуева Люба Зиновьева это пиздец какой-то, а не реализм, простите.
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba Серафима Алилуева это для вас пиздец. А для заказчицы (впрочем, справедливости ради - не только для неё) - это жЫзнь! Без прикрас и рюшечек. А всё, что не это, они называют Мэри Сью, МТА ("молодой талантливый автор", произносится с пренебрежением) и прочие подобные слова и буквы.
2
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Серафима Алилуева
Серафима Алилуева Люба Зиновьева ну, хз, конечно. Чрезмерный натурализм скорей вредит, чем на пользу. Ну, и ещё, конечно, интонация важна.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba Серафима Алилуева так смотря что вы считаете пользой. Если качество текста - это один вопрос. Если почёс авторских тараканов - то это вопрос другой.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Серафима Алилуева
Серафима Алилуева Люба Зиновьева для меня важно качество текста. С тараканами вопрос неоднозначный.

Zinoveva Lyuba Отдельно забавно, что у заказчицы это не первый такой выпляс, и лучи славы от выпляса предыдущего ея осветили ещё до начала вашей истории.
Впрочем, как показывает практика, с тех лучей можно при желании и более конкретные блага получить.

Елена Шеломенцева Помнится, у Александры Марининой была такая книга "Стилист", там про "тандем", в котором один автор был безграмотным, но умел сочинять закрученные сюжеты, а второй - не умел сочинять ничего своего, но приводил тексты первого в литературный вид.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d · Edited
Hide 17 replies
Russell D. Jones
Russell D. Jones Елена Шеломенцева нет, сочинять она тоже не умела
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Там же всё и началось с "помоги мне сочинить развитие сюжета так, чтобы оно срасталось", превратившееся "напиши за меня". Но вообще, даже если бы не было умения писать текст и сочинять сюжет, а были бы ТОЛЬКО менеджерские работы типа "следить за таймингом", "следить за картой", "следить за ветками событий", "искать корректоров и редакторов и договариваться" — одно это бы снимало все претензии. Жопа в том, что и это делали другие — а хуже того, что сначала она взяла это всё на себя, а потом за ней переделывали и переписывали там, где она лажанулась, а это было постоянно. То есть математически да, "что-то сделала". Но я — лично я — знаю очень хорошо, что это ни ера не считается, если всю твою работу в итоге за тебя перепроверяют и переделывают.
2
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Елена Шеломенцева
Елена Шеломенцева Russell D. Jones То есть в итоге вы делали за неё всю писательскую, редакторскую, корректорскую и консультантскую работу, а лавры за авторство достались ей?
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d · Edited
Russell D. Jones
Russell D. Jones Елена Шеломенцева я распишу всё подробно в последующих постах на тему. Это делала не я одна. Над проектом работала команда людей, которым понравилась книга, когда книга ещё писалась, ну и кто хотел помочь исполнительнице заказа таки дописать, то есть не выкинуть уже проделанную работу в никуда. Какое-то время я сама считала, что там было два соавтора. Потом стала разбираться. И да, на этапе, когда заказчицу удаляли от проекта, чтобы он продолжался, это было очень нелепо: её претензии да даже на слово "соавтор" и реальное положение дел. А в итоге ни одна функция, которую она взяла на себя, не была выполнена. Всё либо переделывали, либо полностью правили, либо делали с нуля. Как именно сейчас она собирает свои плюшки, я не знаю, я за ней не слежу от слова совсем. Но было время, когда вела соо в ВК.
2
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Елена Шеломенцева
Елена Шеломенцева Russell D. Jones То есть, она себе целую литературную плантацию устроила? И каждый из "рабов" считал себя единственным соавтором?
Hide or report this
Like
· Reply · 4d · Edited
Marina Fridman
Marina Fridman Напоминает «Жизнь и творчество композитора Фолтына»

Russell D. Jones
Russell D. Jones Елена Шеломенцева нет, не так. Были люди, которые писали с ней, не зная о других, куски, которые она приносила как своё. Была исполнительница. И были люди, которые осознанно и понимая происходящее начали помогать исполнительнице. И в итоге стали работать в проекте по доведению книги до финала и бумаги — но работать общаясь между собой, зная друг о друге. Уже тогда, когда заказчица была дистанцирована. Собственно, после того, как она была удалена из написания "совместной" книги, книга продолжила писаться, началась работа.
3
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Ключевое отличие — прозрачность и общение. И проговорённые цели и задачи. Книгу надо было довести до ума. Один делает это, другой своё, третий другое. Все указаны в благодарностях (на сайте они тоже есть).
2
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Елена Шеломенцева
Елена Шеломенцева Russell D. Jones Понятно. Плантатора выгнали из проекта )
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba Елена Шеломенцева заказчицей всё это делалось даже не ради лавров за авторство, они в этой мясорубке - только приятный бонус, не больше.
2
Hide or report this
Like
· Reply · 4d · Edited
Russell D. Jones
Russell D. Jones Елена Шеломенцева плантатора-вампира, которому не урожай был нужен, а кровь работающх
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Елена Шеломенцева
Елена Шеломенцева Russell D. Jones То есть она испытывала удовольствие от "рабовладения" и для нее был важен не результат, а сам процесс?
Hide or report this
Like
· Reply · 4d · Edited
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba Russell D. Jones да если б оно было плантация. А оно же тянуло на работный дом в стиле "прачечных Магдалины", который позиционировался при этом как спасение бедной сиротки. Работающими спасение.
2
Hide or report this
Like
· Reply · 4d · Edited
Russell D. Jones
Russell D. Jones Елена Шеломенцева эмоциональное обслуживание было для неё важно. Говоря по простому, есть мозги тех, кто имел неосторожность оказаться рядом.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d · Edited
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba Russell D. Jones там ещё один слой есть, вот не знаю, сюда его положить или следующего поста подождать, к которому он тематически ближе.
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Лучше не спешить))) Там будет много.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 4d
Елена Шеломенцева
Елена Шеломенцева Начала читать "Кукушонка". У подруги явно не в порядке с психикой, да и энергетический вампиризм так и прёт...Тяжёлый текст, именно в плане психологического напряжения. Вроде не слишком и большой, но сразу полностью прочитать не получается.

▼Третий пост⬍

Russell D. Jones
Follow · 21 December ·

3

Кроме исполнительницы заказа и заказчицы был и третий… нет, не участник. Объект. Не живой — хотя, о степени влияния книги, которую ты пишешь, многим есть, что вспомнить. Как и о степени влияния «недочитанной-потому-что-недописанной» книги на читателя, которому она понравилась.

Это больше, чем идея, значимей, чем перспективы. Это нечто уже существующее, но при этом находящееся в процессе становления. И тебя грызёт желание узнать, что будет дальше, распутать коллизии с персонажами, заглянуть в то будущее, где будут ответы хотя бы на часть заданных вопросов… Просила бы я дописывать, если бы знала всю подоплёку, если бы осознавала суть происходящего?

Могу только сказать, что если я когда-нибудь снова окажусь в ситуации, где я захочу продолжение, а творец скажет «я больше не могу», я заткнусь. Как бы обидно мне ни было. Вспомню, как уже было, и отойду.

А вот чего я точно не буду обещать, что я смогу безошибочно определить, что именно происходит. Потому что это непросто. Даже если уточнять, кто что делает в том проекте, который мне представят как «совместный». Никаких гарантий.

Например, далеко не сразу я выяснила, что заказчица предоставляла по договорённости куски текста и даже проработанную линию персонажа, которого потом пришлось безжалостно удалять. Потому что они были написаны третьей участницей. При этом совместная работа этой третьей с самой исполнительницей была взаимно невозможна. И когда всё всплыло, последовал скандал. Не единственный.

Приходилось тратить время на многократное просеивание романа в поисках таких кусков, которые писали на самом деле другие люди, не подозревающие, в чём они участвуют. Молчу про чужие посты, которые были брошены в общий котёл под оправдание «это же в сети, значит всехнее». Навык «обратиться к автору поста, спросить разрешение на использование, обозначить указание авторства и поставить ссылку» заказчице был недоступен.

Вообще отношение заказчицы к такой незамысловатой штуке как авторское право требует отдельного расследования, которое я не потяну. Но видела я достаточно, чтобы оторопеть.

Сколько же сил ушло на исправление, вычищение, уточнение изначально негодного! Хуже, чем не уметь, это не уметь, но имитировать умение и прибегать ко всем возможным формам лжи, мошенничества и отговорок, чтобы замаскировать свои нулевые скиллы. Как верно заметили, «минусовая эффективность».

Летом 2018-го прозвучал ультиматум от исполнительницы: либо заказчица уходит из проекта, либо никакого продолжения не будет. А теперь представьте, каково удалять из рабочего процесса человека, который бьётся в истерике от того, что такая важная книга останется недописанной, но при этом фактически не даёт работать над ней. Не просто не делает свою часть — мешает тем, кто работает.

▼Комментарии к третьей части⬍

Вера Ермакова Ну почему же, почему я не удивлена!
1
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Ян Яршоў
Ян Яршоў Вот теперь я понимаю, насколько важен контекст. Вот я не в контексте - и ничего не понимаю. А книжку хотел как-нибудь и прочитать. А тут вот такое всё
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Ян Яршоў а теперь читать не будешь?
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Marina Fridman
Marina Fridman Russell D. Jones Когда я у настоящей автора прочла про Петербург-Ленинград, я поняла, что несмотря на специфическую историю создания ей было туда, что положить. Поэтому буду, наверное.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Ян Яршоў
Ян Яршоў Russell D. Jones не знаю. меня больше настораживает незавершенность (потому, например, все с Мартином не срастается). Тут больше личные закидоны.
Но может и щелкнет - и как-нибудь возьму и прочитаю. Такое у меня бывает.
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Ян Яршоў
Ян Яршоў Russell D. Jones у меня сложно с книжками. Она должна прям упасть на настроение, причем, в долгом периоде.
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Ян Яршоў книга полностью завершена. Я же рассказываю историю написания. Было время, когда её хотели и могли бросить. Но этого не произошло. Финал там основательный и честный.
3
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Ян Яршоў тогда я тебе заранее скажу, авансом. Я когда её последний раз, в конце осени, перечитывала, то поразилась тому, насколько ваша история и история в книге созвучны. Местами до одури.
2
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Ян Яршоў
Ян Яршоў Russell D. Jones хорошо, спасибо большое. Поставлю статус "Попробовать обязательно")

Anastasia Mo-nast Вот согласна, если не в контексте, вообще не понятно, кто, зачем и почему)) хотя мне такие литературные процессы весьма любопытны.
3
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Anastasia Mo-nast а даже и в контексте бывает непонятно, кто, зачем и почему. У каждого своя правда, своё взгляд.
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Anastasia Mo-nast
Anastasia Mo-nast Russell D. Jones ну, писать в соавторстве вообще жесть, если нет договора
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Anastasia Mo-nast да и делать что-то в тесном соавторстве без договора жесть, что книгу, что дом строить, что ребёнка растить.

Elena Shpiljuk Вне контекста ничего не понять... ,Стоит книжку читать? Или вычеркивать из списка?
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Elena Shpiljuk я недавно перечитала. И буду перечитывать ещё. А я это всё не просто знаю — я часть этого перенесла на себе. И да, были минуты, когда казалось — больше не открою. Но грязь уходит. А книга хорошая.

Михаил Быковский Может быть, действительно имело смысл сначала рассказать о результате - о самой книге? А про сор и грязь, из которого это всё выросло, уже потом в качестве довеска выкладывать? Сейчас это всё выглядит очень своеобразно, честно говоря... Смотрите, какая уникальная грязища была, в которую угодили многие, а кто-то в ней даже с удовольствием валялся. По-моему, желания читать результат это вряд ли прибавит...
Впрочем, что сделано, то уже сделано.
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Михаил Быковский рассказывать о том, что было придётся. Лучше сразу. Тем более история написания книги и очень многие ключевые идеи книги взаимосвязаны настолько, что полностью понять "Детей серого ветра" невозможно без знания о том, что было за кулисами. И кого произошедшее за кулисами пугает настолько, что он не возьмётся за саму книгу — тому не стоит и браться за неё вовсе.
2
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Михаил Быковский
Михаил Быковский Russell D. Jones Спасибо, я понял, больше вопросов нет.
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Михаил Быковский
Михаил Быковский Russell D. Jones ...и всё-таки уточню терминологию. По мне, всё рассказываемое не "пугает". Чего там пугаться-то в этой истории? По-моему, нечего. Вот омерзение это всё вызвать может. Или отвращение. Для меня это разные вещи.
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Михаил Быковский ты называешь свои чувства определёнными словами. Но у каждого свой способ называть свои чувства. И свои чувства в общем-то. Страх от осознания того, что рядом с тобой обитает вот такое, и оно никак толком не отделимо, вполне оправдан, кстати. Например, так женщины смотрят на мужчин, которые приглашают их зайти с ними в лифт. Нормальный или нет?

Russell D. Jones Михаил Быковский Ну, а вред для распространения книги... Да, он есть. И будет. Но ты же не хуже меня знаешь, кому помогает молчание, в чью пользу оно в итоге работает. Ну, и реакция того, кого ели, по отношению к тем, кто не предупредил, что вот так. Потому что это вредно, да, рассказывать всю мерзость, открывать грязь, копаться в этой прошлой суете. Проще забыть и жить дальше. Но мне что-то не хочется. Это было бы нечестно по отношению да хотя бы к Полине.
2
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Михаил Быковский
Михаил Быковский Russell D. Jones Где я хоть слово сказал о том, что НЕ надо трясти грязным бельём перед всеми? Я высказался только о ПОРЯДКЕ публикования. Сначала - о результате, о той книге, что получилась. Потом - об истории её создания. Кому нужно, совместит и то, и другое. От перемены мест слагаемых сумма не изменится? Может быть, да, может быть, нет. В готовом супе присутствуют все продукты, которые в него попадают. Но класть их нужно всё-таки в нужном порядке, чтобы получилось вкусно. Как-то так.
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Михаил Быковский пожалуй, фраза "трясти грязным бельём перед всеми" станет для меня поводом не продолжать конкретно этот разговор.
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Михаил Быковский
Михаил Быковский Russell D. Jones Можно было и с самого начала не отвечать.
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Светлана Худина
Светлана Худина Справедливости ради, Расселл уже много писала об этой книге ранее, причём подробно и обстоятельно. Так что я вообще не понимаю, в чём, собственно, вопрос. Да, сейчас это и идёт "довеском", всё так.
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Михаил Быковский
Михаил Быковский Светлана Худина Если много, пусть так, не смею возражать. Но если вам что-то не понятно, извините, объяснять не буду, всё что хотел, уже сказал.

Zinoveva Lyuba И, собственно, по тексту. Отношение заказчицы к авторскому праву можно, ИМХО, описать только как "отношения не имеет, плоскости не пересекаются". Т.е. там всё "всехнее" не только в сети, там вообще всё, на что глазик упадёт и до чего лапка дотянется - должно быть немедленно предоставлено, а иначе мир жесток и несправедлив. А материальные плоды работы авторства всю дорогу "своих денег не стоят" (с) и должны, видимо, предоставляться по себестоимости, потому что няша так хочет. К слову, я практически на 100% уверена, что у няши живёт как минимум пара бутлежных БЖД-кукол, если кому интересно, что это такое и как соотносится с темой авторского права - могу рассказать подробнее.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Люба Зиновьева а расскажи, кстати
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba Russell D. Jones ОК. Но будет длинно. В общем, такое явление, как БЖД-куклы (кстати, в разбираемой книге оно мельком упоминается) засветилось в ру-нете где-то в середине нулевых и стало набирать популярность. Этим термином - БЖД, BJD Ball Jointed Doll - называют шарнирных кукол, отлитых их полиуретана (бывают фарфоровые, но реже) и натянутых на резинку. Цена варьируется, но в общем-то увлечение не дешёвое, куклы от 300$ считаются очень недорогими, плюс кукле требуются парик, глаза, роспись лица и (опционально) тела, одежда и обувь. Хобби во многом связано с фотохобби - многие владельцы снимают своих кукол в разных образах, выкладывают на тематических ресурсах, есть те, кто на кукол шьёт, делает парики, обувь, аксессуары, красит, модифицирует и помогает в обслуживании. Это если говорить о хобби вообще.
2
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba А теперь о том, что в БЖД-хобби называют бутлегами. Понятно, что, раз продукт (т.е. кукла) дорогой, то найдутся те, кому хочется, но денег на покупку по каким-то причинам нет. А ещё - так получилось, особенно в российском сегменте, что со временем фирмы-производители кукол в глазах пользователей разделились на более популярных и "крутых" - и менее популярных. Тут, кстати, стоит учесть вот что: говоря о "фирме" применительно к БЖД, мы имеем в виду не гигантов типа Маттела (производителей Барби), а компании, состоящии когда из пяти человек, а когда и из одного - автора. Т.е. в БЖД-хобби слово "фирма" употребляется скорее в значении "зарегистрированная торговая марка", чем "крупное производство". Новички, особенно сейчас, сталкиваясь с упоминанием фирм, нередко представляют себе конвейер и массовое производство - на деле же ничего подобного нет, объёмы даже у самых старых и популярных фирм достаточно скромные. К тому же, есть авторы, изначально нацеленные на лимитированные или даже уникальные выпуски - они производят некое заранее оговоренное количество кукол или деталей для них (в БЖД часто отдельно продаются кукольные головы) - и больше конкретно эта кукла или деталь не воспроизводится. Ну, если, конечно, автору или фирме что-нибудь в голову не ударит и он не устроит внезапный перевыпуск старого-любимого, но такие примеры, хоть и вызывают в народе бурную реакцию, всё же редки.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba Так вот, бутлегом (а так же рекастом) называют НЕЛЕГАЛЬНО отлитую копию фирменной куклы. Сейчас ими под завязку и выше полон Али Экспресс, но не только он - в России, например, есть и свои доморощенные "мастера". Изначально копия изготавливалась так: берут оригинальную куклу, с помощью силикона снимают формы, в этих формах отливают новых кукол (зачастую из менее качественно и более дешёвого материала) - и продают по более низкой цене, чем исходная. Сейчас, бывает, используют 3D принтеры и сканеры, но силикон - по-прежнему самый популярный вариант. Продавец бутлега, которому не надо тратить время на разработку куклы (а это может занять не один год) и деньги на гонорар автору, получает прибыль, покупатель бутлега - "такую же куколку, но дешевле" (с), (тм) Прелесть ситуации состоит в том, что бутлегоделы стараются сделать кукол как можно более похожими на оригиналы, а бутлегопокупатели хотят, чтобы у их куколки, которую они покупают "просто чтобы любить", была такая же коробка, как у оригинала, такой же цвет, как у оригинала, такие же документы, как у оригинала... и, наверное, никто не удивится, что с момента появления бутлегов случаев, когда их владельцы пытаются, с большими или меньшим успехом, продать их как оригинал, встречаются совсем не редко. И ещё одно явление подмечено наблюдательными товарищами: зачастую те, кто рассказывает о том, как им хочется куколку, но фирменная слишком дорогая - одной куколкой не ограничиваются, а набирают их в таких количествах, что можно было бы купить несколько оригиналов не из дешёвых. И - да, авторам кукол бутлеги серьёзно вредят, и есть примеры компаний, которые из-за этого закрылись. Совсем.
2
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba Так вот, к чему я всё это рассказываю. Мадам заказчица активно исполняла песню "да эти куклы своих денег не стОят, это всё накрутки и жадность", состояла в группах во ВКонтакте, где торговари бутлегами, и у неё мелькали как минимум две куклы, которых бутлежат активнее всего. То есть, можно, конечно, допустить, что это всё же оригиналы... но, зная мадам, я как-то сильно в этом сомневаюсь.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 3d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Люба Зиновьева спасибо огромное. Соскриню это приложением.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 2d
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba Russell D. Jones пожалуйста
Справедливости ради добавлю: бывают люди, купившие бутлег по незнанию (сейчас, когда бутлегов стало много, а новинки популярных фирм копируют чуть ли не через день после релиза, такой риск особенно велик). Бывают - ну, я это допускаю - люди, купившие один бутлег и этим ограничившиеся, потому что куклу хочется, а денег на оригинал нет вообще совсем. Бывают люди, получившие бутлег в подарок от полуосведомлённых близких. Но все эти категории как-то обычно не устраивают плясок про "да оригинал своих денег не стоит, вы просто зажрались".
1
Hide or report this
Like
· Reply · 2d
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba Russell D. Jones а, и ещё маленькое уточнение про ру-сообщество. Сначала были танцы "бутлежить большие раскрученные фирмы можно, они не пострадают, а маленькие мы трогать не будем". Потом это перешло в "эти буржуи там все зажрались, пока мы тут последнюю корочку доедаем - так что их бутлежить можно, а русских авторов мы трогать не будем". Очень быстро оно сменилось на "да эти авторы офигели, столько просить за свои полепушки, надо их наказать и отправить их куклу бутлегерам". Теперь уже доказано, что в ру-соо существует группа товарищей, целенаправленно покупающая новые выпуски и отправляющая их бутлегоделам. Многие мастера и коллекционеры воют матом, но сделать пока не могут практически ничего.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 2d
Russell D. Jones
Russell D. Jones Zinoveva Lyuba какая знакомая логика...
1
Hide or report this
Like
· Reply · 2d
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba Russell D. Jones ой, да. Наблюдать развитие этого в прямом эфире было очень занятно, жаль, что на анонимной площадке дело было.

▼Четвертый пост⬍

Russell D. Jones
Follow · 22 December
4
Юридические вопросы — не частая, к сожалению, тема не только в делах литературных, но и в делах семейных. Процесс этот совершенно справедливо представляется как муторный, выматывающий, унизительный, в острые моменты бессмысленный и напрасно изнуряющий. Так вот, один из уроков, которые я извлекла из этой истории, состоит в том, что оно действительно работает.

Например, есть лишение неплательщика алиментов родительских прав. Кто проходил, тот вздрагивает и мелко крестится. Собираешь справки — долго. Общаешься с чиновниками ещё дольше. А потом ещё общаешься с представителями человека и самим человеком, которого век бы не видела. И слышишь его в суде, где он будет доказывать, какой он хороший отец. Но справочки — вот они. Задолженность по алиментам — вот она. И всё. И ничего не будет, что могло бы быть, если бы у него оставалась возможность испортить жизнь бывшим. Надеяться на то, что он всё забудет и не будет пользоваться этой возможностью? Знаете, лучше собираться справки, терпеливо и старательно.

Составление договора между заказчицей и исполнительницей на передачу прав и подписывание этого договора длилось дольше, чем хотелось, много дольше. Я в этом процессе была переговорщицей, потому что исполнительница общаться с заказчицей не могла от слова совсем. Мне-то ели мозг не столь долго, но никогда до того мне не приходилось сталкиваться с подобным поведением. Наверное, на всю оставшуюся жизнь, я насмотрелась как тянут, изыскивают новые отговорки, как делают всё, чтобы не делать клятвенно обещанное. Ведь о готовности передать права заказчица заявляла очень давно! Как только как сразу. Ну да, сразу… С тех пор не могу смотреть кино, если там проскальзывает похожее. Вот даже намёк на таких — и я выключаю.

В процессе составления договора заказчица как раз и выбила себе право на определённый вклад в книгу, выраженный в цифрах. Как оно было практически, я уже рассказывала и расскажу ещё. Но наша цель была не доказать ей, как она не права, не рассказать ей, что так нельзя, а получить документ, который бы не позволил бы ей вмешиваться в работу или вредить проекту публично.

Кстати, была там и стоимость передачи авторских прав. В условные сто рублей. Конкретная и конечная сумма. Которую заказчица не хотела принимать, ведь «это всё не из-за денег». Она хотела иначе: скромный-скромный процент с дохода — ко времени обсуждения договора первый том в первой редакции уже был выложен на Ridero (сейчас этой книги нам нет). Увидели ловушку? Это непрерывный контакт с проектом и контроль за книгой, ведь продаваемое таким образом издание продаётся постоянно. Деньги могут поступить на счёт в любой момент. А значит, в любой момент можно заявиться на пороге, законным образом получить внимание и отчёт о прибыли. Сколько же нервов потребовалось, чтобы не попасться на эту и другие уловки!

Предсказуемо, что в ноябре (а процесс приостановился в конце лета 2018), когда возобновилось выкладывание новых глав, для работы над текстом потребовались совсем другие ресурсы. Всё стало быстрее, проще, без проволочек. Несмотря на то, что я тогда стала заниматься выкладыванием текста на СамИздате. Вроде бы обязанностей прибавилось — а на самом деле наоборот.

▼Пятый пост⬍

Russell D. Jones
Follow · 7 hrs ·

5
Я не только критик и редактор, хотя именно критика приносила мне постоянный доход, а за помощью в редактуре и советами ко мне обращаются до сих пор, и всё это выросло на платформе филологического образования. Но ещё в школе я начала писать. Поэтому знаю, насколько это важно: поддержка, отклик, мнение о том, что ты создала. Для кого-то, разумеется, это самое важное. Для кого-то нет. И всё равно ты хочешь услышать мнение другого о том, что у тебя получается — даже допуская, что это мнение будет негативным, и это огорчит тебя. «Как тебе?» — страшный вопрос вообще-то. А без него невозможно.

Поэтому ещё в марте 2018-го, начав читать роман, который пришёлся мне по сердцу и уму, я была готова установить более тесные, чем до того, отношения с персоной, которая представилась мне как «соавтор». Я не знала, к чему это приведёт. Но я делала и я буду делать шаг навстречу человеку, который показывает мне своё творение, спрашивает моего мнения, а мнение это более чем положительное… Разве что теперь я волей-неволей буду держать в голове, что это может быть написано кем-то другим.

Конечно, неприятно тратить время, давать советы, консультировать человека, который общается с тобой исключительно ради внимания. Распространение такого подхода — одна из причин, по которой я больше не участвую в сетевых конкурсах литературы. Но в случае с заказчицей «Детей серого ветра» получилось как-то особенно отвратно.

Например, я подробно объясняла, почему такому произведению нужна карта, и не одна. Слишком много локаций. Карта нужна не только читателю — в первую очередь карта нужна для написания, потому что слишком многие детали прямо выводятся из карты.
Позже оказалось, что хотя заказчица носилась с этим романом то ли десять, то ли пятнадцать лет, карты у неё не было вовсе. Вообще. Никакой. И при этом она регулярно обещала предоставить карту исполнительнице. Затягивала, изворачивалась, врала, пока с ней ещё общались. Всё, что она в итоге предоставила, это фотографии песчаных куличиков. Я не шучу. Несколько снимков каких-то фигур из сырого песка.

В итоге карты придуманных локаций создавал один человек (об этом будет отдельная история), карты земных локаций дорабатывал другой человек, редактор вместе с исполнительницей перепроверяли весь текст через карту. Уже после того, как значительная часть текста была написана. Надо бы раньше — но раньше этим «занималась» заказчица в своём неповторимом стиле отрицательной эффективности.

Конечно, давая совет обратившемуся ко мне автору, я осознаю, что этому совету следовать не обязаны. Дело хозяйское: не слушать. А вот слушать, соглашаться, благодарить, обещать так и сделать, но не шевельнуть и пальцем... Не буду ставить диагноз, я не специалист по этому профилю. Я специалист по литературному. Я рада помочь, но тому, кому нужна помощь, а не стакан моей крови каждый день на основании того, что поскольку мне понравился роман, значит, теперь кто-то имеет право на моё время, внимание и полное принятие!

Во мне до сих пор отзывается сумасшедшая радость того дня, когда переговоры были завершены, договор подписан и смогла со спокойной совестью заблокировать эту персону.

▼Комментарии к пятому посту⬍

Russell D. Jones Всё, выхожу из тени, кончился говняшистый период, можно со спокойной совестью публиковать интересное, следующий раз всем, кто дотерпел, и будет подарок: история от исполнительницы заказа, вот какую она первую рассказала
1
Hide or report this
Like
· Reply · 7h
Russell D. Jones
Russell D. Jones Да что я зверь, что ли! Сейчас первую заметку и опубликую!
3
Hide or report this
Like
· Reply · 6h
Anastasia Kalinina
Anastasia Kalinina Я прочитала сегодня текст от исполнительницы и сижу охуеваю
1
Hide or report this
Like
· Reply · 6h
Russell D. Jones
Russell D. Jones Я с тех пор думаю, сколько же таких историй остаются в тайне — какие надо силы, чтобы вспомнить и описать...
1
Hide or report this
Like
· Reply · 6h
Anastasia Kalinina
Anastasia Kalinina Russell D. Jones я проживаю через эту историю свою от которой чот уже 2 года не могу отойти.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Anastasia Kalinina
Anastasia Kalinina Хорошо что такие истории проговариваются
1
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Russell D. Jones
Russell D. Jones Да.

Daria Sukhareva Комментарий в целом к серии ваших заметок про создание "Детей Серого Ветра" :
У меня внезапно возникла стойкая ассоциация : "ребёнок, рождённый в результате изнасилования"
Hide or report this
Like
· Reply · 2h · Edited
Zinoveva Lyuba
Zinoveva Lyuba ИМХО, особенно отвратно получилось потому, что заказчице надо было не только внимание. Её самая сладкая мечта - чтобы кто-то сильномогучий сделал так, как она хочет, а ей бы за это ничего не было. И самый качественный, самый надёжный сильномогучий - это тот, кто может эффективно навешать по ушам лично ей и не позволить сесть себе на шею. Поэтому саботаж там был неизбежен, увы - это вас так на почётную степень сильномогучести проверяли. ИМХО.

▼Шестой⬍

Russell D. Jones
Follow · 6 hrs ·

(Эта заметка написана исполнительницей заказа в октябре 2018-го года в закрытом сообществе для преданных читателей тогда ещё недописанной книги. Заказчицы в этом сообществе не было. Разрешение на публикацию мне было предоставлено вместе с правом решать, что публиковать первым. Это не первая заметка, а вторая, но мне кажется, правильнее будет начать с неё. В тексте отредактирован только внешний вид знаков препинаний. Заказчица именуется «соавтором», поскольку «Кукушонок» был написан гораздо позже, а именно там раскрывается вся подноготная произошедшего и обозначаются роли участников).

СААЛАН: ИСТОРИЯ НАРОДА

Качество вводной, полученной от соавтора, я не буду описывать. По предыдущим темам все понятно, так вот, эта тема от других если и отличалась, то только в худшую сторону. Именно это позволило мне получить простор для некоторых предположений, ставших основой концепции их культуры. Здесь я оставляю первую благодарность Ruth за, во-первых, аргументы против того, что соавтор считала своей концепцией культуры саалан. Именно Ruth назвала причины, по которым дворянин, свалившийся в наш мир из шестнадцатого-семнадцатого века, не может и никогда не согласится, например, надеть на себя джинсы и прицепить к поясу меч. Над остальным опустим завесу милосердия. В конце концов, этого в тексте уже нет. После того, как упомянутое и все подобное было наконец вычищено, поле оказалось практически белым. Все целиком.

— Соавтор, — спросила я, — а есть ли у тебя представления об магии этих твоих саалан, кроме слова «Поток», которое ты постоянно говоришь в ответ на любой вопрос? и кстати, это слово не ответ, оно причина десятка новых вопросов, ты в курсе ли?

Молчание было мне ответом.

— ОК, — сказала я, — Магию пишем по учебнику психопаталогий. Допустим, синдром Кандинского-Клерамбо у мага работает в обе стороны.

Старший товарищ (супервизор, в смысле), ознакомленный с оной идеей, усмехнулся, качнул головой, помянул мою доброту очередной раз — и не возразил.

И это определило все остальное о них. Саалан получились кельтами. Потому, что мир был опасен и непредсказуем для них, потому что каждый известный им предмет нес в себе некий побудительный потенциал, заставляющий использовать его согласно известному назначению, потому что ночная темнота говорила с ними сотней разных голосов, и надо было быть магом (иметь обоснованную дерзость) для того, чтобы говорить в ответ. Кельтская традиция — одна из немногих, в которых волшебные перемещения из точки в точку происходят не посредством полета и не методом «тут исчез, там появился», а посредством неких особых путей внутри мира и между мирами, попасть на которые можно только открыв специальную дверь. Те этих дверей, через которые можно уйти на особенно далекие расстояния, привязаны к местности, и до них еще нужно добраться, чтобы совершить переход. Кельты поклонялись воде родников, как самостоятельному сакральному началу. Кельты имели развитую и богатую традицию мужского макияжа, наравне с женским, и укладки волос.

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С ЭТИМИ КОНКРЕТНЫМИ КЕЛЬТАМИ И КАК ОНИ СТАЛИ СААЛАН.

Во всем виноваты фоморы, конечно. Это с ними сражался Нуаду Аргетлам и потерял в сражении руку, из-за чего был смещен с трона. Это на их землю попали и он сам, и дети Дану, последовавшие за ним в изгнание. Земля эта называлась Стеклянные острова из-за того, что покрывалась коркой льда зимой. Боги, которых они призвали там, были богами фоморов, и были так же безумны, как их поклонники, если не безумнее. Про то, как именно были пожертвованы кровь и серебро, саалан тоже предпочитают не вспоминать. На их месте никто бы не захотел. Король Нуаду по этой версии совершил публичное ритуальное самоубийство на глазах у своих людей. И перед тем объявил, что этому народу нужен бог, а не король. И боги пришли.

Говоря честно, я поленилась расписывать пантеон и попятила миры Танит Ли, включив в них рассказы по этим мирам, среди которых «Сказочница» Одри Дженнифер Делонг должна стоять на первом месте. Не потому, что я ее обалдеть как люблю, а затем, что мне нужен был в сюжете некий кусочек авторского послания. Его смысл я не буду раскрывать, простите. Собственно, сюжет этого рассказа дает более или менее понятный намек на то, как именно саалан поссорились со своими старыми богами, в результате чего лето на острова не пришло вовсе. Сайни были одним из подарков старых богов, вторым были квамы. На самом деле, никакими подарками не были ни те, ни эти, а просто люди, которых эти боги назвали саалан, сперва нашли одних животных, потом других, и научились жить с ними под одной крышей и на одной земле. И ушли вместе с ними, когда эта земля перестала быть пригодной для жизни.

Ледовый переход длился долго для людей, вышедших из замерзших домов, где уже давно не было еды вдоволь. Он продолжался месяца три по нашему счету. Людей вели сайни, и они шли тропой, которую я тоже не придумала сама (про соавтора не спрашивайте, ну вы уже поняли). У Владислава Крапивина в повести «В ночь большого прилива» такая тропа описана. Для тех, кто не читал — это тот самый случай, когда идешь по знакомой и понятной тропе, и вдруг в какой-то момент понимаешь, что вокруг немного не такая трава и цвет земли под ногами. И понимаешь, что ты уже в другом мире.

Так саалан пришли на материк Герхайм, на самую северную его часть. И увидели святыню сайни: черный шар, который гудит. Почему этот камень испускает инфразвуковые волны, и что такое инфразвук, саалан тогда не знали и не стали задумываться: святыня на то и святыня, чтобы обладать особыми свойствами. Едва начав исследовать эту новую землю, саалан встретили своего пророка, который научил их тому, что знал сам. То есть, заботился о них и обучал, пока мог. Смог недолго: быстро умер, саалан не поняли, от чего.

http://www.russelldjones.ru/behind06.htm

Пуджик пишет свой пост, в котором изумленный читатель узнает, что Княжна шантажом вытянула оиз Пуджа почти полляма российский рублей.
Скрины денежных переводов прилагаются.

▼Пост⬍

Svetlana Mashistova
12h ·
К истории без имен.
В октябре 2018 года для меня завершилась работа над текстом "Дети серого ветра". Я передала авторские права две завершенных к тому части (одна из них была выложена на Ридеро) соавтору, и вышла из проекта. Авторов текста на тот момент было двое, но в августе к работе над книгой (не текстом) присоединился третий человек. Он взял на себя роль продюсера и исполнял ее до начала октября. В июле 2018 года мой соавтор (теперь он предпочитает называть себя исполнителем) счел для себя продолжение работы невозможным из-за накопившегося к тому времени недовольства степенью и качеством моего участия. Но перспективы издания незавершенной книги из двух томов, сколь бы она ни была прекрасна, виделись продюсеру крайне туманными. Так что он уговорил соавтора продолжать, пообещав взять на себя все коммуникации со мной. Пока продюсер уговаривал соавтора, я, в соответствии с имевшимися на тот момент договоренностями, выкладывала первый том, "Купол над бедой", на Ридеро.

Таким образом, авторские права на первые два тома были переданы в октябре 2018 года. Юриста для оформления договора передачи авторских прав нашла я, оплачивала его работу тоже я. В черновике договора, переданном мне соавтором и продюсером, присутствовал пункт "запретить называть себя автором текста". Они оба крайне на нем настаивали, не смотря на то, что юрист сразу сказал, что с точки зрения закона данный пункт ничтожен и может поставить под сомнение вообще весь договор. Тогда мне не показалось это странным, но сейчас я не могу не выразить удивление, что продюсер, сам человек пишущий и издающийся, так хотел видеть его в договоре. Также договор накладывает на нас с соавтором взаимное обязательство не раскрывать имена друг друга. Продюсер стороной договора не является, но пусть и он уж будет без имени, за компанию. До того, как я нашла юриста, соавтор-исполнитель, скажу цензурно, предлагал мне молча выйти из проекта и забыть о своем каком-либо в нем участии. После подписания соавтор и продюсер меня забанили.

Через год вдруг мне написал бывший соавтор. Я узнала, что вымарать мое присутствие из текста крайне сложно по причине полного отсутствия у меня узнаваемого авторского стиля. Но бросить он не может, и поэтому я тоже мразь. На очной встрече, произошедшей по инициативе соавтора, мне был выставлен счет за работу над книгой. В него помимо собственно цены работы соавтор включил моральный ущерб за мою недостаточно качественную работу, плохо написанный текст и за истерики в процессе обсуждения таких актуальных тем, как какое дерьмо я, как плохо работаю и как отвратительны мои концепт, герои, миры и идеи. О форме выставления этого счета я, пожалуй, промолчу. С момента полной передачи авторских прав соавтору (за один рубль) к тому времени прошел год.

Расчеты по итогам встречи я приведу полностью:
Время на истерики: 1 095 000
Здоровье: 500 000
Проценты за использование: 231 275
Текст: 3 777 331
Корректура: 251 820
Первые пять глав: 500 736
Итого: 6 356 162
Также соавтор просил туда включить упущенную выгоду в размере 30 тысяч в месяц за весь период работы над книгой.

С 10 июня 2017 года по по 16 декабря 2020 года мной было выплачено переводами с карты 481 тысяча рублей и 70 тысяч наличными во время встречи.
В принципе, по итогам бесед с соавтором, я всегда считала эти деньги платой за психологическую помощь, пусть счета и выставлялись каждый раз постфактум, в качестве своеобразного наказания. В конце концов, пиццу в травмпункт я врачам отнесла тоже только после того, как с меня сняли гипс, и я смогла ходить. Так же я чувствовала себя ответственной и виноватой перед соавтором за то, что созданный мною стресс мог послужить причиной резкого ухудшения его здоровья.

Учитывая, что страдания всех участников этой истории становятся с каждым днем все горше и неизбывнее, с выплатами я на этом закругляюсь. Это окончательное решение.

Ах, да. Чуть не забыла. Приношу извинения соавтору, что он не мог работать, пить, есть и спать, общаясь со мной исключительно через мессенджер ВКонтакте. Также прошу продюсера меня простить, что я создала ему так много стрессов за август и сентябрь через мессенджер Фейсбука, и это привело к росту опухоли.

И, пожалуй, на будущее я запомню, что когда люди говорят: "Это очень интересно, то, что ты придумала!" и предлагают показать это другим, они на самом деле имеют в виду: "Выкинь это дерьмо немедленно, а лучше отдай нам и забудь, что имела к этому какое-то отношение".

▼Комменты к посту Пуджа⬍

Анна Смоленская Собираю челюсть по потолку
Света, они охуевшие. Денег не давать. И положа руку на сиську, с тебя при любых раскладах очень много запросили. Стырив авторские права.
8
Hide or report this
Like
· Reply · 12h
Анна Смоленская
Анна Смоленская Забавно, что про деньги "испольнитель" и его рупор молчат, как рыбы об лед
2
Hide or report this
Like
· Reply · 12h
Евгения Долгинова
Евгения Долгинова Не поняла: за что именно вы платили?
14
Hide or report this
Like
· Reply · 12h
Julia Potapova
Julia Potapova Евгения Долгинова тот же вопрос.
Hide or report this
Like
· Reply · 11h
Gala Pryamkova
Gala Pryamkova Евгения Долгинова аналогично. Вообще ни рубля бы не платила.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 10h
Anna Shevchenko
Anna Shevchenko Евгения Долгинова присоединяюсь к вопросу
Hide or report this
Like
· Reply · 9h
Полина Юрьевна
Полина Юрьевна Евгения Долгинова и я не понимаю...
Hide or report this
Like
· Reply · 7h
Юлия Чернобылец
Юлия Чернобылец Евгения Долгинова и я присоединюсь к вопросу, очень интересно! Как по мне, так они морды очешуевшие!
1
Hide or report this
Like
· Reply · 6h
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Евгения Долгинова За нервы и время, потраченные на мои истерики, за то, что не соглашалась сразу с предлагаемыми изменениями и опять же тратила время уважаемого соавтора, никак его не компенсируя и так далее. Ну и за тр, что вся эта обстановка в итоге привела к тому что соавтор не смог уделить должного времени своему здоровью и заболел.
4
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Полина Юрьевна
Полина Юрьевна Svetlana Mashistova наверное, он был очень убедителен. Потому что со стороны это всё звучит невероятно абсурдно...
4
Hide or report this
Like
· Reply · 4h
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Полина Юрьевна Да, весьма.
Hide or report this
Like
· Reply · 4h
Анна Смоленская
Анна Смоленская ну это же пиздец! ну просто пиздец. Если человек подвизается на правах литнегра-у него вапще нет никаких прав. Если он соавтор на платной основе, то это просто ему заказчик вежливый попался. Если человек реально соавтор на чужой концепт и сюжет-то вклад равный, а соавтору 2 ещё и денежку платили. Сиди уже и не крякай. Света, ты такая порядочная и деликатная, странно, что ещё квартиры не лишилась. Мне конешно часто стыдно, но то ли происхождение,то ли воспитание в целом позволяет разводил и одноногих уточек довольно быстро посылать. 6 лямов, это ш капец какая наглость. таких доходов, подчеркну, доходов, у издательств, не авторов, от тиража не так чоб часто бывает, чай не СССР давно. а тут личный доходишко на ровном месте. Я б и за авторские посудилась. Находясь в состоянии эмоционального шантажа и блабла-это реально вапще?

Анна Смоленская Добавлю. В апреле 2018го же я выложила пост с описанием придуманного мной сюжета. С вопросом-это я сама или ложная память и сюжет чужой? И с предложением использовать всем желающим. Собственна, если бы кто то взялся, уточнял у меня какие-то моменты, а потом потребовал денег-это было бы так же странно.
4
Hide or report this
Like
· Reply · 11h
Svetlana Ivanova
Svetlana Ivanova это счет как то зафиксирован документально? Тот который на 6 млн с копейками?
Hide or report this
Like
· Reply · 11h
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Светлана Иванова Нет, если не считать мое письмо после встречи.
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Svetlana Ivanova
Svetlana Ivanova Svetlana Mashistova видела только выдержки со слов описания участия второй стороны. Хотя срок ИД в любом случае исчерпан, проект существует в завершенной публикации, но суть платежей мне все равно не понятна, но это и не мое дело. Нет обязательств, согласованных и скрепленных договором, значит нет никаких обязательств по соблюдению.

Сергей Фатюшкин Не понял, за что вообще платили ? Это вообще вы платили, или кто-то еще??? Как то не вяжется...
4
Hide or report this
Like
· Reply · 11h · Edited
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Сергей Фатюшкин За нервы и время, потраченные на мои истерики, за то, что не соглашалась сразу с предлагаемыми изменениями и опять же тратила время уважаемого соавтора, никак его не компенсируя и так далее. Ну и за тр, что вся эта обстановка в итоге привела к тому что соавтор не смог уделить должного времени своему здоровью и заболел.
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Сергей Фатюшкин
Сергей Фатюшкин Svetlana Mashistova и платили? А почему не послали этого соавтора в пешее эротическое путешествие сразу? Шoked... вот совсем на вас не похоже...

Natalia Shmal Обалдеть, не поняла только за что платила то?
2
Hide or report this
Like
· Reply · 11h
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Наталия Шмаль За нервы и время, потраченные на мои истерики, за то, что не соглашалась сразу с предлагаемыми изменениями и опять же тратила время уважаемого соавтора, никак его не компенсируя и так далее. Ну и за тр, что вся эта обстановка в итоге привела к тому что соавтор не смог уделить должного времени своему здоровью и заболел
1
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Svetlana Ivanova
Svetlana Ivanova Svetlana Mashistova на такой ценник надо бы заключение СМЭ, а не просто счет предъява.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Natalia Shmal
Natalia Shmal Svetlana Mashistova беру на вооружение и осмысливаю свои предъявы за нервный срыв и лечение 🙂 в одном месте.

Svetlana Ivanova я в принципе поняла о чем речь, но действительно не поняла режим "спонсирования"предъяв соавтора.
3
Hide or report this
Like
· Reply · 11h
Катерина Сажнева-Калугина
Катерина Сажнева-Калугина Подожди. А это через суд выплачивалось? По решению суда? Или по доброте душевной?
И что это за текст, который стоит 6 миллионов??????
4
Hide or report this
Like
· Reply · 11h · Edited
Svetlana Ivanova
Svetlana Ivanova по доброте душевной и исходных приятельских отношений, если я правильно поняла изложенное.
3
Hide or report this
Like
· Reply · 11h
Катерина Сажнева-Калугина
Катерина Сажнева-Калугина Светлана Иванова эээээээ. Нет слов. Нет таких книг по стоимости. И таких исков.
2
Hide or report this
Like
· Reply · 11h
Svetlana Ivanova
Svetlana Ivanova Катерина Сажнева-Калугина кто то весьма не верно определил потенциал творения, и посчитал возможную прибыль.
Hide or report this
Like
· Reply · 10h
Катерина Сажнева-Калугина
Катерина Сажнева-Калугина Светлана Иванова я думаю, что даже топовые авторы в нашей стране не получают за одну книгу 6 миллионов.
6
Hide or report this
Like
· Reply · 10h
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Катерина Сажнева-Калугина Какой суд? Все юридически подтвержденнле закончилось на рубле за авторские права.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Катерина Сажнева-Калугина
Катерина Сажнева-Калугина Svetlana Mashistova а зачем платить?

Irina Yashkova Это мир грибов какой-то... Присоединюсь к вопросу - а за что вы платили?
7
Hide or report this
Like
· Reply · 11h
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Irina Yashkova За нервы и время, потраченные на мои истерики, за то, что не соглашалась сразу с предлагаемыми изменениями и опять же тратила время уважаемого соавтора, никак его не компенсируя и так далее. Ну и за тр, что вся эта обстановка в итоге привела к тому что соавтор не смог уделить должного времени своему здоровью и заболел
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Aliya Gabdullina
Aliya Gabdullina Точно мир грибов

Юнона Апринова Почему вы вообще что-то платили?
2
Hide or report this
Like
· Reply · 11h
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Юнона Апринова Потому что чувствовала себя виноватой за то, что ситуация стала именно такой. А платила за За нервы и время, потраченные на мои истерики, за то, что не соглашалась сразу с предлагаемыми изменениями и опять же тратила время уважаемого соавтора, никак его не компенсируя и так далее. Ну и за тр, что вся эта обстановка в итоге привела к тому что соавтор не смог уделить должного времени своему здоровью и заболел

Ekaterina Frumkina За что ты платила? Я помню скандал с отжатием у тебя авторских прав. Они тебя чем-то шантажировали, что ли?
6
Hide or report this
Like
· Reply · 11h
Hide 13 replies
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Екатерина Фрумкина За нервы и время, потраченные на мои истерики, за то, что не соглашалась сразу с предлагаемыми изменениями и опять же тратила время уважаемого соавтора, никак его не компенсируя и так далее. Ну и за тр, что вся эта обстановка в итоге привела к тому что соавтор не смог уделить должного времени своему здоровью и заболел
3
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Gala Pryamkova
Gala Pryamkova Svetlana Mashistova то есть он балбес, а платите за это вы?
3
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Ekaterina Frumkina
Ekaterina Frumkina Знаешь, с такими претензиями "соавтора" надо сразу было посылать на три буквы... лесом, лесом! Вот ведь какая пиявка присосалась!
3
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Галина Прямкова Ну это же я так убедительно страдала, что втянула его по уши в эту историю.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Ekaterina Frumkina
Ekaterina Frumkina Галина Прямкова нет, "соавтор" - очень опытный токсичный манипулятор, владеющий методиками НЛП. Это как в секту попасть, ну примерно. Это не первый случай, когда "соавтор" входил в чужой проект и выдавливал авторов идеи, присваивая промежуточный продукт. Затем без авторов проект схлопывался, а виноваты в этом были угадайте кто.
6
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Екатерина Фрумкина Ты забываешь, что без соавтора не было бы истории. Без меня впрочем, тоже. Так что я на все это взираю с огромным недоумением сейчас. И я одного не могу понять. Почему, если я, скажем обсуждаю что-то с тобой, это првол пойти к тебе выяснять, нет ли у еба авторских прав. Если обсуждает соавтор - то спасибо большое тому, с кем обсуждали.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Ekaterina Frumkina
Ekaterina Frumkina Svetlana Mashistova была у зайца избушка лубяная - и далее по тексту русской народной сказки.
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Natalia Shmal
Natalia Shmal Svetlana Mashistova сарказм, надеюсь.
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Наталия Шмаль никакого сарказма
1
Hide or report this
Like
· Reply · 5h
Ekaterina Frumkina
Ekaterina Frumkina Svetlana Mashistova а какая причинно-следственная связь между соавторством и заболеванием? Она тебе меддоки какие-то предъявила?
Блин, я как вспомню "рост опухоли" как результат общения с тобой у "продюсера, так гнусно хихикаю. Они там все наелись ухи, да?
3
Hide or report this
Like
· Reply · 4h
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Екатерина Фрумкина Да.
Hide or report this
Like
· Reply · 4h
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Екатерина Фрумкина Я не согласна с такими характеристиками.
Без соавтора этой бы истории в том виде, какой он есть сейчас, не было бы. Я не вижу смысла обсуждать, кто и в чем виноват: это все равно что на палитре разбираться, какая краска была первой и и из каких цветов вышло итоговое цветное пятно. Этот проект так или иначе завершен был.
Hide or report this
Like
· Reply · 3h
Анна Смоленская
Анна Смоленская Света, скажем так-вы равноценны. Твой концепт, персонажи, сюжет. Его ,соавтора, окантовка. И это совершенно нормально. Не все умеют в сюжеты и персонажей. Не все умеют в хорошо это всё написать и не потерять хвосты. И истерики, и срачи, и посылания друг друга в разные места с швырянием принтеров-это нормальная часть творческого процесса. Я б солгласилась с завершением проекта, если бы тебе не выкатили счёт. Потому что просто с передачей-это ок, ты признала больший вклад второй стороны, закрыла гештальт, так как тебе было важно просто написать и опубликовать, и пошла дальше. Но с выкачиванием с тебя денег и внушением чувства вины-это совсем другой коленкор. Ну ты же Пудж, ну!

Gala Pryamkova А можно мне кто-нибудь просто так тоже платить будет? ))))
6
Hide or report this
Like
· Reply · 10h
Gala Pryamkova
Gala Pryamkova Не поняла ни-че-го, но очень хотела поставить 😁 смайлик, пока не дошла до скринов. Думала, что прикол.
1
Hide or report this
Like
· Reply · 10h · Edited
Сталина Гуревич
Сталина Гуревич А может теперь это все вместе с процентами назад вернуть? Иском о неосновательном обогащении.
14
Hide or report this
Like
· Reply · 9h
Наталья Аликина
Наталья Аликина Ничего не понятно - ты отдала авторское право, за что тогда платить?
4
Hide or report this
Like
· Reply · 9h
Екатерина Иванова
Екатерина Иванова Это, конечно, нифига не мое дело, но есть такая хорошая штука как взыскание неосновательного обогащения...
7
Hide or report this
Like
· Reply · 6h
Наталья Аликина
Наталья Аликина Света, а вы что то гениальное написали? Такие суммы огромные, такие нервы.
Hide or report this
Like
· Reply · 5h · Edited
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Наталья Аликина Мне история дорога, потому чтоона моя. Но. Как я понимаю, вносились существенные изменения, в частности, в тайминге, так что я не знаю, что там в итоге осталось, что нет. И куда изменилось и как.
Hide or report this
Like
· Reply · 4h · Edited
Наталья Аликина
Наталья Аликина Svetlana Mashistova а зачем ты отдала АП?
Hide or report this
Like
· Reply · 4h
Svetlana Mashistova
Svetlana Mashistova Наталья Аликина это тогда казалось логичным и правильным.

Tatyana Hanna Frumin Тебя словно цыгане развели😲
О-бал-деть!
1
Hide or report this
Like
· Reply · 2h
Anton Kukushkin
Anton Kukushkin >Также договор накладывает на нас с соавтором взаимное обязательство не раскрывать имена друг друга.
в послесловии от продюсера на самлибе, однако, ваше имя упоминается.

Возможно, комментарии неполные, у анона бОльшая часть этой братии в глухом многолетнем бане.

▼Княжну ловят на неточностях⬍

▼Cохранившиеся посты Княжны и прочее⬍

▼Чтения⬍

Анон · 2022-07-07 18:15:49

Белая кувшинка.

▼Скрытый текст⬍

Вчера-то последнее холодное утро было, дальше лето. Вот уже завтра прям, сегодня в смысле. Я потому собрала по хлебной корзине все корочки, пожарила на шкварочках, поставила яишнеться, и, пока оно у печки спеет, пошла в палисад, змеиный камень обихаживать, с кусачками для веток и скребком для мха.

И чего-то вместо того чтобы пойти, как положено, против солнышка от края куртинки в середину, к камню, начала к нему от тропы между грядками дорожку простригать. Смотрю - ненароком выстригла ковер и кресло каменное с подлокотниками и спинкой из сухих веток той яблоньки, которую я из семечка вырастила в тот год, как старая Арьяна до Белой пошла, а я вместо нее осталась. В общем, выстригла... Черному в самый раз присесть тяжбу править.
Поморщиться не успела - уже бегут... Два мальчишки, да девка, оба-трое перепуганные, да за ними баба идет - и не торопится, да торопится, и лицо у ней такое, как будто в кулаке таракана несет.
Утра пожелали, я кивнула в ответ, спросила, с чем пожаловали... приходи, говорят, подмоги удавленника снять. Ну удавленник так удавленник, не каждому же дню быть хорошим. Ладно, говорю, только не обессудьте, завтрак я все ж доем. А то до ужина уж присесть не придется, едали мы эти пряники.
Ничо, дождались. Да и много ли времени надо, чтобы яишню на хлебе прожевать и взваром запить наскоро?
Отряхнула руки, нож, ножницы да кошель с бумагами к поясу битой* юбки прицепила, раскидушку* надела... пошли. Пришли, как посмотрела я на красавца этого... ну точно, не миновать мне с Черным сей день здороваться. Это ж надо было над собой такое удумать, чтобы в подпол спускаться, надевши на себя собачий ошейник и за поводок, на него зацепленный, к дверной ручке привязаться. Ну и поскользнулся, конечно. И день такой, да и человек... по заслугам, короче, награда. Посмотрела я на эту панораму, на соседей зыркнула... урядника-то вызвали, спрашиваю, или как?
А он и голос подал из-за двери: кто там такой умный, говорит, ты, может, и грамоте знаешь, чтоб мне за понятыми не бегать? Знаю, говорю, ваша благонадежность, и грамоте знаю, и документы с собой. Подаю ему кошель, он в бумаги уткнулся, а я в подпол наклонилась... такой оттуда злобой шибануло, такой тоской... Не, говорю, не вытащу. Он тяжелый очень. Зовите мужиков, найдите поганой мешковины, да веревок, каких не жаль, да пару осин срубите, волокушу ладить будем. Долго ли, коротко... изладили волокушку, под него подсунули, дернули втроем, выволокли сразу из избы и ко мне потащили на двор. А там уж и Черный сидит. На новеньком креслице. Только мужики волокушку сбросили, веревки на мешки закинули да пошли до оврага в ручье руки мыть, да Их Благонадежность с моим кошелем и своей ташкой* добежал, как Черный глаза открыл, косу рядом положил - а окосьем к себе, значит, больших смертей в этом году ждать не стоит - и мне велел говорить.
А тут и урядник как раз спрашивает, что я могу рассказать как незаинтересованное лицо о жизни и смерти самоубийцы. И вот стою я меж них - Черный на камне сидит, и уряднику не виден, урядник на мой садовый чурбачок присел, на котором я сорняки разбираю, какие в суп, какие в клеть сушить, и Черному его не видать - и обоих спрашиваю - с чего начинать-то? и они мне хором, друг друга-то не слыша, и говорят: сначала. А начало было тому года за три... Ну, я и начала.
Этот-то, покойник плохо испеченный, шутник при жизни был большой. И все больше любил такие шутки, за какие в зубах бывают промежутки.
Били его, правда, реже чем следовало бы, потому что стоило на него в ответ замахнуться, он начинал сам первый смеяться и говорить - да ты что, шуток не понимаешь, дурной что ли совсем. Ну а дурным быть кому хочется.
Нет, я не знаю, откуда он тут взялся. И никто не знает, я спрашивала. Пришел. Не то чтобы не спрашивали. Он просто любитель был еще ответить вопросом на вопрос, его вот спросишь - откуда пришел, а он в ответ - а тебе почему интересно? Ему скажешь - ты так лучше не шути, а он в ответ - а ты, верно, чем-то в жизни обиженный, если тебя простые шутки так задевают. Девки от него ко мне раз несколько прибегали, просили... ну, средство. Неее, что вы, Ваша Благонадежность, не это. А чтоб сильно не кровило. Когда в первый раз, да не особо аккуратно обойдутся, знаете... А признаваться в слабости у нас не принято как-то. Одна и у меня оставалась, отлеживалась пару дней, ага, ну что же - в жизни и так бывает. Я ей, помнится, еще пустырник капала на водочке. А то она спать не могла и все плакала. И с собой еще чекушку дала. И она ко мне с этой с чекушкой, уже пустой, еще пару раз за ним же и прибегала, за пустырником-то. Бабы с того времени осторожнее стали, одни не стирали больше, и купаться, или там по ягоды, только вместе ходили. А я в тот год змей в палисаде и завела, еще ходила Змеиной Матери кланяться и за камень возчикам платила. Тяжелыыыый... на двух битюгах везли.
Жил где? Он на два, не то три дома жил, я сначала пыталась приметить, да запуталась. А в позапрошлом лете у одной из трех тех у кого-то из соседок дочка стала подрастать. Не, не у одной из трех его жен, а у кого-то, кто рядом жил с кем-то из них. Мне с моих выселок не видать, но в общем, около. Ну и девочка такая... немножко не здешняя, как если б ее русалка поцеловала. Я сначала думала ее учить. А тут это все случилось и стало все совсем не так как я думала. В общем, она ко мне прибегает, девчонка-то, в один из дней, и спрашивает - а что, я уже достаточно взрослая, чтобы меня... вот это самое. И прямым словом, простая душа, говорит. Я аж поперхнулась. А как продышалась, спросила, кто ж ее надоумил на эту мысль - ну она его и назвала. А дома у нее не то чтоб весело, по ней видать, локти все в синяках до пальцев и тощая - плюнуть не на что, не то что вот это вот. И умная, жалко ее, я ж говорю - думала учить. Да какое там ее учить, если ее в потребу пустить прежде чем мяса наберет... Ну я и... в общем, моя вина. Дело-то летом было. Я ее и повела к озеру, под видом что мне самой уже плавать за кувшинками не с ноги, а ей нормально, а пока сохнет, я ее угощу - сырничков там, или оладушек с медом: вот и день прошел не зря, и она занята и сыта, и мне польза. Кувшинки-то зачем? да от ожогов. Ну и не только. От вдовьих болей, от ночных кошмаров, от страха когда испытание держать надо, а ноги подкашиваются, от смущения перед злыми людьми.... Одолень-трава она. Не зря так зовут. Ну вот, она неумелыми руками-то рвала, пару корешков и осталось на стеблях.
Цветки я отняла сразу, стебли сварила, да пока щи кипели, ее и вымыла всю, от макушки до пяток. И корешок один в шелк зашила ей, сказала на шее носить и никому не показывать, и не снимать даже в бане, пока замуж не выйдет. И на другое лето ее сначала рекрутеры в город сговорили в больничку, а теперь она там и учится. Фельдшер будет. Или даже доктор... Одолень-трава - она и так помогает тоже, да.
А у этого с того дня и не заладилось. Шутил он плохо, на чужой слезе его смех стоял, вот слезы-то ему и перестало хватать. Его как видеть с того дня перестали. Ну ходит и ходит. Мелет ерунду и мелет. Ерундил он все чудней с каждым днем, да все без толку. Смеялись с его шуток мало, а плакать и вовсе перестали. Он сколько-то времени для себя пошутил... вот, дошутился. Малая такая щепочка - а ногу он занозил, прыть порастерял.
Их Благонадежность мои бумаги мне отдал, ташку раскрыл, достал линованый лист с рамкой по краю и печатью внизу, со слов моих записал, что я сказала, потом второй лист достал, с другой уже рамкой и двумя печатями, и в нем вывел, что покойный умер по причине своей неосторожности, и повинных в его смерти кроме него самого нет и быть не может, на чем вопрос и закрывается, а тело будет передано в больницу как невостребованное, поскольку три живых жены одновременно - это значит, мужчина бессемейный, и хоронить его некому. Черный с камня кивнул, ладонь протянул... да, говорит, мое семя, мне и забирать.
Выдохнула я... тут и день кончился. Сегодня вот сижу, стригу. А то змеи выползут, наколются, а я Змеиной Матери клялась их холить и не обижать.
А вон и она идет родной дом проведать, малая щепочка. Хотя - какая она теперь щепочка. Белая она кувшинка, бабина она ошибка. ... или не ошибка? жарко сегодня. Первый день как лето. Не буду думать. Буду сухие ветки стричь.

_____
*"Битая" юбка, в отличие от "шитой" шьется из шести попарно соединенных косынок с печатным набивным рисунком, верхние углы которых, будучи особым образом подвернуты и перекинуты через пояс, образуют карманы, в промежутках между карманами к поясу цепляются разные бытовые мелочи - кошельки, ножи, ключи и прочее. Юбка эта также надевается поверх рубашки, но в отличие от "шитой" юбки, "битая" считается рабочей или повседневной одеждой.
* "раскидушка" - деталь повседневной одежды, жилет из двух полотнищ, соединенных по всей длине спины и по бокам в области талии; носят раскидушку и мужчины и женщины, она используется в межсезонья и в середине зимы для утепления под зимнюю одежду.
* "ташка" - полевая сумка военного или должностного лица для хранения бумаг и географических карт, чернильницы, перьев и карандаша. Хотя особо опытные воины и чиновники ухитряются размещать между бумаг плоскую флягу с согревающими напитками, запас табаку и курительной бумаги и разные ценные мелочи, ташка для этого вообще-то не предназначена.

Анон · 2022-07-07 18:16:26

Свар

▼Скрытый текст⬍

То утро недели* задалось бестолковым. Я затеяла стирку, на полделе поняла, что корыто поставила на проходе, потащила с мокрым лопотьем через порог, запнулась и все сени залила зольной водой. Кой-как подтерла, мыть не стала, какое мытье по неметеному. Взяла метлу, думала ее сперва перебрать, глянула на нее - а ей место уже в куче на кострище за ямой. Ну что делать, взяла прутняка, кусок бечевки, стряхнула рассыпающийся голик с наметельника, только собралась набирать... о, думаю, а сварю-ка я полос*, раз день не задался, а то страда скоро, а у меня короб пустой, пара скаток* по дну перекатываются.
Затопила печь, щелок в ведре развела, а пока грелось-закипало - выбрала ветхое из чистого, на полосы разобрала и положила кипеть. А пока кипело, как раз метлу и собрала. Только ее на наметельник пристроила и успела порадоваться, что ловко все успела, как в сенях двери запели. Ох, и неловко же вышло... Открывает гость дверь в сени - а там широким махом на полу белая пчела намазана не старательно, но понятно (а что там той пчелы: справа налево да назад повела, как рука с тряпкой пошла, а потом к себе да от себя подхватила, лужу подтирая - вот тебе и пчела). Он с круглыми глазами через смертный знак скачет дурным зайцем, плечом дверь в избу вышибая - а ему навстречу хозяйка в сорочке да шали, с новой метлой на наметельнике меж колен, печка в летний день топится, и на варочной решетке ведро воды кипит... как и не обмочился где стоял.
-аааа, - говорит, - яаа ааввааа этоаа...
Я об пол наметельником стукнула от души, отставила насаженную метлу в угол, в шаль запахнулась и за занавеску пошла волосы прибрать да юбку надеть. И ему из-за занавески говорю: ну, до авы* тебе как до моря пешком, но раз пришел, говори с чем пожаловал. Тут и поняла, чем меня неделя одарила за неуместное хозяйственное рвение... Ох, не любит она, когда в праздный день у людей руки заняты: или все из них повалится, да так, что потом дюжину дней, а то и две, ничего в те руки и взять невозможно будет, или неделя такое заделье для в праздный день непраздных рук найдет, что лучше бы они и вовсе в пазухе отдыхали... не по доброй воле, так исподволь свое возьмет, и о твоих чаяниях тебя спрашивать не станет.
Пока я думку додумывала, юбку запоясывала да косы заплетала, у гостя оторопь прошла, а дар внятной речи вернулся. Сказал он, как положено, откуда пришел, сколько в пути... пока говорил, я вышла из-за занавески прибранная, говорю: откуда ты пришел, я поняла, а с чем пожаловал-то?
Подругу, говорит, ищу. Ушла она от меня, а куда - не сказала. Спали, говорит, вместе, сны одни на двоих смотрели, от одного ломтя хлеба откусывали, одним полотенцем утирались - а потом она дверь открыла и в чем была, ушла. Пока я понял, что она домой не вернется, два дня прошло, теперь и не знаю, где искать. А без нее хлеб не в сытость, сон не в отдых, свет не в радость и тьма не в покой. И пошел заливаться соловьем, и пошел, и плетет и плетет, никак не замолчит... Послушала я его, послушала... перебивать его смысла никакого нет: пока в нем слова не кончатся, снаружи он не то что слов - грома с неба не услышит, а стоять, пока он словесные красоты плетет, мне тоже недосуг. Взяла рогаточку, опустила в кипяток, как раз ведро до половины укипело, пошла за лоханью в сени, принесла ее, полосы да пеленки рогаткой по одной вынула, да каждую над ведром подержала, чтоб стекли, воды родниковой на них налила, помешала, в ведро слила, да еще разок отполоскала таким манером, да лохань крышкой накрыла и в уголок отставила... А он все заливается про любовь свою неземную и горе безбрежное. Я ведро с печки в сени понесла, щелок-то завтра пригодится пол мыть... тут он и осекся. Давай, говорит, помогу, я же мужчина. Смерила я его взглядом с головы до ног - ну, раз мужчина, говорю, то и не касайся до женских дел, нечего. Соловьем он петь перестал, индюком забулькал - да как это так, женщина при мне будет тяжести таскать, я себя после такого уважать перестану, я же на себя в зеркало смотреть не смогу... Да и не смотри, говорю, подумаешь, великая потеря, а бриться и на ощупь можно. Он булькать перестал, ежом запыхтел. Ну что, спрашивает, будешь мне помогать или как? А я кочергу как раз брала, так обратно ее у печки тихо-тихо, как стеклянную, поставила, чтобы его ею ненароком не поучить уму-разуму. Разогнулась и говорю ему - а с чего бы это мне, скажи на милость, тебе помогать? Я тебе не сестра милосердия, и мы не на войне, чтобы я свои дела ради твоих безделий оставляла и неделю на тебя тратила. Он мне и заявляет в ответ на ясном глазу - а зачем вы, ведьмы, еще и нужны, кроме как людям помогать, уж если им самим не обойтись. Я это как услышала, так от печки, где кочерга стояла, еще на шаг отошла, уж очень соблазн был велик если не кочергой поучить, так поленом меж глаз света в голову добавить, раз ему мать при рождении недодала.
И тебе, говорю, поклон за доброе слово, а теперь скажи мне, будь так добр, что ты сделать позабыл для того, чтобы самому не обойтись в своей беде, и что ты сделал, если сделал, чтоб той беды с тобой не приключилось. Ты, может, кроме себя и своей любви что-то вокруг видел, подругу свою например. Ты, может, хоть иногда слушал и смотрел, что она говорит и делает, а не только язык чесал да силушкой хвастался. Ты, может, удосужился глаза протереть и заметить, что спать лег один, хотя бы во второй день, коль не в первый. Ты, может, потрудился смотреть иногда, что у твоей женщины в глазах, чтобы она от тебя молчком в одночасье не ушла. Ты, может, догонять ее пошел, пока след было видно... что встал столбом? сам сварил, сам и ешь, и ложку тоже за свои деньги покупай, у меня лишних в хозяйстве не водится. А то ловко устроился: как солоно заваривать - так сам, а как расхлебывать - так помогай ему всем миром. От такой проповеди в груди зажгло у меня, я дух перевела, смотрю, губы задрожали у него, руки затряслись... ну, думаю, сейчас устроит мне театр, как пить дать. Однако нет, обошлось, полез в поясник, выложил на стол прилично денег - так хватит? - спрашивает. Я для вида глянула... за мою работу хватит, говорю, а твою я за тебя делать не буду ни за деньги, ни за спасибо, ни за слезы, ни за кровь. Выйди, говорю, и снаружи жди, сделаю тебе свар, вынесу в берестяном черпаке, пойдешь с ним на курган, затворишь огонь, свар выпьешь, черпак сожжешь. После того до рассвета будешь понимать язык ветра и звезд. У них и спросишь, куда твоя любовь ушла и как ее догнать. Да помни, что чтобы ответ на вопрос получать, чужой язык понимать мало, еще надо уметь свой за зубами держать. И еще не забудь, что чтобы ответ получить, его мало услышать, его еще надо понять и поверить в него.
Ну, не выйти в дверь, коль тебе на нее указали, это уж совсем дурь несусветная. Он и вышел. А я ему сделала свар. Из чего - не скажу, только цвет у него был зеленый, вкус черный, а запах красный, и еще скажу, что были в нем ягоды слаще меда, какие не кладут ни в пирог, ни в кисель, был в нем стебель болотного розана, который курице по колено, а заблудиться в нем человеку проще простого, были в нем золотые цветики, от которых сны черные, были в нем черные семена белых цветов, и были в нем листья с дерева, к которому все по ягоды ходят. Сделала, вынесла, дорогу к кургану указала. На другое утро, как проснулась, пошла до того места поглядеть, живой ли ушел. Свар-то не смертный, да только ветер и звезды врать не умеют, незачем им - а если кто кроме себя никого слушать не приучен, правду трудно переносит. Может и не выжить.
Увидела на кургане кострище, сожженное чисто, а в траве след, что к дороге плелся, да по дороге в ту сторону направился, откуда гость сказался что пришел - на том и успокоилась. Пошла в дом, полы намывать да полосы развешивать, пока в доме тепло: под крышей всяко чище чем во дворе, а полосы готовить - дело такое, чем чище, тем лучше. А деньги его я в другую неделю в трактир отнесла, и велела на них кормить и поить промокших и замерзших, умный человек в дороге мокрым и холодным не останется, а дураков спасать - что паршивого чесать: сколько ни делай, лучше не станет. Так похожее к похожему и пристроила, мне чужой придури даже в деньгах в доме не нужно.
_______________________
* неделя, или праздные дни - традиционные дни, посвященные отдыху, гигиене души и тела и общению людей друг с другом. Обычно неделей считаются каждый пятый и шестой дни, но в страду недель не бывает, а в годовые праздники неделей считаются полные шесть дней, в которых праздничный день приходится третьим или четвертым.
* полосы - ленты ткани, нарванные из бывших в употреблении предметов одежды, постельного и столового белья, используемые для перевязки ран, неизбежно получаемых на сельскохозяйственных работах в страду и в разных других ситуациях.
* короб - берестяная или, у обеспеченных людей, жестяная эмалированная большая шкатулка, в которой хранится прокипяченный ("сваренный"), проглаженный утюгом с двух сторон и свернутый в рулоны ("скатки") перевязочный материал.
*скатки - способ хранения готовых к использованию полос
* ава - поименование старшего в группе, командира, ответственного лица или хозяина, определяет только статус, вне зависимости от пола

Анон · 2022-07-07 18:16:59

Громовик.

▼Скрытый текст⬍

С утра парило, земля вроде и холодная уже, и паутина полетела - а воздух стал, как в бане. А к обеду и громовик засветился. Громовик у меня давно, еще здесь не жила, он был уже, с собой возила. А здесь я его в руки деду пристроила, Дед у меня деревянный, резной, у деревенских-то все больше глиняные, и в руках держат кто медную монету, кто кружок браный с зернами, кто соломенное колесико - а у меня вот такой. И громовик у него. Арьяниного-то деда ей в лодку положили, как провожали, а у меня - мой, резчик в дом приезжал его делать.
Ну, как громовик засиял, я все дела отложила, потому что толку от моего деланья уже не будет, а летний очаг во дворе я раздула, и набрала картошки мелкой в погребе, ее намыла и поставила в стуколку* варить, а еще хлеба нарезала, достала из погреба цыганский балавас*, (коленки уже заметно так ходили ходуном), напластала сколько-то в тарелку, остальное обратно повесила... из погреба выбиралась уже на четырех, долго дышала, потом плюнула, да так на четырех и пошла до печки, заваривать что нужно.
По дороге поняла, что такими руками я, пожалуй, заварю... да и пошла назад, к лавке. Простокваша в сенях есть, меда полмисочки в горке стоит, что успела, то успела, что нет, то не понадобится. И с тем и прилегла на лавку, грозу ждать. Взобралась-то тоже, конечно, не вдруг, но какая разница, раз получилось. Дверь не закрывала, конечно, мало ли что, пусть открыто. А ты и пришел, тоже, видно, грозой придавило тебя, ишь, рожа красная как кирпич и ладанка на груди ходуном ходит. Откуда про грозу знаю? так вот он, громовик-то, у деда в руках, видишь как светится, а дед на горке наверху стоит, где посуда чистая, солонка и короб хлебный. Я знаю, что ты есть не хочешь. Ты после грозы захочешь. А сил готовить не будет. Откуда знаю? а с чем я, по-твоему, на лавке лежу и еле языком шлепаю?
Громовик мне в городе подарен был, когда я в госпитале работала. То есть, уже когда увольняли. В войну-то нас, девчонок молодых несемейных, полевыми медсестрами нанимали за хорошие деньги - ну я и поехала. Война и началась бестолково и кончилась... никак: Черный по своим делам пошел, солдаты - по своим. А мы-то, обученые, за госпиталями, к которым были приписаны, и разъехались. Перед самой отправкой бомба упала на станцию. И даже никто не пострадал, вроде... ну, так: три осколка по людям чиркнули, да мне вот не повезло. Сначала-то как мухи из глаз поразлетелись, я думала, что ничего, а на другой день смотрим - нет, чего. Руки ходуном ходят, так, что не то что ложкой есть - из чашки пить не получается, коленки ватные, и слова в голове не держатся. Ну, погрузили в вагон, привезли в госпиталь, положили в палату, подлечили, работать я начала, полгода проработала даже - а как весной грозы начались, так снова-здорово, все как в первый день после контузии. Потом забавней да забавней: мимо кабинета физического лечения не пройти, право-лево путать начинаю, в проводке пробои пальцем показываю сквозь обои, ну и дальше так же. Опять положили лечить, неделю поисследовали, и доктор, с которым я работала, говорит мне "у тебя метеозависимость". Мне даже обидно стало - я хоть и больная, да не дурная, и не вчера на свет родилась, зависимых я видела: припадошных кокаинеток пол-отделения, да марафетчиков-неедяк две палаты, да курцов почти этаж, кто без легких, кто без ног, кто без желудка - а дай им отравиться, иначе жизнь не жизнь, а мука смертная. Я уж про пьяниц не говорю, для них лечебниц полно, и платных и государственных. Доктор, говорю, какая ж я зависимая? зависимые вон, этажом ниже да двумя этажами выше, и им без своей гадости жизнь не в жизнь. Вот если бы мне только в грозу и было хорошо - я бы была зависимая, а если мне в грозу плохо, то... тут и замолчала. Погода-то не только гроза, вот так, мил-человек прохожий. А ты дыши, дыши, и водички себе на голову налей, тебе легче будет, ну и что, что лужа, вода не кровь, высохнет, а выживем так вытрем.
Ну я его и спрашиваю - это лечится ли хоть как-то, а он говорит - пока таких лекарств не придумали, поэтому будем тебе оформлять пенсию и увольнять по состоянию здоровья. Ну я погоревала, потом нос утерла, и решила, что вылечусь и в госпиталь работать вернусь. Пошла искать, кто это лечит. Нашла одну... врач, понимаешь, от слова врать. Она мне сразу не понравилась, но как она честно сказала, что может убрать проявления, а болезнь вылечить не в ее силах, так я смирилась, сердце в кулачок собрала и стала у нее лечится. Поначалу-то я ее слушалась, хоть и лечение ее было несуразно дорогое и непомерно трудное, но помогало. А потом у нас разговор такой вышел, в котором она мне прямым словом и сказала - вам, говорит, нужно подумать, зачем вам болезнь и какая вам от нее выгода. И удачно так сказала, как раз за полдня до грозы. Я слова-то в рот собрала... ах ты, говорю, пакость ты непотребная, стерьво ты весеннее, размокшее, кто ж тебя научил человека в его боли виноватить, и не затем ли ты это делаешь, чтобы тебе не сказали, что лечить ты не умеешь. С тем и ушла. Далеко-то не ушла, понятно. Под мостом лежала три часа, а потом подумала: а чего мне в городе делать, тут я уже всех обошла и всех выспросила, пойду с камней на землю, может там кто знает, как моей беде помочь. Так к Арьяне и пришла. Она уж старенькая была, сильно старше, чем я теперь. Жили мы с ней неплохо, не как мать с дочерью, но дружно и ладно, и она меня не вылечила, но как с этим жить, научила, и еще много чему, а я для нее то делала, что ей уже не по силам было, и до Белой тоже я ее провожала - ну не считая того, что полсела пришло лодке вслед посветить. Кустов да елок по дороге к ней я посчитала порядочно, да, как и ты, мил человек, штаны твои о том говорят в голос, если не слезами плачут.
Ну вот, как та гроза прошла, которую я под мостом пережидала, пошла я на квартиру, да в госпиталь свой, за документами и попрощаться. И прямо сказала, что из города уезжаю, и наверное навсегда. Девчонки заахали, а доктор из отделения физического лечения и говорит: правильно, это лучшее, что ты могла решить. И громовик подает в медной коробочке. Рассказал, как по нему следить за грозой, как хранить и куда поставить. Вот так вот, да, слева от окна, так, чтобы прямых лучей света ему доставалось как можно меньше, и только на закате или на рассвете. Видишь, как сияет, каждая трещинка в нем светится.
Ложись, прохожий, на пол, будем дышать и грозу ждать. Мне с лавки уже видно, что небо побелело, вот-вот тучи подойдут, прожить нам с тобой надо час с небольшим, а дальше оно само.

_______________________
*в стуколку - в кожуре или в скорлупе, и неважно, картошка оно или слива, репа или яйцо.
*балавас - по цыгански вообще "мясо", но в данном случае имеется в виду провесной соленый кусок вырезки в травяной обсыпке

Анон · 2022-07-07 18:17:51

Яблоки.

▼Скрытый текст⬍

День нынче задался и был собой хорош, как крепкий вдовец или отставной офицер: седины по голове уже хватает, чтоб ее видеть, не приглядываясь, и молодость его уже явно от него ушла, однако еще не старый, собой бойкий и в работе хваткий, и хоть в глазах уже холодок, а в голосе сырой ветер гуляет, однако взгляд еще здесь, и речь еще приветная и любезная. Хороший, в общем. Хоть и осенний.
Страду всем миром отстрадали, в этот год повезло обойтись вообще без потерь, ни людей ни хлеба не уронили в борозду, да еще тот приблудный, что мне под лавку пал в грозу перед страдой, в селе остался, так и вдвойне повезло.
Убрали хлеб в амбар, солому разобрали по домам - какую на кровли, какую на постели, какую в хлев... за тем и не заметили, как лето с нами попрощалось, а осень не подошла еще толком, задержалась в дороге, и день встал ясный и теплый, с синим ярким небом и пестрой листвой на нем. Я вышла на крыльцо, посмотрела вверх, постояла минуту, потом зашла в дом, рубаху в бродни* заправила, опоясалась, прицепила бабье**, раскидушку накинула, подхватила лукошко - и пошла в лес по яблоки. Лес-то нужен дальний старый, а перед ним недавний, новый, едва выше всадника на коне, его перед войной завели, что-то добывали, всю землю вздыбили, потом лес насадили и оставили... тут и Черному до нас разговор нашелся. А пока с ним судили-рядили, да потом в себя приходили - вот он и лес. Если придираться, конечно, то и стволы тонки, и ветки цепки, и с топором в тот лес идти пока незачем, его весь одним ножом извести можно, однако над корнями грибы, под ветками трава, в ветках птицы, под корнями мыши - чем не лес.
А яблоки в лесу от того, что перед войной девки насадили, в надежде что суженые вернутся, да некоторые под те яблони сами и легли, как Черный тут прошел. Там еще девьи кусты*** есть - тоже не пусто под корнями у них, да.
Сажают-то яблоню такую как? Яблоко девка покупает на ярмарке, да не просто, а с выдумкой, а лучше не купить, а чтобы так дали. Съедает целиком, а косточки держит за щекой, пока домой не принесет. Заболталась, ела ли, пила ли - проглотила, и всех делов. Потому на ярмарке все, кто увидел девку с яблоком, бегут ее угощать и с ней разговоры разговаривать, чтобы она косточки проглотила. Ну а если не проглотит - то по дороге домой может с дороги сойти, рукой горсть земли выкопать, семечки в нее выплюнуть, с землей перемешать, сложить откуда взяла и попросить Белую дать ей знать, суждено ли ей от милого дитя зачать. Если по весне росток покажется - значит, дитя у ней будет, и именно от того парня, который ей глянулся. Не на этом свете так на том. И если парень в землю уйдет, дитя девке не давши, Белая за нею в тот же год придет и до жениха ее проводит. Потому и зарывают их, гадавших так, под их яблонями. Яблоки на таких яблонях всегда сладкие и сочные, хоть в свар, хоть в пирог осенний. А для пирога день был самый тот. Ну я за яблоками и пошла. В лес. А путь в лес да по лесу - дело такое, не подарит, так озадачит, не подсунет, так поманит.
Ну и пока дошла до старого леса через новый саженый, да мимо болотца, что стало на месте колодца, да через песок, что между новым лесом и старым, до тех яблонь... ууу, свет мой ясный, небо синее... не баба, а лесная мавка. Ноги мокрые, бродни рыжие, рукава где не серые, там зеленые, на раскидушке сухие листья, паутина да хвоя, один пучок травы в лукошке поверх подосиновиков с лисичками (ну не перешагивать же через них), другой увяслом связан да за спину перекинут, третий на плече шуршит, да с корней водой капает...
А как без них зимой? сушеница, бабья выручница, столистник, от ста болей защитник, сабельник... ну с ним понятно все.
Дошла до яблонь, огляделась, присела, бечевку с пояса размотала, стала плетенку плести, с грибами в лукошко яблоки класть как-то неловко, а без них уходить от яблонь нехорошо, раз дошла.
Смотрю - а там у яблони, что я себе присмотрела, шуршит кто-то. И не лесной. Лесные шуршат уверенней и тише, или бойчее и потому прислушиваться к ним не надо, так что человеческий был шорох. Ну я и замерла. И смотреть стала. Смотрю - и впрямь, человек. Их благонадежность, урядник наш, только в штатском. И не просто в штатском, а в смертном: штаны черные, сорочка белая, враспояску и босой. Вот, думаю, так и номер. Это что же он задумал, вроде нормальный мужик, с головой дружит, себя блюдет, живет одиноко, правда, но не горюет и не бедствует, и вниманием не обделен... с чего бы?
А он к яблоне прислонился, и стоит, трубочку курит, в небо смотрит - как двадцатилетний подружку на свиданку ждет. Я сижу, не шелохнусь, а сама мысли быстро-быстро в голове гоняю, вспоминаю, чья яблоня и сколько ей лет. Ульянина яблоня дальше, и яблоки на ней полосатые, Рянина правей, и на ней яблоки мелкие, желтого цвета и насквозь светятся, аж зерна видать в них, Томянина там, впереди, и она вся красная, даже если сучок срезать, то он изнутри розовый, и цвет на ней кровяной, а это-то чья же, держи меня, земля, я у неба памяти прошу... а, вон что. Аяна эту яблоню сажала. И яблоки на ней бело-розовые, как снег на рассвете. У ней любимого мазурики убили, застрелили в городе, он на военного учился, в увольнение к ней шел... не дошел. А в страду она поле открывать**** пошла, да себе серпом по ногам попала, а увясла у баб рядом все были короткие, а Арьяна на другом краю поля занята была... не спасли Аяну. В поле класть не стали, про яблоню-то дознались... ну и положили ее под яблоню так. Смотрю, урядник трубочку докурил, пепел на ладонь себе высыпал, да так горячий руками и растер, умылся им. Интересно, думаю, за что ж он кается, в чем перед Аяной виноват. Ну да подглядывать дурно, признаваться надо. Тем более что плетенку уже спроворила, что зря сидеть, еще назад идти. Ладно, встала, бродни отряхивать не стала уж, им одна теперь дорога - в корыто. Подошла, поклонилась, поздоровалась... А у него и пепла на лице не осталось ни крошки, как сию минуту умывался. Экие чудеса-то сегодня вижу... нехорошие чудеса. И похоже, не все еще они на сегодня.
-и тебе здравствуй. За яблоками пришла?
- ага, за яблоками. Пирог думала печь, осенины же.
- ну, давай наберем. Он тянется к веткам - и ветки навстречу его рукам гнутся к земле, протягивая розовые яблоки прямо к ладоням так ласково, как будто женщина обнимает своего желанного. Одно, другое, десятое, плетенка уже полная, а яблоня все дарит и дарит ему яблоки, как девка, что старается задержать встречу с любимым, предлагая ему то одно, то другое, чтобы был повод повременить еще минутку..
Урядник снимает сорочку, подает мне и продолжает принимать дар за даром, яблоко за яблоком, и передает мне, а я укладываю их в котомку, наскоро сделанную из сорочки. Солнце клонится к закату, освящает последним лучом голую спину, защищая человеческую наготу от всякого зла... и я вижу шрам, размером с яблоко, под лопаткой справа. Разрывная пуля так выходит, пройдя тело насквозь. Ну вот, и в белой котомке больше нет уже места, полна яблок, как и донесем, непонятно. Их благонадежность смотрит на меня прозрачными глазами человека, отпустившего душу за речку погулять...
-Ена, отвернись-ка, будь так добра.
Я отворачиваюсь, и по шороху за спиной угадываю объятие и поцелуй, потом шаги в мою сторону. Обернувшись, вижу урядника. На груди у него маленький, с зубок чеснока, круглый шрам. Парный к тому большому, который со спины.
... навылет, значит.
По дороге я спрашиваю его - твое степенство, тебя, небось, как срок придет, под ту же яблоню класть? Он откашливается - не те уже ночки, чтобы телешом шастать - и спокойно, чуть с хрипотцой, говорит - зачем под яблоню? у меня уж сосна взошла, я на тот год весной сюда принесу, вот под нее и положите.

————————————————-
*бродни - штаны, сшиваемые из четырех узких (45-50 см) полотнищ, с ластовицей в промежности, собираемые на гашник (поясной шнурок). считаются женской одеждой для труда и дороги. Мужчины такую одежду носят только в больницах и в прочих жизненных обстоятельствах, определяемых как бедственные: обокрали, провалился под лед и промок, находится вне дома и стирает единственную смену одежды, которую при себе имеет.
** бабье - некий набор обиходных предметов, носимых на поясе, в этот набор обычно входят два или три ножа, шило, фляга для воды, кристалл квасцов в деревянном или берестяном футляре и ляпис (азотнокислое серебро, AgNO3) в футляре из глины, точильный камень и привесной карман для дорожного пищевого припаса, обычно орехов или семечек. но также им могут быть и сухари или вяленая мелкая рыба или кусочки мяса, и даже куски сахара. Этот обязательный набор предметов может быть дополнен тем, что баба - хозяйственная и самостоятельная женщина в возрасте от 20 лет - может считать предметом повседневной необходимости в недальней дороге и около дома
***девий куст - боярышник.
****открыть поле - сделать первый сноп - это обряд, который выполняется незамужними и не рожавшими молодыми женщинами, и который считается опасным, поскольку срезание колосьев связано, по поверьям, с прерыванием жизни - или близких жницы или ее самой. Удачно "открывшим поле" женщинам, по тем же поверьям, обязательно должно было повезти в личной жизни в этом же году, и следующую жатву эта жница могла надеяться встретить уже матерью. И поскольку материнство, неважно, в браке или нет, дает женщине серьезные социальные бонусы, тут есть за что рискнуть.

три ножа.
- "деловой", типа финского пуукко, он "для всего": срезать ветку или тонкий стволик, защититься от зверя в лесу, если получиться, разделать рыбину, в общем "нож приключенца", его не только женщины носят
- "лекарский", больше всего он похож на окулировочный, но тоньше и меньше. Им "правят надобности" - от разрезания полосы и обрезания одежды вокруг раны, до вырезания бересты под лубок или корневища из-под дерна. У мужчин, занимающихся знахарским делом, а также бортников и собирателей, такие ножи тоже в обиходе есть, но это не для каждого мужчины вещь.
- "водяной", короткое широкое лезвие, ромбическое в сечении, на поперечной рукояти, для работы в болоте (добыча корневищ аира, стеблей и корней белой кувшинки, сабельника и т.п.) У мужчины этот нож может оказаться только в одном случае: это браконьер, живущий и добывающий что-то на продажу на воде. Он годится также для добычи жемчуга, ловли пресноводных угрей, драки со щукой и т.п.

Анон · 2022-07-07 18:18:31

Чай, чаек, чаище.

▼Скрытый текст⬍

Почтальонка с утра настроение испортила, сама того не зная. И не виноватая она, работа у нее такая - письма в конвертах адресатам отдавать, а что я без того письма сто лет бы обошлась - то дело не ее. Ну я и не сказала ей ничего, письмо взяла, в ее ведомости подпись поставила с датой, а поскольку до меня идти конец не близкий от села, ей предложила чаю. А она не отказалась. Ну и мне предлог с чтением подождать: пока из печной глотки* углей выкатила на губешку*, пока сена натрепала, лучины нащепала - руки грязные, за конверт хвататься как-то уже и невместно. А потом чай, мед, масло - опять руки не те, а письмо уже принесли, не убежит оно никуда. Ну воды скипятила, чаю заварила, на стол собрала, употчевала, согрелась она, я ее до дверей проводила... а конверт на окне стоит, маячит. Покосилась на него - не, думаю, не сейчас. Сначала кружки помою. Воды в таз налила, соды кинула - уж мыть так мыть, дочиста... тут в дверь и постучали. Да не просто постучали, а с ноги. У меня аж удилища посыпались, что за горкой стояли. Я только рот открыла, добрым словом приветить за вежество и аккуратность - ан дверь уж нараспашку, гостенек дорогой валится, дороги не разбирая. Да и чем ему разбирать - фонарь под глазом светит, считай, как аэродромный прожектор, всю горницу мне озарил.Черный, с подбитым глазом и порядочно подранном дорожном* смотрелся пацан-пацаном - и такой же обиженный, как мальчонка лет пятнадцати, которого не по делу отоварили в чужой драке. Я ничего не стала говорить, добросила на еще тлеющие на губешке угли пучок соломы с корьем и принялась щепать лучину снова. Вздув огонь по второму заходу, со стола переселила чайник обратно на крюк над огнем и пошла шарить в ларе - взять сухарей или орехов к столу. Когда чайник забулькал, а я почти собрала в плетенку все, что решила поставить на стол, дверь открылась уже без стука и меня окликнул голос урядника, сначала по имени а потом и вопросом, могу ли я оказать помощь блюстителю порядка, предоставив помещение для опроса нарушителя. Нарушитель, прихваченный по запястьям полицейской ременной вязкой, смотрел в пол и катал по тощим скулам желваки размером с орех. Ну, гражданский долг есть гражданский долг, вопросы можно и отложить до частной беседы... до конверта на окне очередь дойдет еще явно не сей час, а может и не сей день. Поэтому - хоть Черный, хоть урядник, хоть забияка с площади хоть все вместе - перспектива хорошая и даже отличная: и занятие, и развлечение, и время занято...а там, глядишь, и с духом соберусь прочитать письмо-то. Войдя и пристроив шинель на крюк у двери, его благонадежность посмотрел на Черного, сидящего за столом, и к удивлению моему, его не только увидел, но и отметил его особую примету. Кивнув точно на бланш под глазом Черного, он сказал - мастерская работа, весь день бы любовался. Черный злобно шмыгнул носом и отвернулся к печи. Я оценила диспозицию, и поняла, что кружек, пожалуй, надо две, мне и уряднику, потому что кто из этих двоих зачинщик драки и как они друг другу теперь приходятся - это сейчас урядник выяснит, как вопросы им задаст... Чаю уряднику я налила - медицинского, чтобы ложку в кружке было видно только по середину черенка, а сахар подала отдельно на блюдце, чтоб сам взял сколько надо или как привык. Он хлебнул из кружки, одобрительно кивнул, кинул в кружку три порядочных куска, достал из ташки отрядительный лист и начал его заполнять на забияку, сидевшего в ременной вязке и превшего в кожухе в горнице. Я налила себе чайку без особых запросов, в меру крепкого, и, болтая в кружке ложкой, спросила: - ваша благонадежность, а этот, нарушитель, он арестованный или задержанный? Урядник оторвался от листа, посмотрел на забияку задумчиво - да, сказал, и правда. Вязку на забияке распустил и разрешил раздеться, что забияка немедля и исполнил. В горнице запахло то ли хорошо побегавшим конем, то ли козлом, давно стоявшим в куте. Черный молча сидел на лавке в уличном, уставив глаза в печкин бок.Так, сказал урядник, давайте по порядку. Задержанный, что вы делали возле культового сооружения "Тропа памяти", также называемого "смертные камни"?Задержанный, при каждом шевелении которого по горнице расходились волны запаха, способные сшибить муху на лету, с явным усилием открыл рот (и то, мне с другого края стола было слышно, как у него зубы скрипели) и сказал неожиданно мягким, слегка мяукающим голосом - взрывал я их, тринолом*.Урядник помолчал, взял кружку со стола, помешал в ней ложкой и сделал порядочный глоток. Я, если честно, тоже удивилась... сильно удивилась очень. Пока я удивлялась, полицейский чин записал ответ и задал следующий вопрос - с какой целью вы разрушали культовое сооружение?Задержанный ерзнул, всхлипнул - и из него посыпалось, как из пропоротого мешка. Урядник незаметным движением дернул из ташки карандаш и начал писать крючками скорописи прямо на листе оберточной бумаги, который был постелен на столе. Я только сглотнула, чтобы глаза на место встали, а то выпучились так, что даже защипало. Конверт на окне, опять попавший на глаза, не шевельнул бы на душе и паутинки, сей день был явно не его днем. Если разделить речь незадачливого забияки на три части, части равными бы не были, матерной брани было бы примерно полмешка, вздохов, всхлипов и подвываний – горсточка, а смысла – примерно решето. И смысл тот был… ну, урядник, как только забияка-недотыкомка замолк, посмотрел на оберточный лист и с него этот смысл, как ладонью, сгреб, и сказавшему в нос сунул. -Итак, Самослав Северинович, вы решили принудить Тропу памяти, или ее хранителя, что для вас одно и то же, вернуть вам жену, которая позавчера, в ваше отсутствие дома, совершила попытку покончить с собой, использовав для этого ваше охотничье ружье, причем, судя по тому, что детей она перед этим отвела к соседям и сама ушла из дома за лесопосадку для того, чтобы произвести выстрел, это не было случайностью или неожиданным и необдуманным действием. -Да, сказал забияка тем же мяукающим голосом – с таким звуком кот ластится, когда просит чего-то, трудно сердиться на того, кто так выговаривает – я думаю, это он ей в уши налил, и не за один день. Мог бы видеть его – стрелял бы как в вора и соблазнителя. А так... тринол взял и в камни его положил, и вся недолга. И тут Черный ему показался. В драном дорожном, с фонарем под глазом, юный, тощий и обиженный, пацан пацаном. И сказал ему, косясь на урядника – ну ты, мужик, совсем дурной. Она второго родила меньше года назад, молочная еще, что я ей скажу? На кой она мне вообще?Урядник украдкой перевернул лист и начал класть на него крюки с другой стороны. Мужик, однако, не растерялся и даже не удивился. На пацана, соткавшегося перед ним из воздуха, он глянул так, как будто видел его каждый день, и до сих пор только не имел повода ему лично морду начистить. И ответил – так же спокойно и ласково как с урядником говорил – а у Белой я был уже. Ходил ей вчера кланялся, она сказала, что не звала, не брала и не приглашала, так что кроме тебя, некому.Урядник глянул Черному в здоровый глаз со странным выражением, как если бы жулика давно ловил, да доказать жульничество не мог – а тот на горячем попался, да как раз при свидетелях. Черный, враз состарясь на всю свою вечность с довеском, только головой покачал. Нет, Донат Мирович, это не мое дело, это дело человеческое. Давай расследуй, это твоя работа, тут я тебе не помощник. Урядник только руками развел. Снова перевернул оберточный лист, посмотрел на вязь скорописи, почесал хвостом пера переносицу… Я тем временем достала с полки короб, вынула из него лоскут и пошла в сени, к глиняной корчажке, в которой храню зелень с солью. Смесь несложная: огородная петрушка, зоря*, сныть, мокрица, молодая крапива, кипрейный лист, ну и соль. Оно и в суп хорошо, когда в нем, кроме крупы, ничего больше не плавает, и от синяков знатно: в тряпочку обернуть и приложить, а мочить не надо, воду оно само из синяка потянет. В суп-то оно и без крупы хорошо, а когда больше есть нечего, так отлично даже, а от синяков немного жестко, круче только бадяга, ну да Черному не привыкать. Ложку зацепила, обернула в лоскут, подала ему… не гордый, приложил. За столом тем временем беседа шла своим чередом. Так, брак у вас по взаимному согласию, в браке вы три года, детей двое, погодки, жена не работает два года, на хозяйстве, выплаты на детей вы не оформляли, поскольку способны содержать жену и детей на свои заработки, а работаете вы на пилораме, уходите из дома утром и приходите затемно. Ссор, размолвок не было, жену вы не обижали, дети здоровы, ничего необычного в поведении жены вы не замечали и никак ее поступок объяснить не можете. Кстати, как она сейчас чувствует сейчас? Забияка Самослав развел руками, добавив в воздух еще запаха пота, и сказал – так не был я еще у ней, я этого искал. Да и что к ней ходить, без сознания она. Этот, не отнимая от глаза примочку, другим глазом посмотрел на забияку не без брезгливого интереса, затем глянул на урядника, несколько ехидно. Урядник почесал пером бровь, протянул неопределенное «угммм», изобразил два слова в отрядительном листе и переспросил – точно не ссорились? И соседок вы не спрашивали, может быть, она им что-то говорила? И как вы поняли, что ее надо искать за лесопосадкой? Забияка помялся, ерзнул на табурете, достал из кожуха картонку, явно бывшую когда-то коробкой от лекарства и сказал – записку вот она оставила. Но разве ж это объяснение? Урядник взял картонку, на нее коротко глянул, откашлялся и начал строчить в отрядительном листе. Я, не утерпев, встала с лавки и, проходя к печи, заглянула в картонку тоже. На картонке округло, четко и старательно было написано «Я так больше не могу. Простите меня все. Ищите меня за новым лесом». В эту минуту я поняла, что чаю забияке не налью, да и воды, пожалуй, тоже.________________* глотка в печи - самый конец очага, где остаются, как правило, последние горячие угли, когда печь уже протоплена и основной жар прогорел и даже истлел.* губешка - специальное место в очаге, где можно развести небольшой огонь для быстрого приготовления небольшого количества быстро готовящихся блюд и кипячения небольших порций воды, площадочка перед основным очагом, где встает чайник, котелок или сковородка.* дорожное - одежда "длинных" возчиков (ближайший аналог - дальнобойщик) и людей, долгое время проводящих как в дороге, так и на дороге, зарабатывающих ремонтом, продажей готовой еды и прочего припаса на промежутках между населенными пунктами; шьется обычно из кожи или грубого и плотного хлопка и льна, окрашенных в коричневый и черный цвет.*тринол - тринитролтолуол.*зоря, она же любисток - зимний, или зимостойкий, сельдерей

Однако, чайник закипевший от печи к столу принесла, уряднику опустевшую кружку заново наполнила, себе подлила кипяточку и села смотреть, что же дальше будет. Пока их благонадежность делал опись записки и переписывал ее содержание в отрядительный лист, было тихо. Черный сидел к столу боком, глядел в печь, держал примочку у подбитого глаза; забияка Самослав прел на табурете спиной к двери; урядник, наклоня голову над листом, выводил ровные строчки казенным полууставом; я наблюдала всю эту живую картину и болтала ложкой в кружке; конверт стоял на подоконнике, прислоненный к оконному стеклу, за стеклом тусклый короткий предзимний денек перевалился за середину и поплелся к закату. Черный молчал-молчал, да и шикнул сквозь зубы. Что, - спрашиваю, - жжется? С лавки встала, подошла, за подбородок его взяла, к свету развернула – вроде нежное все цело, однако промыть не помешает. Ну и пошла в споднюю* часть за очанкой, у меня ее полный туесок берестяной с поздних зажинков стоял насушеный, да и куда ж без нее по зиме-то: то деточке грудной носик промыть занадобится, то кому из баб печной уголек в глаз отскочит, то девка за водой побежит не одевшись, глядь – и ангина к вечеру готова, а старикам так вообще бы ее и зорю в доме держать круглый год, да всем ведь лень… Принесла, третий раз корья с соломой нагребла на губешку, уголек подсунула, чайник сверху прицепила… в припечный ларь поглядела с тоской, весь припас за сегодня прикончу, завтра в лес идти придется, то еще счастье такие прогулки после зимовея. Очанку в горшочек крошу руками, и Черного спрашиваю - и куда же надо было в камни тринол-то класть, чтоб тебе так в глаз отсветило?Черный, отняв примочку от глаза и прижав к нему кулак, высказался, перемежая слова шипением и посвистыванием: - у, ссс… вот тут он подумал, да, и хорошо, цт, подумал, куда надо положил, и старательный, шшшштт…, точно положил, не перекосил, и довернул ровно как надо, зззссс… -помолчал, подышал и сказал, глядя на меня здоровым глазом - короче, так, на пальцах, я тебе не объясню, а сейчас тебе там делать нечего, весной покажу, перед Горием. Ага, понятно, говорю – а сама в горшочек кипяток налила, блюдце на него пристроила, и пошла к горке серебряную ложку искать, куда-то я ее положила… наверняка на место, найти б теперь это место… а без нее в глаз заливать очанку неудобно, пипеток-то нет у меня, не больничка все-таки.Пока копалась по ящичкам горки, Чёрный со своего места голос и подал – хозяйка, говорит, если ты за серебряной ложкой пошла, то найди лучше ножик, а то я тебе свой дам, ложка у тебя наверняка чищеная, и либо она меня попортит, либо я ее, давай не будем. Ну, я и не стала. Бабье у меня в сподней части на крюке висит, а в бабьем лекарский ножик есть, с него накапать тоже можно, особенно если привычка есть.Пока возилась-обряжалась, урядник с отрядительным листом работу закончил и к забияке обратился. Так, Самослав Северинович, если вы грамотны, то прочтите объяснения, записанные с ваших слов, если нет, то вам их прочтет хозяйка дома. Забияка грамоту знал. Прочел, согласился, и под руководством урядника написал под объяснением: с моих слов записано верно, мною прочитано и понято, число и свои имя-фамилию. Урядник лист у него забрал, откашлялся и встал в рост. Так, - сказал – начинаю разъяснять участникам событий их права и обязанности. Самослав Северинович, ваши действия квалифицируются, как нарушение общественного порядка и прав граждан на моральные потребности, в зависимости от решения суда вы будете наказаны или штрафом, или общественным порицанием*. Кроме того, хранитель Тропы памяти имеет право подать частный иск в установленном законом порядке, за моральный, материальный и физический ущерб, который вы ему нанесли. Хранитель Тропы памяти, известной так же как Смертные камни, вы намерены оформлять частный иск к нарушителю? Черный посмотрел на урядника как на блаженного и спросил – Донат Мирович, а толку в этом иске? Что я могу с него взять в возмещение ущерба? Потный тельник, что ли? Вид у него при этом был самый генеральский, несмотря на подбитый глаз, драную одежду и юный вид. Забияка кинул на Черного косой взгляд, исполненный такого недружелюбия, что в теплом воздухе горней дунуло затхлым холодом давно не топленого кута. Я поспешила вмешаться, пока они мне в доме беспорядка не наделали – оно конечно много бы не успели натворить, но мне тут потом жить, а спать в доме, где драка была, удовольствие небольшое.Ваша благонадежность, - сказала я врастяжечку – вы если закончили, то давайте уже я своими делами займусь да вот пострадавшего обихожу, а то вам до города еще путь, а уже за окном сереет, по темноте добираться сейчас радость маленькая, да и простудите… арестанта-то. Черный на меня глянул едва не с нежностью, как собака на мясо… ну, думаю, влипла, еще с тобой мне отношения выяснять в своем-то доме, кто тут гость, а кто хозяин… ну да ладно, не впервой. Объяснялись уже… во взаимной любови-то. Давно дело было и не тут, да мне помнится, верно, и он не забыл.Урядник глянул за окно, быстро собрал бумаги, руки арестованного опять закрутил в вязку и вышел с ним за порог, в вечерний мерзкий туман с привкусом мятых огуречных листьев, мелиссы и руты. Я заметила Черному – однако, наследил ты, пока шел, широко и густо. Он в ответ только плечами пожал: - кому мешает, пусть не ходят, кому не мешает, и так пройдут. Я согласилась: – и то верно. Взяла чайник, отлила лекарский нож кипятком над тазом, где мокли утрешние кружки в содовом растворе, и с чистым ножом поднялась в горню, промывать глаз оружной руке смерти. Дала ему в руку чистую тряпку, велела держать у виска, и стала по ножу лить ему в глаз теплый напар очанки. Черпала деревянной ложкой, поскольку цедить было лень, а к деревянной ложке пареная трава пристанет сама, так что напар ли, отвар, будет чистым, без сора. Ну, пролила, прокапала, велела мокрую тряпку к глазу приложить и так сидеть. А пока сидит, чтоб молчать не тяжело, спросила – так, для разговора: - судиться то не стал… побрезговал, что ли? Он криво ухмыльнулся ближней ко мне половиной рта – ну тебя тут и правда к земле прижало… совсем забыла, как люди живут, что ли? Настал мой черед плечами пожимать – да нет… интересно было, что ты себе об этом думаешь. Черный глянул на меня из-под тряпки как на стрекозу, присевшую на ружейную мушку – ну, поинтересуйся, я отвечу даже. Ну, раз так… хочешь по порядку – будет тебе по порядку, мне не лень. Развернулась я к нему лицом и спросила - скажи мне, гость, отчего ты не стал судиться со своим обидчиком и не захотел принимать уплату за ущерб и виру за обиду.А он мне и сказал – а то тебе, хозяйка, и без меня ведомо. Обидчик мой из тех, кто взять может больше, чем имеет сам, и оттого брать с него виру и уплату – только руки марать и честь свою пятнать, а она у меня не одежа, за три года не износится, за три юкса* не поменяешь. Да ты и сама так сделала, помнишь ведь. И дом твой помнит – и как дружок твой тебе подсобил на зиму без припаса и без денег остаться, и как ты зиму той травой питалась, которой мне синяк вытравила, и как вместо дров камнями печку топила*, и как весной на порог выпала, на ногах не устояв, и как земля твой поклон приняла и с тех пор тебя кормит… ну и мои камни меня не оставили, я их своей кровью употчевал, пока к тебе шел, думаю, они на место встанут не позже завтрашнего утра.Я только вздохнула. Послушай, говорю – то дело было давнее и не твое, а человеческое, откуда ж тебе знать, или рассказал кто? Он мне улыбнулся – хорошо так, ясно, как настоящий совсем – и говорит: да конверт на окне и сказал. От дорогого, небось, конверт-то? Я озадачилась: - чего это он мне дорогой? Его тут и не было сколько времени, и видеть его я не хочу, и вестям от него не рада. Черный покивал задумчиво – вижу, что не рада. Конверт вон на окне с утра стоит, все открыть не соберешься, если б тебя с души не воротило при взгляде на него, мне б сюда ходу не было. Давай уж, отвечу тебе добром за добро, должным быть не люблю, а принудить тебя мне было нечем, помогала ты мне по собственной воле, не от страха и не от стыда. Сунул мне в руки мокрую тряпку и, пока я думала, куда ее из рук деть, схватил с окна конверт и его открыл, я и айкнуть не успела. Прочел внимательно, два раза даже, глянул на меня озорно, как уличный музыкант на ярмарке, когда он кому-нито соберется петь одному, да так, чтобы всю толпу проняло… бери бумагу, говорит, пиши. Ну, что оставалось – взяла бумагу, перо, села писать. Он надо мной встал, как школьный учитель, и продиктовал едва не по слогам. Дорогой, точнее, дорого обошедшийся бывший друг мой!Благодарю за теплые слова, среди которых особенно ценны слова веры в меня и в мои силы. Действительно, если судьбе будет угодно избавить меня в будущем от таких друзей, каким мне были Вы, все остальные житейские ситуации, включая наводнения, землетрясения, ураганы, засухи, войну и революцию, я вполне способна пережить без особых потерь и трудностей, тем более, что терять мне особо нечего, а к трудностям мне не привыкать, за что я благодарю судьбу и людей, в числе которых Вы, несомненно, занимаете не последнее место.За сим желаю вам здравствовать достаточно долго, чтобы мы разминулись в том числе и в последнем пути, на что я надеюсь особо, поскольку слишком уважаю обе руки Смерти, с которой Вы меня едва не познакомили, и не хотела бы делить их прикосновения, ценные для меня, с Вами, тем человеком, который обеспечил мне столько переживаний, обошедшихся в разы дороже, чем все то доброе, что Вы сделали и попытались сделать для меня.Есения.Забрал лист у меня из рук, приложил на минутку к печке, чтобы просохло, сложил и убрал в тот самый конверт. Подмигнул мне – вот и все, говорит, и можно не читать, что он там тебе понаписал. Сам отнесу, не поленюсь в руки передать. Ты же со мной весь день провозилась, хоть я и не просил, ну так и мне часом отдариться незазорно. Бывай, медсестричка.Дверь открыл, в сумерки шагнул – и пропал. Я посмотрела на чайник, почему-то захихикала, махнула рукой и пошла мыть кружки. Все четыре.

_______________________________

*сподняя, или нижняя, часть (в которой пол заметно ниже уровня печки) – используется как кладовая для предметов ежедневной надобности, небольшого запаса условно устойчивых к порче продуктов для приготовления пищи, которые, все же, лучше хранить в относительно прохладном месте – свежие овощи, мед, орехи, крупы, мука и прочее; там же обычно располагают запас питьевой воды, рукомойник, таз для мытья посуды, соду, щелок и прочее.

Горняя, или горница, она же верхняя или жилая, начинается выше уровня печки, и поэтому в ней постоянно тепло, по крайней мере, для минимально одетого (во что-то, кроме бельевой сорочки) человека. Еще выше (и дальше горницы от двери) расположен закут, или кут, спальное место хозяев дома. (правда, эти же словом назывют и выгородку в сенях для скота). Подняться на чердак и в холодную светлицу можно только из сподней части дома, это позволяет рациональнее использовать тепло топящейся печи.

*общественное порицание – процедура, явно происходящая от средневекового наказания стоянием у позорного столба, исполняется час в день после работы в определенном судом месте, куда каждый желающий может прийти и высказать осужденному на общественное порицание, чем он провинился именно перед данным желающим. Безопасность осужденного при этом обеспечивают два рядовых сотрудника полиции (чтобы высказывания претензий не перешли в мордобой)

*юкс – просторечное и даже жаргонное название денежной единицы.

* камнями топить печку – прием людей, дошедших до предела нищеты и не имеющих ни денег купить дров, ни сил выйти в лес их заготовить. Делается это так: собирается щебень с железнодорожного полотна, его закладывается полная печь, разжигается растопкой – и огонь горит до тех пор, пока со щебня выгорает мазут; это история на несколько часов, после чего печь, заполненная щебнем, остывает очень медленно, сохраняя дом теплым более долгое время, чем при сгорании дров. Готовить в такой печи нельзя, до тех пор, пока она не будет очищена от продуктов сгорания нефтяных фракций, но как правило, когда хозяин дома доходит до идеи топить камнями, готовить в доме уже нечего давно и прочно.

Отредактировано (2022-07-07 18:19:14)

Анон · 2022-07-07 18:20:18

Корьё.

▼Скрытый текст⬍

О, етить, приплелся, ну надо же. Гордый, гордый, сколько годов рожу воротил, и если б только. Вот не жила б я на выселках, до которых полную долю* штанами шевелить, сдается мне, что весь забор бы у меня был в дегте каждый день - просто так, от хорошего отношения и добрых соседских чувств. И шалавой-то честил, и детоубийцей, и полицейской овчаркой, и чем только не - и все за глаза, все за спиной. И кого только не подговаривал повторять все, что он придумал, все ему хотелось, чтоб все село обо мне так думало - ан у людей и свои головы на плечах есть, и мысли в них водятся, да, свои и все разные. И ни разу, храбрый такой и честный, в глаза не пришел не сказал, чем я ему нехороша - да оно в общем и так понятно. Ну и вот, ну и да, на крыльце сидит, разогнуться не может, и верно не один час сидит, я с утра в лес ушла по зимни-то грибы*, а боли - вот такие, от которых у него вся морда лица серая, где не бурая - они обычно с ночи начинаются, и знобит с них так, что свет не мил и тьма не покойна. Сидит, млеет, ни живой ни мертвый, заскоруз весь. И молчит. Ну и я молчком мимо прошла, в сенях ноги обколотила, в сподню корзинку поставила, голичок взяла и снова на крыльцо вышла. Опять сидит молчит, сопит на снег... Ну, посиди, красавчик, посиди, я пока тут крылечко обихожу, где ты не обсидел, стряхну все, что с крыши нападало, чтобы не оскользнуть кому ненароком на талом-то. А звать тебя внутрь пока ты рот не открыл - много чести тебе, ко мне ты даже в сени или просителем войдешь, или не войдешь вовсе.
Крыльцо обмела, почистила, зашла в дом, голик в сенях оставила, ушла в сподню, грибы перебирать. Зимни-то грибочки перебрать работа нетрудная, да и не грязная, кто привык - тому и недолгая, делается травяным ножиком* за малую долю*, сколько бы в корзинке не лежало. Но одно дело - малая доля в сподней в топленом доме над корзинкой с ножиком, а другое - на крыльце на холоду да с дурной головой от боли. О, вполз, царапается... а не, не царапается. На двери повис и скрипит-сипит: - ты всегда так мимо болезных людей, как мимо коровьей плюхи, ходишь? Я грибочки-то чищеные в казанок высыпала, водой залила, на губешку казанок поставила и крышкой пока закрыла, дальше мне бы в сени пройти к корчажке за зеленью, да этот на дверях повис. Ну я на него с приступки-то глянула, получилось сверху вниз, конечно, ну так из горней в сподню-то оно всегда так получается, и говорю - коровья-то плюха мне жилье не выстудит, и в дверях дома ее не каждый день увидишь и даже не каждый год. Сказала и повернулась к печи, поленца-то с утра лежали сколько надо, но ведь они сами не займутся, надо ж угли вздуть, да огонь поднять, да растопку с огнем в дрова приютить... поворачиваюсь - а он уж в горней, за столом сидит. Экий ты, говорю, резвый-то, без приглашения за стол садиться, да только обеда тебя кормить нет у меня, и чай я сегодня тоже не заваривала. Смотрю, молчит - и зубами бы скрипнул, да сил нет, боль его подъела, а еще до дома шагать. Ну молчит - и я молчу. До темноты еще часа два, пусть себе молчит, его дело, через час выставлю не по хорошему, так по плохому. Пошла в сени за зеленью, в казанок положила, размешала, с губешки в зев* подвинула чтобы покипело, и на полку за туеском с крупой потянулась... тут-то он и подал голос - а ты, говорит, всегда в доме с ножом-то ходишь? Я украдкой себе на пояс глянула - и правда, бабье-то не сняла, как вошла, а оказалось, оно и к лучшему, пусть пока побудет. Ну и ответила - да нет, говорю, не всегда, а только когда гости нежданные появляются без приглашения. Он улыбнулся, насколько мог - а что, говорит, и резанешь если что? Я плечами пожала - и резану, говорю, ништо, я одна, защищать меня некому кроме меня самой, а ответ держать - так я военный инвалид, меня пугать нельзя, я когда пугаюсь, злая и резкая, сначала сделаю, а думать потом буду, если сумею, а не сумею - то и плакать начну, я женщина, мне можно, да и не увидит никто. Он на лавке ерзнул - и что, говорит, скольких уже прикопала? Я к двери киваю - вона выход, говорю, у меня - поди за калитку в лес да там сам считай, коль умеешь. Он губы-то в нитку поджал - гонишь, значит? И даже не спросишь, зачем я пришел? Я плечом повела - а зачем мне тебя спрашивать, говорю. Либо скажешь, либо так пойдешь. И ты либо сам знаешь, почему, либо, если не знаешь, и дальше не знай - а так оно есть, и так и будет. Он аж вскинулся - а что, говорит, из этого неправда, ну что? И мужики к тебе ходили, а замужем ты не была - кто ты после этого есть, честная девушка, что ли? Думаешь, из села не видно, так видно же, и глаза у людей есть. И детей у тебя нет, хоть ты и не блюла себя - куда ты их подевала? И урядник тут у тебя всякий раз как что случится - ты ж ему все и рассказываешь небось, что он ни разу не ошибся с решением, ведь который год он тут, и ни одной ошибки не сделал, ни одной жалобы на него - кому кроме тебя ему подсказать?
Я ухват взяла, казанок подвинула, ложкой в нем помешала, из туеса крупы сыпанула сколько надо, и обратно задвинула. Смотрю, сидит, на ухват пристально смотрит, как бы им не пришло в зубы за поганый язык-то... вот оно как бывает, когда характер в брюхе дыру проедает: и сказать нормально не смог и смолчать не получилось. Ну, говорю, что ты обо мне думаешь и почему, ты мне сказал - а что ты тут забыл, не расскажешь ли? Сам ведь пришел, я тебя не звала. Он на меня посмотрел так, как будто у меня на лбу ответ был написан на мой же вопрос - а если, говорит, я сказать тебе пришел, как ты мне не нравишься? Ну, сказал, говорю, если это и было твое ко мне дело - так ты его сделал, и что ты обо мне думаешь, я теперь знаю. Не могу сказать чтобы мне это было очень важно или интересно, но прийти ты пришел и сказать сказал. Еще что-то тебя тут держит? смотрю, сидеть сидит, спину держит ровно из последних сил, а в глазах страх угорелой кошкой скачет, потому что пришел-то он за помощью, и сам себе эту помощь так откинул, что уже и не дотянуться, и теперь ему после дня болей, да по холоду ночному, домой идти и семье говорить, что с выселок он ушел ни с чем, и теперь только в больничку в город, а это время, деньги на возчика и уйма маеты. И отсутствие дома всю весну, а дома семья, и какие-никакие мужские руки весной лишними не бывают никогда, для всех занятие найдется. Ну да то дело не мое, семья к нему такому привыкла, какой он есть, и чего от него ждать, наверняка уже знают все, включая цепного пса и дворовую кошку... Ну и вот, пожалуйста: как подумала, так и есть - в дверь стучат, да так нежно, будто она у меня фаянсовая расписная. И слышу из-за двери - Ена! Есения! вы не заняты, можно к вам? От тут-то он из серого да бурого весь грязно-белый и стал. Ага, думаю, и на тебя есть если не управа, то окорот. Кричу - входите, не заперто, и ухват, наконец, ставлю к печке. Входит молодка - а лицо у ней старушечье, усталое-усталое, и видно, устала она не вчера и даже не год назад. Диспозицию оглядела, посмотрела на посетителя моего, и говорит ему - папа, идите, пожалуйста, домой, вас мама заждалась, а у меня к Есении Саяновне дело есть, женское, я бы при вас его обсуждать не хотела. Он как рот открыл, как понеслось из него... как по весенней канаве. Я послушала-послушала, ухват взяла, по полу им стукнула - звонко в подполе отдалось, наверное, всех шешек* перебудила - так, говорю, тебя здесь было довольно и нынче и впредь. Сей день ради твоей родни уйдешь целым, а в другораз не обессудь, я тебе предметно покажу и словами расскажу все ответы на твои сегодняшние вопросы, да так, что перетолковать их на свой лад у тебя не получится. Подумала и поправилась: ну не целым уйдешь. Каким пришел. А пришел ты не целый, то мне от калитки было видно, пока ты на крыльце сидел, да только лаяться со мной тебе было важней, чем целым быть. С тем и иди. Ну позориться, ухватом по хребту получая в чужом доме да при младшей родственнице, он не стал, кожух накинул да и вышел. Дверью хлопнуть попытался, да не вышло: у меня специальный чурбак от этого в сенцах стоит, не люблю я, когда дверь стучит громко. Она и не стукнула, на чурбак пришла да по нему на место и приехала. А он домой пошел.
Посмотрела я на молодку и спрашиваю - ну и что у тебя ко мне за дело? Да ты садись, говорю, и в ногах правды нет, и выше одни неприятности с приключениями. Она разделась, шальку скинула на лавку рядом с собой, локти на стол пристроила, голову на руки опустила... сил моих, говорит, нет больше, весь дом он съел. Я за его сыном замужем второй год, а у нас друг на друга сил нет, как до кровати доберемся, только и остается, что обняться, друг друга пожалеть и уснуть, невозможно же уже. Вот так каждый день, с утра до вечера. Я напротив села, головой покивала - и что, спрашиваю, делать думаете?
Она вздохнула - вот Исень завтра вернется, мы соберемся и по зимничку, пока не растаяло, поедем в город, ему там работу обещали с жильем на двоих, а у меня свидетельство есть о курсах нянечки, в больничку либо в ясли всяко возьмут, там всегда надо. Но то про выжить, а мне про жить надо. Так, говорю. Раз до отъезда у вас меньше недели, то с собой я тебе ничего не дам, в городе все купите, оно копейки стоит, а вам все тащить меньше, а собираться, могу тебе сразу сказать, вы будете очень быстро, иначе уехать у вас не получится до следующего снега. В городе купишь осинового корья, да смотри покупай не у аптекаря, они зарядят втридорога, а покупай у фуражиров, которые на конюшни возят корм. Купи короб, каким фураж меряют, один, вам обоим хватит. Дальше сделаешь так: возьмешь корчажку на четыре кружки, наломаешь туда коры на треть глубины, не мелко, но и не крупно, на ночь зальешь кипятком и оставишь стоять. С утра можно пить. И будете пить перед каждой едой, пока горько не станет. Мужу голову не морочь, как горечь почувствует, скажи что наверное кора прогоркла, и выкинь, либо зверям отдай. К первым листьям будет вам про жить. Как раз и про выжить к тому времени забудете. Она повторила... вижу - запомнила. На том и распрощались, до калитки я ее проводила, вслед посветила, да и пошла кулеш из печи доставать, как раз он доспел.

Кулеш тот я позавчера к вечеру дожевала, а утром вчера Исень с женой уехали, я видела, как они на зимник шли, едва не бегом, чтобы рейсовый до города поймать. А сегодня с утра вижу - на село повозка заворачивает, на какой больных возят. Вот так оно, самого-то себя голяком жрать невкусно, приварок надо. А приварок-то мало того что уехал, так еще и прогорк в одночасье... колом бы его, упыря, тем самым, с которого то корье снимали - да он и сам себя дожрет.
________________________________
*полная доля - отрезок времени около трех часов, аналогичный средневековым "стражам". Этим отрезком времени обычно пользуются военные и управленцы. Бывает еще малая доля - она составляет примерно четверть полной доли, и ею отмеряют время медики, учителя, фармацевты, химики, повара и огородники. Эти единицы изменения времени не то чтобы архаичны, но четко указывают на принадлежность к определенным социальным группам или по крайней мере на опыт принадлежности к ним.

*зимние грибы - съедобные грибы типа шиитаке, растущие на стволах деревьев в ноябре-декабре и в феврале-марте (им надо очень немного тепла, чтобы грибница вышла из спячки), довольно вкусные и полезные, но обычно их собирают и употребляют в пищу либо люди, прожившие хотя бы одну зиму впроголодь, либо знахари, привыкшие жить около леса и с него кормиться.

*травяной ножик - тонкий и острый нож, которым режут зелень и чистят овощи, к этому типу ножей ближе всего так называемый "нож крестьянина", распространенный во Франции, Эльзасе и местами Швейцарии, только "нож крестьянина" обычно складной, а травяной ножик - нет

* печной зев - место в печи, где располагают поленья и где горит основной жар, между губой и глоткой.

* шешки - мелкие лесные и домовые духи в образе женщин и маленьких девочек, в холодное и снежное время, по поверьям, они спят, если их не разбудить резким звуком или несвоевременной и неуместной суетой. Похожи на кикимор и домовых одновременно.

Анон · 2022-07-07 18:20:54

Белозор.

▼Скрытый текст⬍

Снег сошел уже почти весь, но на тепло еще не повернуло, до вешнего Гория еще недель пять, так что дорога стоит прочно. Значит, надо в избе прибирать хорошо, всерьез, потому как об это время из города по селам, с камней на землю, за чудесами идут. В другое время тоже идут, но в другое время идут или от большой беды, или от большой нужды, и спрашивают не столько чуда, сколько помощи. А предвесенние ходоки – они дурные на всю голову, как зайцы в эту же пору. Дороги не видят, себя не слышат, скачут, куда ноги несут, и любой пень им виноват. Я все думала, что это от того, что городские от камня глохнут, от фонарей слепнут, и головой думают как-то странно, я их не сужу, сама такая была - как к Арьяне пришла, год с лишком понимала, как оно солнце-то по небу ходит и зачем трава растет. Арьяна, правда, говорила, что мой случай наособицу, и я не то что языком болтать – ложку держать бы не должна, а вот поди ж ты, ну да я и тогда не верила, и теперь сомневаюсь. Люди все-таки все с одной колодки деланы, и одним шилом шиты, по голове конечно не всем так прилетает, но если я могу – они-то не хуже… Однако вот, дурные на всю голову. Я и думала, что оттого, что городские. А вот нет, и деревенским, бывает, ум за разум заходит на городской манер, оказывается.
Они из соседнего села пришли, своей-то бабы у них нет там. Свою-то бабу* они всем селом ухитрились так обидеть, что она от них пешком к Белой ушла, вот теперь по соседним побираются, и долго еще будут побираться. А и то, кто ж к ним, красивым таким, пойдет, кому их надо. Ну пришли и пришли, мне не совестно двери открыть – дом метен, двери мыты, посуда расставлена, за горней в клети* на рабочей версточке* обычное женское рукоделье – не трава, как всю зиму было, не ножики, как весной будет, как дорога размокнет, не семена с черенками, как до мокрой ночи*, не лубки, как в страду, а спицы, клубки и крючки, как у всех. Бабье тоже все по туескам да коробам, по корчажкам да крытым мисочкам – порядок, в общем. И лавки для гостей дорожками накрыты. В общем – хоть всем селом приходите, лишь бы влезли. Ну, они постучали, я и открыла. В дом пригласила, смотрю… мать-то прошла в горню на лавку, а ребенок в сподней топчется. И ребенок не маленькая уже, дверной засов ей по грудь. Я ей говорю – ты поднимайся в горню тоже, - а она на мать смотрит молча и глазами лупает. Мать с лавки к ней повернулась, а она вздрогнула и подобралась вся, как в строю, и как стояла, замерла. Что ж, думаю, за притча... За руку взяла девочку-то – а рука холодная и такая… не мокрая, но липковатая, как лежалый хворост. Так, думаю, только подменышей мне еще не приводили, вот счастье-то привалило. И если подменыш так выглядит, то когда же эта курица дочь-то потеряла, не меньше двух лет прошло ведь, и не хороших лет-то, когда подменку как надо обихаживают, она так не выглядит и уж тем более так себя не ведет. Обихоженная подменка на вид нормальное живое дитя, послушное и веселое, а что кормить его надо крапивой да снытью, или там вареной ряской, а спать класть либо в скотный кут, либо во двор на снег и камни - то уж матери виднее, как о ребенке заботиться, чтобы он крепким да здоровым рос. И возвращаются они домой едва у родных, украденных, первый волос на теле пробьется, да с хорошим приданым – читать, писать, считать могут, а если нет – то уж право от лево точно отличают и лицо с изнанкой у шитой одежи не путают, а для лесных это редкость. Ну и ворованные тоже, когда вернутся, возвращаются не пустые: кто поет, кто шьет, кто воду чует… А тут не то. И большое такое не то.
Ну, завела ее в горню за руку, на лавку к матери посадила – а она как деревянная вся. Толкнешь – шагает, отпустишь – стоит. Ладно, думаю, сейчас расскажут, чего им надо и почему от меня. Взяла себе табурет, села на бабье место, спиной к печи, лицом к окошку, их против света посадила. Против света-то обычное человеческое не сказать чтобы хорошо видно было, ну да мне того и не надо, мне надо другое смотреть. А люди-то думают, что это им уважение, чтобы свет из окна глаза не забивал, и им бы лучше было видно, к кому они пришли и чего про них думают. Вроде того что на лице написано. Ну, у кого и написано, а у кого и не очень. Попа или урядника поди вон, почитай так с лица… Но умные же все, знают как надо. Ну и получают чего хотят. В общем, едва я села, локтей на стол положить не успела, как мать мне начала на дочку жаловаться. И глупая-то она, и бесчувственная, и криворукая, и неряха, и нерасторопная… сыплет и сыплет как из мешка. Я послушала, послушала… хорошо, говорю – а чего я-то тут могу? Какая родилась, такая и есть. Она аж винтом закрутилась на лавке – ну что вы, говорит, я нормальную рожала. Ага, думаю, подруга, вот сейчас-то ты мне и скажешь, где ты свою нормальную проворонила, что она не нормальная тебе стала ни с какой стороны. Хорошо, говорю – а как же так получилось, может, болела она? Может со двора когда ушла и такая вернулась? Смотрю на девочку – сидит, как посажена, полешко полешком. К матери поворачиваюсь – нормальная живая тетка, у которой ребенок не в порядке. Ну так что, говорю, ничего не вспомнилось? Она плечами пожимает – да нет, говорит, все всегда нормально было, вот разве что в три года она на ярмарке у нас потерялась, мы с ног сбились, ее искавши, а ее в этот как раз час казаки у цыган отобрали и в больницу отдали, как положено, мы ее через околоток под роспись забирали. Ага, говорю – и что после этого? А она плечами пожимает – да ничего сначала. А потом пошло-поехало, то споткнется, то чашку разобьет, то варежки потеряет, то ее зовешь, а она не слышит… Ну и конечно, кто ж выдержит, если такое по десять раз на дню, не одно так другое. И поддашь, и обругаешь – нормальный бы ребенок боялся ослушаться, а с этой хуже и хуже, теперь вот вообще без оплеухи ничего не слышит. Я уж и вожжами и розгами наказывала, и без еды оставляла, и спать не давала до света – нет, ничего, не хочет слушаться и все.
Ага, говорю. И значит, надо, чтобы она слушалась? Смотрю на девочку-то – а она вдруг голову повернула чуть-чуть, и в меня глазищами своими уперлась… как два колодца раскрылись, темные, страшные, и клубится в них нездешнее. И мать ейная кивает с лавки, я краешком взгляда вижу – да, надо чтоб слушалась. Я от девочки-то отвернулась, к тетке повернула снова взор – а что, говорю, судорог нет у нее? А она мне в ответ – да вроде нету, застывает только порой как замороженная, особенно если прикрикнуть на нее. Ну поняла я, говорю, давайте чай пить, только я сейчас в сени схожу за медом. И в сени вышла. У меня там рукомойник второй, холодный, а над ним полка… со всяким. И напар белозора на такой случай. Руки-то я помыла водой, а глаза себе промыла напаром, чтоб видеть, да не оберточку, а суть. Меду мисочку взяла и вернулась чайник ставить. Дверь-то открываю и слышу: - ты учти, что тут твоя последняя надежда, если ты отсюда нормальная не уйдешь, я тебя… тут-то я вошла, она и замолчала. Поворачиваюсь против света, глазами промытыми на девочку-то смотрю – ждала-то трухлявое полешко, или лесную тварь прозрачную да без спины, или каменную и мохом поросшую, или в лягушачьей коже – ан нет. Нормальный ребенок. Только заморенный и напуганный. Ну, вскипятила чаю, налила им, себе… смотрю, детка вместо чтоб рукой чашку взять, лицом в нее суется и так пьет, а мама на детку как шикнет – чашку, говорит, к морде, а не морду в чашку, сколько тебя учить, корявая. Ну, она дернулась, разумеется, и пролила. Я на нее как глянула – а тело на лавке-то одно, пустая шкурка. А девочка в углу стоит и плачет. Ну, думаю, приплыли. Ничем не лучше подменки. Подсела к ней на лавку, рукой ее за плечо обнимаю, а глазом из угла к себе маню… соединила кой-как, чаем с руки напоила, смотрю, мать аж белая от злости и стыда, в сторону смотрит и вся трясется. Я девочке говорю – ты пока поиграй во дворе, мы тут сами поговорим, я потом тебя позову.
Дверь за ней прикрыла, напротив матери ейной села – а теперь, говорю, давай начистоту. Тут никого нет, ты не говорила, я не слыхала. Тебе что на самом деле надо – здорового ребенка или чтобы она тебя по селу не позорила? Если первое – то путей два. Первый – я дам ей траву, дам с медом, есть она будет сама, потому что сладко, а твоя задача – следить, чтоб этот мед кроме нее никому не попал. И путь этот не простой, потому что через год-другой девка у тебя будет на вид нормальная, но зрячая и глазливая, верхни земли будет видеть, как ты вот этот стол, и все, чего захочет, будет по ее мысли. Второй путь попроще, но копотный и не особо надежный, тебе с ней надо в город, в больницу, там либо вылечат, либо нет. А если тебе надо чтобы соседи вслед пальцами не тыкали – утопить или уходить самое простое дело, ей много не понадобится, душа и так не держится уже. А она кивает, меленько так и часто, и в кошель руку сует. И достает оттуда свидетельство о смерти и денег… ну порядочно денег. Примерно так унтер-офицерское довольствие за полгода. И говорит – вот мне сказали, что с вами можно договориться, если не врать. Вы меня поймите правильно, у меня муж, мама, и общинные работы – а тут вот такое. Ну и понятно, она не одна, другие дети есть, эта старшая, за ней еще две, если эта им сейчас славу сделает, как их замуж выдавать? Эта-то, понятно, никому не сдалась ни с какой приплатой, но другие не виноваты. Я свидетельство развернула, посмотрела – бумага гербовая, печати на месте, подпись черной тушью, все как положено.
Слышу – по горней у меня как сквозняк прошел. И голос, тихий-тихий, да знакомый – Есения, Енюшка, ты моя умничка, я с любимого цветочка семечко потеряла, а ты нашла. Поворачиваюсь украдкой от листа-то себе за плечо – ну так и есть: Белая стоит и мне улыбается. Я только вздохнула, и говорю им обеим – ну что, сама заберешь или мне оставишь работу эту? И обе мне в один голос одними словами отвечают – уж будь добра, сделай своей рукой, а я отблагодарю. Ну что, выхожу я во двор, смотрю – а девчонка ожила, на яблоню Арьянину залезла и на ней качается: ствол-то тонкий, пружинит хорошо. И окошко в небе, над яблоней прямо, ход в верхни земли. Я мать ее спрашиваю – ее как зовут? А она замялась – давно, видать, дочь по имени не звала, все по заслугам до подвигам величала. А она сама к нам голову повернула – и омертвела вся. Мне и делать ничего не пришлось – она сама вверх полетела, а тело вниз упало, на змеиный камень. Я с крыльца слышала, как шея хрупнула. И только снежинок немножко с ясного неба просыпалось, как окошко закрывалось. Я к матери ее поворачиваюсь, а у нее не то что слезинки – тени на лице не образовалось. Так, говорю, река в овраге начинается, ступай за лодкой*, отсюда и отправлю. А она, не вздрогнув, говорит – а на лодку я тоже на столе оставила. Спасибо, говорит, за помощь. За калитку вышла и пошла. Вздохнула я, вернулась в дом за бабьим, пойти за корой лодку ладить. Ребра-то у меня запасные были, а вот кору не запасла. А потом думаю – а чего это я себе голову морочу? У меня же моя лодка лежит над светлицами*, сейчас вот в ней и отправлю, а себе потом новую слажу.
Лодку вытащила – легкая, хорошо просохла и проклеилась. Унесла к реке на одном плече, вернулась за девочкой – а над камнем Белая стоит. Мне в общем с мертвыми в обнимку ходить не впервой, с войны привыкла, да как-то оно всегда тяжко выходит, снятся потом долго, и все норовят рассказывать про свое житье-бытье, а голова-то одна. А в четыре руки, под мышки да под ляжки, или на одеяле – ну отнесли и отнесли. У меня старое одеялко-то было, я держала на всякий случай, не торопилась избавиться… вот, пригодилось. Подложила к камню, ее с камня скатила на него, за два угла взяла я, за два Белая взялась, не побрезговала – так вдвоем и несли до лодки. Отнесли, уложили, свечку я на корму приладила, в воду сдвинули… ну, когда Белая сама ладью от берега толкает, она вряд ли застрянет. Стоим, вслед смотрим, я и говорю – и не лениво же тебе было самой трудиться, когда даже ее мать не почесалась. А Белая на меня смотрит, смеется – да никак у тебя опять голова болит, что такую чушь лопочешь? Я ей теперь мать, мое это семечко, неужто же брошу? И вслед за лодкой неспешно по бережку пошла, да в ветках и потерялась.
До ночи меня знобило – верно, и правда голова болеть наладилась, потому натопила я так, что спала вместо одеяла под шалью, и снилось мне, что под змеиным камнем у меня, как раз где одеялко клали, выросли синие цветы, что парни девкам дарят, когда дознаться хотят, нравятся ли. Отдарилась Белая за свое семечко.
_______________________________________
*баба – женщина-целитель, как правило, способная решить все или большую часть медицинских проблем сельчан. Ее навыки, чаще всего, соответствуют запросам жителей села, в котором (чаще – около которого) она живет.
*клеть – пространство размером примерно полтора-два квадратных метра рядом с кутом, предназначенное для домашнего, или «чистого» ручного труда, начиная от вышивания и заканчивая чеканкой, кому что нравится.
*версточка – откидной столик, на котором выполняются мелкие ремесленные работы и который является «законным местом» для любого труда, не связанного с приготовлением пищи.
*мокрая ночь – ночь середины лета, в которую все купаются и поливают друг друга водой, считается, что после этой ночи сажать растения смысла нет – не приживутся, потому что земля уже «непраздная».
*в этих местах в землю хоронят только «с почестями» - умерших на службе или во время исполнения любых обязанностей, социальных или ритуальных, а умерших обычной бытовой смертью отправляют по воде в лодках из березовой коры, легких и прочных, весящих не более 15-20 кг, в зависимости от размера.
* светлиц в домах такого типа обычно две: весенняя и осенняя, с окнами, соотвественно, на восток и на запад, и используются они для разных надобностей.

Анон · 2022-07-07 18:21:27

горечавка синяя

▼Скрытый текст⬍

Зима тяжко уходила, всем дала прикурить. Я по последнему ледку домой, считай, только ночевать и приходила, за месяц посуду помыла раз пять, кормили по чужим домам, вставала тоже не сама - будили. Одному топор на ногу соскочил, другая к печке наклонилась и ей полено в лицо искрой выстрелило, а девка на выданье, третий, неловко и сказать, на борону сел, так вчетвером снимали, шесть колотых ран ягодиц, хорошо еще что остальное цело, десятый на себя снег с крыши обвалил, три ребра сломал, а порезов... а ожогов... а сорванных спин, а простуженных шей, а выбитых коленок и локтей... по пруту бы ставила за каждый раз в ведро с водой* - к летнему Горию* палисад бы насадила, да некогда было прутья ставить. Один раз даже ночевала у Молодцовых на лавке. Так что дом свой только перед Горием-рыжим и увидала, уже во дворе трава пробивалась. А как увидала, так ахнула: кроме бродней, старой раскидушки да двух рубашек не первой молодости чистой одежды не осталось, все в углу в сподней лежит, ждет корыта. Ну форма военная еще, а я ее после демобилизации надевала только на праздники, и то пока в госпитале работала, на ней шевронов слишком много, чтоб ее просто так носить*, ну вот она и висит себе в куте в щели* , я ее когда вытрясу, а когда постираю да проутюжу, да обратно и вешаю. Может, если не поленятся землячки-то меня в последнюю дорожку обиходить, до Белой в ней поплыву… Лодку, кстати, тоже не сделала, времени не было. Даже и коры не взяла с этой беготней, а вот-вот же сок пойдет, и тогда осталась я без лодки до осени, а то и до весны. Ну делать нечего, развела стирку: пока вода погрелась, пока сода со щелоком растворились чтобы белое замочить, а еще же мыло сварить надо, а это целая история.
Мыльный корень накрошенный у меня отдельно в глиняной корчажке живет, под солью, чтобы не мок. И корчажка не маленькая, варить в ней щи - так на неделю хватило б. Ну и пока нароешь летом, пока накрошишь, успеешь и себя добрым словом вспомнить за каждое пятно, и все шерстяное, что в обиходе есть, а уж как стирать начнешь… Ну да ладно, делать нечего, три ложки из корчажки отмерила, двумя кружками кипятка залила - и сутки ему теперь жить, мылу-то, еще и будить его надо за день несколько раз и последний раз на ночь, чтобы не слиплось и не скисло. И только назавтра варить, причем варить не меньше часа под крышкой на углях, чтобы не кипел, потом еще полную долю отстаивать перед тем как цедить, а мезгу * ещё раз залить кипящей водой и оставить на несколько часов, чтобы мыло вытянуть, а то ж земле не накланяешься. Потом слить то и это, разделить пополам, одну половину сколотить мутовкой в пену, вторую так оставить. Вещи почище выстирать один раз хватает, а заношенные-то дважды надо, вот на этот случай вторую половину и берегут. А потом еще в двух водах полоскать, сначала в гретой, потом просто в не холодной, и это еще спасибо, что у меня белого шерстяного ничего в обиходе нет, за нашатырем-то в город не наездишься.
А после стирки, чтобы щелок не пропадал, надо светелки мыть, весна же, мало ли что… В общем, с утра трепыхалась, к полудню только разогнулась, а еще в лес идти, и тоже целая история. Кору-то надо брать большими пластами, с живого дерева так не возьмешь, всяко надо или бурелом искать, или по оврагам лазить, мало ли где снег сходил да березу поломал. То есть, считай, как сходила – бродни в корыто, да и рубашку туда же. И выбор получается из двух плохих: или не идти, и тогда хоть не помирай до осени, а то и до зимы, лодку ведь мало собрать, ей еще просохнуть надо, чтоб до моря донесла, - или идти, и в чем на другой день оставаться? Либо в военной форме, либо в спальной сорочке, а до вешнего Гория в ней не больно-то по двору поскачешь, да и сразу после него. Горий вешний – он только с виду румян да пригож, а смотрит-то холодно. Однако, время подпирало, а остаться без лодки мне не хотелось больше, чем зябнуть на другой день, так что я забросила белое в корыто мокнуть, собралась и вышла в лес. Кора нашлась, как я и ждала, в овраге - там снегом сломало и положило на склон здоровую, в полторы меня, березу. Я конечно по статям не кобыла, но и не коза. Армейскую сестринскую укладку я и сейчас на плече не чую, и семипудовых деревенских жеребцов поднимать на пуп, вправляя им свернутые хребты, мне приходится через раз да два из трех, так что береза в полторы меня – это, я так скажу, почти что чудище. Однако, нам ли чудищ бояться, нас война не взяла, так что пластов с нее я нарезала, сколько надо, в вязку собрала и пошла до дома – по глинистому склону с ледяными плешками и лезущей из-под них травой на четырех, а потом на двух. Пришла грязная настолько, что уже разговора не было, стирать ли или как: не только стирать, но и мыться. Ну мыться-то быстро, в клети на пол шайку поставила, того же мыла горсточку по себе растерла, ковшиком полилась – все, чистая. А стирать – так в стирку и так уже куча. Спальную сорочку чистую надела, снятое повесила в сени на веревку, смотрю мельком в окно – а ко мне на двор идут двое, да не наши, в городском. А уж смеркается. Ну что ж ты скажешь, что ж поделаешь… метнулась в кут, форму из щели вынула, едва успела застегнуть-запоясать-расправить - уже в дверь стучат. И не двое, оказывается, шли, а трое. Молодцов-старший их провожал, только его я в окошко уже не увидела, он впереди шел. Открывают – а я, значит, при всех знаках различия и в наградных шевронах, как березка в ленточках после мокрой ночи: здравствуйте, говорю, с чем пожаловали. Смотрю – а один-то мне знаком. По работе в госпитале помню его, такой… звезд с неба не хватал, но старательный, и с такой крепкой мужицкой сметкой, которая нигде пропасть не дает. Конечно, времени прошло порядком, но пока что не ссохся и не согнулся, стоит стволом, глядит соколом… ну так, не соколом, конечно, но грачом-то вполне. А вот второй мне сразу не глянулся, как я на него посмотрела мельком, а как пригляделась, так еще больше не понравился. Дышит аккуратно очень, плечи вперед сложены и лицо такое, как будто его Белая погладила, да не просто погладила, а с намеком, с обещанием. Первое, что мне в голову прыгнуло – это радость, нехорошая такая шкурная скотья радость от того, что у меня все миски-кружки в горке стоят за дверцей и вся еда в подполе да погребе, а что не там – то по туесам, и варить надо. А они стоят в сподней мнутся, все трое, эти-то городские в избе небось не помнят когда последний раз и были, а Молодцов порядок знает, и помнит, что в горню их пока никто не звал. Ну я ему и говорю – пошли, поможешь мне лавку из сеней внести, людей посадить. В сени вышли, там у меня лавки летние для сада-огорода на бок поставлены и к стенке прислонены, все пять, места почти и не занимают, и опять же ноги, если повесить что, удобно очень, доставать только немножко громко, дерево по дереву скрежещет да шуршит заметно так. Ну я под этот шорох ему и говорю – никогда никого из вас ни о чем не просила, а сейчас прошу: иди сию минуту до урядника и приведи его сюда. Бегом иди, слышишь? Он и как вошел-то удивленный был, а после слов этих даже глаза выпучил, а рот у него стал как яблочная паданица, однако, сообразил быстро, головой покивал, лавку мне занес и вышел. Ну, они двое сели в сподней на лавочку, к горке спиной, к лохани боком, я на ступеньку, что в горню ведет, присела, оказалась ниже их головой – со свиданьицем, говорю, Скавр Саулович, знакомьте со спутником вашим, беседовать будем.
Он улыбнулся мне, растерянно так, и говорит – вот уж не ждал вас тут увидеть, Есения Саяновна, вот так встреча, как вы поживаете и давно ли тут? Я даже озадачилась, считая – ну как: с Арьяной лет шесть или семь, да после нее сколько – уже яблоня вырасти успела и даже цвела, получается больше двадцати, а сколько больше – я и не помню. Село же не город, тут не годы считают, а недели: будет неделя, так и год простоит, никуда не денется, а не будет недели - так и год ни к чему, хоть он стой, хоть вались. Да уж, говорю, лет двадцать или около того, Скавр Саулович, но важно ли это? Вы ведь не меня искали, верно? Он помялся – верно, говорит, не вас собственно, а ту живую легенду, про которую в клинику слухи доходят периодически вместе с теми сельчанами, которые от вас – от вас ведь, да? – к нам приезжают вовремя и живыми, а не как это обычно бывает из области. Я только плечом повела – ну, кто от меня, а кто не от меня, я ж не знаю, в каждом селе такая есть, а не такая так такой, хотя второе, конечно, реже случается. Ну он и назвал нескольких, за пятерых-то мне сельские ничего не сказали, а за троих пеняли крепко, что сама не справилась – да где там было справиться на коленке да на лавке, там стерильная операционная была нужна, и реанимация потом, дней на десять, но ведь сельским не объяснишь, они все целые, из мяса, живут целиком и помирают целиком. Ага, говорю, эти и правда наши. А он мне улыбается так приветно, а в глазах на дне что-то нехорошее, песчинка какая-то лежит – и говорит, а ведь случаи-то непростые, Есения Саяновна, причем совсем непростые, выходит, что все, что проще, вы сами прямо тут каким-то образом решаете? Я чую – ловит он меня, но зачем ловит и чего хочет, понять не могу. Скавр Саулович, говорю, это же село, не город, тут если с людьми что и случается, то в основном травмы, а они от полевой сестринской практики не отличаются практически ничем, или обморожения и отравления, что в общем тоже не фокус для медсестры из полевого госпиталя. Сложнее бывает, но оно или не опасное для жизни – или нужно везти в город, что я и делаю, если такое случается. Он покивал – ага, говорит, а как же вы справляетесь, ведь аптеки нет у вас? Спросил и ждет. А я чую, как внутри меня все превращается в песок, сухой и мелкий, и в пятки сыплется тонкой струйкой. И силы уходят с этим песком. Скавр Саулович, говорю, так и в войну у госпиталей аптек не было, сами сырье заготавливали, сами применяли, ну не считая корпии, но она делалась из белья, вы-то можете и не помнить, у вас это разве на студенческой практике было – а в области до сих пор это в ходу, хотите скаточки кипяченые покажу? Смотрю – улыбается. Поймал, значит. Нет, говорит, скаточки не надо, а вот травы ваши было бы интересно посмотреть. Я сделала лицо посложнее – ой, говорю, вы меня простите ради бога, я гостей не ждала сегодня, готовлюсь к большой уборке, вот стирка уже начата, и мне на верхние полки подниматься сейчас ну очень не хочется, да оно там все по коробкам, и значит со стеблей снято и перемолото так, что разве по запаху и узнаешь, без навыка-то. Но если вы мне на слово поверите, то ни маком, ни дурманом, ни чем другим я не пользуюсь, и в моем доме этого нет. Он даже задом по лавке назад поехал – Есения Саяновна, говорит, да я не об этом, что вы, никто вас проверять не собирался. Меня интересуют те сборы, которыми вы пользуетесь для симптоматического лечения – например, слабительные, мочегонные или отхаркивающие.
Я на него смотрю – Скавр Саулович, говорю, давайте честно. И давайте начнем сначала. Ваш знакомый – вы ж его мне привели, потому что в городе в клинике помочь ему не сумели, верно? Или может – ох, как трудно мне было это выговаривать – потому, что с его болезнью в клинике нужно жить, и ни работать, ни чего другое уже не получится? Он помялся, очки стал протирать – Есения Саяновна, говорит, вы очень хорошая медсестра. Но не беспокойтесь, такого подарка я бы вам не сделал. Помочь ему в клинике не смогли, это верно, но вреда от его присутствия не случится. Хорошо, говорю, если так, но вы и меня поймите, я-то невелика птица, если что, вода примет, небо укроет, но за мной же село. И люди ничем не виноваты, чтобы их вот так на ровном месте ни за что ставить под удар. Так что вы меня простите, Скавр Саулович, но с вами у нас разговор пока закончен, а спутник ваш даже не назвался.
Спутник на меня глянул, улыбнулся растерянно и снова в половицы уставился. Я подумала совсем нехорошее, горло-то чахотка жрет только подавай, не хуже чем грудь, может и нечем ему уже говорить, кто его знает, а мне после него мой тут все и прожигай.
Скавр Саулович на лавке поерзал, помялся, поменжевался, наконец выдавил из себя – ну Есения Саяновна, ну вы же умная женщина и опытный специалист, неужели вам не интересно было бы этим заняться? После этого его вопроса песок у меня в пятках огнем стал и начал плавно так и неспешно назад к голове подниматься. Я на ступеньке ерзнула, чтобы сильно не подпрыгивать, и говорю – Скавр Саулович, вы же врач. Вы же понимаете, что личный интерес, если он соблюдается против интересов и безопасности других людей, не может быть законным, и совершение преступления – это только вопрос времени, что бы мы тут вокруг этого ни плели. Интересно мне или нет, это не важно, а важно, вправе ли я. Так что либо я вижу справку с печатью о том, что он обследован и чист, либо вы отсюда уходите без помощи, поскольку прав работать с больным, не обследованным на опасные инфекции, у меня нет, тут не стационар. Если он сам говорить не может – договоритесь как-нибудь о том, что еще он мне может сейчас кроме справки и анализа крови предъявить, чтобы тут остаться. И я не понимаю, почему из этого надо делать такую проблему, если вы действительно хотите чтобы я для него что-то вообще делала. Он только плечами пожал – Есения Саяновна, есть такое понятие – тайна пациента. Я в ответ плечом повела – Скавр Саулович, мы оба с вами знаем, что информация о ряде инфекционных заболеваний в эту категорию не попадает по закону. И кстати для вас обоих лучше будет, если мы тот вопрос решим до того, как представитель закона сюда придет, я урядника-то вызвала. Он занервничал, аж штопором на лавке закрутился – Вам, говорит, моего слова недостаточно? Я подумала, два длинных вздоха помолчала – знаете, говорю – а достаточно. При условии, что вы тут с ним останетесь на все то время, которое он тут пробудет, и жить будете с ним в одной комнате. А он сам тем временем сидит-молчит, как генерал на сельской свадьбе. И взгляд такой… темный и с искрой, не прочесть по нему ничего. Доктор-то уже начал потихоньку паром исходить, по его не выходит. А время идет, по темноте назад через мокрую глину и лед идти то еще счастье, даже если транспорт свой, а по ботинкам видно, что свой, и оставлен недалеко, только я это недалеко знаю, городские таратайки – не наше железо, годная для них дорога кончается верстах в полутора, а по темноте эти полторы за все четыре пойдут. Ну известное дело, что чем человек больше хочет свое получить и чем меньше у него возможностей назад сдать, тем больше шансов, что он утворит что-то такое, чему сам не рад будет. И кто за собой такое знает, тому всегда в чужом саду яблоки кислые, если до них с дороги не дотянуться. Ну и тут чуда не случилось, нутро человеческое себя явило. Доктор очки снял, опять начал платком протирать, и небрежно так, врастяжечку, мне выговаривает – можно подумать, если бы вам показали анализ крови, этот случай стал бы для вас проще, ну признайтесь, что вы просто не знаете, что с этим делать, и не хотите показать этого, вас же деревенские потом съедят без соли, они же ведьме верят только до тех пор, пока она первый раз не скажет «не могу».
Тут от двери Молодцов голос подал – а ты, говорит, господин хороший, за деревенских-то не решай, мы сами знаем, кому верить, кого проверять. В дом вошел, от двери к печи посторонился и урядника пропустил. Тут у меня в сподней место и кончилось, да и неудивительно, если два здоровых таких быка, как Молодцов и наш урядник, одновременно в ней в рост встанут. Урядник, войдя, диспозицию осмотрел – и замер. Смотрю, он то на меня глянет, то на эту тень безмолвную на лавке, и никак не может решить, кому первому воинское приветствие адресовать. Тут этот немтырь наконец и голос подал. Сначала, говорит, госпожу старшего прапорщика медслужбы, унтер-офицер, следует приветствовать, в конце концов, мы все у нее дома. Урядник ответил – так точно, господи майор, и мне козырнул, вытянувшись. Пришлось подскочить со ступеньки, юбку эту форменную, будь она неладна, одернуть и салют принять, как положено. А господин майор встал с лавки и вышел в сени. Урядник пошел за ним. Скавр Саулович потух и сидел на лавке, как вчерашний пучок укропа, пока господин майор с урядником в сенях шелестели какой-то бумагой, а Молодцов подпер плечом дверной косяк и разглядывал меня, как зимородка над речкой – да и странно было б, если б не разглядывал, в военном я сельским еще ни разу не показывалась. Помолчал с минуту, потом сказал – ну, Есения… и опять замолчал. Я на него посмотрела, плечами пожала, только хотела спросить, чего он – а тут и эти двое вошли. Урядник мне говорит – все в порядке, а я ему – да не уверена, говорю, простите уж меня вы оба, но воинское звание анализа крови не заменяет. Господин майор, уже чуть не в голос смеясь, достал из нагрудного кармана пачку справок, среди которых был и анализ крови, и снимок легких, и другие результаты исследований. И тут я разозлилась всерьез – слушайте, сказала – вот нельзя было цирк на полдня не устраивать? Улыбка у него с лица скатилась как вода, он головой покачал – нет, нельзя, на штамп посмотрите внимательно. Я посмотрела – да, нельзя было. Я бы на их месте и дольше ерзала. Хорошо, говорю, ваша правда, поднимайтесь в светелку, будем разговаривать. А остальные проходите в горню, Донат Мирович знает, где у меня чай, где сахар, сами распорядитесь. Поднялись мы с майором в светелку, снял он пиджак и рубашку, я рукой и ухом послушала… горькие секреты, говорю, у вас, ваше благородие. И лекарство от них тоже будет горьким, и как ваши чернила, синим. Сейчас спустимся и заварю, уже домой нормально поедете, дышать будете без помех. Спустились, нужный туесок достала, горечавки, колокольчиков этих синих, жменьку вынула, в кружку насыпала, кипятком залила – а настой и правда выглядит как сильно разбавленные чернила, это не говоря про вкус. А вкус там тот еще, он как хлебнул – аж скривился. Ничего, говорю, не горчее прочего, что вы в жизни ели. Впрочем, это можно медом заедать было бы – если б вам сейчас не на улицу. Он удивился, кружку на стол поставил – а как, спрашивает, вы догадались, что я сегодня планировал вернуться в город? Я только плечами пожала. Если б он горечавку-то видал летом на лугу, так он не спрашивал бы. Гнуться-то она почти не гнется, а ломается легко – стрекоза порой крылом заденет, и готово, что уж про ветер говорить. И кашель, от которого она помогает, людей так же ломает пополам. Да ведь сам по себе-то кашель в грудь не сядет, для этого сначала постараться надо.
Смотрю, куда ему с собой травы насыпать – и нет ничего, разве что берестяной пласт трепать, а мне тогда на лодку не хватит. А, думаю, ладно, отрежу ему кусок, найду себе еще бурелом, или к тому стволу еще раз схожу, а этот кусок найду куда пристроить. Отрезала, сделала завертку, подала, они вышли, с урядником к дороге пошли – а Молодцов задержался. Кивнул на бересту, что за дверью сенях лежала, спросил – это ты кому? Я говорю – да вот, в своей лодке месяц назад чужую детку отправила, сама без ничего осталась.
А он как захохотал – у меня даже кружки в горке зазвенели. Просмеялся, слезы утер, головой покрутил…Ты, говорит, или гордячка непомерная, или блаженная совсем. В деревне пять дворов спорят, под чьей вишней тебе лежать*, а ты… Фыркнул, как конь, головой крутнул еще раз, вышел и дверь за собой закрыл тихо-тихо. Я прошла в кут, повесила форму обратно в щель, в сорочке забралась под одеяло и сказала – день, иди с миром, ночь, приходи с добром. Снилась, однако, война.
______________________________________________
* ставить прутья в ведро с водой – обычай целителей выражать благодарность земле за удачное лечение больного или пострадавшего, укореняя черенок и высаживая его в сад или в цветник.
*Горий – мифический персонаж типа американского Джонни-яблочное зернышко. В годовом круге ему посвящены три дня: Горий вешний, или (реже) рыжий; Горий летний или Горий-яблочко и Горий седой, или Горий осенний.
*шевроны на военной форме – имеются в виду орденские ленты, пришиваемые на китель, аналог орденских и медальных планок, более простой в уходе.
*щель в куте – аналог шкафа для одежды, только без дверей
* мезга – та невнятная кашица, которая остается от растительного сырья после того, как его размололи, сварили или настояли и отжали.
* под вишней хоронят людей, не состоящих в браке по соображениям профессии или личного выбора, как правило специалистов помогающих профессий – медсестру и врача, учителя и библиотекаря, пожарного и попечителя дома сирот – ряд продолжайте сами) . Решать, кому на могилу сажать вишневое дерево и кому его растить для этого человека - право общины, в которой он жил, к которой принадлежал и для которой работал.

в этой традиции лечения/целительства болезнь словами не называют для того, чтобы лечить. Было и было

Анон · 2022-07-07 18:22:00

сон-трава.

▼Скрытый текст⬍

Из весенних она пожалуй последняя будет, уже вот-вот прямо завтра сев и огороды, всем не до того будет, и кривые, и хромые, и увечные - все в землю зароются, чтобы на зиму без припаса не остаться, а потом скот выгонять, на первую траву, да с молодняком, да прополка, да поливать... в общем, они своим заняты, а я своим. А тут вот, смотри-ка, явилась. Я озадачилась даже. Идет - издалека видать, ветки-то прозрачные пока, зелень не загустела, Горий еще не прошел, я и смотрю. Ну как смотрю - так, посматриваю. У меня же тоже около дома дела весной есть, огорода-то я не держу, лес кормит - а вот палисад большой. И душица в нем, и зоря, и сныть, и ревень, и хрена сколько-то кустов, да ромашек два вида, вшивая и детская, да чемерица по канаве, да поручейник - голубой колос, а еще таволга, чтобы если что за свежей далеко не бегать, да горцы все три - один между камнями по тропе плетется, а два у канавы живут, а еще у крыльца кипрей, да полыней разных пять кустов, да у змеиного камня чабрец и другая мелочь всякая - вереск, багульник, можжевельники... И после зимы надо ж прошлогодние палки повыдергать и прутняк сухой обстричь, чтоб змеи выползли не наколовшись... в общем, конечно, дел не стог, но копешка-то будет. Ну я у себя ковыряюсь, а она идет. Идет ходко, видно сразу, что нигде ей не тянет, не сводит и не болит. И ко мне прямым ходом. Мне даже интересно стало - что-то принесла, что-то скажет...
Пришла. И на заборе повисла, ни постучать, ни поздороваться. Ну а мне что - она стоит, на забор опирается, я в палисаде копаюсь, время от времени поглядываю - может скажет чего. Молчала, молчала - я успела два раза до костра* сходить с полной охапкой серого пыльного мусора. Как второй раз вернулась, она и голос подала. Доброго дня, говорит. Я ей отвечаю - доброго, и часа легкого. Она замялась было, ну да рот открыла, чего уж теперь. Пришла, говорит, спросить, нет ли чего от головной боли. Я ей и говорю - а головная боль разная бывает. Она ж не сама по себе боль, а в голове, и голова не сама по себе, а чья-то, у нее хозяин есть, а у хозяина жизнь, и жизнь та бывает разная. Одно дело, когда голова болит от того, что в нее кирпич прилетел или чугунная свайка, а совсем другое, если голова болит, от того, что ее без шапки по речному берегу полдня носили. Она и глаза раскрыла - вижу, думать пытается, да без привычки тяжко. Помолчала и тянет так - нееет, ничего такого с ним не было... Ага, говорю, значит, голова не твоя. А что ж он сам не пришел, или не может? Она рукой-то машет - ну как же, пойдет молодой мужик из-за такой мелочи на все село позориться... я ей киваю, а сама думаю - неправда твоя, ходят еще и не с таким, молодые-то мужики почище баб за мелочами беспокоятся - то пот им едкий, то волос на теле жесткий, то кровь носом чуть что идет, так как бы жене лишней работы не устроить со стиркой, то еще какая дурь. Только гусиного жира с живицей и тертым корнем конского щавеля за год уходит чуть не полведра, пятки же трескаются у всех, а хочется-то чтобы чисто и гладко... А мазь с дурманом, а хвощ, а тополевый и сиреневый лист... в общем, ходят. И не просто ходят - бегом бегают. Так что насчет "мелочи" явно прохожая что-то не то врет, а то ли сама запуталась. Ага, говорю, за мужем, значит, беспокоишься, или за братом. Она вздохнула, на забор двумя руками оперлась - за мужем, ага. И что, говорю, давно ли голова-то болит у него? А она и минуты думать не стала - а с осенней ярмарки, говорит. У нас дом-то большой, а живем вдвоем, ну и как ярмарка или что другое, у нас остаются - то кто из торговых городских, то музыканты, то еще кто. В тот вот раз гимнасты были, трое. Их так-то было чуть не десяток, но у нас места столько не было, взяли трех, двух мужчин и девушку. Мужчины уже в возрасте, седые оба, и такие... давно ездят, давно работают. А она молодая, и сразу видно, что привыкла по городскому, заколки, щетки, все яркое, ладное, и сама такая... хихи да хаха, в доме как капель звенит с утра до вечера, я и смотрю - он в ее сторону голову слишком часто поворачивать стал, а еще только середина недели. Я к ней подошла, вежливо так подошла, и по хорошему попросила - слушай, говорю, не надо этого всего. Она поняла, да, говорит, конечно, как скажете, хозяйка. А с утра и в другой дом перебралась. Да и ярмарки все равно оставалось не больше дня, в общем, они за ней засобирались, а как уехали, он, смотрю, вечером сидит, да все висок трет. А потом дальше больше, спать плохо стал, во сне вертится. А с недосыпу он и работник не очень, я уж про прочее не говорю. Ну зимой-то и ладно, но весна же, сев, мало ли лемех плужный, или борона, а он квелый и как не здесь, вдруг что.
Я покивала - да, говорю, знаю такое средство, только за зиму у меня все подобрали, мне за ним надо будет сбегать, и не куда-то, а в смертные камни. У нее и глаза круглые стали. А я ей посмеялась - да перестань, говорю, выдумки это все, камни как камни, и все, что там выросло, не хуже прочего заваривается и пьется, или снаружи на людей мажется и трется. И идти за этим не тебе, а мне, и пошла бы я так и так, даже если бы ты не прискакала, так что иди домой и вернись через неделю, я как раз успею и набрать, и насушить. Она и пошла. А я с палисадом закончила, по канаве с граблями прошлась, пока зеленое через серое не пробилось, яблоню Арьянину обиходила и пошла в дом, в утренний путь собираться. Пути до смертных камней от меня полдня, так что или выходить затемно или возвращаться, и как по мне, так лучше выходить, чтобы после того как домой ввалишься, после дня-то на ходу, сил осталось хотя бы огонь к дровам поднести и чаю в кружку налить, не расплескавши. В общем, пришла, протопила, приготовила в дорогу завертку с едой, фляжку, все, что на себя, все, что с собой, прогоревшее выгребла дочиста, сложила дрова, на губешку бересты положила, щепок пучок на нее пристроила, чайник сверху повесила и легла сразу спать, но легла на лавку в горней, чтобы не заспаться. С утра как встала до сеней*, так сразу умылась, оделась, пояс с бабьим нацепила, котомку на плечо закинула и вышла. По синему идти не очень приятно, да и холодно, но как солнце встало, ноги пободрее пошли, да и дорогу развиднело. Однако, как к смертным камням подошла, туман там еще был. В туман-то в смертные камни входить - то еще счастье, однако делать нечего: сон-траву и правда было надо, и не только потому что обещала. И вот как чуяла: вошла - а там и Черный, на камешке присел, сухую травинку грызет, на меня смотрит. Ну что делать - вошла, поклонилась, здравствуй, говорю, хозяин, пришла у тебя травы взять, не из баловства - из лютой нужды. А сон-траву и правда берут от нужды, которая лютее некуда, хоть мужская, хоть женская, хоть головная, хоть иная. А если детская, ну в смысле отроческая - так это уже не нужда, а прямо-таки беда. Смотрю, Черный на меня смотрит, и улыбка у него на сторону ползет, а взгляд грустный становится. Ох, говорит, медсестричка. Опять мы с тобой сейчас про любовь беседовать будем, садись, в ногах правды нет. Я котомку перетряхнула, кофту в ней вниз подвинула, фляжку с заверткой кверху, на камне ее расположила и устроилась по походному, завязки от котомки под рукой, еду-питье опять же достать не трудно, ну и барыня в холе*. Отчего ж, говорю, не побеседовать, в тот раз разговор у нас с тобой интересный вышел, в этот раз, думаю, тоже скучно не будет. Он головой покивал, травинку из зубов не выпуская - да, как же, помню... и что, стало по-твоему, жив тот десантник-то? Я плечами пожала - да откуда ж, говорю, мне знать, сколько лет прошло. Тогда - выжил, а что потом с ним стало - не знаю я. Он опять одной стороной улыбнулся - неужели не интересно, спросил, знать? Я в ответ руками развела, как на краю окопа, когда с ним спорились над раненым, и говорю - да зачем же мне в чужую жизнь лезть, когда меня туда никто не звал и не просил? Тогда у меня был сестринский долг, да и тот был в том, чтобы этот парень не стал грузом, предметом в ящике, а выполнил свою боевую задачу и ушел жить свою жизнь, какая бы она ни была и сколько бы ее ни осталось. А что ты меня там за бруствером чуть не пришиб - так то твое право, на то ты оружная рука Смерти. Он озадачился, травинку изо рта вынул, в руке покрутил... то есть, ты тогда не наврала, говорит, и любовником он тебе не был. Я даже засмеялась - да ну, говорю, скажешь тоже. Со всеми спать, знаешь, так и дело делать некогда будет. Он тоже усмехнулся, бровь выгнул дугой - а что ж за дела такие, что для молодой красивой девушки важней чем с ладным парнем спать? Я так же, в усмешечку, отвечаю - а толку, говорю, в том ладном парне, если он станет одноразовым именно потому что я о нем не позаботилась? пусть уж себе спит с кем ему там больше понравится... когда-нибудь потом, и не под пулями и второпях, а на чистой постели и в охотку. Он головой покивал с усмешечкой - так ты мне это уже говорила, как раз в Будапеште и говорила, и ведь выдурила, зараза ты такая, его жизнь - я думал, для себя берешь, потому его с тобой и отпустил, руки не протянул, а ведь мог. Я тоже покивала - мог, говорю, еще и как мог, потому я и упиралась, и спорила до последнего. Он вдруг серьезный стал - слушай, говорит, вот только честно мне ответь, а ты счастлива была? Я даже растерялась - ну как, была, конечно. Много раз была. И тогда, когда этого десантника живым передала в санроту, и потом, когда объявили демобилизацию, и когда в госпитале инфаркт удачно останавливали, и когда я здесь у Петры в бане роды принимала, и... он на меня рукой машет - я, говорит, понял, понял все, я тебя не про людей спрашивал, я про тебя спрашивал. Слушай, говорю - ну сам ты посуди, разве же это не счастье - видеть, как другой человек живет свою жизнь, полную, целую, такую, как ему пряхи спряли и вы двое отмеряли? разве ж это не радость - видеть таких людей каждый день? жить среди них? даже если таких хотя бы один из двадцати - уже же хорошо. Он покивал, посмотрел мне в глаза - плохо посмотрел, без улыбки, насквозь, врать под таким взглядом никак невозможно, а правду говорить - так каждая буква как пудовая гиря во рту проворачивается - слушай, говорит, а что ж ты тогда, такая хорошая, тут сегодня делаешь? Или ты не знаешь, за чем ты сюда пришла и как так получилось, что тебя попросили о такой помощи? Я плечами пожала - а как же, говорю, не знать-то. Знаю, конечно. Сон-трава в округе только у тебя и растет, и не зря оно так. И от чего она нужна бывает - по ней видать: выходит из земли она с первым неверным теплом, и выходит сразу цветком. К земле цветки прибивает первым дождем и ветром - и больше уж до следующей весны цветов не видать, зато листья выходят после весенних гроз по настоящему теплу, и сок в них едкий и горький. Твой цветок, как есть твой, весь до корня до лепестка твой. И если он человеку занадобился - считай, рядом с ним кто-то тебя позвал. И не для себя позвал, а для него. Смотрю - а он на колокольчики эти синие, на стебли седые, смотрит, и улыбается опять одной стороной, и спрашивает меня, на них-то глядя - понимаешь ведь, почему их так зовут? Понимаю, говорю. Та нужда, от которой они помогают, она от несмиренной души, которая не хочет вещью быть, и скотиной бессловесной жить жизнь по чужой указке тоже несогласна. Сон они дают душе, а тело само ходит... сколько получится. И знаешь, вот что я тебе скажу. Вдохнула, сколько получилось, язык во рту провернула, и высказала: я все равно их наберу, посушу и ей для мужа дам. Потому что если он по зимнику в город не подался - а у него на то полных полгода было - то уже и не уйдет. Ну так пусть уж тогда спит, так хоть не больно. А мы с тобой... давай уж, раз встретились, за встречу выпьем, у меня немножко тут во фляжке плещется, да закусим чем земля послала а я принесла. Как-никак одна война за плечами у нас обоих. Он покивал, стопочки достал из кармана стальные, я из фляжки налила, завертку развернула, в ней хлеб с салом был, картошка и шкварочки жареные, выпили мы, закусили, он меня поблагодарил за привет, за угощение, за то что праздник с ним отметила - и подает букет большой, мне еле двумя руками взять, а в букете сон-трава, лиловая и цвета запекшейся крови, самые его цвета. Приняла я, поклонилась, встала с камня - и он встал, меня до выхода проводить. По дороге я его и спрашиваю - слушай, а куда все ж Самослав-то осенью тринол засунул, что такой шикарный фонарь тебе обеспечил? Он усмехнулся - потом, говорит, расскажу, сейчас настроения нет. Ты приходи, как время будет, тебя в гостях видеть хорошо.
Дошла я до дома легко, вошла - еще солнце даже кустов не коснулось, не то что травы, успела сон-траву разложить на бумагу в клети, растопку разжечь и лицо умыть - чувствую, падаю. Тяжелая она все же, сон-трава-то, тяжелее багульника даже, пока несла и то нанюхалась, а собирать-то... если бы он не помог, было бы и правда трудно. А так - трудов и не заметила. Послезавтра к вечеру досохнет, и можно будет в туесок убрать, ну кроме того, что обещано, как раз сколько ей надо и останется.
_________________________
* костер, кострище - место на приусадебном участке, используемое для сжигания садового мусора типа листьев и сухих веток, сомнительных с точки зрения иных бытовых надобностей - например, зараженных паразитами или гнилью. Ветки, перезимовавшие на земле под снегом, осторожные и опытные хозяйки сжигают, не проверяя на годность.
*до сеней - имеется в виду в туалет, он располагается обычно в сенях рядом с зимним помещением для скота, которое называется тоже кут, как и основное спальное помещение в доме
* имеется в виду - филейные части в тепле

Анон · 2022-07-07 18:22:39

Черемуха

▼Скрытый текст⬍

Она у меня, как и яблоня, кустом растет, но ей лет на семь, а то и все десять, побольше чем яблоне, яблоню-то я сама из семечка растила, а черемуху кто-то в палисаде вкопал* ночью в тот самый год как Арьяна до Белой пошла. Ну вкопали и вкопали, черемуха тоже дело, польза от ее немалая, если конечно с умом применять, а без ума-то и ложку в каше сломать нетрудно. И я ее, как и яблоню, гнала, пока могла, не вверх, а вширь, потому что раз она со мной растет, то нам друг с другом придется всем делиться: я ей и водички мыльной, и золы, и мезги травяной да всякой-разной, она мне когда цветов, когда ягод, а когда листьев, коры да веточек. Ну и раз весна, то и обиходить надо, лишнее с нее снять, а мне оно как раз не лишнее будет, запасу, потом в дело пойдет. Кусачки взяла, ножовочку, лесенку прислонила, поднялась... чую, дверь в сени скрипнула, а в калитку никто не входил. А потом на крыльце ступеньки спели, а крыльцо пустое. Ну ладно, думаю, их дело, пусть себе поговорят меж собой. И того не вспомнила, что окно-то открыто у меня, и все их дело моим оказалось.
Поднялись в горню, он как есть прошел, а она задержалась, у меня по горке пошарила, миску взяла, воды черпнуть. Ну, думаю, кого-то делят, сейчас решать будут, кому достанется. И не то чтобы прислушивалась - просто весенний палисад тихий, соловьи еще не прилетели, зябликам-овсянкам-пеночкам тоже не время еще, Горий им знака еще не дал. Ну, стою на лесенке, ветки скусываю кусачками, а что в избе делается - само в уши лезет. Он ей говорит - мое, она ему отвечает - шалишь, мое, и твоему не быть. Он ей говорит - я бы и уступил, но ведь следы насилия ты отрицать не будешь. Она ему в ответ - не верти, не выйдет, не насилие, а участие в военных действиях, и если ты сам не вспомнишь, как и кем, я тебе зубы-то пообломаю, сама напомню, я рядом с тем госпиталем свою вахту отстояла, хорошо помню, кто там и что делал, а вот где ты, дорогой, тогда был, ты мне сейчас ответишь. А он помолчал так - тяжело помолчал, у меня даже трава пригнулась - и сказал, как камень уронил: угадай. Пока она угадывала, я и вспомнила того мальчишечку, который на своей вертушке в одиночку все ракеты самонаведения над госпиталем собрал и с ними на хвосте к морю ушел, только имя и осталось от него, да огонь - много было огня...
Она помолчала, будто услышала, что я вспоминала, да долго так помолчала, и высказала: ладно, я взяла через край, моя вина, признаю, но ты тоже был неправ. Закончили на сегодня или воду менять? Он, в усмешечку так, говорит - нет, дорогая, бросать на полдороге этот разговор я не намерен, слишком вкусный орешек, поменяй водичку, еще поговорим. А воду для таких разговоров только первый раз в доме можно брать, второй-то раз на ключ идти надо, а ключ в овраге, в реку течет, ну она миску взяла да пошла, а он в доме остался. Да не просто остался: слышу, встал и пересел. Нормально так, в Горьевы-то дни: я в палисаде копаюсь, а у меня без меня в доме Черный ходит как хочет... А, ну да. Черемуха* же. Ну пока к ключу пешком, пока обратно с полной миской воды, да не расплескать... две ветки, которые вверх пошли, я спилила, опустила на землю, села на ту же лесенку, стала кусачками с них все дельное скусывать, да села уже лицом к окну, интересно же. Слышу, воду она принесла, в дом вошла, вот в горню поднялась, вот миску с водой на стол поставила. Смотрю - сели: он лицом к окну, она - лицом к печке. Ну, думаю, нормально. Кто ж ему вообще разрешил на мое место садиться? Ах, ну черемуха же. Он тут в своей воле полностью, хоть за печь, хоть в кут. В светелки только хода нет ему, потому что яблоня. Я в палисаде сижу, черемуху стригу, в кучку складываю, а они у меня в горне за столом сидят, меня делят. Да ну и пусть делят, думаю, я покамест еще жива, поменять все могу, если захочу, одним днем, и пятью способами. А она в миску-то с водой с руки каплю капает, вода, слышу, разбегается, сейчас картинку покажет. Ну, раз картинка моя, я ее видеть тоже вправе, и никто мне помешать не может. Лекарский ножик с пояса отцепила, облизала, пальчик уколола, на язык себе своей же кровью капнула - все, что обо мне говорят сейчас, вижу и слышу. До сельских мне дела нет, до городских тем более, а вот что эти сейчас обо мне сплетничают - я послушаю, никто не помешает.
Картинка оказалась про родной дом, ну конечно, иначе-то как. Вот я мелкая, вот две сестренки-погодки, вот Ласька мне бежит жаловаться, что ее на общем* дворе кто-то обозвал, вот я выхожу ее обидчицу бить, да бить не выходит, она прощения просит, Ласька с ней играет, а я в игру не попадаю, лишняя. Ну, плечами пожала да и пошла себе в наш двор. Белая Черному и говорит: видел? моя.
А он берет с печки чайник чугунный с заваренной сушеной смородиной и боярышником, с него себе на палец каплю капает и в миску ее отправляет. И вижу - мы с Ласькой и Илькой в поле за домами, мать из дома выгнала непонятно почему, мы сидим, жарко, тени два куста на три листа и дерево-коровье горе, ни объесть, ни почесаться. Их-то я пристроила, своей юбкой накрыла, а сама в сорочке осталась и хожу, потому что так меньше жарко, вижу - кто-то идет, а рядом канава сухая, и в ней хороший такой дрын, я глазами-то вижу что мать, а сама думаю - а с чего я тебя должна признавать за полверсты, если ты мелких детей, которые еще до верха калитки ни одна рукой не достают, из дома вот так на цельный день выкидываешь - беру дрын-то и иду навстречу ей, а Илька плачет, а Ласька на мне висит и кричит - Енька, перестань, Енька, не смей. Черный Белой над миской улыбается: видишь? моя.
Белая ему в лицо смеется, берет с окна солонку, из нее крупинку соли, кидает в миску... картинка открылась про интернат. Старшие меня поймали мелкую, начали кидать из рук в руки, легкая потому что, да уронили, плохо уронили, в изолятор на одеяле несли. Их потом прощения просить заставили, как я встала, весь интернат на линейку выгнали, их перед строем поставили, меня вызвали... Кто-то из них, высокий такой и белый, как мох зимой, стал говорить, что виноват - я плечами пожала, да в чем говорю, ты виноват-то? вы же просто играли, а я вам в игрушки попалась. Развернулась и пошла на свое место в строю. Взыскание им не наложили тогда, но они еще не раз ко мне подходили и говорили, что лучше бы наказали. Белая плечами пожимает - как я совсем - и говорит: ну моя же. Ну не спорь.
Черный с места встал, руку в печку сунул, уголек нашел - крошечный, не больше той крупинки соли - и по воде его пустил. Картинка, им найденная, была про медицинское училище. Сокурсница у меня была, дурная как коза, и такая ж вредная, и все любила то под руку толкнуть, то сзади подойти втихую и за шею взять. Тогда-то в анатомичке на занятиях ей так шутить не стоило, я как была, в перчатках и маске, не оборачиваясь, за руку ее взяла и вперед дернула - она прямо в брюшную полость препарированного трупа и полетела мордой. Встала, вся в жире, в формалине, оборачивается - а ей как раз второй рукой по уху и прилетело от меня. Ну, сопли, слезы... я потом извинилась, конечно, сказала, что ненамеренно и безотчетно, но она после того случая из училища документы забрала и куда-то уехала из города, видимо, домой. Черный Белой улыбается - я, говорит, и не спорю. Моя, сама же видишь.
Так, думаю, следующее-то что. Капли уже были, крошки тоже... остались слова - и все, третий раз решающий.
Горку цветов на полотно собрала в сени нести - слышу за спиной: Есения Саяновна! уделите обществу минутку времени! оборачиваюсь - а у меня за забором целая делегация. И в окне Черный и Белая смутными тенями маячат, ждут. Вот они, слова-то, сами пришли. Ну я черемуху-то обратно на траву положила на полотне, к людям обернулась, а спиной два взгляда чую, поклонилась - здравствуйте, говорю, доброго дня. А там и Молодцов старший, и Петра, и Радослава - пестрый двор, и Кудемир... человек семь стоит. Ничего себе, думаю, что ж их принесло-то. А Молодцов мне и говорит - мы тут обществом едем в питомник, за саженцами, так может привезти чего? Я подумала, палисад взглядом окинула - да не, говорю, спасибо, не нужно, у меня все есть, что надо. Петра меня спрашивает - точно ничего не надо? может калины? Или ежевики сортовой, обещали крупноягодную привезти? Я ей рукой на двор повела - ну сама посмотри, говорю, ну куда я ее здесь пристрою? И Кудемир сразу такой радостный - так мы тебе черемуху снесем! И сразу место будет! тебе даже делать ничего не надо, мы угол сами раскорчуем! Ах, думаю, вот же вы с чем. Не, говорю, черемуха тут не мной сажена, не мне ее и сводить. Смотрю, за Кудемиром мужик, по возрасту моя ровня, незаметный такой, весь серый, как старый крот - аж пламенем занялся. Я, говорит, тебе ее сунул, прости меня. Я удивилась даже - да за что, говорю, простить-то. Смотри, она и от поноса нас всех спасает, и от зубной боли, и от глазной грязи, и от ломоты в костях, и от упорного кашля... Я уж про остальное не говорю, то дело не ваше, а бабы ваши знают, зачем черемуховый цвет заваривают. Он аж свекольный стал - да и я, говорит, знаю. Ты ж понимаешь - двадцать лет назад, молодая девка, да одна, да с войны, да к Арьяне на двор - ты ж понимаешь, что мы подумали. Я руками развела - ну что подумали, то подумали, это дело не мое и до меня не касаемо, а что сделали, то сделали, и уж назад не вернешь, то уж дело мое, мне и решать. Слышу, за спиной как ветерок прошел, сладкий да смоляной - Белая вздохнула, руку готовит протянуть меня пометить. Молодцов к забору шаг сделал - Ена, говорит, не позорь ты нас, мы тебя всем селом просим, дай нам черемуху эту проклятую со двора у тебя убрать, невозможно же, на все село стыд, и ладно бы за дело, так ведь зря мы тебя ославили. Я от этой логики чуть сама разум не выронила: ну, говорю, ты и сказанул: вы же меня зря ославили и я же вас позорю, ты хоть концы-то свяжи как-нибудь, а то ж вообще нелепицу плетешь. Радослава мне говорит - слушай, я понимаю, что ты за нее так держишься, но там же в питомнике можно набрать разного в дом, чтобы росло, будет и женское, и для глаз, и всякоразно, только согласись. Я только головой покрутила: это, значит, мне весь порядок с ног на уши ставь ради того чтобы вам спокойно было, когда вы себе спокойно через меня уже двадцать лет назад сделали? и ежель не секрет, что у вас вдруг сейчас-то зачесалось? Петра мне говорит - да чесалось-то давно, просто сейчас терпения совсем не стало, еще и соседи подъедают, ни одной ярмарки, не одного праздника не прошло, чтобы не ткнули - это, мол, те, которые своей бабе в палисад черемуху высадили. Я покивала - да, говорю, от людей неловко, но бывает и хуже, вон в Углях-то без бабы люди седьмой год, и невесть сколько еще пробудут, ко мне бегают, да за речку Смолку к тамошней. Чую, за спиной огуречным и мятным повеяло - Черный ладонь от подоконника отнял, ко мне протянуть нацелился.
Ну, делать нечего, заставлять себя ждать нехорошо, я не ясно солнышко и не темная ночь, да и те в свой срок приходят. Собрала я мысли в горсть, слова на язык... Значит, так, говорю, дерево вам ничего дурного не сделало, чтобы его сначала с места на место таскать, а потом еще и жизни лишать ни за что ни про что. Сами навесили тут, понимаешь, мнений, а дерево им виновато. И между прочим, если кто забыл - камень в палисаде видите? Думаете, у меня змеи сильно рады будут, когда тут в десять ног топотать начнут с топорами да лебедками? Я Змеиной Матери обещала их холить, покоить и не обижать, и когда я слово ей давала, черемуха тут уже была, так что с позором своим справляйтесь сами как хотите, стыд не дым, глаза не выест, а я зла на вас не держу, и как помогала чем могу, так помогать и буду. А на двор и в палисад мне ничего не надо, тут все в своем порядке, нарушать его я не хочу. Спасибо на заботе, на добром слове, удачной дороги и пусть в питомнике с саженцами вам повезет.
Наклонилась, полотно взяла, на котором ветки с цветами лежали, и понесла в сени сушить. А палки оставила под деревом, думаю, сейчас чаю выпью, с гостями-то моими, да кору с палок сниму, тоже посушу.
Разложила, в горню поднимаюсь, и понимаю, что не все слова-то, сейчас что я ни ляпни, они оба вправе посчитать что я сторону выбираю, а у меня того в планах нет. Ну, что, спрашиваю, гости - чай-то пить будете? Черный смотрит на меня, улыбается на одну сторону и говорит - из твоих рук не откажусь, только ты мне что-нибудь скажи лично, мне от тебя хочется какого-то внимания, чтобы ни с кем его не делить.
Я на него смотрю - а, говорю, еще взрослый мальчик, что ж ты в заварной чайник-то руками суешься, неужто ложки не знаешь где лежат? К Белой поворачиваюсь - и ты, говорю, тоже хороша, мокрой-то рукой в солонку лезть, разве не помнишь, где полотенце висит? ну да ладно, не великая беда, и соль высохнет, и заварку я сейчас новую сделаю.
Заварила земляничный и вишневый лист с березовыми почками, самое весеннее дело.
______________________
*посадить во дворе дома черемуху - ославить хозяйку двора женщиной легкого поведения. Проблема с тем, чтобы ее убрать, заключается в том, что если в земле остается хотя бы кусочек корня с одной почкой, она снова и опять будет прорастать, так что если дать ей прирастись, перекапывать приходится чуть не пол-огорода, и то не факт, что получится.
*черемуха считается деревом Черного, из-за того, что некоторые люди чувствуют удушье, стоя или даже проходя под цветущей черемухой.
*общий двор - общее хозяйственное пространство и пространство для общения нескольких семей, живущих по соседству. Используется для общих дел, громоздких хозяйственных надобностей и выпасания детей и домашних животных в безопасных условиях.

Анон · 2022-07-07 18:23:20

Земляника

▼Скрытый текст⬍

Горий по земле прошел, земля его цветом встретила, завязью проводила, сельские отсеялись, по огородам откопались с рассадой и семенами, Радослава все-таки путем назад из питомника мне впихнула несколько корней, смешных, на девясил похожих, сказала, тоже желтым цветут и на вкус как картошки, только копать не надо, сами растут. Ну, раз растут, то и пусть их растут, я закопала, где место было, у дальнего забора, чтобы из окна клети и из спального кута не на крапиву смотреть, а на что повеселее, палисад граблями прочесала, зимнее сожгла, змей приветила, с летом их поздравила, светелки помыла начисто, стала в сенях прибирать, чтобы лавки наружу выволочь - смотрю, берестяные пласты лежат, полная стопка без одного, который я в послезимье потрепала. Выложила я их на крыльцо, посмотрела, погрустила, лавки наружу вытащила, по двору и палисаду расставила... нет, думаю, не откручусь, лодку делать все-таки надо. Ребра для лодки вынула, к крыльцу прислонила, стала в лес собираться. Бродни выбрала какие не жалко, сандалики летние нашла в щели, веревки моток в сундуке накопала, тройничок* у меня в горке лежал, так я его на пояс, к бабьему, повесила, шальку старенькую шерстяную, чтоб под раскидушку навернуть, повесила ближе к дверям, с раскидушкой рядом,... в общем, думала за день обрядиться, чтобы с утра сбегать. А не вышло. Только собралась на летней кухоньке огня сделать картошки напечь - вижу, Молодцов шагает. В калитку идет без стука - значит, что-то стряслось - привет, говорит, а что, скажи, пройдет ли у тебя по двору лошадь к дому? Да пройдет, говорю, отчего ж ей не пройти. Ага, говорит - а с телегой? я подумала, диспозицию рассмотрела - да и с телегой пройдет, говорю, только надо будет вправо взять сильно-сильно, почти до канавы, и вести аккуратно, чтобы в канаву колесо не ушло. Он покивал, улыбнулся и спрашивает - ну тогда мы везем? Ну везите, говорю, только сначала в дом зайди и на лавку в горне постели стеганку* и на нее дорожку*, они за лавкой в сундуке лежат, а я тут пока лишнее с дороги уберу.
Я пошла с крыльца собирать раскиданные ребра и бересту, а Молодцов в дом зашел, вмиг управился и вышел - сам высоченный, статный, два раза шагнул и у калитки оказался, еще три шага сделал и видно не стало, а я тем временем будущую лодку обратно к светелкам подняла, руки вымыла... вижу, везут. Телегу взяли узкую, лесную, сообразил он, ведут аккуратно, значит дело невеселое. Привезли, на одеяле подняли, смотрю, кто там - там девочка, лет двенадцать ей, и мать ее рядом идет, по виду городская, и одета в городском. Девочка бледная аж в зелень, до сорочки раздета, и сорочка явно у кого-то из наших одолжена, городские такое не носят, а ейна мать на вид не лучше, но не от хвори, а с перепугу, глаза шире лица и выглядит как мороженая лягушка. Я мать за плечо поймала - здравствуйте, говорю, Есения я, медсестра на пенсии, что случилось у вас? А она в ответ только моргает, и слезы у нее в глазах кипят, не выйдут никак. Молодцов сзади подошел, надо мной навис, и тихо так гудит - дачники это, в светелках у Зернеков со вчера живут, детку тошнит аж с приезда, моя ее на улице подобрала, мы переодели, я глиняной болтушкой уже напоил, вроде больше не блюет пока, но стоять тоже не может. Я ему покивала, головы не поворачивая, ага, говорю, я все поняла, пойдемте со мной оба двое, и ты тоже иди, надо бруснику из подпола достать, а вы, дама, мне сейчас скажите, что у вас ребенок ел вчера и позавчера. Дама с мыслями собралась... вчера, говорит, мы приехали, но вчера она уже не ела, потому что позавчера они с классом ездили на экскурсию в монастырь и кормили их в поездке, я не знаю чем - и наконец, заплакала. Я смотрю - Молодцов уже дверь под печкой открывает, в подпол идти, я его остановила, на бутылку с пустырником показала, сказала, сколько налить и как водой развести - сиди с ней, говорю, видишь тут как непросто все. А сама к детке пошла. Села с ней рядом, по щеке провела, она к руке, к теплу, повернулась... тебя как зовут, спрашиваю, она мне собирается ответить, вижу, сил нет - а все-таки смогла - Утя, говорит. А я, говорю, Ена, добро пожаловать, ты у меня в гостях. Скажи мне, что ты последний раз ела и как давно. Она замолчала, думала дооолго - яичницу, говорит, швейцарскую*, перед экскурсией мама делала, мы торопились очень. Ага, говорю, а ты в автобусе где сидела, сзади или спереди? она попыталась сказать, что сзади - и тут опять, смотрю, у ней позыв на рвоту, - а нечем, болтушка-то впиталась вся, и воду прикрепила ей внутри. Ну, понятное дело. Выросла она сильно, по локтям-коленкам видно, в двенадцать лет так обычно и бывает, значит печень трудится сейчас, как у мужика после осенин* - а тут такое дело, почти сырое яйцо внутрь положили на голодный живот после ночи, да еще и качки потом несколько часов в духоте. Но это мне понятно, а мать - она мать, не медсестра и не врач, она имеет право не знать.
Я смотрю - Молодцов ее пустырником напоил, она вроде задышала, давайте, говорю, с вами поговорим. Она кивает, растерянная вся, и понимаю я, что говорить сейчас буду я, а она будет в лучшем случае слушать и понимать. Однако деваться некуда, если сейчас это дело не управить, жизнь у ее Ути будет не медовая совсем. Слушайте, говорю, вы молодец, что сюда дочку привезли, беда с ней приключилась небольшая, но неприятная, в поездке она не ела, и в то, что яйца вы ей дали свежие, я верю вполне, значит, это не отравление, а ее так неудачно укачало, но для того чтобы в этом быть уверенной, мне надо ответ на один вопрос - у вас или у вашей матери, или может у мужа или свекрови, не было ли головных болей - она мне кивает, да, говорит, муж пить совсем не может, ему потом подолгу плохо, дней по несколько. Ага, говорю, поняла я. Вы сейчас тут у меня останетесь, я вам покажу, чем девочку поить, чтобы ее не тошнило, а сама побегу в лес за нужным, вернусь самое позднее к утру, а так к ночи, не бойтесь и не беспокойтесь, все будет хорошо. Показала ей корчажку с зеленью, ведра с водой, рассказала, как сварить, как поить... хитрость-то невелика, всех и дел что воды закипятить, на каждую кружку воды ложку зелени распустить в кипятке, дождаться как опять закипит, снять и процедить - и все, можно поить, четыре столовые ложки первый час, восемь второй, дальше по глотку каждые четверть часа или по требованию больного. Средство само простое, только после него еще другое средство надо, чтобы нормальная еда внутрь прошла. И средство то - земляника, но не просто, а с подковырочкой: сначала надо дать крепкий отвар свежего листа, а потом, через час-два, живые ягоды с медом или сахаром, и много, не меньше полкружки для ребенка двенадцати лет, а для взрослого так целую миску надо. И до заката, пока все видно, надо успеть добежать, набрать и вернуться, потому что после зеленой воды этой землянику лучше давать до сна. Так что одевалась я прямо в сенях, есть с собой не брала вовсе, веревку и тройник и то подхватила только потому, что уже на ремне висели. Ну и выскочила со двора не по людски, а махнула через забор и по траве пошла, тропы не разбирая, благо знала, куда мне надо. Времени нам этот школьный автобус, чтоб ему не стоялось и не ехалось, оставил не особенно много, так что не до церемоний было, а кому стыдно смотреть, как баба через забор скачет - пусть сами отворачиваются.
Шла едва не бегом, идти было версты две, на склон пришла не просто запыхавшись - без малого запаленная. Но чуть-чуть не считается, а кто справился, тот и прав. Добежала, на пригорок пала, к листьям земляничным наклонилась - есть ягоды, улыбнулось мне небо, земля на ладошке покачала. Лекарский ножик сам в руку прыгнул, я лист брать начала - слышу, не одна я. И вроде тихо, да как-то чересчур тихо, все замолкло как перед дождем - а для закатной тишины рано. Чую, смотрят на меня. Голову на взгляд повернула, глаз от земли пока не поднимая, так чтобы лицом ко взгляду быть, от земли взгляд развернула - Волчий Отец стоит, на меня смотрит, и не смеется, да смеется. Ну волк он и есть волк, хоть о двух ногах с хвостом на затылке, хоть о четырех и с хвостом от крестца. А хвост у Волчьего Отца знатный, до локтей вьется по спине волной цвета соли с перцем. Нос сморщил, ноздрей пошевелил - о, говорит, человечья матера пришла чужую свою щенятку спасать. Ты своих-то так и не завела? Я плечом повела, улыбнулась - да не задалось как-то, говорю, а теперь уже и не время. Он мне кивает - стаю ты себе собрала такую, что аж завидно, водить вот только не хочешь. Я ему говорю - слушай, мне недосуг сейчас, там ребенок в нужде, это теперь важнее, захочешь со мной про жизнь разговаривать - где меня найти ты знаешь, приходи, поговорим, хоть про твою, хоть про мою, а сейчас пока мне с твоего пригорка надо то, что ты все равно не ешь, и что без тебя я бы не взяла*, так что я тебе кланяюсь и прошу разрешения на твоей земле по своей надобности пройти, тебе это ничем не помешает и ничего тебе нужного я не возьму. Он мне так головой крутит - нет, ты, говорит, погоди. У меня к тебе еще вопрос, вот ответишь, почешешь мое любопытство - и бери что хочешь, кроме того, что мне надо. Хорошо, говорю, задавай свой вопрос, ты тут хозяин, тебе и условия выставлять. Он и спрашивает - по первой воде проплывала лодка, ваша, человеческая, явно до Белой, вы, люди, так к ней своих мертвых снаряжаете. Ребенок был в ней, девочка, еще совсем щенячья. Лодка пахла тобой, твоим домом, а сама девочка у тебя дома не была или была очень мало, и меня удивило, что смертей в ней было больше одной - и последнюю она встретила явно у тебя во дворе. Ты за что ее убила? Я подумала, припомнила - я, говорю, ее не убила, а не смогла спасти. Пришла она уже мертвая, у меня во дворе ожила, да поздно и без толку. А отправлять ее до Белой кроме меня было некому, так уж получилось. Он помолчал, покивал... да, говорит, похоже на правду, так и пахло... как-то так. А кто там третья была рядом, кем от мертвой девочки пахнуть могло? Я руками развела - а не знаю, говорю, ее привела какая-то, они из Углей пришли вдвоем, я их чаем напоила, большая от меня пошла в Угли, а маленькая до Белой, вот и вся история. Ага, говорит - а чего ты ей лодку свою отдала и одеяло? ну, говорю, одеяло я все равно собиралась или выкинуть или куда-то пристроить, не одеяло и было, а лодку... ну сделаю я себе лодку, а так она бы у меня во дворе лежала, пока бы я ей лодку строила, чужая мертвая, зачем мне это надо? Он согласился - и верно, говорит, низачем тебе это не надо. Любопытство мое больше не чешется, бери сколько тебе надо ягод и листьев, а от меня возьми бересту, я тебе на ней письмо писать думал, да пока собрался, ты сама пришла. Руку за спину протянул и подал хороший берестяной пласт, широкий да гладкий, в самый раз на лодкин нос натянуть. Я приняла, поклонилась - спасибо, говорю, пригодится. И стала ягоду брать быстро-быстро, потому что солнцу до земли оставалось пальца два или три. Успела.
Домой пришла уже по темноте, ступеньки еле видела. Дверь открываю - ну, думаю, с этими приключениями есть я буду хорошо если завтра к полудню, а не угадала. Вхожу, в горню гляжу от двери - детка вроде в порядке, мать с ней рядом вроде тоже ничего, глядь, а на столе у меня завертка, и не маленькая. Я на даму-то смотрю - это, говорю кто же принес и зачем? Она говорит - это наш сосед, Свальдр, принес, сказал чтобы вы обязательно как придете развернули. Ну, развернула... Ай да Молодцов, ай да материн сын. И болтушку-то вовремя дал деточке, и в завертку что надо положил. Тощий мягкий творог, белый печеный хлеб, мисочка сметаны, в которой нож стоит, и печеная картошка. И нам с дамой на ночь глядя есть что в рот положить, и детку будет чем покормить с утра. И даже с выбором, можно-то все из того, что он сложил, а вот что ей захочется - это уж не угадаешь. Кипяток поспел на печной губе, я заварила земляничный лист, первый отвар процедила, Уте в кружке дала, пей, говорю, потихоньку, пока все не выпьется, а как выпьется, я тебе ягод дам, а пока их медом залью, чтобы сок дали. А второй отвар разлила в две кружки - садитесь, говорю, давайте перекусим, день был непростой... как зовут-то вас? Она отвечает - Иса, Исальда, а вас? А Утя ей с лавки, из-за ее спины, отвечает - звонко так, внятно - а ее зовут Ена, она сама сказала перед тем как в лес пойти. Ну, думаю, хороша ж ты была днем, красавица, если ты не помнишь, как я тебе называлась. Смотрю через ее плечо на девочку, да окно само на глаза попалось, лавка-то прямо в подоконник упирается. А за окном, в сумерках, вижу, серый хвост мелькнул. Чешется любопытство-то.
________________________
* "тройничок", "тройник" - три кованых крючка размером примерно 12-15 см, прочно скрепленные проволокой в форме якоря, привязывается к веревке. Используется во время одиночного передвижения по болоту для того, чтобы иметь возможность выбраться, провалившись в окно или в зыбучку.
*стеганка - нечто вроде тонкого матраса или очень грубого стеганого одеяла, кладется на деревянную лавку, чтобы на ней лежать более комфортно чем на голой доске.
*дорожка - мы знаем ее как половик, грубо тканая полоса из толстых мягких шнуров или полос ткани, но в этих местах дорожки кладут не на пол, а на постель днем, или на лавку, чтобы сделать место для того чтобы прилечь на короткое время.
*швейцарская яичница, или яичница по швейцарски (имеется в виду не житель Швейцарии, а служитель-привратник) - еда из мелких гренок, сливочного масла и горячих яиц всмятку, все это смешивается, солится и считается готовым к употреблению - не особо вкусно, зато быстро и относительно питательно.
* "печень трудится... как у мужика после осенин" - осенины празднуются перед началом жатвы, и это праздник, во время которого мужчин угощают особенно старательно, готовя в основном для них самую вкусную и сытную еду, чтобы у них хватило сил на жатву. Участвовать в этих трапезах наравне с мужчинами имеют право девушки, которые изъявляют желание "открывать поле" - проводить ритуал начала жатвы.
*"то, что ты все равно не ешь, и что без тебя я бы не взяла" - имеется в виду поверье, согласно которому земляника растет там, где волки задрали и разделили добычу; в том числе поэтому землянику в этих местах сажают на могилах людей, погибших насильственной смертью в результате несчастного случая или чьей-то небрежности/легкомыслия/халатности

Анон · 2022-07-07 18:23:56

Белый конь.

▼Скрытый текст⬍

Летние грозы тяжкие, кто нездоров или не в силе, того они к земле гнут, как полевую траву, да и здоровым невесело, пока тучи не подойдут, дождика с грозой не привезут. У меня на этот случай припасено всякого, себе и не себе, себе-то я держу можжевеловые ягоды, вареные в меду - а другим другое. Кому с девьего куста сушеный цвет, кому пустырничек, кому кипрейный лист жатый прожареный, а бывает, что и посерьезнее средства нужны: кому лавровишневый лист, кому цветы ландыша, кому наперстянка - ну это-то в водке, иначе ошибиться с порцией слишком просто, а назад отыграть слишком заковыристо, можно и не успеть. Делать-то их просто, водки в монопольке купить - самое сложное, а цветки в склянку отсчитать и бумагой ее замотать или в туес поставить не задача, с этим кто угодно справится. Сиропчик из можжевельника в меду сложнее, пока наберешь, да еще не каждый год вызревает он тут, да пока уваришь, а это две малых доли в самом удачном случае, и все это время надо стоять над огнем, да в железной посуде его варить смысла нет, почернеет и испортится, то есть надо специальный глиняный ковшик для этого, в него мед растопить, засыпать свежие и спелые можжевеловые ягоды и стоять над ним, не давая ни кипеть, ни остыть. Ну а как уварится и все ягоды станут одного цвета и улягутся на дно, можно снимать, цедить, студить и переливать на хранение. У меня для этого есть специальная посудина - кувшин не кувшин, корчажка не корчажка... в общем, такое что-то. Тоже скляночка, только круглая и с носиком. Ну и оттуда по необходимости беру, чайную ложку, а когда две, как вот сей день. Себе-то я и из склянок, если что, накапать не постеснялась бы - да только когда из них капать пора, я обычно уже на ногах не стою, не говоря про то чтоб руками что-то держать, и потому в летние грозы сплю обычно на лавке, потому как из кута, из короба*, выбраться на кривых ногах и ватных коленках никак невозможно, а оставаться в постели резона нет: и до сеней надо, и пить, опять же, да и дышать в горней как-то легче, кут-то чтоб спать, фортки в кутовом окне не больше банных, и тянуться до них - та еще физическая гимнастика, окно-то в куте скорее для света, чем для воздуха, и короб ставят так, чтоб во сне даже из этой пчелиной летки не просвистело ни уши, ни спину. Я, однако, наловчилась на случай неожиданных гостей короб перекрывать досками и на них уже на стеганке и постели поверх нее спать - ну, немного жестко, да, зато вставать не тяжело. А чтобы наверняка подняться - короб не лавка все-таки, он пошире, с него просто так на пол не свалишься, надо в постели сесть, а если сил нет, так и остаться в нем запросто можно, помочь-то некому - я коня и навязала над коробом.
Конь - вот он конь, в куте сейчас свободно ходит, потому как с утра ему работа была. Жгут из бязи-небеленки, через две поперечины на потолочной балке пропущен, и на концы привязаны два больших чижа*, не чижи а целые грачи прямо - один руками браться, другой ноги класть. Чижи на стене за коробом на крюках своего поганого часа ждут, и когда он настанет, ручной чиж можно снять одной рукой, не с первой попытки так со второй, а если ручным чижом ножной толкнуть, то он с крюка слетит и над постелью повиснет. Тогда ручной чиж надо поднять вверх сколько получится, и ножной приедет прямо к ногам к постели. Ну а дальше просто: закинуть на него щиколотки и руками потянуть всего коня на себя, ноги-то приподнимутся, да и пусть их пока, так и надо - а над ручным чижом узелок и в нем петля. Вот если за петлю руками перехватить, а ногами ножной чиж к постели прижать - и без сил можно тело в постели посадить. А дальше встать уже нетрудно. Ну почти. Так в больницах и до сих пор делают, в палатах для выздоравливающих тяжелых, чтобы не залеживались и привыкали потихоньку сами вставать, ходить и прочее. А начали-то еще в эпидемию, в начале века.
Я так, с конем, и вставала, потому что на лавке в горней у меня отец Дмитрий отдыхал, а в вешней светелке спала отроковица, с которой он должен был добраться до города и выправить ей документы с новым уже отчеством, по ближайшей к монастырю или церкве примете - когда реке, когда горе, а когда и поселению, хотя последнее святые отцы не любят, и отчеств таких стараются отрокам не давать. Их двоих дождем прибило, постучались впотьмах уже, ноги у обоих по самые уши мокрые, головы-то уберегли, видать, под елками укрылись, да на выходе от реки видно с кустов натрясли на себя - ну и по темноте мокрющие вышли на мое окошко, отец Дмитрий покричал от калитки, я их и позвала ночевать-сушиться. Как звала-то, не знала, с чем и кто пришел, но раз в темноте да после грозы человек попросил приюта, то дверь ему не открыть и в дом не позвать было бы не просто грех, а по-человечески дурно, да мне бы и в голову такое не зашло, даром что была та голова как пустое ведро, такая же бессмысленная и гулкая. А как они зашли, сразу понятно стало, и чего им в лесу занадобилось, и как они под грозу попали - обои двое дымом пахнут, девчоночка вся прозрачная, как восковая свеча зажженная, и на руке порез свежий кровит под повязкой, отец Дмитрий мрачнее тучи, и при нем старая офицерская ташка*, так что диспозиция яснее ясного: была какой-никакой матери, но дочка, а стала отроковица. Отречение само по себе обряд-то простой, только тяжелый очень. Над костром отречения через раз то снег, то дождь, а то ветер такой, что деревья кладет, как траву, а если этого нет, то проплешина остается такая, что несколько лет на ней ничего не растет. Да и вода около кострища потом до следующего ледохода черная. Они-то двое нам грозу и сорвали, спасибо им, теперь и огороды напьются, и полевым травам получше будет - ну и мы отдохнем.
В общем, спать покласть-то я их поклала, а сама в кут пошла, да после нескольких дней предгрозья решила не рисковать, перед сном постель сняла, доски на короб надвинула, на них уже и стелилась, и коня на стене посвободнее перевязала... ну и не ошиблась. Утром без коня бы не встала нивкакую, поднималась на руках, жгутом себя тянула, потом сидела-дышала, к стене прислонясь. Пока выползла, отроковица уже из светелки вниз в горню спустилась, и стеганку с одеяльцем принесла, только тогда я и выползла. Не, прибраться и расчесаться-то меня хватило, причем хватило не столько сил, сколько гордости, но пока я на ноги стала, пока гашник завязала, пока расчесалась-заплелась, пока выползла - отец Дмитрий уже успел чайник на губешку пристроить и огонь под ним вздуть. Ну обрядился и обрядился, чего уж теперь лицо-то строить, я девочке сказала, где взять орехи, мед и сухари, сама пошла умыться и полотенца забрать, которые им давала, потому что на чай у них времени было не особо много, до города без возчика им добираться побольше суток будет, а дневные возчики сейчас с утра проедут - и все, до ночных жди, а ночные еще возьмут ли попа с отроковицей новоотсеченной: в кабине у возчика пассажирских мест считай полтора, и из этих полутора один священник, а другая дите-подлеток без документов. А дорогая ночная, рискованая, кроме света фар, положиться не на что, сам-то если с трассы сковырнулся - так и не беда, на то страховая премия есть, не себе так семье, а эти... отвечай за них потом, и по суду и деньгами, живой ли, мертвый - все равно. Так что если дневных возчиков пропустить - то планида светит куковать на трассе сутки, а отреченному, хоть и с таким провожатым, ночевать лучше в доме и при живом огне. Оно так всем спокойнее.
Ну, умылась, полотенца в сенях в корзинку кинула, потом простирну, по дороге себе склянку с можжевеловым сиропом взяла и пошла с гостями чай пить. Вхожу в сподню, на ступеньки в горню смотрю - поднимусь, не поднимусь... Отец Дмитрий догадался, подошел, руку дал - я, говорит, не конь, конечно, и даже не принц, а все-таки помощь. Ну как тут не посмеяться - затейник ты, говорю, отец Дмитрий, и мертвого в два слова развеселишь. А он мне в ответ - а веселье не грех, грех уныние, где уныние, там безмыслие и праздность, а кто трудиться умеет, тот и радоваться способен, - и на девочку смотрит - правда, Нежата? Она улыбается так растеряно ему, и говорит - наверное, я не думала еще. А он ей - весело, легко так - и правильно, не думай, господь все управит, знай делай, что можешь, чтобы было, что надо - а уж он всегда рядом окажется. А у нее и глаза круглые стали - как же, говорит, он рядом окажется, если я теперь ничья? Я тут и встряла. Поперек попа говорить, конечно, может и нехорошо, а только отрок отроку сказать может больше, чем кто другой. Во-первых, говорю, не ничья, а своя собственная. Во-вторых, тебе теперь пока земля семья, а это всяко больше чем живые люди, и уж раз ты, подлетка, от них отреклась, земле и той реке или полю, по которому тебя нарекут, дела до тебя больше, чем тем, кто тебя дочкой звал, да на том родительство свое и закончил. И от такой матери, как земля, помощи тебе будет явно больше, чем от этих людей, это я тебе говорю, а зовут меня Есения Саяновна, если тебе отец Дмитрий того вчера не сказал. Она головой крутит - сказал, говорит, вечером, пока мы на свет вашего окошка шли. Помолчала так и спрашивает - так что, люди отрекаясь живыми остаются? и ни Черный ни Белая их не берут? Я ей в ответ только плечами пожала - а с чего бы им, говорю, тебя брать, и когда ж ты успела заслужить, чтобы кто-то из них тебя взял? Это, знаешь, еще заработать надо. А поймать луну после полнолуния на первом ущербе, огонь на берегу затворить, босыми ногами на землю стать, кровь свою наземь пролить и сказать, что с этими людьми более общего ничего иметь не хочешь, и родной им крови в тебе больше нет - то дело не хитрое. Особенно когда ты меж огнем и водой не в одиночку стоишь, и отступать тебе некуда, потому как от этого огня назад пятку не поставишь, не опозорясь. И хотя на поступок оно потянет как для Белой, так и для Черного - но но не всякий поступок они своим признают и не под всяким поступком подпишутся. Я вот сама пока на такое не набрала - впрочем, не особо и старалась. Взять тебя теперь может только та земля, которую ты себе родной признала. И пока ты на иное не заработала - так и будет. Смотрю - плечики у нее распрямились, даже вроде росточком повыше стала. Тебя, спрашиваю, как теперь величать-то? Она кружку на стол поставила и с достоинством так, по взрослому, говорит - Волховна я, Нежата Волховна. Ну, говорю, доброй дороги тебе, Нежата Волховна, а то и заходи, коль мимо идти будешь, буду рада повидаться.
Отец Дмитрий ничего ни мне ни ей не сказал, улыбнулся только в бороду, с лавки поднялся, кружки до рукомойника донес, они оба поклонились и вышли. А я сидеть осталась, ждать, пока можжевеловый сиропчик по жилочкам добежит и руки-ноги слушаться начнут, а то за четыре дня так надоело жить как недоваренная, мочи просто нет, как надоело.

_________________________
* спальный короб - кровать, выполняемая в виде большого ящика на опорах, заполняемого сеном, застилающимся поверх стеганкой и грубой тканью, на которые и кладут простыни и одеяла, а при желании - и подушку.
*чиж - деревянный круглый штырь с заостренными коническими концами, используется как игровой снаряд в одной из разновидностей лапты и как техническое средство для реализации некоторых инженерных решений простых технических задач сельской жизни, в основном в блочных конструкциях, одной из которых и является упоминаемый "конь"
*ташка - кожаная полевая сумка для документов, географических карт и писчих принадлежностей, обычно ею пользуются военные, по крайней мере она является частью офицерской формы - но как предмет обихода она вполне может использоваться любым желающим, если есть возможность ее приобрести.

отчество у них дают по месту, где проводился (происходил) обряд отречения, и обычно будущий отрок туда сначала приезжает жить от семьи, и только потом, через некоторое время, меняет отчество. Бывает, правда, и наоборот: сначала молодой (или не очень) человек приезжает в некую местность провести обряд, а только потом туда переезжает совсем. Или не переезжает, как героиня текстов.

Анон · 2022-07-07 18:24:30

Борец.

▼Скрытый текст⬍

После Мокрой Ночи как луна обновится – туманы злые, а ночи зябкие, да оно так и надо, чтобы урожай зрел. И вот, казалось бы, сельские на земле родятся и в нее уходят, ее нрав должны знать как родной матери характер, однако года еще не было, чтоб по этому времени хоть одного сестры ветра* не приветили. Ну и сей год не обошлось. Я в село в тот день сама пришла, у меня до Радославы дело было, хотела можжевельника и душицы поменять на кервель и иссоп, ее не зря по ее двору поминают чаще, чем по отчеству, у нее там чего только нет, и все растет, цветет и плодится. Ну с утра собралась, из бродней вытряхнулась, битую юбку надела, сидор* взяла, что надо в него сложила… ну и борца тоже прихватила, и цветков сушеных, и листьев, мало ли что, время такое. Пришла до села, а до недели* еще дня то ли два, то ли три, попуталась я, у меня по грозам летним и по жаре голова мутная – только как увидела, что улицы пустые все четыре, так и поняла, что пришла я удачно, не люблю я, когда меня разглядывают, я им не цирк и не картинная галерея. Радослава-то всегда дома, куда она от своей живности – кроли, да перепелки, да лошадь, да две козы, да кошек целый клубок, да собака размером с хорошего теленка. И еще весь двор в грядках, какие длинные, какие круглые, и на каждой грядке своя кунсткамера. Девчонки-то подросли у нее, две старших уже подлетки, третья вот-вот в возраст войдет, а мальчишки хоть и малые оба, но уже разговаривают бойко, ложки сами держат и штаны переодеть могут без мамки сами, хоть и не в три счета. Она так-то баба хорошая и неленивая, мужа разогнала с каждым из детей в город в больницу ехать, рожала всех в больнице по всем правилам, и не в Л-ске, а взаправду в городе. С первым, помню, к нам с Арьяной пришла, Арьяна еще жива была, меня вытащила на крыльцо и допросила, прям не хуже урядника, куда ей ехать рожать, чтобы хорошо было. Ну я ей сказать-то сказала, но думала - она так, для разговора спрашивает, деньги же немаленькие – врачу плати, акушерке плати, педиатру плати, а простыни, а расходное… - а она выслушала, и смотрю, через нужное время и правда собрались и уехали, а через две недели вернулись с кульком, а потом второй раз, за ним третий –так и пошло. Одна только беда с ней, ну не беда, так, бедочка – заполошная она. Чуть что не так – ахи, охи, вопли, крики, посуда летает, кошки на чердаке прячутся, дети в собачьей конуре, а муж – как повезет. Ну да он и сам молодец, и за словом в карман не полезет, и делом ответить не постесняется – такая вот у людей любовь… горячая и с перцем. Но муж ее был в городе, на промысле, так что заходить к ней можно было спокойно. Я и зашла. Ну, пока поздоровались, пока руки помыть с дороги, потом чай, и пока до сидора дело дошло, а она в клеть за травами сунулась – доли полторы прошло, еще немного и вечер, домой надо бегом бежать, чтобы холод этот сырой на себя не собирать. Я только рот открыла благодарить-прощаться, тут ей в калитку и постучали, а калитка у ней близко, из окна из горней не только слыхать – разговаривать можно. Ну ей стучат, смотрю – тоже баба какая-то, я ее близко ни разу не видала, Радослава кричит – Геня, заходи! – а та ей отвечает – не, недосуг мне, ты сама выйди, если у тебя анис есть, мне мужику заварить, кашляет так, что есть не может. Она мне подмигивает – а что, говорит, на выселки-то бегали уже? А Геня эта ей от калитки – да разве ж с этим туда бежать надо? Я как сидела… в общем, хорошо, что сидела. А еще лучше, что в руках ничего не держала, и что чай мы допить успели. Радослава в окошко говорит – ну раз тебе на выселки бежать недосуг, то выселки к тебе сами пришли, мы сейчас выйдем. Ну заполошная и есть заполошная. Что ж делать, вышла с ней. Баба та у калитки и рот открыла. Я ей – здрасьте, Есения я. Она мне в ответ – Геня я, Геня, а муж мой Лад, он дома, тут огородами двадцать шагов. Ну двадцать шагов так двадцать шагов, влезши в воду что уж подол-то выжимать, пошли. Пришли, как глянула я на красавца этого… ой хорош, ой картина писаная. Сам серый, кожа вся мелкой чешуей пошла, руки в трещинах, взгляд тусклый, глаза ворочаются еле-еле и сидеть на лавке прямо не может. Смотрю на него и думаю – это ж сколько недель тебя треплет, что ты уже на пеньку похож, последняя костра отлетает. Здрасьте, говорю, хозяин, доброго здоровьичка. А он вдохнул мне ответить – и зашелся весь, видно как ломает его, и ребра и горло. Я прищурилась глянуть, чьи руки его треплют, а он сам мне сипит через силу – не трудись, с Лелей я поссорился, теперь она всем Леля, а мне Сухея, и спасибо еще что сестер никого не привела. Я и глаза раскрыла – да как же, говорю, ты ухитрился-то? Он плечом повел, осторожно так, в четверть силы – да вот так, говорит, от дури да лени. Я на Радославу глянула, а она в сподней у двери стоит, ни туда ни сюда – будь, говорю, добра, принеси мне пожалуйста сидор мой, сама там не копайся, весь неси, я кисетики не подписывала, ты там ничего не найдешь. Она вышла, слышу, хозяйка в сенях шуршит чего-то, войти не должна – ну рассказывай, говорю, и про дурь, и про лень, мил человек. Да что, говорит, рассказывать-то. Я возчик, и давно, лет с шестнадцати, сначала конный, потом моторный, а Геня на хозяйстве, она не первая у меня, да и не одна, я ее девчонкой взял едва из подлетков вышла, она и не работала ни дня – неуж спросит, где и сколько я ездил. Ну а мне и ладно: Геня дома, а за околицей… ну сама понимаешь.
Понимаю, говорю. В лавке продавщица, на почте почтальонка, на станции заправщица, а на дороге – кого Черный пошлет, так, Лад? Он мне кивает - так, мол, так. А вдохнуть сказать – сил нет, да и страшно. Ну, говорю, это все понятно, а Лелю-то ты чем обидеть сумел? Он на лавке ерзнул осторожненько – понимаешь, говорит, в дороге подобрал одну весной, больно хороша была, и сама ладная, и идет – воды не расплещет, хоть на голову ей ведро ставь. Подобрал не по просьбе, она и сама шла, да я уговорил ко мне подсесть, ну и понятное дело, молодую крепкую девку подсадить да не потрогать – ну как такое может быть? А ехал не первый день, понятно, что не брит, не мыт, и зубы не мыты тоже. Она ничего, не против, хоть я ждал, что будет ломаться, а как до дела дошло, она и говорит – не хочу, мол, в кабине у тебя, тесно здесь и жесткое все, на коленках синяки останутся, давай выйдем, тут поле, нет никого. Ну и вышли. А дело сразу после рыжего Гория, одеяло-то я взял, и плащ прорезиненый был, думал хватит… да видать пока баловались с ней, меня ветром холодным обдуло по потной спине. Ну, расцепились, она встала, подол поправила и пошла. Да прямо в поле. Я ей кричу – ты куда, а ехать? А она не обернулась даже, через плечо мне говорит – да чем с тобой, мешок ты пыльный, ехать, я лучше пешком пойду, грязь дорожная и та тебя ласковей и милей. Смотрю – а она ко мне поворачивается, хохочет и облачком тает. Ну, ознобом пробило, понятно, не по себе все-таки от таких чудес. До места доехал, до станции, груз взял, сам пошел мыться-бриться, в зеркало глянул – лучше б не глядел, за руль еле сел, ехал так, что чуть с дороги не слетел, только после этого как-то голову в руки взял… с тех пор хуже и хуже, кашель через дней десять начался, а сейчас вот ложка и то из рук валится.
Ага, говорю – а Геня-то твоя знает про твои подвиги? А он и вконец сдулся, едва пополам не склался – вот уж, говорит, и не знаю, но ежель уйдет и меня одного умирать оставит – я не обижусь, заслужил. А тут она из сеней и входит, как нарочно. И сидор мой мне подает - Радослава-то, видно, его принесла да к себе на двор побежала, ей там с утра до ночи есть чем заняться. На него глядит – спокойно так, без укора даже – и говорит ему: дурак ты, Лад, как есть дурак. Я сидор развязала, на табурет пристроила, берестяную шкатулочку из-под кисетов выкопала, в ней борца сухой цвет – Геня, говорю, дай мне плошечку траву отсчитать, тут счетно надо. Она подает – а плошечка не простая, край узорный и с фестончиком – я считать начала, да загляделась и сбилась. Смотрю на лавку – а хозяин-то спит, не то без памяти, от разговора устал. Подошла, к шее ему пальцы приложила – не, тикает ровненько, хоть и не сильно, но четко, спит, значит. Геня, говорю – а ты ж своего хозяина знаешь как квашня ладошку. Она смотрит на меня, молчит, глаза смеются и слеза по щеке катится. Ага, говорю, поняла я. Вот смотри, я отсчитываю полста и шесть, на двадцать восемь дней, календарь есть у вас? Она мне – да я и так не ошибусь, по матице* сосчитаю. Ну ладно, по матице так по матице, по два цветка на ночь с медом надо съедать ему, и с утра кут проветривай обязательно, а муж пусть в это время во дворе обретается. Если не к открытию полей, то к зажинкам в себя придет хозяин твой. Только следи, чтобы бриться-мыться и нательное менять не забывал. Она мне – да он так-то у меня щеголь и хват, сейчас вот только… ну так, говорю, вот Сухея его и схватила, чтоб не щеголял чем не надо перед кем попало. Ништо, борец на то и борец, чтобы обороть и ветер любой из семи, и всех его сестер. Как хозяин твой цветки последние проглотит, так на следующее утро ко мне приходите – только вдвоем обязательно, слышишь? Надо посмотреть, как взялось, как устоялось, а в доме на лавке этого видно не будет, надо чтоб он хоть какую дорогу да сам одолел. Она кивает, у самой слезы аж на сорочку капают – а лицо ровное-ровное, как будто мы про дворовые сорняки или про вороньи перья беседуем. Да оно и понятно: мужик-то хват и ухарь, ну в смысле был, а сейчас ему пешком полторы версты не пройти. Я на нее гляжу – ну что плачет понятно, что вида показать не хочет – тоже ясно, но все же что-то мне не так, что-то не нравится. Дай-ка руку, говорю. Взяла за запястье – а у ней кровь в жилах стучит, как молотилка в жатву, значит, сердце скачет шальным зайцем, на мой один стук ее не то три приходится, не то чуть меньше - как-то так, в общем*.
Ну, что делать, обратно в сидор залезла, достала кисет с сушеным листом того ж борца, отсыпала ей в тряпицу чистую, у меня на такой случай в сидоре немножко их всегда лежит – тут, говорю, прямо в этой тряпке запарь себе и на грудь приложи на ночь, а то что-то не нравится мне твой вид, как бы и тебе от Сухеи не досталось, или даже от Невеи. Невея-то всем людям Жива, а вот таким вот – как повезет, кому Жива, а кому и Невея, и когда она Невея, ей человека к Белой отправить проще, чем нам цветок полевой сорвать.
В общем, как ни вертелась я, а домой дошла по сумеркам, и руки-ноги были холодные по самые… в общем, целиком. В самый раз с Ледеей поздороваться, да она и в своем праве будет, как Ладу-то я ее давно не привечала, да и не за что мне ее привечать - а все ж обидно так пропасть. Печку затопила дровами, по настоящему, того же борца запарила в плошке, растерлась горячим и спать легла. А наутро в палисад вышла, смотрю – Геня эта самая с Радославой вместе по общинной луговине, где ярмарки и гулянки всегда устраивают, шарятся, и с лопатой. А и верно, чего ко мне за борцом каждый раз ходить кланяться, если свой можно завести, раз детей и скота во дворе нет и потравиться им некому. У меня своих три куста за летней кухней растет, я стригу потихоньку, как занадобится – ну так у меня на дворе тоже всего скота, что змеи под камнем и соловей с парой своей на черемухе, сестрам ветра вольготно бы гулять, да борец не дает, сторожит.
———————————————————————————————————-
* Сестры ветра – духи с двойным характером и женскими именами, по местным поверьям их двенадцать, и от каждой может прийти как добро в той или иной форме, так и зло, в виде определенного недуга или даже ряда недугов или неудач, по какой-то странной случайности связанной с вроде бы незначительными простудами, с которых неудачная полоса в жизни и начинается. Для каждой такой проблемы применяется отдельная трава, целевое средство, назначение которого – прогнать дух или заставить его переменить отношение к заболевшему или неудачливому человеку, и есть одно общее средство, способствующее призванию к порядку всех двенадцати: борец высокий, он же аконит. Он ядовит, и без бабы-знахарки, давшей средство впервые, применять его никто не рискует, но для серьезных случаев - а неудачная встреча с кем-то из сестер ветра как раз такой случай и есть - это хорошее и надежное средство, поэтому около села он есть всегда, а у некоторых растет прямо во дворах.
Сестры они на самом деле всем семи ветрам (восьмой, северо-западный, имени не имеет, и считается дыханием Смерти, так исторически сложилось), но в их общем поименовании это почему-то не отражается.
*сидор – название армейского вещевого мешка, приходящегося современным рюкзакам двоюродным дедушкой, лямка у него одна, она вшита в нижние углы мешка, а завязывается он петлей взахлест, образуя довольно бестолковый фестон над завязкой, что в общем не очень надежно и не слишком рационально, но аккуратно и на небольшое расстояние какое-то количество груза в нем можно унести даже без привычки.
*неделя – выходной день
*матица – годовой переходной календарь, делается из куска доски или, чаще, комлевого спила, отсчитать по нему можно лунные и солнечные циклы, а календарные даты по ним, при некотором навыке, восстанавливаются посредством не очень сложных расчетов.
* имеется в виду частота пульса между 150 и 180, Есения считает от своего, а у нее, как у многих страдающих мигренями, пульс замедлен и в среднем равен 60 ударам в минуту.

Анон · 2022-07-07 18:25:09

Полоски (начало)

▼Скрытый текст⬍

Не люблю заводских бинтов, неряшливая эта марля какая-то. Вечно, как заводским бинтуешь, потом и отмачивать хуже, и рана не сохнет дольше, и рубцуется хуже, и рубец всегда если не комком соберется, так узлами пойдет после заводского бинта. И марлю не люблю, не предмет, а недоразумение: простоквашу через нее цедить - так сыворотка мутная, ребенку подгузник сделать - так ножки сопреют, от мух летних что накрыть - так сквозь редину яиц наоставляют, вроде и накрыто было, а есть нельзя. У бинта и марли заводских одно преимущество: кривыми руками когда перевязывают, она не сползает дольше полосы. Полоса-то аккуратности требует, чуть недотянешь - соскользнет, чуть перетянешь - от повязки вреда больше, чем пользы. Вот как Арьяна мне полоски показала, так я бинт и марлю и не люблю, поскольку руки у меня из правильного места растут и всюду, где надо, гнутся в верную сторону. В неверную, когда надо, тоже гнутся, ну да о том другой разговор. А хуже заводского бинта может быть только заводской бинт, положенный неумелыми руками. Но и хуже того бывает: это если заводской бинт, вот эдак намотанный, пару суток подержать на ране, не трогая вообще, да вне клиники, да без крустазина, или хотя бы биспорина. И по холодку-то, меж Горием-бородой* и Горием-рыжим, еще бы ничего, а вот по жаре это не просто хуже, это беда.
Вот мне эту беду-то на двор и принесли. Длинный возчик среди дня в калитку постучал - тетенька, не найдется ли полоски, поверх бинта положить. А у меня их почти полный короб нетронутых, вареных, каленых да глаженых*, жали в этот раз аккуратно, еле-еле треть ушла, и поля открыли хорошо, без крови даже. Заходи, говорю, сейчас посмотрим, что там и куда тебе класть надо. Ну, прошел он в дом, шкуру* свою стащил - а я смотрю, осторожничает с рукой-то, и шкура прорезана. Ну, значит, где-то нашел себе приключений с развлечениями. Шкуру приняла у него, сказала в горню подниматься, садиться к столу, шкуру на крючок за горкой повесила, к удочкам и прочему баловству, что у меня в углу стоит, на стол постелила новый лист*, руки сполоснула начисто, смотрю, он рубаху снимает - а она тоже прорезана и закорела. Да в месте таком неудачном, как раз под головкой плеча, ему толком ни рукой не шевельнуть, ни спиной. Давай, говорю, помогать тебе буду. Подхожу ближе, помочь расстегнуть-снять, смотрю - а он бледный аж в зелень, и губы обметаны. Ну, думаю, приплыли. Рубашку сняла с него - дорожная, льняная, она и сухая-то без кожанки дождь держит до получаса, а мокрая да закорелая вообще как хорошая кольчуга, ну и весит немногим легче. А он вообще сухой, не вспотел даже, причем на улице не сказать чтоб прохладно - а у него поверх рубахи-то еще и шкура возчицкая дорожная. Сняли с ним вместе с него рубашку-то... мама-Русь, Саян-бятька... бинт этот пакостный заводской, намотан кое-как, только вокруг раны за кровь присохлую и держится, в середине этой, прости господи, повязки, бурое пятно, по краям с прозеленью, в середке темное в черный аж - а остальное комками да петлями по плечу телепается. Мил человек, спрашиваю, кто ж тебя так перевязывал и когда? По тому, что я вижу, было то даже не позавчера. А он мне кивает - да, говорит, и правда, даже не позавчера, но сегодня вот опять кажется закровило, потому как жжется прямо как в первый день. Я ему так в усмешечку - ну, говорю, считай, что ты уже приехал в медпункт, потому как я хоть и на пенсии, а все равно медсестра, так что сейчас размочим да посмотрим, что у тебя там жжется. Он другой рукой на меня замахал: да ну, время тратить, у меня груз срочный, качусь без остановки с Твери, а гнать мне до Свири, мне бы побыстрее бы. Я гляжу, мужик-то совсем краев не видит - слушай, говорю ему, уже если тебя подперло так, что ты постучался к кому придется и попросил повязку подмотать, ну потеряй ты эти два часа, самому же легче рулить будет, ведь все равно ехать не можешь уже, так почему бы не сделать как следует. Он на меня так с подозрением смотрит - точно два часа? не больше? ну я только плечам в ответ пожала: у меня тут не клиника, оставить тебя у себя в доме лечиться я не то чтобы не могу, но если ты сам не попросишь, даже предлагать не стану, однако сказать тебе, что я найду под этой, с позволения сказать, повязкой, я тебе сейчас точно не могу, и не смогу, пока не отмочу. Но уже сейчас снаружи видно, что ничего хорошего, интересно только, насколько оно нехорошее - на два часа, на двое суток или на пару недель. Он аж скривился: ну вот, говорит, время, контракт, а я...
А я ему - а ты мало того что где-то в плечо поймал что не надо, так еще и со мной тут разговоры разговариваешь, вместо чтоб сразу согласиться нормально перевязать и быстро выяснить, насколько на самом деле ты тут застрял. Он так помолчал - а, говорит, и то верно. Давай, говорит, нормально перевяжи, раз медсестра. Ну я короб достала, воды взяла и пошла в сени, где у меня стоит бутылка, а в бутылке настойка, а настойка не простая, а составная, чтоб ее начать я к Радославе за сиренью белой бегаю, а потом таволгу, как зацветет, у себя в палисаде беру, а потом опять к Радославе бегу, за лилиями, а потом опять у себя беру тысячелистник, а потом опять к ней бегу, за поздними розами. Казенки*-то на это все немного надо, бутылки две, а возниии... с весны до самой осени. Одно зацветет - предыдущее вынимаешь, это кладешь, и так с конца мая по середину октября. В бутылке-то прошлогодняя, а этого года еще стоит, спеет, еще только лилии положила я. Ну в общем, прихожу с бутылкой, в воду налить, а он, смотрю, совсем скис, спиной к стене прислонился и сидит мешок-мешком. Ну делать нечего, развела в воде настойку, взяла деревянную ложку, дала ему тряпку, стала на повязку лить. Трогаю его за плечо-то - горячий, нехорошо. Пока зелье-снадобье свое дело делает, пошла к горке, достала градусник, - на, говорю, прижми, раз все равно сидишь. Он и глаза открыл - вот теперь, говорит, вижу что медсестра: чтобы в сельском доме да на отшибе градусник был - сколько по России катаюсь, ни разу такого сам не видал, и от дорожных не слыхал. Я плечом повела - значит, говорю, плохо смотрели. У всех баб-лекарок, какие не врут, а на бабьи святки* в общем котле кашу варят, градусники есть обязательно, руки руками, а точные данные оно всегда надежней. Он и растерялся - так я не понял, говорит, ты медсестра или лекарка? А чего тут непонятного, отвечаю - работала, так была медсестра, а на пенсию вышла, так лекарка стала, все просто. Достала стрижни лекарские* из горки, обрезала самое грязное и обтрепанное, оставила вокруг раны сколько-то свободного, чтобы присохлое лучше воду брало, первые отмокшие слои сняла, снова налила ложкой из миски на бинт, пошла за коробом. Пока не отмочишь же, не угадаешь, сколько полос понадобится, и каких, и полосы ли вообще, или прямо сразу корпия и лубок. А лишний раз короб открывать, где чистое, как-то не хочется - так вот и приходится его весь целиком таскать чуть что. В сподню сошла, достала короб-то с горки сверху, повернулась в горню подняться - смотрю, сомлел, по стене потек. Градусник забрала у него, посмотрела - беда дело, и не столько то беда, что столбик уже сильно за красной точкой*, сколько то, что он при этом мерзнет. Ну что делать, в светелку его поднимать уже никак, надо тут, на лавке, устраивать, но сначала перевязку закончить, а я еще этот бинт, будь он неладен, от раны не отняла. Сколько-то снялось, остальное опять я намочила, остального было лоскутка два или три, самые гадкие, потому что размачивать их надо вместе с кровяной коркой, которая в рану всохла, и одного мне счастья, что рана длинная, а не круглая, то есть внутри нее вряд ли что-то есть.
Ну, из миски залила опять, раскидушку ему дала накинуть, стала чайник ставить, чтоб сделать ему горячего попить, а вспоминаю, что у меня на этот случай есть такое, чтобы к месту и ко времени. Смотрю ему на плечо и спрашиваю - что ж ты, мил человек, везешь, что на дороге-то на нож напоролся? А он замялся так - да я не на дороге, говорит. О как свезло-то тебе, со срочным контрактом на руках не на дороге налететь на нож, говорю. Ну, видно что приключения тебя любят, а все ж занимательно, как тебе так помогло, только погоди говорить, пока слова собери, я в подполе брусники с медом возьму тебе попить сделать, и снадобий кой-каких. Смотрю, у него по всей морде пятна, где не белые там красные - стыдно ему и злобно одновременно. А мне и ладно: пока злится, пока стыдится, пока горюет - болезни не сдастся, живой. Ну я отвернулась, пока он дышал-сопел, подпол открыла, корчажку с брусникой в меду достала, да два горшочка маленьких, в одном березовый и сиреневый лист, тертые на гусином жире, а в другом масляная холодная вытяжка из хвоща, очанки и горца, растертая с японским древесным салом*, для таких случайностей, как вот эта, самое то. Корчажку на ступеньку поставила, для нее у меня специальная деревянная тарелочка есть, а то как из нее черпаешь, вечно бок обольешь и на столе лужа, а горшочки сразу на стол отправила. Гляжу, собрался гостенек-то, сидит почти прямо даже, можно попробовать остатки бинта снять. Подошла... а корка под бинтом, смотрю, отмокла, и из-под нее желтым сочится. Я верхних два лоскута сняла, говорю ему - ложись на лавку, мне так промыть удобнее будет, - а он мне пальцем грозит и головой крутит - неее, говорит, если я лягу, я отсюда дня три не встану, я себя знаю, а мне еще ехать. Я и руками развела - слушай, говорю, чтоб перевязать, надо промыть, промыть это можно только пока ты лежишь, ну подниму я тебя потом, давай сейчас проблем не делать на ровном месте. А пока лежишь, ты мне как раз и расскажешь, как это ты со срочным контрактом на руках нож в плечо поймал не на дороге. Смотрю - замялся, заерзал, ну я его аккуратненько уложила на лавку-то, на пол тряпку кинула, табурет под руку ему отставила, присела перед ним на пятки... ну рассказывай, говорю. Он ерзнул - а я как раз лоскуток приподняла, он и отпал. А под ним... ой светы ясны, зори росны... червей нет, и на том спасибо. Все мохры от бинта этого заводского, будь он неладен, в корку вкипели и в рану ушли, сиди их теперь по одному дергай. Так, говорю, мил человек, я не знаю, кто тебя порезал, дурак или негодяй, да оно и не настолько важно, хоть и любопытно - а вот тому, кто тебя так перевязал, ты уж при встрече, будь так добр, передай от Есении Легкоступовой большой привет и горячее пожелание больше в руки бинты никогда не брать, потому как я не знаю, на что эти руки заточены, но уж точно не на такую работу, и устроили нам с тобой эти руки целую горсть разных радостей - тебе мое общество на лишнюю долю, и вряд ли малую, а мне занимательное рукоделие и веселый разговор. Потому давай развлекай меня беседой, а я попробую поправить то, что тебе тут от большого умения и не меньшего ума натворено. Рассказывай давай по порядку, кто ты сам таков, кто тебя на дорожку к моей калитке натакал*, как так получилось, что ты ко мне пришел в засохшей кровище и с вот этим вот недоразумением вместо нормальной повязки, и зачем ты с этим счастьем в плече за руль сел.
Он как лежал, так руку здоровую в кулак зажал, и лицо у него стало сложное, видно, что не знает человек, то ли смеяться ему, то ли плакать, и стыдно ему и смешно, и обидно, и хвастливо - и все в один момент времени. Ничего, думаю, так-то оно лучше, чем в жару за рулем вариться и боль пополам с этим всем в себе кипятить. Ну и понукнула его, чтоб не задумывался, в его положении думать вредно - ну что, говорю, рассказывать будешь или как?
—-
*Горий-борода, седой Горий - осенний день Гория, конец всех полевых работ и уборки на огородах
*полосы, перевязочный материал, которым пользуются в селе, сначала кипятят, потом сушат в предварительно выметенной и вымытой избе, затем выносят на солнце "калить" - прожаривать солнечным светом, и, наконец, проглаживают утюгом с двух сторон, после чего прямо там, где гладили (скорее всего, на столе в горней или в клети, ) скатывают в рулоны и убирают на хранение в берестяной короб.
*возчицкая шкура - куртка из толстой, чаще всего, свиной или бычьей, кожи, с косой (ее еще называют "татарской") застежкой на крючки и петли и воротником-стойкой, аналог известной нам косухи, с некоторыми конструктивными особенностями, рассчитанными на продуваемую, хоть и отапливаемую, кабину большегрузного автомобиля, в которой приходится проводить много времени. Обычно шкура бывает черного, темно-кроичневого, темно-синего, темно-красного или темно-фиолетового цветов.
*постелила новый лист - имеется в виду оберточная техническая бумага, используемая хозяйкой вместо скатерти.
*казенка - водка
*бабьи святки - профессиональный праздник целительниц, традиционное время встреч и обмена опытом сестер по ремеслу; длинный возчик не может не быть в курсе этого, поскольку на места встреч многие из баб добираются попутными машинами. Варить кашу в общем котле - часть традиции празднования бабьих святок, важная, но не единственная.
*стрижни - лезвия наподобие овечьих ножниц, только маленькие, лекарки ими пользуются вместо ножниц потому, что их проще стерилизовать в условиях сельской избы.
*красная точка на градуснике - температура 37,3, все показания выше считаются "серьезными" и предполагают возможные развития событий, с которыми удобнее иметь дело в клинике, чем в деревенской избе... а лучше вообще не иметь с ними дела.
*японское древесное сало - масло ши
*натАкать - научить, посоветовать, объяснить путь или способ действия

Анон · 2022-07-07 18:25:46

Полоски (окончание)

▼Скрытый текст⬍

Короб открывать все-таки пришлось, размачивать такое счастье, как у возчика этого под его несуразной повязкой образовалось, это полдела, еще надо промокать чистой корпией, чтобы все лишнее задралось, себя показало, и аккуратно пальчиками весь сор из раны, по сориночке да по волоску, вынимать, и я так скажу, что при всей моей нежной любови к вышиванию и вязанию счастья в таком рукоделии немного, и если бы от него человеческая жизнь не зависела, я бы этим заниматься не стала ни в какую. А зависит. Тут не клиника, крустазина под рукой нет, морфия тоже, биспориновую мазь и даже эмульсию я тоже не держу, для них холодильник нужен, а для холодильника электричество, а я не промышленница и не производство, вольты с ваттами звери злые, кусают больно, а особенно за кошелек, я с ними дел иметь не хочу, начнешь - ввек не развяжешься. То есть не то чтобы совсем не по карману - а просто много хлопот и мало проку. Свет я себе через керосиновую лавку проще обеспечу, чтобы провизию годной сохранить, есть подпол и ледник, крапивный лист и соль, а все капризные вещи в сельской избе лучше не держать, потому что оно конечно ремонт проводов электрокомпания проводит за свой счет, только ведь если что, пока они доедут, весь припас все равно пропадет - так что я уж лучше по старинке, бабьими методами. А бабьи методы держатся на том, чтобы рану чисто промыть и высушить, не раздражая, убрать под чистую ткань и содержать в чистоте - а остальное жизнь сделает сама, если конечно природа человеческая ей не помешает. И вот эти вот помехи надо найти и убрать, как грязь из раны, сразу, пока не вкипело и не загнило.
Так что приложила я ему корпию к ране, просушила, стала охвостья с ошметками выбирать, а он стал рассказывать.
-Ну вот, Есения... батьковна? - Саяновна я. - А, из отреченных. - Ну. - Так где ты, а где Саян? - Вернусь еще. - Ну, соберешься, дай дорожным знать, довезем эстафетой как особо ценный груз. - Подумаю, а за предложение спасибо, ты говори, не отвлекайся. - Так я и говорю: груз я взял в Туле, пункт назначения Лодейное Поле... ух, холодненькая!.. груз срочный потому как у них сезон, доки забиты, а все точное железо сейчас лежит у меня в контейнере, а перед тем я домой хотел, в Питер, да меня в дороге телеграмма поймала, что родители подождут, а вот другая причина ждать не стала, и сей момент в Твери, где у нее свой, как мне мать отбила в телеграмме, интерес. Я-то сначала думал ехать через Смоленск и Великие Луки, там и с дорогой получше, и дольше по теплу, если что, ну и к дому опять же ближе, однако пока лето, какая разница, взял контракт до Лодейного Поля, через Тверь и Новгород тоже дорога неплохая, а от Новгорода там напрямую, так я прикинул, что еще на мазуте выгадаю. Ну и поехал. До Твери всех дел полдня, если не зевать и ворон не считать, так я и не стал зевать... В общем приехал в Тверь, как раз к неделе, дай думаю поищу, причину-то свою... нашел. Поговорили. Интерес оказался не интерес, и радость не радость, однако, как вашей сестре и случается, сдуру она и слов наговорила и дел наделала - назад уже никак не сдать, приходится все как есть принимать, и жалко ее, и себя жалко, а больше жалко что всего этого могло не быть - а вышло как вышло. Ну ладно, говорю, наделали оба, не вернешь уже, давай, говорю ей, хоть роллу* станцуем напоследок, раз так. Она и согласилась... ой, смотри-ка, ты до мяса домыла, а я и не почувствовал, легкие руки у тебя... а теперь что делать станешь? - еще не домыла, лежи спокойно, не отвлекайся. И чего, пошли вы на круг? - ну пошли конечно, раз я предложил а она не отказала. Днем-то поговорили и расстались, я на станцию пошел, к машине, а она на работу, в библиотеку. Ну я на станции машину помыл, заправил, сам поел, в санпропускник сходил, рубаху чистую из укладки достал, шкуру почистил-протер, ботинки надраил, чтобы не стыдно было, а штаны у меня дорожные, кожаные, им ничего не делается пятый год - пока закончил собираться, как раз и вечер начался. Пришли на круг, смотрю, она с девчачьей стороны стоит, а посмотреть на меня не может, потому что какой-то ухарь ей весь обзор перекрыл, подойдя, хотя приглашать еще рано, еще даже музыки нет, конферансье еще только здоровается с публикой. Ну я чуть сместился вбок, она на меня и посмотрела. А раз посмотрела, то я имею право подойти, хоть он врасти там. Подошел, руку дал, вышли на круг - смотрю, ухарь этот рядом трется с какой-то... и трется так, знаешь... слушай, ты сама-то роллу танцуешь, нет? - танцевала раньше, до войны, совсем девчонкой. - а, ну поймешь тогда: в соседнем ряду, и вот не рядом, а на полшага впереди, так что он от меня своей парой прикрыт, а она ему вся открыта, стоит ему руку отпустить - и делай что хошь, ей не дернуться. Я как понял, что он удумал, ее на змейку* повел... тут-то мне в плечо и прилетело. Счастье, что он шел справа, и целил ей... надежно короче целил, не выжила б. Ей-то слева пришлось бы и точно в шею, а я, видишь, плечом поймал. Ну с круга мы ушли в сторонку сразу, бинт у обслуги конечно же был, причина моя, как сумела, перевязала меня, этого сначала скрутили, потом полиция, то-се, разговоры-протоколы... а мне не ехать никак невозможно, у меня уже контракт на руках. Ну в общем она в Твери осталась как свидетель обвинения, а с меня будут показания в Лодейном Поле снимать, телеграмма позавчера должна была прийти. Так что кроме контракта у меня там аж два интереса, и червовый, и трефовый, а пиковый я ему, так и быть, прощу. Ну чего, домыла ты уже? - сейчас проверю, не оставила ли чего, лежи спокойно. Слушай, но ведь если он на круг с ножом пришел, он парень не из простых? - да уж понятно, что не из простых, на длинного возчика-то прыгнуть, да еще при свидетелях... Это его большое везение было, что я не хотел по настоящему выяснять, кто тут мужик, а кто сопля в ботах, а то всю их Тверь трясло бы до снега. Только тряхнуть всю эту Тверь как следовало у меня возможностей не очень много... причина моя там осталась, угораздило же ее из Питера туда в библиотеку работать поехать. Еще, представляешь, я ее как увидал, сразу спросил, зачем, ну зачем, что тебе дома не сиделось?, а она мне в ответ, мол, да какая тебе разница, где на меня время не найти между путем и дорогой. Вас женщин понимать сам Черный рехнется. - Ага, нас только Белая понять и может, тут ты прав. Давай на подушку обопрись, я тебя поднимать буду, сам не шевелись и дыши аккуратно, а то опять закровит. Вот так, теперь я сухое подстелю и снова ложись, будем повязку накладывать. Значит смотри, если повреждения не описывали, то в Лодейном Поле тебе все размотают, потому я шить не стану, чтобы все видно было, а положу сейчас мазь. А когда повязку откроют, тебе опять на заводское и больничное все заменят, протокол такой, так вот ты после того как повреждения опишут, из Лодейного Поля живой ногой двигай в Харевщину, и спроси там как найти Резеду Светлову. Ей передай привет от Есении и попроси бинт фабричный снять и нормально перевязать полосой. И да, кстати, рулить ты сам не сможешь, надо что-то думать с эстафетой. Но о том мы думать будем после того, как я тебя перевязывать закончу. Лежи пока ровненько, думать вредно, от этого мысли в голове заводятся.
Положила я ему вокруг раны мазь на японском древесном сале, накрыла клочком корпии, клочок накрыла кусочком, а дальше все просто - по плечу тройная петля, поверх нее пчелка и нисходящий колосок до локтя*, полдня продержится, а больше и не надо. Сейчас вот брусникой напоить его и найти какие-то ноги, чтобы до села дошли, выяснить, кто из возчиков дома и не занят, чтобы эстафетой машину гнать до Свири, нужно от нас доехать до Волхова хотя бы, а там еще три или четыре смены коротким-то возчикам, если кто из дорожных не случится... Ну да пока он в кабине, кто бы ни был за рулем, на коротких перегонах он потеряет не больше пятой части контрактной премии, а на длинных хвостах со своими как они договариваются, про то мне неведомо, да и не хочется.
Лад с Геней вошли ровно как я закончила возиться с полосами и понесла короб до горки. Геня еще успела сказать "здрасьте", а Лад как стал в дверях, так и остался как примороженый. Тут-то я и сообразила, что возчик мне не назвался. Лада он, однако, знал и по имени, и в лицо, и видно, что был ему рад. Лад же был не столько рад, сколько ошарашен - ну примерно как я, когда впервые целому профессору за госпитальную смену отчитывалась. Причем мужик не сказать чтоб огромный - урядник наш заметно так покрупнее будет, а в кожан Молодцова этого можно не просто завернуть - замотать в два оборота. Так-то он не мелкий, ну обычный, мужик себе и мужик, возчик и возчик, руки загоревши, рожа обветрена и в бороде, у этого-то скорее не в бороде а в щетине, да оно и понятно, недели не прошло как брился-мылся-наряжался, так-то они в дороге пострашнее будут, сам русый, борода серая, глаза зеленые - таких на сотню сто. Только в зрачках искры и на лице как бы улыбка написана, ну не улыбка - обещание улыбки.
Я них поглядела, подумала... Геня, говорю, пойдем со мной в светелку, пошепчемся, а мужики тут свое пока обсудят. Поднялись мы - ну как он, спрашиваю, не кашляет? да не, говорит, перестал, и бегает как всегда, как укушенный, и задирается ко всем как обычно. Ага, говорю, а сама как? не мерзнешь больше? Она молчит, улыбается и в пол смотрит. Ну и ладно, говорю, я тогда тебя смотреть не стану, поверю на слово что все у тебя в порядке. Она только рукой махнула - да какой тут в порядке, не видишь что ли, старшой дорожных у тебя тут, он его сейчас с собой утащит, Лад и не пикнет, ему оно за честь, а мне ночь не спи, гадай живым ли вернется и когда. Вот думаю подфартило так подфартило, таких гостей я дома не принимала еще. А Гене говорю - живой и скоро, у этого срочный контракт в Лодейное Поле, дороги тут не боле суток в одну сторону, пока не холодно, все в порядке будет. Спускаемся - а гость один. Геня руками всплеснула, в окно сунулась - увидала только как за мужем калитка захлопнулась, собираться побежал. Ну я чайку поставила, большую кружку налила гостю, нам с Геней по чашечке. Пока допили, пока орешками-сухариками развлеклись, Лад пришел, уже в дорожном тоже, гость с лавки поднялся, спустился к двери, шкуру свою с крючка снял, от дверей ко мне повернулся - спасибо тебе, говорит, Есения. К отцу надумаешь ехать, скажи дорожным как тебя звать и где живешь, до Урала моего слова точно хватит, а дальше посмотрим. И тебе, говорю, спасибо на добром слове, на обещании, мил человек. Хорошей дороги вам и пусть все получится. Дверь за ними закрылась, я Геню пустырничком напоила, до калитки проводила, обратно в дом иду и думаю - неее, дорогой, чем с твоими архаровцами пыль глотать, я уж лучше цеппелином. Оно так и чище, и спокойнее, а упадем, так сразу насмерть, без хлопот.

—-
*ролла - социальный танец, довольно важная и многоплановая часть культуры и социальной жизни, который может быть одновременно способом прояснить намерения, сообщить о своем отношении, выяснить отношения и что только не; ролла бывает пестрая (об этом варианте и речь) и в этой версии она просто социальный танец и способ поговорить и закрыть ряд вопросов друг к другу на уровне эмоций, не прибегая к словам, если слова уже ничего не могут изменить, бывает ролла белая - и это такой вариант выяснения отношений и намерений танцующих относительно друг друга, бывает ролла красная, и это тоже вариант выяснения отношений, но в отличие от белой роллы, итоги красной роллы интересны не только самим танцевавшим, но и всем свидетелям и заинтересованным лицам, и бывает ролла черная, танец-дуэль. Роллу всегда танцуют на круглой площадке, застеленной либо стругаными досками, либо металлическими листами. В городах круги для роллы делаются или из паркета или их кафельной плитки, и на дуэльные роллы, случается, даже продают билеты. Основная разница между пестрой роллой и любой другой заключается в количестве пар танцующих, пеструю роллу могут танцевать одновременно сколько угодно пар танцующих, любую другую - только одна пара.
*змейка- фигура роллы. Их около сотни, для этой истории важна одна. она и упомянута
* петля, колосок, пчелка - приемы наложения повязок, по описанию видно, что Есения использовала несколько кусков корпии разного размера и три полосы для того, чтобы сделать качественную повязку на неудобном месте.

Анон · 2022-07-07 18:26:18

Ниточки

▼Скрытый текст⬍

Сжали в этот раз рано, как лето на ущерб покатилось, уж весь хлеб в овине был, а еще и яблоки не дозрели. Ну пока обмолот, пока дележка* - мне в селе делать нечего, я короб с полосами в горку убрала, склянки-горшки намыла, собралась, да в лес и подалась. До ночи вернусь - и славно, а нет, так в лесу заночую и ладно. А и что мне: раскидушка при себе, кофта шерстяная под нее тоже есть, на пригорках пока сухо, а под елками так вообще как в избе, тепло и не дует. Сегодня черника, завтра брусника, а есть еще шиповник, шикша*, грибы уже пошли, липовые орешки созрели... в конце лета без прибытка не вернешься, даже если совсем без глаз и все памороки* соплями вышли.
Начала я с нового леса, пошарилась там дней несколько, домой-то каждый вечер прибегала, а потом собралась уже серьезно, с сидором, с фляжкой, с плащом прорезиненым, с шерстяным мешком, чтоб ноги сунуть если спать, сухарей взяла, орехов... в общем, надолго пошла. И поскольку пошла надолго, кошель с документами на себя тоже повесила, чтоб если что, добры люди, когда найдут, знали, кого на сером конике проводили* Через новый лес, по песку, потом через болото, потом мимо яблонь - и в старый лес. Тропа-то нахожена, я по ней шла и шла, думала, где понравится, там и сверну, шла-то не столько за прибытком, сколько от людей отдохнуть, устала я от них за год, а еще в город ехать, а там их не село, а гораздо больше. Иду себе и иду, а свернуть все не хочется и не хочется... да что ж, думаю, такое. Дай-ка сама своей волей решу, где мне с тропы сходить - глядь, а от тропы тропинка уходит. Ну, думаю, раз так, то мне туда. Ой, дура баба дура, когда не баба, так сразу дура, сколь раз сказано было и Арьяной и другими, и сама сколь раз другим говорила - ничего нет хуже чем естеству своей волей перечить, как упрешься, так вечно или своей рукой наворотишь такое, что потом в три лопаты не раскидать, или вопрешься куда век бы не ходить... ну и вперлась. Тропа короткая, аршин пятнадцать, недолго текла и на полянку выплеснулась, а полянка не светлая, хоть и небо над ней, не лес. Полянка явно топтаная, травы на ней нет, а растет горец-спорыш, пастушья сумка, да при камнях пижма с воробейником, а по краям, как водится, крапива жгучая и крапива глухая* - а больше ничего Посреди полянки четыре камня, а на дальнем краю ивы. И у конца тропы, где она в полянку втекает, черемуха. Подошла я к камням - ну так и есть, кострище между ними и в камнях за кострищем палка-варюля. Значит, где-то котелок спрятан, и ручей недалеко. Пошла за камни, к ивам.... А на ивах все ветки в ниточках. И за ивами слышу - вода лопочет, негромко но четко, значит, мелкая и чистая, на песке и с камешками. Посмотрела по сторонам - вижу, за ивами вправо не дорожка, а так... проход. Не проход даже, а пролом. И след человеческий, с каплями крови. И кровь уже побурелая, и след несвежий, сныть и хвощ успели где приподняться, а где и почернеть. Я по следу дошла - смотрю, лежит, краля. Юбку с сорочкой завернула аккуратно, чтоб не залить, полотенце подстелила, под ним хороший такой пучок мха, лило из нее как из зарезанной, пока было чему литься, сама аж прозрачная как туман - однако, еще дышит. Кровь, понятно, в кожу вкипела за сутки-то, однако то не самая большая беда. Я на нее посмотрела, из скатки* вылезла, сидор с плеча скинула, где стояла бросила, лямку распустила, кружку выдернула, с ней в руке развернулась и бегом-бегом до ручья, дельный нож на бегу из ножон дернула, уже не до церемоний было, траву перед собой размахивала как придется, до воды было недолго, шагов двести, ручеек и правда славный, чистый, с белым песочком на дне, с плоскими камнями, хоть мойся, хоть стирайся, хоть пей, я кружкой черпанула из него и назад, пришла, вижу - еще дышит, я кружку поставила наземь, из фляжки сколько надо отмерила, тем же ножом размешала, подошла к ней, голову подняла, стала поить... ой, горюшко. С кружки ей уже никак, а ложки нет у меня. Так я ее голову себе на ноги положила, с ножа сколько-то залила в губы, подождала, потом еще залила. Она глаза и открыла - а в глазах верхни земли уже во всю ширь видны, а в них весна и яблоневый цвет. На меня смотрит, улыбается - спа... спасибо, те... тенька, говорит. Ниточку, говорит, привяжи на иву за мою беду. Спокойно, говорю, еще сама привяжешь все куда захочешь, ты ж не за тем сюда шла. Если б за тем, ты б налево пошла, я вас, заполошных, знаю. Слева-то от поляны небось овраг, и в овраге в песке себе уголок выкопать* много сил не надо, а если вверх копать*, то и закапывать не придется, с дождями само оплывет, так? Да ты не отвечай, я сама знаю, что так. Сейчас я тебе еще водички дам, потом схожу принесу тебе помыться, потом попробуем к камням подойти, костер сделаем, положу тебя в тепле, потом посмотрим. Ну во фляжке то у меня было... такое... я на себя делала, так ей тоже подошло, смотрю, даже вроде меньше прозрачная становится. Сходила к ручью, перешла через него, нашла моху, часть намочила чтоб текло с него, часть так оставила, пришла к ней, обтерла, смотрю на полотенце - ну так и есть, внутри-то у нее шевелился уж наверное. А сейчас и правда осталось только ниточку на иву привязать да, если не жаль, бубенец оставить поиграться. С ним-то все ясно уже, а вот с мамкой его незадавшейся еще ничего не понятно. Встать, спрашиваю, можешь? Она подумала - не знаю, говорит, могу ли, но встану, раз не легла. Я посмотрела на нее - не, говорю, так не пойдет. Скатку раскатала, рядом с ней постелила, перекатила ее на плащ и до костра потянула на плаще. Дотянула, снова напоила, вижу, дышит, спрашиваю - котелок-то где ты спрятала? - она глазами показала, я пошла в ту сторону, глянула - и правда, висит на ветке, к стволу повернут, без привычки и не разглядишь. Небольшенький такой, кругленький, тонкая стальная прессовка заводская японская, почти вечный, на три кружечки, в каждом доме такой есть, наверное. У меня так точно есть, когда себе чего-то на скорую руку сварить надо на один-два раза, как раз он в дело и идет. Посмотрела, не осталось ли следов свара - нет, помыто чисто, с золой, аж блестит, аккуратная больше меры, ведь небось когда мыла котелок-то, в глазах уже круги плясали и звезды из них сыпались горстями, на таком-то сроке женский горький свар пить... Да что уж теперь, ладно. Принесла воды, глянула ее еще раз, руки потрогала, горло, лоб, юбку с сорочкой ей приподняла - сухо, не течет больше, нечему течь. Ну и похвалила ее - ты, говорю, молодец, сильная, не уснула. Уснула бы - не с кем мне было бы говорить. Смотрю - заплакала. И молчит. Спокойно, говорю, если ты по эту сторону реки, значит так надо, значит не все сделала, что могла. Полежи пока, подожди меня, сейчас приду, огонь сделаю, будем жить и разговаривать, будем думать и решать. А пока лежи, дыши и не спи.
По кустам пошла, за хворостом да за крапивами и снытью, вернулась с полной охапкой - смотрю, не одна моя заполошная-то. Спать не спит, да и жить не живет, хоть еще и дышит, Белая над ней стоит и серп в руке у ней, остро наточен, блестит аж глаза режет, хоть проблеск и тоненький, и смотрят они друг другу в глаза и улыбаются. Я пришла, с левой руки хворост в кострище уронила, а крапивы правой держу, Белой поклонилась - доброго дня, говорю, веселого часа, надолго ли к нашему огню и куда потом? Она мне улыбнулась - и тебе здравствуй, можно бы и попроще, мы с тобой без малого родные, а к огню твоему я за делом, чужого не возьму, но и своего не оставлю, дай мне с девушкой словечком перемолвиться. Я ей - да кто ж вам помешает-то, для беседы двое надо, раз обоим охота есть, то хочу я или нет, вы поговорите, а если у кого из вас настроения на беседу не случится, так я тут ничем не помогу и не помешаю. Белая мне кивнула и отвернулась, над дурехой этой присела, как жница перед колосом, и серп в руке, и спрашивает ее - ты чего-нибудь тут еще хочешь для себя? А та ей в ответ - ниточку, говорит, привязать. Белая рассмеялась и серп выронила - а что, говорит, и привяжи. Только не на иву мою, тут их и так довольно, а бубенец я деточке и сама найду, у меня их полны горсти, серебряных белых да стальных синих, не трудись. А ниточку привяжи... сама знаешь, куда. И мне будет забава, и вам, живым, польза. Только, говорит, смотри не забудь, а то приду проверю. Подобрала серп, ноги распрямила, развернулась и пошла к ивам. А я за ней побежала. Ты что же, говорю, такое делаешь. Я конечно медсестра и вообще двужильная, но я же ее не дотащу до дому, а кроме как ко мне ее некуда сейчас. А она на меня так через плечо покосилась - не смеши, говорит. Если ты мою сумку с серпом двадцать пять шагов пронесла, то живую жизнь до дому десять верст уж как-то да донесешь, не надорвешься. К иве подошла, за ствол рукой взялась и растаяла. Ну что делать, собрала я по кустам чего нашла - сныти, кирпея, который не цвел еще, крапивы были уже, наварила, напоила ее, стала думать, как быть. Десять верст с ней на спине я точно не пройду, да и растрясу. А оставлять ее на еще одну ночь, даже и у костра, опасно, простынет - и свечку в ноги. Делать нечего, подняла, пошли до тропы. На тропу вышли, она и сомлела, а до еще дороги идти и идти., Ну я ее опять положила на плащ-то, сижу думаю, что делать, а вечереет уже, времени не то чтобы много на размышления. Ну, повесила на себя, пойдем, говорю, сколько пройдем к дороге, все наше. Прошли до яблонь, я подумала-подумала - и вместо чтоб на тропу к селу выходить, взяла вправо, а там шоссейка. Ну и не ошиблась. Как раз ночные возчики поехали. Я на обочину-то встала, с себя все до рубахи ободрала, рубаха белая, видать далеко, третий грузовик наш был. Вижу - за рулем рожа, неделю не бритая, и глаза красные аж от усталости. Дядька, говорю, выручай, Есения я, Есения из села Новое, и со мной женщина, которую надо быстро в больницу в город, я с документами, а она вообще без ничего, если что, все на мне, за все отвечу, только возьми. Он молодец, не побоялся, эту невезушку на руках в кабину затащил, на лежак за плечо ему пристроили ее, поехали... через полгорода на немытом грузовике, да в броднях деревенских и почти босиком в приемный покой, к дежурным на пост. Здрасьте, говорю, мы вам тут полный рот хлопот привезли, каталочку можно к выходу? Вкатили, прямо на каталке растрепали на ней все что было до тела, я описала как дело было, с моих слов записали, гинеколога вызвали, физраствор капать начали с глюкозой - ничего, говорят, выживет. Возчик тот уехал сразу, а я в ту ночь в приемном покое спала, девки на лежачок пустили, и даже чаю дали с сахаром. А с утра, делать нечего, раз уж документы при себе и все равно в городе, решила пенсию забрать, да прикупить то-се... в общем, нормальные-то люди из лесу домой пешком приходят, с грибами да ягодами, хоть иногда и не в тот же день. Ненормальные - без всего, комарами покусанные и по уши мокрые. И только Ена из дома уходит в лес в раскидушке и броднях, а из лесу приезжает на рейсовом, в новом платье, туфлях и жакетке, с корзинкой всякой всячины из бакалейной лавки и полной коробкой аптечного стекла. Сходила, называется, по грибы.

——
*делить хлеб - в смысле, распределять доли обмолоченного и провеянного зерна на каждую семью, участвовашую в выращивании хлеба.
*шикша, или водяника - болотная ягода с мощными целебными свойствами
*памороки - связность и адекватность, бытовая ориентированность, внятность - как-то так. Памороки можно отшибить, если крепко удариться головой, можно упустить с соплями (в начале простуды), можно просыпать, если голоден, можно заварить или зажарить у печки, у костра или в бане, можн заспать, если уснуть на закате солнца или в холоде... в общем, такие ключики от памяти, которые надо беречь, чтобы не испортить и не потерять.
*проводить на сером коне - предать огню найденные останки человека, принявшего смерть в лесу или в дороге, и не найденного вовремя, чтобы предать тело воде. Так хоронят всех, умерших в дороге. Проводить, впрочем, можно и на "рыжем" коне, с огнем, но чтобы это заслужить, нужно постараться.
*глухая крапива - яснотка белая
*скатка - способ сворачивания верхней одежды. Можно иногда видеть в старых фильмах про 1-ю мировую войну.
*угол выкопать - сделать горизонтальный узкий врез в склон оврага, на который можно лечь плашмя.
*копать вверх - землю отбрасывать вверх по склону, а не вниз. Смысл действий понятен из контекста.

Анон · 2022-07-07 18:26:55

Иван-чай.

▼Скрытый текст⬍

За что не люблю зазимье – так это за темноту. Снега толком нет еще, иней только под ногами хрустит с заката до утра, а меж закатом и утром еще надо поторопиться, чтобы успеть по двору обрядиться и в тепло запрыгнуть, ног не обморозив – а земля-то она не снег, на нее босой-то ногой наступить всегда счастье, да только в зазимье она уже спит и ноге не тепло. По двору, однако, в зазимье обрядиться до заката успеть всегда можно, дел немного, и все легкие. Не труды, считай – так, прогулка. Однако, чтобы такая прогулка была в радость, надо из дверей выходить уже поевши и с теплым горлом. Да и в обуви, если по хорошему-то.
Однако, обрядиться я успела до того, и из дому выходить не собиралась вовсе, а собиралась я ставить хлеб и пережигать хворост на золу, чтобы печку нагревать медленно, как для хлеба и надо. Ну в смысле для моего. Хлеб, он же как дом, у всякого свой. Монастырских вот хлебов два. Один черный, ржаной, кислый и душистый, тяжелый и мокрый, сухари из него каменные, их только в квас хорошо да голову мыть. А другой белый, сухой и легкий, почти без запаха, из него сухарики получаются хоть в дорогу, хоть к чаю, хоть в похлебку накрошить. У Молодцовых хлеб легкий и пышный, серого цвета, у Петры желтый как масло, тяжелый и сытный, у Радославы вообще не хлеб, а не пойми что, раз кусишь – орех, другой раз кусишь – семечки, третий раз в рот возьмешь – а там трава огородная молотая невесть какая, да еще перец, да тмин, да пшено… не хлеб, а загадка. А я когда пеку, то пшеничную муку мешаю с ячменной, добавляю овсяное толокно, соль, ну и закваску, понятное дело. Она у меня живет в сподней в дёжке, и обновляется когда раз в неделю, когда раз в три дня. Ну не сама обновляется, понятно, я ее обновляю. Сладкой водичкой, молочной сывороткой, когда она есть, а то пшеничной мукой, заваренной кипяточком… когда чем получится. Вот я и сунулась… а она и не бродит, умерла. Ложкой пошевелила в дёжке – а там ни пузырика даже. И дух не кислый уже. А и с чего бы ему кислым быть, если я всю осень моталась как соленый заяц между городом и селом, и в доме постоянно то урядник, то поп, то дознаватель городской, и все из-за той заполошной, которая ниточку свою на место не привязала. Ну и пока в доме люди же опару не покормишь, она чужих глаз не любит – а когда дома отсутствуешь, так и тем более не покормишь, руки-то с ногами ушли, дома не остались. А к ночи, как домой доберешься, так и тем более не до того, тут бы до кута доползти и спать упасть не поперек короба. Хотя поперек короба тоже было, и даже не один раз.
Ой, горе-горюшко, что ж делать-то теперь. Было бы лето, я б новую опару с черники запустила, а то с земляники, да где теперь те ягоды, землянику всю я медом залила, и бродить она теперь не будет, а черника вся посушена. Была б осень, я бы ее с яблок завела, двух бы за глаза хватило, да их уже инеем взяло, они теперь на опару никак не годны, на вино только. С рябины да калины опару не заводят, потом хлеб горчит. Остается только одеваться и идти в село, искать, кто поделится закваской. И хоть и дала я себе слово у них не одалживаться ни хлебом, ни солью, ни огнем, ни водой, да видимо, придется через зарок переступить. Только то и греет, что зарекалась не вслух, и то на моей совести останется, что я свое слово нарушила. Не, конечно можно еще к мельнику сходить, но это ведь дороги-и-и… как два раза до села и назад. Да и вернусь я тогда не к закату, а хорошо если следующим вечером, потому что если ж пчельник у мельника, то он меня всяко на ночь остаться уговорит, а ежели пчельник не у мельника, то мельнику за пчельником свою собаку послать дело минутное, они друзья, и ведь не запретишь. А я не то чтобы против, но надо ж когда-то и домом заняться. Но это я сейчас так думаю. А до мельницы-то добравшись, буду думать, что в тепле хорошо, компания приятная, и чего тут лица делать, когда можно по простому и без затей посидеть в тепле, выпить пива, а пойти уже с утра… А домой приду – печка холодная, кут остыл, дома никто не встретит, никто не улыбнется и даже не выбранит, так с порога руки и опустятся, и выйдет та закваска себе дороже. Можно, конечно, на рейсовый - и в город, за пекарскими дрожжами, да только до новых ягод я с этими дрожжами все равно не проживу, и весной проблемы будут, когда они мне совсем не нужны и заниматься ими некогда. Так что крутись, не крутись, а в село идти придется, и там закваску у кого-то попросить – самое простое.
Ох, горе-горюшко, и так плохо и этак нехорошо, ну да делать нечего, стала собираться. А уже не лето, одеваться надо серьезно, а то просвистит по пути через поле, так мало-то не будет. Пока на стяжке* крючки застегивала, задумалась – а ежели закваску не дадут, что тогда? А и ладно, думаю, за спрос не бьют, в селе закваски не дадут, так схожу к мельнику, а в самом паршивом случае попробую вытащить хлебный дух из сушеной черники на толокно. А то можно съездить за дрожжами и попробовать с них закваску завести, говорят, у некоторых получается, потом годами живет и ничего.
Стяжку застегнула, сорочку выбрала поплотнее, юбку взяла уже шерстяную, клетчатую, на гашник сверху бабье пристроила, шаль на плечи положила, раскидушку сверху навернула, носки нашла длинные, по колено, на них натянула короткие, толстенькие, на них галошки… ну, жди меня, дом, к ночи буду. А топить печку не стала, так пошла. И есть не стала, настроение было препоганое, а чем в таком настроении есть, так лучше уж сразу крысиного яду ложечку в рот положить, оно и дешевле, и честнее.
Пока полем шла, замерзла вполне так чувствительно, дай, думаю, сунусь к Молодцовым, они и поближе к дорожке, ближе них только Кудемир, да этот… с черемухой который, не по делу честный да без толку умный. Что у Кудемира за хлеб, я не знаю и что-то охоты нет узнавать, может конечно и зря, а вот оно так, и пока не иначе, а с этим, с черемухой, лишний раз здороваться тоже резона нету, я и имени его не помню. Ну и сунулась. Стучусь, мне кричат – не заперто! – значит, видеть-то рады, да у всех руки заняты, отворить и встретить некому. Ну я плечом на дверь налегла и вошла. В сподней встала, дверь за собой прикрыла, вижу, что две молодухи возятся одна у рукомойника, другая у печи, не только руки заняты, а и глаза поднять некогда. Здрасьте, говорю, простите, что без приглашения. А Молодцов-старший на лавке сидит, за столом, и на столе перед ним на тряпке разложено… не то ружейный затвор, не то еще какая-то механика. Руки все черные, в масле, уж явно не до того ему, чтоб к дверям прыгать. И с ним рядом еще какой-то, вовсе не наш, и одежда городская, по виду купчик, из тех, кто сам возит, сам и продает. Молодцов на меня-то посмотрел, аж расплылся в улыбке весь – и без приглашения ты, говорит, а кстати, мы как раз думали до тебя пешкодралить на твои выселки вот с другом. Оставайся пока, девочки сейчас драники делают, давай с нами за стол, потом поговорите вот с Яником, хорошо, что ему до тебя не идти, а мы тебя потом на тракторе отвезем, мне все равно мимо тебя за лесиной будет надо, а так все вместе и сложим. На Яника я после этих слов посмотрела внимательно. Яник был как Яник, обычный себе мужик, в меру ухоженный, в меру заезженный, видно что женатый, видно что много работает, видно, что своего не упустит, однако и чужого не возьмет, хотя бесхозное подобрать не побрезгует… в общем, дельный такой настоящий обычный мужик. Пока я его изучала, Молодцов из-за стола со своей механикой вместе куда-то ушел, мы в горней вдвоем остались, он в сторону сподней смотреть, а я на него. Он почуял, что я его разглядываю, заерзал, но как раз на стол поставили тарелку драников, миску сметаны – а сметана у Молодцовых та еще, с холода ложкой ее поди отковырни – и самовар, за столом немедля стало людно и тесно, у меня в руках сама собой образовалась глиняная кружка с крепким чаем, да не моим ежедневным травяным, а настоящим черным байховым чаем, крепким и терпким, заправленным колотым сахаром, какой я только гостям наливаю, да не абы каким. К драникам же кроме сметаны нашлись шварочки, жареный лучок, рубленые соленые грузди с подсолнечным маслом, сыросоленое сало и квашеная капуста… какое тут говорить или друг друга разглядывать, когда все тут перед носом, пахнет, шкворчит и само в тарелку просится. Уже ко второй кружке чаю только кто-то из молодух, то ли Нита, то ли Найта, меня и спросил – Ена, а ты с чем шла-то, неужто просто так до нас время нашлось забежать? Я и смутилась. Да хотела, говорю, понимаешь, закваску обновить, да свежих ягод сейчас уж нигде не взять, а в пекарские дрожжи я не очень верю, думала, может у вас найдется. Глаза-то опустила, смотрю в стол, а сама чую, что меня Яник этот глазами сверлит… ну, ничо, дыры не провертит, а я его уже всего разглядела, от маковки до сапог. Как проговорила – молодухи все три и порхнули из-за стола, и Нита, и Найта, и Лисса – да, конечно, говорят, тебе какой, быстрой, медленной, для блинов или хлебную? Молодцов встал тоже – пойду, говорит, дособеру, что ли, механизму-то, а то ж без нее никуда и не уедем сей день. И остались мы в горней вдвоем, я и второй гость. Я долго-то ждать не стала – ну, говорю, раз ты ко мне собирался, то считай, дошел, и рассказывай, с чем шел. Он на меня-то посмотрел, как рак покраснел, сглотнул, потом ерзнул... не знаю, говорит, как тебе про это и говорить, и если ты после этого мне галошей в морду съездишь, в своем будешь праве. Тааак, говорю, предисловие твое я поняла, теперь давай свою повесть. Ну или там роман. Он плечами пожал, улыбнулся так... и нехотя, а смешно ему - да не, говорит, не роман пока, только повесть. Повесть была короткой и понятной: жена дома, он в разъездах, изменять не хочется, от добра добра не ищут, однако дом с собой в дорогу не возьмешь, и за тридесять земель от дома грусть-тоска спать по ночам не дает, а если ее с кем развеять, то потом бриться только наощупь. Ага, говорю, знаю такую беду, и помощь от нее есть, только тебе за этой помощью надо было не ко мне, а в Вытегру в монастырь, и называется эта помощь копорский чай. Ну или прямо в Копорье. У меня в доме есть немного, и я тебе даже отдам, раз все равно до меня доедем, мне он без надобности в эту зиму в таком количестве. У него и глаза стали шире лица. И видно, что и глаза-то синие, яркие... и на дне у них не пусто, есть там, внутри, чему понравиться. А тут и Молодцов пришел, стал в сподней руки мыть, и хозяек своих поторапливать - а чего их поторапливать, когда они и так шустрые, и закваски мне аж три склянки сделали разной, и перед дорогой ее накормили и укутали. Ну, я собралась, на двор выхожу, смотрю, кроме трактора под навесом стоит грузовичок-полутонка, из тех что всюду пролезет и отовсюду с грузом вылезет, прям сразу понятно чей, с хозяином одно лицо потому что. Молодцов нас обоих в кабину направил, в тесноте, говорит, не в обиде, а теплей. Через поле-то ехать пока снег не лег - дело не самое приятное, потому он дал в объезд и от шоссейки заезжал на мою дорожку хорошей такой петлей, у калитки были по темноте, день-то короткий.
______________________________________________
* стяжка – женская нижняя одежда, прямой кусок полотна, оборачиваемый вокруг тела, или трикотажная труба, надеваемая через ноги, ее назначение - прижать грудь к ребрам и слегка утянуть живот; стяжка носится в основном в холодное время года или «на выход», в том числе на вечерки и танцы. По внешнему виду стяжка напоминает очень короткое туго облегающее платье-футляр без рукавов – впрочем, нередко все-таки с лямками. Стяжка носится или как белье под сорочку и юбку, или просто с юбкой – в этом случае она заменяет сорочку или рубашку. В такой одежде считается нормальным играть в подвижные игры типа салок и танцевать. Если заменить юбку на бродни, то можно кидать нож, фехтовать, ездить на лошади, играть в мяч, лапту, чижа и прочие спортивные игры. В одной стяжке женщина может плавать, бегать, лазить по деревьям, и заниматься акробатикой и гимнастикой. ДА, ОНИ ВСЕ (или почти все) ЭТО ДЕЛАЮТ И НЕ СЧИТАЮТ ЭТО СТРАННЫМ ИЛИ НЕПРИЛИЧНЫМ.

Анон · 2022-07-07 18:27:29

Иван-чай, окончание

▼Скрытый текст⬍

В дом-то вошли, мне даже неловко стало: темно, холодно, явно с утра нетоплено, стол голый, кут нараспашку и на коробе одеяло прямо на доске, в общем, вид такой, что и не захочешь, а перекрестишься. Молодцов за мной как зашел, присвистнул и сразу вышел. Я ему вослед на дверь посмотрела, только решила удивиться, как сразу вспомнила, кроме него тут еще гость есть, надо же хоть лампу вздуть да жаровню раскочегарить, самовара-то нет у меня, незачем он мне. Ну, пока лампа, пока жаровня, он и вернулся, да с дровами, да явно не с моего дровника, Дровник у меня от крыльца хоть и на отлете, а все же крытый и обихоженный, под навесом кирпичная кладочка в два кирпича, и только на ней уже поленница, и дрова всегда сухие и чистые, так-то их рукой брать приятнее, а еще мои дрова мелкие, я по-вдовьи колю*, потому получается мелко. А зато горит быстро и тепло легкое и ровное. А то, что он принес, было в земле, в траве, и с кусками льда, расколото небрежной мужской рукой и без церемоний, не приноравливаясь, как плечо пошло.
Войдя, он меня плечом оттеснил к столу, сам занялся печкой, и, против моих ожиданий, огонь горел ровно и жарко уже через минуту, я как раз успела зажечь и наладить керосиновую лампу. Но на этом он, однако, не успокоился, а взял мой чайник и вышел с ним за дверь снова. Я опять посмотрела на дверь, пожала плечами и поднялась шарить на полке над лавкой - обещала копорского чаю его другу, так надо же достать. Пока по туесам копалась, Молодцов вошел, обколотил у порога ноги начисто, поднялся в горню к печке и пристроил чайник на крюк. Потом дождался пока я спущусь на пол, мрачно на меня глянул и спроси - у тебя съестной припас-то есть? Я плечом пожала - да что-то было, говорю, можно глянуть, но я вообще не озадачивалась..
Он к столу присел, посмотрел, как я закваску распаковываю и пристраиваю на окно, потом глянул на туес с копорским чайком, помолчал. Потом не стерпел, высказался. Ну, Ена, говорит. У меня и слов-то не осталось никаких вообще, включая непечатные. Нет таких слов, чтобы ими тебя назвать и против истины не пойти. Ты как у Арьяны объявилась, тебя все село ветродуйкой и путанкой в спину звало, а тебе все нипочем, я все думал, то ли ты дурная, а или бесстыжая, а сам делом проверить тогда еще в возраст не вошел. Ты как Петру на руках с поля до бани несла и с ней там осталась, пока ее муж оттуда с ее первым домой не забрал, я решил, что у тебя головы нет вообще, и ты не путанка и не ветродуйка, а на фронт не за мужиками поехала, а за длинным рублем, да длинный рубль дорого обошелся, голову-то повредило тебе. Да только ни ветродуйка, ни контуженая уряднику перечить против его слова не станет, и на правду полицейскому чину прям пальцем ткнуть и ума-то не каждому достанет, а храбрости тем более хватит не у всех, так что и тут не сошлось. Ну ладно, дай, думаю, дождусь, может в форме когда увижу, награды посмотрю, все и прояснится. Я от удивления руки-ноги растеряла. Слова, однако, во рту вроде были... какие-то. И как, говорю, посмотрел? Конечно, посмотрел, говорит. Когда тебе того чахоточного из города сосватали и ты грудью за село встала, и притом я не припомню до сего дня, чтобы ты в селе хоть спичкой одолжилась, то ли боишься, то ли стыдишься, то ли брезгуешь, вот этого и не знал только. Да и не в нашивках уже дело, потому что если так за людей встаешь, дурной смерти не боясь, а от них ничего не хочешь - то ты или блаженная, а их вроде в армию не берут, или бессмертная, а по тебе непохоже. Ну было. До сего дня. Но чтоб в зазимье из дому уйти, не протопив и на возвращение себе съестного не оставив... Нет таких слов, Ена. Нет таких слов. Я и руками развела - да в чем дело-то, говорю, ну зазимье и зазимье, голод и холод не первый год наступают, весной кончатся. Сказала и слышу от стола сочный такой шлепок, потом сразу другой, оборачиваюсь - а это Яник себе по лбу обеими руками приложил со всей полноты чувств. Тем временем и чайник закипел, я достала ближний туес, в нем был малиновый лист с чебрецом и шиповником лесным, мужикам-то в самый раз, а мне после холода тоже нормально, так и заварила, по кружкам разлила, ну что, говорю, к чаю-то дать чего? Молодцов только рукой махнул - да не надо, говорит, я еще завтра заеду, тебе сам дам из съестного припаса чего-нибудь, нельзя ж так, право слово.
Я помолчала, может еще чего он скажет, в кружке ложкой поболтала. Так, говорю, теперь давай рассказывай толком, что за страшная такая опасность может в зазимье быть, от которой съестной припас и теплая печка спасают. Молодцов с другом своим переглянулся, потом от стола встал, пошел дверь прикрыл поплотней, подумал, вышел в сенцы и наружную дверь прихлопнул тоже, а возвращаясь, дверь в сподню прям так тщательно прижал к косяку. Потом вернулся, сел и вполголоса так сказал - да елкин кот. Я чуть чаем не поперхнулась, кто-кто, говорю, какой кот? Ну елкин, говорит, кот, он от елок всегда приходит, с зазимья и до самых святок может прийти. И который дом холодный и голодный найдет - никого живых не оставит. У меня мать, думаешь, чего всю жизнь от печи не отходила? она из своей семьи одна выжила, он как пришел, все сидели над пустым кипятком, одна она у печки игралась, кукле кашу варила из золы и мешала щепочкой, он ей и сказал - ты тут одна хозяйка, у тебя одной дочка сыта, вот ты и живи, а остальные моя добыча. И до весны никого живых не осталось из семьи, всех он подъел. А она, шестилетняя тогда, потом чуть не десять лет по чужим людям да по богадельням странствовала, и только из-за того что варить ей нравилось, выбилась, хозяйка стала, одно время на царской дороге на станции работала, кормила проезжающих, у нее и личные подарки были от великого князя, весы для пряностей и мерные ложки, вот так. Потом уж по выслуге получила порядком денег, но их мы не трогали до самой ее смерти, сами с братьями уже к тому времени работали и дом вели, да и сейчас не трогаем, пусть лежат, есть-пить не просят.
Я послушала, покивала... вона что, говорю. Так вот он, копорский-то чаек, отчего по всем скитам хранится, по всем лесным заимкам лежит и у всех странствующих и путешествующих зимой он с собою есть обязательно. Бабы-то его не особо любят, сонный он для нас, сонный и тяжелый, от него мысли медленные, а мужику в самый раз. А особенно в холоде и голоде. С ним нужду и тяготу терпеть проще и сил от него прибывает даже когда их взять не с чего. А пока силы у человека есть, его ни елкин кот не сожрет, никто другой из неживых до него не приступит. А у баб для нужды и тяготы есть свой чай, синий, из цветков того же самого иван-чая, василька и синюхи, берут на него только цветки и только в полном цвету, ну да вам оно ни к чему, считайте, так, для разговора сказала, раз уж к слову пришлось. А копорский-то чай - он не чай, а натуральный травяной кистень против любой нужды и тяготы, его и рвут, и в печке жарят, и вальком мнут, а потом еще сушат в жару печном, так ему ли крепким средством от напастей не быть? Синий-то чай он другой, с ним любая беда не беда и была, дело как дело, либо сделала либо нет, а и умерла, так невелика беда - вода примет, небо укроет. Мужику такое не надо, да и семейной женщине пожалуй незачем, а бабе-знахарке в самый раз. Так что вы, Ян, копорский чай берите, и в дороге пригодится, и мало ли где ночевать придется, и вообще имейте в виду что его прикупить в путь у монахов или у бакалейщиков, только честных, всегда полезно. Ну да честных от нечестных вы пожалуй и без меня отличите. А синего чаю - нет, не дам.
Молодцов послушал, вздрогнул, передернулся... ладно, говорит, Ена, дело к ночи, спасибо тебе за тепло, за привет, за чай, а что в кои веки в гости зашла - за то отдельный поклон. А за твой рассказ полезный и познавательный я тебя завтра благодарить приеду, уж будь добра, побудь хоть день дома, не труди ноги, набегалась за осень-то, думаешь, я не знаю? так я у тебя пять раз с жатвы до зазимья успел пробой поцеловать, так что и я знаю, и все знают. Как рассветет завтра, я к тебе приду, а пока - спокойной тебе ночи. Встал и собираться начал. За ним и друг его поднялся, мне поклон как положено отвесил, пообещал заехать отблагодарить при случае, я выслушала, поулыбалась, и за ними закрыла дверь. Пошла глянула в печку...мама-Русь, Саян-батька, в золе-то песка чуть не горсть, это завтра печку выгребать и мести перед тем как хворост на щелок пережигать. Ну вот и дома посижу, будет мне занятие.
И уже ложась в куте на одеяло, уже засыпая, хихикнула - елкин кот, ну надо же.
Приснилась здоровенная мохнатая тварь цвета тумана, с зелеными горящими глазами и ростом чуть не с овцу. Тварь урчала как трактор и требовала чесать уши и пузо и разбирать колтуны на хвосте.

_______________________
* колоть дрова по-вдовьи - откалывать поленца от края чурбака, насколько позволяют силы, когда их не очень много. Нормальный, или мужской, метод колки дров предполагает, что чурбак раскалывают начиная с середины, сначала пополам, потом колют половинки, а если надо - и четвертинки.

Анон · 2022-07-07 18:28:07

Драники

▼Скрытый текст⬍

Поля и луговину уже присыпало, река вроде стала, земля уснула и одеялом накрылась - где снежком, где ледком, а где и просто палым листом с жухлой травой пополам, и я собралась до села, проведать Петру с детьми. С утра в доме все намыла-прибрала, пока первые дрова горели, со вторых сготовила-поела, пошла в кут, в щели порылась и вытащила зимнее. Кожушок-то, ясное дело, в сенях висит, много ему чести в щели место занимать, толстый он, на полщели разлезется. А по полкам под крючками лежит то, без чего на улице зимой делать нечего: егерское*, гамашки* валяные, вандошки* фланелевые, стяжки льняные плотные... ну и в общем, летнее на полки ушло, зимнее с полок повылезло, на коробе на одеяле лежит, я над ним стою и размышляю, что надевать. И тут на крыльце топ-топ, в сенях тук-тук... я из кута-то вышла и дверь за собой прикрыла, мало ли кто идет, зачем бельем светить. А и верно незачем, их благонадежность пожаловали. Здравствуй, говорит, Есения Саяновна, по делу я к тебе. Ну, отвечаю, и ты здравствуй, Донат Мирович, с порога дело-то изложишь или мне чайничек погреть? Он поморщился, головой помотал - да не надо, говорит, не беспокойся, я сейчас пойду за лошадью, а потом верхом на станцию за возчиком, ответчицу в суд доставлять. Я за окно глянула - вот так номер, говорю, это кто ж набедокурил-то? А он рукой махнул - да ты вряд ли и знаешь, дело семейное, мать отреченной дочери с нее по суду чего-то хочет. А, говорю - недавно отрекалась дочь-то? Да летом, говорит, по документам судя, и так, знаешь, времени-то даром не теряла, работает уже, причем не где попало, а курьером при телеграфе, и живет при станции, сама нанимает жилье, доход чистый, я проверял... да от чистого дохода-то кусок отсудить, сама же понимаешь, проще. Я помолчала, так повертела услышанное, этак покрутила в голове... слушай, говорю, но это ж если она с отреченной хочет алиментные выплаты как родитель, она ж должна родительство по закону устанавливать? и значит может быть по ходу установления уличена бывшей дочерью... дочерью ведь, да? в чем-то, за что ей могут не алиментные выплаты, а высылку устроить, куда Макар телят не гонял? А урядник только рукой махнул - ну Ена, ну взрослая тетка, ну когда кто из отреченных ходил свидетелей в свою пользу собирал? вас же на куски режь - вы молчать будете. И что самое с вами пакостное - молчание ваше хуже ссылки оборачивается. Каленым железом клеймит. Так что присудят ей выплаты скорее всего, а зима, а жить на что, а есть, а одеваться... на курьерское-то жалованье не особо разбежишься.
Да, говорю, скорее всего так и будет. Так и ко мне-то у тебя чего было? Он говорит - да в суде завтра посидеть, жалко ее. Может, если земство увидит, что хоть один человек за отреченной пришел, так хоть глаза на нее подымут, а не подпишут исковое требование, не глядя. Так что я за тобой завтра заеду, а ты мне уже ответишь, согласна или нет, с шоссейки-то крюк небольшой. Ага, говорю, до завтра, Донат Мирович. Дверь за ним закрыла и стою, настроение хуже некуда, потому что понимаю, что говорил он про летнюю подлетку, что с попом у меня после грозы ночевала, и выходит, что пропала девка, по всем статьям пропала. И рада б я того не знать, да раззнать уж не получится. Так что одевалась я уже не очень думая, и к Петре пришла в настроении не праздничном вовсе. А Петра - это, к слову сказать, та еще цирковая гастроль. Я в жизни не видела тетки с настолько кривыми руками. Вечно у нее дома чудом не хлев, беспорядок само собой, но при ее хозяйствовании должен бы быть хлев - а вот нет. Дети точно так же чудом не голодные и чудом не брошены, посмотришь на все это счастье - и хочется с руками влезть, да только если влезешь, на шею ведь сядет и ножки свесит. И муж вечно в отъезде. Дети-то отмужние, тут вопросов нет, а остальное... отворотясь не наглядеться. И я им вроде и не крестная, да только невозможно же совсем без пригляда оставить. Вот и захожу. Как снег ляжет, захожу, то с берестяным шершавчиком для малой, то с неваляшкой для старшей, то с крючком и нитками - если мамка безрукая, мож хоть у детей руки на место приткнуты. Потом как снег стает, опять зайду - грабельки детские наладить за зиму, да совочек из ложки доеденной смастерить много ума не надо, а в зиму время есть, то с семенами - ну не то чтобы дельными, но и не бездельными, такое... не бабье, но около: то петрушка кучерявая, то лук-резунец, то зоря, то щавель... детки покопаются, все огород пригляжен, на саму-то Петру надежды в этом деле никакой, она только картохи и садит. Зато много. А остальное муж привозит... ну или не привозит. Потом как ягоды пойдут, опять захожу, землянички занести, или черники, или морошки - как случится. Ну и потом осенью, или грибов занесу, или орехов свежих, а когда и рыбы с реки.
И вот прихожу это я к ней, а она, смотри-ка, сидит, на ведро картохи с тоской уставившись. Здравствуй, говорю, чем же это картошка тебе так не глянулась, что ты на нее смотришь как солдат на вошь? И ты здравствуй, говорит, да вот варили вчера, жарили позавчера, третьего дня пекли, что еще с ней делать, уже и не придумаю. Я как в сподней стояла, так и к полу прилипла от удивления - ну как, говорю, протрясенка*, слоенка со сметаной, драники... Петра и расцвела: о, говорит и правда, драники же! давай делать! Ну я ж говорю - руку ей дай, так вмиг на шею сядет. Получается, что вроде как я сама вызвалась, так и отказываться неловко уже. Вот потому я ней чаще четырех раз в год и не захожу. А девки у нее славные, совсем не заходить невозможно, тепло от них и весело. Ну делать нечего, взяла ножик, начистила картохи дюжину, терка-то где у тебя, говорю? она рукой машет - а где-то, не знаю. Ой, ну что ты будешь делать. Нашла терку, картоху тру... яйца-то есть у тебя, спрашиваю - она - да, как раз два оставалось. И муки ложки три. Ну на драники-то нормально, а так поесть... а дети же... все-таки не тетка, а горе луковое. Вздохнула я, терку взяла, начала картошку тереть, а она мне - ты чего не в настроении? Ну и что тут ответишь? Не говорить же - потому что ты неуковыря и каждый к тебе поход это позоруха на три дня... вздохнула я - и про утреннее явление урядника рассказала. Петра меня выслушала, задумчиво водя пальцем по столу... так, говорит, то есть ты хочешь сказать, что только потому что за девочку некому вступиться, и все это прекрасно знают, закон одобрит это... это... Я, прямо с ложкой в руке, плечом пожала, продолжая вымешивать тесто: а что закон? закон что дышло, как повернули, так и вышло. Петра на меня задумчиво так глянула, как вовсе из далекого далека - ага, говорит. Ну ты пока жарь. А я пошла.
Вот так оно к ней в гости ходить, и каждый раз вот так. Ну, что делать, достала сковородку, помыла, огонь подняла, стала жарить, чайник сразу в печку сунула, чтоб грелся - как раз как дожарю, закипеть должно. И куда ж, думаю, она усвистала? Ну да ладно, как раз к столу должна подойти, может, детей искать пошла. И тут слышу - било* запело, да звонко так, сплошным боем. За звоном топот стал по улице, видно, кто-то выскочил-побежал, потом еще, еще а било все поет... гляжу - у меня и тесто кончилось почти, осталось ложки полторы, а драники все уже пожарены и в миске лежат. А тут и звон с топотом стихли, улица пустая. Ну, думаю, наверное тоже схожу, послушаю, что у сельских стряслось такое, может и до меня оно тоже касается. Миску с драниками накрыла, на припечек поставила, чтоб не очень стыли, шальку обратно навернула, кожух накинула и пошла. Прихожу к лабазу - а там уже сельские со всей мочи сварятся, глядишь, через пол-дольки* таким макаром и до драки дойдет. Ну я встала поодаль и слушаю. А у них там кипит, аж через край плещет, уже и матерком беседа расцвела, и вот-вот выяснять начнут, кто кому под забор сходил, и чью маму всем селом любили... Хороша каша, думаю, кто и заварил только. Гляжу в самую середку-то - а там стоит Петра, спокойно на вид стоит, и ехидно так улыбается, если ее хорошо не знать, и не догадаешься, что страшно ей до обморока. И в ответ на каждые пять слов у нее находится одно, и такое, что всех пяти стоит. Ну, думаю, влезать сейчас звать ее домой - это всю музыку ей портить, подожду. А заодно послушаю, может, пойму, как она так ухитрилась всему селу одним махом соли на нежное насыпать.
И слышу я... ох, знакомое слышу, вот с Саян, с электростанции, и знакомое, и сколько знаю, столько бы и не слышала. Голос вроде мужской, а все равно какой-то бабий, и слова знакомые до оскомины - мол, что отреченные изверги рода человеческого, и если они от родителей отказываются, то все, что с ними потом случается, им перенести справедливо и правильно, потому что это им кара за жестоковыйность и гордыню, и оттого помощи от людей отреченным не положено. Ну мне-то что, не в лицо - и ладно, а хоть бы и в лицо, столько раз слыхала, что привыкла, да и что со мной случиться такое может, чего я не переживу, кроме смерти, а она никого не минет, всех возьмет, не правой рукой, так левой. Петра на сказавшего посмотрела и так, в усмешечку, говорит - а от отреченных помощь брать даром при этом у тебя нигде не свербит, а, Нил? Он и словами подавился. Потому как о прошлом годе на речке поясницу отморозил так, что месяц разогнуться не мог, и я к нему со своих выселок через день пешком ходила, потому как ему самому и до сеней дойти было за подвиг. А Петра продолжает: и я даже не про Есению сейчас, хотя уж с кем вы, сельские, допрыгались дальше некуда, так это с ней. Видано ли дело: общинным хлебом и то ей кланяться приходится, долю-то свою она так и не спросила, а все потому, что за двадцать лет вы, соседи дорогие, так и не удосужились к ней по человечески подойти, а теперь и хотели бы, да никак, не будет ее доброй воли - и разговора нет. И притом в селе те семьи, кто ей не обязан, причем по крупному, можно по пальцам перечесть, и одной руки хватит, это на сотню-то дворов. А случись с ней что - и сядем горе горевать, не хуже Углей, фельдшера-то нам не положено, не станционные мы. Тишина установилась у лабаза такая, что я подумала-подумала - и за коновязь отошла, она бурая, как мой кожушок, авось не сразу приметят, будет минутка убраться с глаз, от их внимания я добра не жду, хоть полжизни рядом с ними прожила. Из сельских кто-то вякнул - а кроме нее тут отреченных и нет никого. Петра руки в бока уперла, вперед подалась - смешная, сама ростом с синицу, тощая и прядки из косы в стороны торчат, а говорит серьезное, попробуй не учти, вот тебе и неуковыря, вот и растрепа - натуральный командир, только в броднях и жилетке меховой, лоскутками от полушалка крытой, поверх егерского, а не в военной форме. Не была б я на фронте - и не признала бы... Эй, говорит, это кто там голос подал, умный такой? давай вместе считать, раз сам не умеешь. Паромом пользуешься? Не ерзай, все пользуются. И все знают, что паром во всякую погоду по реке туда и назад идет без задержек, и паромщик работает без помощников, потому что ни один из вас, мать вашу, людей, за рубль в одну сторону задницу свою мочить и шкурой рисковать в грозу как-то не рвется, а на ту сторону - а потом и домой - все хотят. Саперов со станции ветровалы разбирать вызывали? вызывали! из пятерых, кто в бригаде работает, двое бессемейных сирот и трое отреченных. И заметьте, они сами приехали, со своим инструментом, и у вас, нормальных людей, даже хлебом не одолжились, ели свое, и спали в лесу. И платило им не общество, а дорожное товарищество, а сельским после тех бурь все походы по грибы и прочее обошлись даром, потому как вы даже спасибо не почесались произнести, они так и уехали. Почту вам во всякую погоду кто носит? Включая товарные альбомы* и все ваши чашки-ложки-полотенца? Нормальная женщина пошла бы на такую работу? Пятерых, смотри-ка, насчитали, не задумываясь, и причем хоть бы одна живая душа из вас почесалась спасибо им сказать за их работу. И девочка эта, Нежата, не на заправку пошла хвостом крутить, и не на шоссейку с пряниками* встала, а нанялась курьером при телеграфе, ты хоть представляешь, что это - со срочными депешами кататься на десятипудовом почтовом мотоцикле в любое время суток и всякую погоду, а она на деле и из подлеток не вышла, а считай, по отречению выведена?
Смотрю, народ скис, замолк и начал как-то хохлиться. Не, думаю, не будет толку от этой проповеди, и надо ее отсюда забирать, пока и правда не побили, а то если побьют, да всем селом, ей и девчонок будет не обиходить, а мне завтра в земство с урядником, так что и помочь не смогу. Вышла из-за коновязи - Петра, говорю, тебя дочери ищут, идем уже. Взяла ее за руку - чую, рука ледяная, не теплее снега. Простыла же наверняка, она ж некрупная, ее насквозь продувает за четверть дольки, а она еще и выскочила считай в одном белье, хоть и зимнем. Вот еще не было печали, с простудой ее возиться, перед завтрашними-то хлопотами...
———————————
*егерское - шерстяной вязаный комплект, состоящий из... ну мы бы сказали - рейтуз и шерстяной вязаной футболки-лонгслива, наверное, в общем, что-то типа термобелья. Егерское - это название всего типа такого белья.
* гамаши - войлочные, реже кожаные, накладки на ботинки, позволяющие сохранить чулок или брючину сухой даже в не очень дружественную погоду.
*вандошки - сильно русиицированное "фундоси", японский вариант нижнего белья, причем покрой его при русификации практически не пострадал, в отличие от названия
*протрясенка - сильно разваренная картошка, смешанная путем "протряхивания" - весьма небрежного перемешивания - со шкварками, жареным луком и, если есть, мелкими кусочками мяса. Весьма приблизительный аналог кулеша, распространенного деревенского и походного второго блюда.
*било - металлическая полоса, или лист, в какой деревне что, использующийся для срочного сбора всех, кто слышит звук била, к общественному месту, в котором оно находится - как правило, таким местом бывает или лабаз. Летом било могут перевешивать к овину.
*долька - малая доля, примерно 45 минут, в отличие от большой, трехчасовой, доли. Пол-дольки, соответственно, чуть больше двадцати минут.
*товарный альбом - каталог товаров, приобретаемых на заказ с доставкой по почте или спецтранспортом, у определенной торговой компании. Мы с вами их знаем, как каталоги
*на шоссейку с пряниками - имеется в виду, что при дороге кормится много людей, предлагающий товары первой необходимости и готовую еду "дорожным", но те виды товаров, изготовление которых требует вложения времени и сил, предлагают именно как товар, с которого кормится продавец (он же и производитель) и/или его семья, а пряники и прочие сласти - это тот тип товаров, который предлагают молодые женщины, и это предложение включает в себя готовность составить возчику, особенно длинному, компанию на несколько дней в дороге, и подразумевает платные интимные услуги, которые возчикам предлагать выгодно.

Анон · 2022-07-07 18:29:11

Драники 2

▼Скрытый текст⬍

Пока сквозь людей с ней шли, вокруг тихо было, как если бы на улице, кроме нас и ветра, никого не было вовсе. Стояли они молча, и отходили с дороги сами и незаметно, как если бы не две бабы шли, а конная полиция ехала строем по трое в ряд. А как мы от них отошли, они и разбрелись, каждый тихо в свою сторону, как и не было ничего. Я еще подумала, что напрасно она их мордами-то натыкала, и себе рождество изгадила, теперь с ней не скоро здороваться станут, и им теперь друг на друга смотреть неловко, да только говорить с ней об этом сейчас резона нет никакого: вскинется, осаживай ее потом. Потому я ее спросила о другом - ты, говорю, мельника-то нарочно не назвала, или просто забыла? она на меня глянула - а глазища большущие, на пол-лица, и страх в них плещется... ну. думаю, беда, страх-то с холодом большие друзья, где один, там и второй, как бы беды себе не наорала на площади-то. От детей в больничку не больно-то уедешь, да и неизвестно, есть ли у нее договор с больничкой, и если есть, то на что именно. детей на улице увидела - Стаська, кричу, Жиська, идите драники есть! Они и побежали. Смотрю - у малой щека белая, прихватило морозом - ну около земли, снег-то парИт, а ребенку много ли надо. Ладно, думаю, сейчас придем в дом, что-то да сделаем. Вошли в дом, Петра сунулась чайник из печи достать, да на ногу себе и вылила, причем порядком, почти стакан, стоит и воет от боли. Я у ней чайник забрала, на стол поставила, думаю, что же делать-то с ними, ведь в этом их развале и не найти ничего... смотрю - а на столе стоит миска с остатками теста для драников, мука, картошка сырая тертая и яйцо, для ожога и обморожения самое то, Жиське щеку сначала маслом со сковородки намазала, потом поверх тестом, а Петре просто так на ногу вылила, что в миске оставалось, посмотрела на нее - и поставила очистки варить, мало ли закашляет, чтоб паром подышала. А она на меня смотрит, тоскливо так, и говорит - голова заболела, зря я с ними ругалась, наверное, только тебе хлопот наделала. А я ей в ответ - зря, не зря, это нам время покажет, а оно еще не пришло, а сейчас пока не думай, а возьми из миски нижний блин и положи себе на лоб. Пока чай, пока драники, картофельные очистки уварились, я их размяла с гусиным жиром, Стаське показала плошку - завтра, говорю, сестре намажешь этим щеку, а на улицу пока не ходите, вот смотри, что я вам принесла - и показываю пестрый шнурок, плетеный из семи цветов пряжи, она и рот раскрыла. Я им показала и кошкину колыбельку, и гробик, и дверь, и все, что на пальцах из шнура выплести можно. На завтра хватит, а потом опять приду, посмотрю, что у них тут будет. А может и в земской лавке что-то им попадется стоящее, чтобы было себя занять, пока на улице делать нечего. Подумала-подумала... Петра, говорю, а дай мне с собой картохи, я Нежате тоже драничков сделаю. А то ж ее с утра как в клетку засадят, так до судебного решения ей и поесть будет некогда, а потом и негде наверняка. А голодной своим ходом по снежку да по темноте шлепать - так наутро она будет не лучше чем ты сейчас, и дальше первого столба не уедет, а работать ей надо сейчас будет вдвое против прежнего. Петра только рукой махнула - да бери, говорит, конечно, могла бы и не объяснять. Я и взяла. Много-то брать не стала, на драники только, чтобы тяжело не нести. Для себя у меня те смешные клубни, что Радослава дала, в подполе лежат, они на картошку похожи, только варить их надо чуть не полдня, ну да я и не спешу, когда готовлю. Пришла, картохи намыла, натерла, муки добавила, куриных яиц у меня конечно нет, но на такой случай в драники можно сыпануть овсяного толокна, будет не хуже, особенно если жарить на углях, а не на огне. Напекла на гусином жире, в оберточную бумагу увернула, и в берестяной туес спрятала, чтобы не пахло в присутственном месте. Еще клюквы с медом натолкла, водой залила, две фляжки так сделала, одну себе, другую арестантке - и спать легла до утра. Утром встала рано, стала собираться. Нательное надела самое теплое, юбку нашла городскую, с круглым подолом*, ну битую-то под нее поддела, конечно, а то ж весь день сидеть в присутствии, а топят там не как дома, вместо сорочки рубашку с воротником, на нее под кожух кофту вязаную и шаль шерстяную, носки теплые чуть не до колена, на них городские ботинки на шнуровке, подумала-подумала... выбрала из теплых шерстяных платков самый простой и тоже положила в сидор, если урядник разрешит, дать Нежате завернуться, арестантская скамья-то холодная. А тут он и постучал. Ты, говорит, Есения Саяновна, решила ли? А, вижу, решила и даже собралась. Ну, пойдем, раз так. Я ему и говорю - Донат Мирович, яви милость, дай девочке шерстяной платок завернуться, в суде-то я ей никак не передам, а ее не к каторге ведь приговаривают, ей еще потом работать.Он руками развел - так это ж, говорит, нарушение порядка. Я на него один глаз прищурила, другим посмотрела - а ты, говорю, считай, что он у нее сразу был. Он мне в ответ бровь изогнул дугой, усы поправил - а и то, говорит, верно. Девушка, сударыня, вы платок обронили! Она умная, поблагодарила, платок взяла, свернула и в пазуху спрятала. Потом на меня глянула, одними глазами ухитрилась земной поклон отдать - и в стенку снова уставилась за решеткой у себя. Возчик за руль сел, мотор завел... поехали. Дольку нас трясло да полдольки покачивало, глядь - и мы на месте, у земства. Урядник вышел, мне руку подал, до коридора перед залом суда проводил, предложил присесть и подождать пока вызовут - и пошел за Нежатой. Стала я осматриваться, и вижу, на скамейке напротив сидит... и она, да не она: сильно старше, злее и скукоженая вся, голова чуть не по уши в плечи ушла, сама тощая, а руки на животе сложены, и живот тот выпуклый, как у беременной, да только на беременную она ничуть не похожа, а это ей спина скрюченная пузо сделала на ровном месте. И на меня уставилась, а глазенки злющие, как уголья жгут. А ништо, думаю, дыры-то не прожжешь, меня война не прострелила, где тебе тягаться с ней. И тут дверь входная открывается и казенный*, что при дверях стоял, аж к стене отходит. Потому как в дверь идет чуть не все село, да и если б только наше. И питьковские тут,и выдринские, и даже из Кутей вроде кто-то есть, шитых шалей кроме них никто в округе не носит, они отрезы покупают и сами вышивают, а с ярмарки не возят, им не до того. А Петры нет. Видимо или простыла, или детей оставить не с кем, после вчерашнего ее выступления...
Меж тем дверь открыли, объявили слушание дела мещанки Воскобойниковой Рубины Кимовны к действительной гражданке* Речниковой Нежате Волховне - и мы все вошли. Двое казенных, между которыми Нежату около земли не было видно, провели ее зал и закрыли в загородке для виновных и отвечающих по денежным делам. Мещанка Воскобойникова села на место, указанное судьей, а мы расселись кто где решил. Нежата смотрела в край загородки и лицо у ней было ровное-ровное... ну да я и у себя такое помню, дело обычное. Между делом тихо прошли в зал и сели на свою скамейку присяжные.
Судья сел на место, стукнул молотком по столу и начал слушание с оглашения иска. Вот тут-то сельские и языками подавились. Я-то эти пряники едала, и знала, что иск кривой весь до буквы, и по этому иску на Нежату где сядешь, там и слезешь, потому как иск эта дура подала как к дочери, а родительство ей теперь надо было доказывать, но вот только иск был подан на ежегодное содержание в таком размере, что на эти деньги можно каждый год лошадь менять, причем хорошую лошадь. И я помнила, что сейчас судья будет спрашивать Нежату, признает ли та родство, и если Нежата лицо удержит, то замена фамилии и отчества, обязательная при отречении, ее полностью оправдывает и все обязательства с нее снимает. А сельские-то эту пьесу видели в первый раз, и обалдели до полной потери речи - к счастью судьи и секретаря, который писал все что происходит в зале, и мог только молиться всем, кого знал и помнил, чтоб в зале не было много народу и чтобы те, кто есть, сидели тихо. А то ж два слова переврутся при записи - и назначай новое заседание. Нежата, умничка, вопрос выслушала спокойно и лицо удержала. А вот второй вопрос и я забыла, и она не ждала. Судья выждал, пока секретарь запишет за ней - нет, ваша честь, я эту женщину родной не признаю, и спросил - а вы с ней вообще знакомы? Нежата и опешила. Но видно, советчики у нее были поумней меня, и полгода с лета до зимы прошли не зря: она собрала мордашку в кучу, как при тяжелом умственном усилии, и проговорила - Ваша честь, я не поняла вопрос. Судья посмотрел на нее раздраженно и сказал - я спрашиваю вас, гражданка Речникова, были ли вы до сего дня знакомы с мещанкой Воскобойниковой, при каких обстоятельствах познакомились и в каких отношениях состояли? Присяжные, все шесть, выставились на нее, как коты на мышиную нору. Нежата голову подняла и стала смотреть на женщину, как на отражение в кривом зеркале, смотрела долго и спокойно, потом повернула голову к судье и сказала - может быть, и видела, не припоминаю. Но в отношениях с ней точно ни в каких не состояла. Хорошо, сказал судья, но истица утверждает, что приходится вам матерью. Нежата двинула плечом, завернулась поплотнее в платок - так утверждать-то, ваша честь, сказала, что угодно можно. Если докажет - дело другое, тогда моя вина, мне и отвечать, но для того чтобы доказать, ей надо свое присутствие в моей жизни как-то обозначить. Судья повернулся к Рубине Кимовне - есть у вас какие-то доказательства своей материнской части в жизни Нежаты Волховны Речниковой? Ими могут быть признаны: медицинские страховые листы, приобретенные вами на прежнее имя дочери, договоры на частное обучение, и выделенные вами дочери части семейного или вашего личного имущества... И тут истицу прорвало. Покраснела она - хоть прикуривай от нее. Встала, руки на перила ограждения положила - смотрю, дрожат руки-то, крупно так дрожат. А рот открыла - ну, думаю, сейчас сама себя и закопает. И так и вышло: она на судью-то смотрит и говорит ему - а я, ваша честь, детей не для того рожала, чтобы на них тратиться, а потом невесть куда отпускать, а затем, чтобы мне в старости кусок хлеба, стакан воды и теплый угол был. Судья в ответ даже бровью не дернул, дождался, пока она замолкла и вопрос повторил. Мещанка Воскобойникова гордо сказала - нет, таких документов у меня нет. Судья подождал, пока она договорит и сказал - суд удаляется для вынесения решения. Встал - и в зал вошли казенные, стало быть, мы все должны были выйти. Сначала вывели Нежату, потом открыли двери для нас. Мы вышли все сразу во двор, после часа в зале хотелось ветра, хоть бы и со снегом, и дышать. Я достала из сидора фляжку, хлебнула кисленького... вроде полегчало. Стала убирать ее обратно, и тут мне по плечу постучали: слышь, Ена... вас всех так полощут? я, не поворачиваясь, ответила - нет, не всех, некоторым везет. Но право имеют - до каждого. И до суда или до истечения искового срока в церкви лежит документ о перемене фамилии и отчества, и обернуть все назад можно в любой день. Завязала сидор, повернулась - а спрашивал-то тот самый... с черемухой... а я и имени не помню. Усмехнулась ему - а ты, говорю, до конца-то досиди, полезно. И поимей себе в виду, что это еще не весь цирк, смертельные номера будут во втором действии.
Ну, перерыв кончился, мы как раз успели подмерзнуть и вернуться в коридор, где дышала злобой Рубина Кимовна, со всех сил пытавшаяся изобразить такое же ровное лицо, как было у ее дочери час назад. Да и сейчас было, когда ее конвойные мимо нас вели в зал.
Суд вошел, присяжные расселись, мы тоже приткнулись по скамейкам, судья стукнул молотком и огласил решение, согласно которому иск к Нежате объявлялся безосновательным и отклонялся без обжалования, а сама Нежата объявлялась действительной гражданкой без семейных обязательств и родственных связей, и не имеющей прав и предпочтений в выборе места жительства. Я как услышала - аж ноги отнялись. Мне же такое же решение в Саянах в суде и вынесли, после чего вернуться до батьки Саяна я могла бы только на свои деньги и только если бы у меня была хоть какая надежда там зацепиться. Одним росчерком пера судья с присяжными, семь уродов, никогда не живших впроголодь по чужим углам и не имевших родителей, которые до Белой спровадят быстрей, чем в люди выведут, сделали из девки перекати-поле только потому, что кроме этой паучихи у нее на земле никого родных нет, и если даже есть у нее сестры и братья, так лучше бы не было.
И тут я услышала откуда-то сзади - Ваша честь, я возражаю. Судью который решил, что от нас уже отделался и сейчас ему тут не будет пахнуть коровником, аж перекосило. А у Нежаты глаза стали на пол-лица и на носу проявились веснушки. Паромщик подошел к судейскому столу неспешно, но как-то очень быстро и сказал: она Волховна, я Волховой, она мне родня по реке. За ним подошли двое баб и мужик, видимо, брат и сестры, сказавшие, что они речниковские, и Речниковы им родня, так что они тоже возражают против того, чтобы Нежату Волховну признавать лицом без родственных связей. Секретарь, сдувая челку со лба, строчил в протоколе. На скамье истцов сидела синяя от злобы Рубина Кимовна. Судья, однако, был калач тертый и решил вопрос просто - есть ли в зале, спросил, еще люди, признающие ответчицу родней? Вызвалась чуть не треть - ну понятно, что до кучи сподручней и в петлю лезть, и где один осмелел и высказался, за ним обязательно еще хоть кто-то да встрянет. Нежата сразу поняла, куда ветер дует, и на вопрос судьи, с кем из людей, признавших ее родной, она признает родство, сразу указала паромщика, речниковских и еще пятерых, а про остальных сказала, что со скамьи за людьми ей не видно, но по голосам вроде свои, В протоколе внесли правки. Нежате открыли загородку, она прошла в зал и села рядом с паромщиком. Судья огласил окончательное решение и объявил окончание суда, вошли казенные и приказали всем покинуть зал. В дверях, само собой, вышла толчея, так что когда я сумела пробраться в коридор, обещанный смертельный номер уже начинался - и прямо на глазах у зрителя. Рубина Кимовна шваркнулась на бывшую дочь, как собака, слетевшая с цепи, и вцепилась ей в волосы. Сельские превратились в соляные столбы, я подумала полвдоха и заорала - как в больничке на смене, только не сестру звала, а казенных, которые появились быстрей чем я замолчала, и драку растащили. Сначала отпустили Нежату, Рубина Кимовна, вися в руках казенных и глядя Нежате прямо в глаза, просвистела - прокляну тебя, гадину, жизни тебе не будет. Нежата взялась за растрепанную косу и спокойно сказала - а и проклинай, если бога не боишься. Ему решать, кому жить, кому тлеть, не тебе. Достала из кармана кожуха расческу и спокойно стала расплетать косу. Развернулась и по коридору пошла к выходу, ведя расческой по растрепанным прядкам. До крыльца шла так, что казенный, державший в руках ее бывшую мамашу, аж крякнул - ровно, как по нитке, и плечом не шелохнув, не девка идет, а лебедь плывет... только не белая лебедь-то. А как дверь за ней закрылась - на крыльце осела на ступеньки, стала вся бело-серая как снег, на меня посмотрела растерянно и удивленно - Есения, говорит, а я устала очень и дальше идти не могу. Я в сидор-то полезла, руки себе заняла - смотрю, а ей кто-то из мужиков сует воровайку*. Я огрызнулась - не вздумай, говорю, она с утра голодная, раскиснет сейчас и поморозится. Урядник и руками развел - а что ж, говорит, делать-то, эту сейчас отпустят... истицу... и будет нам снова-здорово прямо тут на крылечке. А Молодцов ему и отвечает - не, не будет. У меня тут знакомый с вагоном*, сейчас все сядем и домой поедем, в Новую. Вагон подъехал, мы кой-как погрузились, нас с Нежатой посадили вперед, я достала туес, развернула ей драники - на, поешь, говорю. С праздничком тебя, с освобождением. Она на меня посмотрела, прожевала - да не столько, говорит, с освобождением, сколько с родней. Освободилась-то я летом. А вот жить... да что уж теперь. Сейчас-то точно получится. Ну и ладно, говорю. Приехали до села, я сразу побежала к Петре, посмотреть, как она и малая ее после вчерашнего. Они были не ах, обе потные, жаркие и нехорошо квелые, я сбегала к Радославе за клюквой, заварила им, напоила, и Петра, забираясь в кут с детьми, сказала мне - а мельника я не назвала, чтобы меня там на части нахрен не порвали, он когда отрекался, его полсела в родню взяло, а что живет он один - так то другая история. Я тебе потом расскажу.
————————-
*юбка с круглым подолом - имеется в виду привычный нам вариант юбки
*Казенный - рядовой полицейский
*действительный гражданин - официальное определение отреченного, в том числе сословное. Действительный гражданин имеет определенные привилегии, в том числе, приоритеты при устройстве на работу, но они уравновешиваются определенными обязательствами, в том числе все действительные граждане военнообязанные и призываются по необходимости, неважно, в военное или мерное время, в первую очередь.
*воровайка - очень плоская фляжка для спиртного, на пять-десять глотков, носится в кармане на случаи острой необходимости в спиртном в публичных местах.
*вагон - автобус.

указанные в церковной книге первичные имена по истечении исковых сроков или после отклонения иска (как в этом случае) признаются недействительными, и делается окончтальельная запись, отменяющая прежнее имя и назначающая новое.

не "надо уезжать, а "могут в любой момент взять и перебросить, исходя из нужд государства". Например, со Свири на Кавказ. Или из Саян на фронт, а оттуда - в Петербург в клинику. Родственники могут возразить против перемещения в другой регион, заявив свои интересы, и хотя это несколько спойлер, все же скажу, что на примере судьбы мельника это будет показано более внятно.
А на работу берут потому, что действительная гражданка, приоритет у нее при устройстве, преимущественное право на большинство вакансий. а так она оказывается с обязательствами не только перед страной (мама-Русь), но и перед родней (батька-Волхов) и, за исключением чрезвычайных ситуаций, малые обязательства признаются более приоритетными.
с новой родней отношения иные, потому что действительный гражданин - это само по себе довольно серьезный ресурс, и брать с него денежные какие-то выплаты - это самый бездарный способ использовать такой ресурс. Урядник ведь не зря позвал "посидеть за девочку в суде" не кого-нибудь, а именно Есению. В принципе, конечно, можно попросить такого человека и личными деньгами помочь, но его возможности стоят больше, чем то жалование, которое он получает за свою службу. Даже если ему четырнадцать лет, как Нежате, и собственных заслуг у него пока немного.

Анон · 2022-07-07 18:29:43

Рябина, калина, смородина

▼Скрытый текст⬍

Глянула я утром в окошко, вижу, снег еще не зажгло, дай, думаю, пока снег не промок, по зимни грибы сбегаю, а то до травы, то есть до вообще первой, еще недели три, а свежинки хочется. Ну, оделась, вышла да пошла по зимничку обочинкой за новый лес к яблоням... да невесть с чего на тропу на Бестолково Поле и свернула. Бестолково оно потому, что никуда эту землю толком не пристроишь. Сеять на ней пробовали, получился не урожай, а одно издевательство, сажать тоже пытались, вышло то же, и как бы не обидней, попробовали лесом засадить - получили полтора прута и те гнилые. Потом еще строить на ней хотели, две сваи забили, из-под них вода брызнула, да такая гадкая, что не вода, а сплошная ржавая известка. За этим решили раскатать и залить бетоном, так и бетон весь потрескался. Так и отступились. Кусок-то большой, и лежит удобно, на нем хоть сей, хоть заправку ставь - а толку нет. И сама земля ничего не родит, и на плечах ничего держать не желает, вот такая плешь вредная. Но по краям у нее всегда рябины растут, и так удачно - сами небольшие, а цветут богато, и ягод много всегда. И ольхи с осинами там же. Зимни грибы-то и там можно брать, да я там не особо люблю ходить, там до Углей близко, мало ли что. Я, конечно, не пугливая, а только неприятностей себе искать забесплатно и у меня большого интереса нет, что могла все уж нашла, до сих пор помнится, ну и хватит на том с меня. Ну то есть я-то думаю, что хватит. Однако, жизнь об этом другого мнения, и что ни день, то у меня какие-то приключения с происшествиями, а если день без них прошел, так следующий такого принесет, что до той недели помниться будет. Так было и в этот раз. Грибов-то я нарезала по ольховым пням, и порядочно нарезала, кузовок уже надо бы на плечо закидывать, на руке его нести уже совсем никак несподручно... смотрю перед собой на дорогу, вижу какие-то искры странные, и белые, а вроде красные. Думаю - может, рябину птицы клевали да плевали, они ж такие весной, харАктерные, подошла, присмотрелась - не, Ена не птицы. И вообще шла б ты, душа, домой, пока ноги ходят... глянула еще раз - а искры-то в цепочку тянутся. Ну я по цепочке и пошла, от большого ума. Далеко не ушла, с обочины за канавку, от канавки в снегу по колено до пня... а на пне Белая сидит. О, говорит, ты ж моя хорошая, кого и ждать с помощью, как не тебя. Смотрю на нее - а у нее оба предплечья распаханы не то ножом, не то еще чем, и льет с нее... вот то самое, что вроде и кровь, а вроде и нет. По человеку бы сказала - лимфа катится, да только человека так порезать, чтобы крови не было, а сукровица струей текла, никак невозможно. Ну, делать нечего, юбку задрала, ножом две полосы с рубахи срезала, она у меня и так недлинная была, выше колена, а после такого усовершенствования так и вообще остается только рукава обрезать, ворот спороть и в спальные переопределить, ну да с этим потом разберемся. Квасцы у меня с собой были, прямо камнем, и ляпис был, так что я обработала как смогла там же на пне, за середку плеча* взяла ее - не бойсь, говорю, доведу, только ноги переставляй. И пошли мы обратно, сначала полем, потом лесом, потом холмишками... уже до меня почти дошли, я ее и спрашиваю - это чем же тебя так? И у кого ума достало? Она мне и ответствует - а вот соседи ваши, которые были Скобяное... тут нам под ноги кочка попалась, она и примолкла, я ее через кочку-то веду, и говорю - знаю, были Скобяное, теперь Угли, это там тебе не повезло с кем-то поспорить? Она так задумчиво улыбается - да, говорит, именно что поспорить. И даже, наверное, поспориться. О, говорю, интересно как, и на чем же спорились? Она плечом повела - да вот так занятно вышло, говорит - я-то сама по себе была, а спорщица моя с серпом. Ух ты, говорю, вдвойне интереснее, что в Углях народ вообще безголовый, это мы все знаем, а кто не знает, тот догадывается, но чтобы настолько, я до сегодня и вообразить не могла. Сельские, думаю, тоже. Между делом доплелись до крыльца, я открыла двери, завела обережную руку Смерти в дом и усадила на лавку. И о чем же, говорю, вы спорились то? Она и опять плечами пожала - ты понимаешь, я вообще туда за другим пришла, мне в этот дом и вовсе не надо было, эта заполошная сама выскочила с серпом - не отдам тебе, говорит, мужа, льдышка ты бесчувственная, мой, люблю - ну и дальше, что они все плетут, когда уже поздно и бессмысленно.
За разговором я размотала повязки, промыла резаные раны, а было их не по одной, цветочным настоем, достала короб со скатками, горшочек с тертым березовым листом на гусином жире, набрала мазь на корпию и только хотела нормально перевязывать, слышу - дверь отворилась, и кто-то по сеням идет, так я взяла просто мазь и положила ее на поврежденную область, мало ли что, думаю, сейчас отвлечет, пусть мазь пока что поработает. А сама отшагнула к печке, там и до ступеньки в сподню рукой подать, и ухват, опять же, рядом... ну я как на вошедшую-то глянула, так рука у меня за меня сработала, гляжу - а она уже за под подбородок ухватом к дверям в сени приперта. И тебе здравствуй, говорю, что ж ты в гости-то без стука, и для жатвы вроде как не время еще? А она мне - пусти, говорит, я ее вообще зарежу, тварь такую. Я ей отвечаю - пока вежливо - а резать в моем доме я тем более никого не позволю, потому что как действительная гражданка я тебя после того, что я вижу и после того, что уже услышала, обязана сдать властям за драку с применением опасных бытовых предметов и умысел на убийство. Белая сидит на лавке, ладошки к потолку повернуты, по рукам гусиное сало блестит, на ремки эти течет, которые я с нее размотала, удивленная, как сиротка на железнодорожном вокзале - я тебе что сделала, говорит, что ты на меня с серпом скачешь и зарезать хочешь? А валькирия эта незадачливая свободной рукой-то прядку кудрявую с глаз отводит, за ухо заправляет - понимает, что из-под ухвата ей не дернуться, потому стоит спокойно, серпом не машет, и правильно делает, серп-то вещь недешевая, а хороший так и вдвойне - ты, говорит, прицелилась чужого мужа из дома сманить, так я свое счастье просто так не отдам.
Белая на нее глядит ласково, как на умалишенную - милая, говорит, какого мужа? пока ты на меня не прыгнула из-за своего плетня, я начисто не помнила, что он вообще на свете есть, его сроки еще не пришли и даже в половину не вытекли, ты за что меня ответчицей сделать хочешь? тут-то у меня голова и прояснилась. Так, говорю, если ты до того доехала, что за его жизнь и свое счастье биться хочешь, то дело явно неладно, и кроме обережной руки Смерти в этом мог поучаствовать кто угодно, от Змеиной матери до Сестер Ветра, не считая совсем плохих случаев. Рассказывай, что с ним. Она мне руками развела - одна с серпом, другая так. Я, говорит, и не знаю. Три недели кис, потом спать перестал, теперь и не ест, а так вроде ничего, не кашляет, не сморкается, глаза не красные, жара нет... Ага, говорю, - а сама ухват поудобнее перехватываю, мало ли что ей в голову зайдет, - а что говорит? Она и заплакала. Что любит говорит, что это все ничего не значит и завтра будет лучше - а все хуже и хуже.... ууу, разлучница! Я ухват-то к двери покрепче прижала - пока доска не скрипнула - не, говорю, не то думаешь. Была б твоя догадка верная, он бы рассказывал про весну, про цветение, про яблоки и про сенокос и жатву - а он про тебя и завтрашний день. Видишь, не то? она замолчала, втихую слезы точит, под ухватом стоя, а веры ей у меня нет, отпускать ее от двери как-то неохота. Ну и понятно, что гость в дом всегда гуртом, слышу я - опять крыльцо скрипит, и шаг вроде знакомый, а сразу не вспоминается. Значит так, говорю, или ты сейчас ведешь себя как человек, или я тебя этим же ухватом к полу прижму и будешь так лежать, уяснила диспозицию? Если уяснила - я тебя сейчас пущу, а ты отойди от двери и дай человеку войти. Ну на полу-то лежать пока снег не сошел - та еще радость, оно и до чахотки недалеко, а жизнь одна, вторую не подарят... она кивнула, я ухват убрала, она отошла от двери, и в дверях встал отец Дмитрий - Есения, можно ли к тебе? Я ему - добрый день, отче, входи, я тут немножко по-бабьи занята, сейчас закончу, если повезет. И хотя ухват-то к печи отставить дело нехитрое, глаз у попа наметанный, он сразу понял, кто тут за чем пришел и чего хочет. Прошел к печи, достал из ларя растопку, вздул огонь, чайник пристроил на крюк, сел к столу - ты, говорит, занимайся, исполняй свое дело, а я своим займусь. И на молодку смотрит, которая с серпом - ну, говорит, винись, исповедаю. Ну что делать, не перечить же священнику, я и занялась своим. Руки начисто помыла снова, начала мазь размывать, Белая сидит, лицо спокойное, как будто и не ей в больном ковыряются и едучим поливают.
А молодка тем временем святому отцу заново рассказывает - и про мужа, который три недели хворал, а теперь совсем расхворался, и про злую разлучницу, и про то, что поделать тут нечего, только за серп хвататься, или вдоветь. Пока она рассказывала, я успела мазь размыть, положить на корпию, корпию на раневые области и нормально перевязать кипячеными скатками. Поп ее слушал-слушал - так, говорит, это все мне ясно - а сейчас твой муж как себя чувствует? Она замолчала, как галка ей в рот влетела. Сидит не дышит, и глаза круглые. Белой я дала из поильника отвара рябины с шиповником, свела ее в кут - ложись, говорю, и спи. А сама в горню вернулась. Слушай, говорю, святой отец, мне как-то это все не нравится, и чем дальше, тем больше. Пока она тут за счастье свое воюет, счастье ее, может, уже по серебряной тропе* шаги меряет. Сходить надо посмотреть, как он там. С тем спустилась в сподню, кожух накинула и вышла. Ну сходить в Угли ногами, да за день второй раз, это их штук восемь надо иметь, а лучше двенадцать. Потому в Угли я пошла через село, сразу к Кудемиру, и без долгих разговоров сказала, что из Углей надо хворого забрать, потому едем на его раскорячке. Раскорячка у Кудемира знатная, не агрегат, а анекдот: передний мост от Полкана, старой пятитонки, задний с колесами вместе - от Поповича, малого караванного грузовика, кабина вообще деревянная... в общем, чудо технической мысли, собранное на автостанции из всякого хлама и толком ни к чему не пригодное, однако по проселкам лазит бойко, и помещается в него кроме водителя и штурмана один лежа и двое сидя, это не считая кузова, в котором, ежели не струсишь, прокатиться тоже можно, только лучше не зимой. Ну, завел он... поехали. До поворота на Бестолково Поле ехали уверенно, дальше до Углей деться некуда, а в Углях я было призадумалась, но цепочка серебряная с красным блеском даже в сумерках на снегу была видна: весь снег голубой, а пятнышки эти золотенькие. Так и доехали до плетня - а у плетня-то не искорки, а целое зеркальце на снегу. Видать, отчаянно дралась молодица с Белой за свою любовь, от души... от души, да не по делу. Вошла я в дом, постучала в сподней в дверь, кричу - здравствуйте, Есения я, из Нового села, проведать пришла, открываю - а хозяин на лавке сидит, и по цвету от сумерек за окном не очень отличается. Меня увидел - и засиял: О, говорит, знахарка, настоящая. А я думал... и замолчал. Я ему и говорю - ну, что вы думали, судырь, это вы будете батюшке рассказывать на подворье, а покамест одевайтесь и поехали. С Кудемиром заправили его на лежак в кабине и прямым ходом на монастырский двор, там его монахи приняли и сразу в госпиталь повели, а я за ними пошла. Смотрю, садят его на лежак в приемном покое, и брат-писарь говорит кому-то из мальчиков - неси, говорит, прямую сулею и три мерки, две больному и одну сопровождающей. Я манерничать не стала, выпила... а что выпила, не поняла. Сладко, кисло, сытно, пряно, ароматно и вроде как с песочком или с глиной...не распробовала. С меня объяснения взяли и отпустили нас с Кудемиром, он меня до большака довез, сам домой повернул, а я по сумеркам, пока дорогу видно, живой ногой домой побежала. Вошла - диспозиция, смотрю, все та же, молодица за столом рыдает, отец Дмитрий с кружкой сидит, в куте моя раненая дремлет.

—-
*плеча - имеется в виду в анатомическом смысле, плечевой кости
*серебряная тропа - по поверью, дорога, которая снится умирающим от слабости, потери крови или длительной болезни

Окончание следует

Анон · 2022-07-07 18:30:23

Рябина, калина, смородина-2

▼Скрытый текст⬍

Вошла я в дом, кожух на крюк повесила, отцу Дмитрию говорю - посмотрела, мне не понравилось, отвезли в госпиталь монастырский, на коленке в избе я тут ничего уже не поправлю. Молодице говорю - за любовь, милая, драться не серпом надо. И не врагов по улице искать, когда любовь твоя в заботе нуждается. Три недели у тебя мужик не ест и неделю не спит, а ты невесть чего дожидаешься, а потом с серпом на прохожих шваркаешься, как с цепи сорвавши, где такое видано, чтобы вот это за любовь почитали? Ну, пролила ты чужую кровь, и что? Можно подумать, родной твоей косточке от этого лучше стало.
А она опять в слезы - вы, говорит, ее нарочно выгораживаете, а если б не она, все бы у нас было хорошо. Отец Дмитрий встал не спеша, кипяточку себе из кружки долил, в корзинке хлебной пошарил, выудил сухарь... давай, говорит, еще раз твое хорошо обсудим, посмотрим, какое оно на вид да на ощупь. И начал ей вопросы задавать, а я сижу, слушаю, чаю себе налила, прихлебываю, и между мыслями пытаюсь угадать, чем же меня на подворье угощали. Доход у вас какой? не бедствуете - это понятно, а если скрупулезно? А, моторист на заправке - это понятно, да, бедствовать не должны, а ты по хозяйству? Ах, филейное кружево вяжешь на заказ... и из города, говоришь, ездят к тебе... А в эту зиму тоже не бедствовали? Ага, а ели что? Ах, кулеш с солонинкой и сушеными грибами... а капустки не квасила ты? А говоришь, по хозяйству успеваешь нормально... ах, если обстиран и сыт, то и нормально... А сама как же? ах, у заказчиков пока примерка, пока то-се, чаек с вареньем... и апельсинчик, небось, и лимончик к чайку-то... а мужу на станции из столовой светит та же пшенка с салом да гречка с грибами - и всей радости, что дома то же самое... Так то не Белая за ним явилась, дорогая моя, то за ним дядька Скорбут пришел. И кстати, ты не задумывалась, почему она тебе показалась? Молчишь? вот так-то, милая. Ты следующая была бы.Так что вот ты на нее с серпом кинулась - а она тебя, не чая, спасла.
Тут нечаянная спасительница из кута и вышла, протирая ясны очи цвета почек на рябине, до которых еще полных три недели, если не больше. Добрый, говорит, вечер всем, и вам, святой отец, на добром слове спасибо. А тебе, Есения, отдельный поклон и моя большая благодарность, я твоя должница, при случае сосчитаемся. А что до тебя, красавица - зла на тебя не держу, и даже до дому тебя провожу, у меня в этих ваших Углях все равно дела.
Эк, думаю, поет сладко. А только хозяйка тут я и решать мне. Так, говорю, сегодня уже почти кончилось, на дворе темным-темно, и по темноте отсюда никто не пойдет, переночуем, ништо, в тесноте не в обиде. Ты, красотка, останешься на лавке, вы, святой отец, подымайтесь на полать*, а у меня в куте места как раз на двоих, да и клеть свободна, если ты спать не хочешь. А с утра уже и пойдем - кто по делам, кто по домам...
Отец Дмитрий возражать не стал, поднялся с ларя на шесточек, оттуда на полать, сенник развернул - и не слышно его стало. Краля эта из Углей приняла стеганку с дорожкой в руки, шаль я ей сверху на плечи бросила - устраивайся, говорю, не стесняйся. Сама зубы помыла и спать пошла. За мной в кут вошла обережная рука Смерти, повеяло первым снегом, яблоневым цветом, клевером и сладкой летней росой... Белая присела на постель - Ена, ты уверена? - спросила. Я только плечом дернула - там, говорю, в щели в комоде одеяло и второе изголовье, возьми себе и спи. Я без одеяла сплю, впрочем, тебе это не хуже моего известно.
Снились, разумеется, цветущие яблони и вишни, яркая круглая луна над ольхами, переливчатого цвета и в перламутровых облаках, мягкая зеленая трава и соловьи. Утром, открывши глаза и встретив бледно-зеленый взгляд, я не удержалась, спросила, что снилось - и Белая, мечтательно улыбнувшись, призналась - блины... с медом... Вот уж не диво, улыбнулась я. Сейчас и затворим, будет тебе сон в руку, чтоб быстрей зажила. Поднялась, быстро расчесалась и пошла к печи, чтобы не дать простор ненужным приметам, чудес в доме было и так - хоть метлой за порог мети их. На запах с полати спустился отец Дмитрий, попросил полотенце, загремел рукомойником, на лавке валькирия эта, плохо испеченная, заворочалась, но просыпаться не спешила, я глянула повнимательней - ну так и есть, глаза вваливши, синяки размером со вторые глаза, губы синюшны, все в корках, ноздри обметаны и руки все как наждак, с двух саженей видно. Хозяйка, прости господи... ну что с ней взять, Угли они и есть Угли, нормальный человек там жить нипочем не станет, даже сельский.
Блинов я навертела, подошла к ней, пошевелила за плечо - говорю, просыпайся, утро уже, встали все. Она поднялась, глазами хлопает, видно что верх-низ от право-лево отличить пытается, да с просонков не особо удается ей. Я смотрю - ну, что, говорю - нормально все, да? не чахотка же, верно? Она невнятно так головой качнула - а что тут поделаешь? Поп от этих ее слов чуть блином не подавился. Проглотил, подышал... жестоковыйный вы, говорит, народ. В доме у знахарки сидит и в глаза ей заявляет - при священнике! - что с недугом ничего поделать нельзя. Притом с серпом кидаться на кого попало, от этого же недуга спасаясь, ей не грех и не преступление. Прямо не знаю, что и думать, гордыня это у тебя или тупость непомерная.
Сморю я ей в глаза - а в них пусто настолько, что еще немножко - и стенку будет за ними видать. Так, говорю, короче. Можешь прямо сейчас пойти с батюшкой до монастыря, положат тебя в госпиталь, муж твой все равно уже там, как раз к свежей траве будете дома, а вязать ты и там сможешь, так что потеряете в деньгах немного, ключ от дома дашь мне, я запру, потом заберете у паромщика. Можешь купить у меня наливку от скорбута, потом на рынке кислой капусты, яиц, если сама птицу не держишь, лимонов павловских*, клюквы и шиповника. И кулеш свой варить переставай, доварилась уже, хватит. И луку купи еще для проращивания. А по свежей траве приходи, расскажу, чем отъедаться. Это все, понятно, если тебе жить хочется. А на нет, оно конечно, и суда нет
Ну, она подумала, глаза к потолку завела - да, говорит, я у тебя лучше куплю, а то дом бросать, хоть и запертый, нехорошо. Отец Дмитрий крякнул, головой покачал, потянул блин с тарелки, свернул трубкой, макнул в мед и стал жевать. Я подумала - и тоже ничего говорить не стала.
Наливка-то самая простая: давленую смородину залить медом, туда же засыпать столько же калины, как морозом ее прибьет, и добавить еще столько же рябины после первого снега, и медом все переслаивать. Как последнее засыплешь - дней пять подождать и готово. Трех ложек в день довольно, чтобы скорбута не было. Я делаю большую корчажку каждую зиму, себе и пчельнику, ну и мельнику немножко, и с зеленью соленой также, и от снега до снега хватает, чтобы беда эта обошла стороной.
Позавтракали мы, я со стола собрала, в таз снесла, из корчажки нацедила во флягу, мы все собрались и пошли - отец Дмитрий на большак, а мы все три до Углей, валькирия наша домой, я за ней с расчетами, а Белая по своим делам, которых она не называла. Дорогой, пока шли, она Белую и спросила - а ежли не секрет, что ты искала-то у нас, что надо-то тебе было? Обережная рука Смерти ей и ответила - да сущую ерунду ищу. По окрестным деревням должен быть двор, у которого плетень весь в паутине. А горе-воительница и говорит - а, знаю, как же. Через улицу от нас и двумя домами правее, где свекровка невестку со света сжила, она ушла в лес и не вернулась. У ней еще сын потом с Поповича на Муромца пересел и домой с лета носу не кажет. Невестка вроде тяжелая была, да какую ж свекровь это остановит, раззадорило только. Вспомнила я лето, ниточки на иве, кровь на траве да пустой котелок... ничего не сказала. И Белая тоже в подробности вдаваться не стала - вот, говорит, и славно, я вот к ней и шла, да два дома не дошла, с тобой встретилась. Уши у девки стали аж малиновые, с версту она молчала, потом повернулась ко мне и стала рядиться по деньгам за наливку и за науку сразу, да так неловко, что мне даже смешно стало. На счастье ее, нас догнал Лад на Никитиче*, груженом горбылем и щепой, позвал садиться в кабину, потому как ему все равно мимо Углей, а два места еще есть. В кабине уже сидел отец Дмитрий, я села с ним рядом, Белая порхнула стрекозой к Ладу за плечо, к двери прижалась незадача наша, и перед тем, как начать размышлять, как же я буду обратно выбираться и как мне поспеть дотемна домой, я спросила отца Дмитрия - что же за питье такое у них в госпитале в прямой сулее. А, - сказал он - это, Есения, специальный состав от скорбута, его братия пьет по мерке ежедневно, и больным даем по необходимости. Он дорогой, дома его не повторить, а готовится он так: для самой малой порции берется два свежих куриных яйца, два свежих же павловских лимона, бутылка кагора, и две столовые ложки гречишного меда. Яйца моют и кладут в стеклянную посуду, из лимонов прямо на яйца выдавливают сок, и держат так десять дней или пока не растворится полностью яичная скорлупа. Пленки от яиц из банки надо вынуть, положить в жидкость две столовые ложки меда и тщательно размешать, затем, также размешивая, добавить кагор. Этот состав наливается специальным черпаком со дна, чтобы в порцию обязательно попала растворенная скорлупа, и этим надлежит поить больного при подозрении на скорбут или после выздоровления от тяжелых болезней. Послушала я - да, говорю, и правда сложно, да и недешево. Только и общего, что мед. Лесное-то такое и по деньгам и по составу попроще будет: рябина, калина, смородина....

—
*полать - настил над сподней, который может использоваться и как спальное место и как место для хранения, такая жилая антресоль
*павловские лимоны - сорт, выведенный специально для выращивания в оранжереях, отличается небольшими размерами деревьев, обильным плодоношением и крупным размером плодов.
*Никитич, так же как Попович и Муромец, караванный грузовик, средний из самых маловместительных и легких, на нем возят до ста пудов грузов, Попович - пятидесятипудовый, Муромец, соотвественно, самый вместительный, он рассчитан на сто пятьдесят пудов груза и может быть включен в караваны дальнего следования.

Анон · 2022-07-07 18:30:53

Конский щавель

▼Скрытый текст⬍

Сжали в этот раз ни рано ни поздно, ни чисто ни грязно, ни богато, ни бедно... средненько так. До весны хватить должно, и слава богу. Да и огородное еще не дергали толком, рано загадывать. Порезанных девок в этот раз было порядком, чего-то пять только у нас, да из Углей у меня одна отлеживалась чуть не две недели, потом на рейсовом в город подалась - видно, насовсем. Страду закрыли, тетки в лес по грибы побежали, а я за осенними травами наладилась, заодно думала и орехов потрясти, если попадутся. И пошла по речке, да как раз пришлось по просеке под воздушной трассой* ее переходить, лениво было брод искать, так я решила что по мостику дешевле обойдется. Ага, обошлось, как же. Как раз Неясыть* надо мной и прошла
От Волхова Лунь-то летает по Ширице и Лынне до Сяси дальше к Ладоге, но он один и идет-гудит раз в неделю в полдень, он нам вместо воскресного обеднишного первого звона, а Неясыти накрест ему, сначала по Валгомке, или по Вянице, не помню я, а потом по Салме до Свири, но они идут ниже, и сами из себя меньше. Вою и грохоту от них, правда, все равно столько, что под их трассой жить - это надо или начисто головы не иметь, или пить не просыхая, или вовсе не знать, куда себя приткнуть и как от людей спрятаться. И все равно заимки понатыканы вдоль трассы так, что если ты не совсем без глаз, то ночевать под кустом ни ночи не придется, хоть всю Ладогу кругом обойди. И под каждой заимкой землянка, от звука прятаться. В ней и спят, и чинятся, и все остальное. Готовят только сверху, но это недолго. Ну я ее, Неясыть-то, загодя-то услышала, с полосы ушла, на землю легла, уши руками зажала и рот открыла, а как она пролетела, еще дольку полежала, пока искры из глаз не разлетелись, потом встала да пошла обратно на просеку, мне там надо было одно, да другое, да третье, и среди всего я хотела конского щавля накопать - на примочки от ушибов, старикам на ноги, на мазь деткам от чесотки, да и мало ли зачем. Семена так особенно мало ли зачем. И накопать-то накопала, да видать та Неясыть мне так хорошо по голове звуком приложила, что мне бы домой с просеки на тропу свернуть, а я по ней с какого-то перепугу назад пошла, и вместо чтоб к шоссейке по тропе выйти, как раз на заимке и оказалась. А заимка-то и не пустая была, так что приветили меня прямо на подходе, причем как положено, со спины в обхват рот рукой зажали и в правое ребро точно над опояской нож уперли. И голос мужской мне в ухо сказал - стой аккуратно, не вертись, нож острый. Ну что делать, мне сказали стоять, я и стала. Руку со рта убрал он, да и толку орать, просека же, тут нет никого, а кто и услышит, так точно из нас двоих не мне прибежит помогать. Чувствую - юбку с рубашкой поднял, ну, думаю, только этого еще недоставало мне, и уж задумалась, как лягнуть его половчее, чтобы нож его мне сразу до печени прошел, как нижнее он бросил, под верхнее полез, да не к шнуру от стяжки, а в подмышку левую. А, думаю, вот оно что - кабуру ищет. А я и оружия не ношу, нет привычки такой после контузии. Ну, обшарил он меня и свой нож от бока моего отнял, да ловко так, я даже не сразу поняла, что он отошел. И пеняет мне из-за затылка - как же, говорит, ты неосторожно в лес пошла без ничего, только с хозяйственным и аптечкой, заблудилась, что ли? А я к нему не поворачиваюсь, и только руками развожу - да у меня говорю и привычки такой нет оружие носить, мне для моих дел или ножа хватает, или то дела не мои. А сама в то время как стояла, вес на ногу перенесла, и на носке через плечо назад провернулась, как на кругу, когда на змейку ведут* - давно не делала, а ноги вспомнили. Повернулась, как глянула... мама-Русь, бело небушко, ну и образина. Обросший, оборванный, заскорузлый, одосковевший*... сзади не подошел бы, так в два счета веревкой бы управилась, а то и просто бы дала с плеча да с ноги добавила, всех и дел - тут бы на просеке и лег. Смотрю на него - а сам-то, спрашиваю, чего с одним ножом? А он, смотрю, еле стоит - да мне, говорит, сейчас, и не удержать оружие, хворый я. Во, говорю, дела: значит, нож под ребро прохожему человеку совать не хворый, а выстрелить хворый, и что ж с тобой приключилось такое, что тебе и наган не удержать? Он и замялся - да понимаешь, нас там не я один, только остальные уже наружу-то не выходят почти, к яме и назад, лежать. И пока не ешь и не пьешь так оно и ничего, а стоит что внутрь положить... Понятно, говорю. И давно так оно у вас? А он и отвествует: а десятый день уж, как догадались воду пить перестать, а вообще недели две.
Я от удивления чуть к земле не прилипла где стояла - терпеливые вы люди, говорю, даже слишком, наверное. Пойдем, помогать вам буду. А он ухмыляется мне так кривенько - а с чего бы, говорит, тебе нам помогать, если я тебе пять минут назад чуть не прирезал? скажи уж сразу, что расчесться хочешь. Я в ответ только плечом повела - да чтоб расчесться-то с тобой, уважаемый, ума много не надо, да и лишних хлопот тоже не понадобится, развернулась да вон пошла, а хворь ваша с обезвоживанием да голодом вас если не дожрет за неделю, то к первому снегу точно доконает. Да только мне с того прибытку никакого, а вот убыток образоваться может вполне, потому как если вы заимку не подожжете от слабости, гнить вам придется там же, где вы ляжете, и ветром разнесет от вас это все верст на двадцать, а река тут в пяти верстах. И заметь, населье* все по течению ниже просеки. Он мне ухмыльнулся - плохо так, с издевкой - что, говорит, страшно умирать поганой смертью? Я в ответ ему только ворот на рубашке расстегнула, да с раскидушкой вместе ее с плечей и спустила - а там над ключицами все скарификаты прививочные, причем не общего профиля и даже не ПГИ*, хотя они тоже в наличии, а ИсМаиЛ*, архангельская* и ПаНДорА, и метки перепрививок пробиты рядом с каждым скарификатом, как положено. И метка ДДТ среди всего, понятно, тоже есть. Постояла так, дала ему разглядеть весь иконостас, сорочку натянула, раскидушку запахнула - да нет, говорю, поганая или нет, а смерть она и есть смерть, она от всех работ освобождение и от всех обязательств свобода - а вот работы мне наделать вы можете вполне, и я той работы ну совершенно не хочу. Так что пошли, буду вам помогать, а себя страховать от лишних трудов, ленивая я.
Он развернулся молча да пошел к заимке, а я за ним. Не один он там был ввосьмером, только остальные все были настолько хороши, что я на них посмотрела, подумала, не дешевле ли будет завтра на телеге сюда привезти с заправки короба три-четыре негашенки, да передумала - люди все-таки. По одному перетаскала всех наверх, заварила им семян конского щавля и пока настой готовился, до обвоя* всех раздела, и ремки их на костре тут же и сожгла все от греха. Лекарскими стрижнями обкорнала с них волосню, как получилось, и тоже в огонь смела, затем дала настоя выпить и все свои сухари из сидора и из бабьей сумки им на стол в горней повытрясла. Сухари у меня, конечно, тот еще хлебушек: половина муки льняная, половина толокняная, ни тебе дрожжей, ни сахара, соль да вода, да им сейчас другое-то и не надо, моего запаса после таких приключений им восьмерым как раз на раз поесть досыта хватить должно вполне. Тут, говорю, и обретайтесь, а я побежала за припасом вам, к ночи вернусь. Траву, понятно, всю у них бросила, да и толку в ней после того, как она рядом с ними побывала. Ой, светы ясны, зори росны, в дом вошла, мне б погреться и горячего попить, да куда там. Огонь только вздула и в печь задвинула, чтоб не в остывший дом приходить. Собрала все теплое, что было: раскидушки и каких-то вЯзанки две, и бродни все взяла, какие нашла, себе одни только оставила, сорочек десяток, да белья столько же. Оно конечно вандошки не обвой, да тут не до церемоний уже. С собой взяла безопасную бритву, в сидор напихала цветочный настой в склянке, еще сухарей, ячменя рушеного и дробленых орехов. Увязала все в узел, сидор на плечо закинула, узел сверху - и обратно на тропу. У них была уже к ночи - так, говорю, сейчас собираетесь все и идете со мной до кордона, там баня и припас, а заимку бросайте как есть, по зиме промерзнет, мож еще и ничего. Бежать вы сейчас понятно не можете, но упасть не упадете, сейчас я слегу срублю, спереди ваш ходячий пойдет, сзади я сама встану - ничо, дотащим, знай вставайте и на нее, как на костыль, подмышкой вешайтесь, один справа другой слева, и так через одного. Вышли по синим сумеркам, до кордона доплелись в глухой ночи, я сразу баню топить, они матом плачут все, грозятся мне страшным, а я на пороге избы стою, и мне их слезы-угрозы все как утке водица, - так, говорю, вот там баня натоплена, и ни один из вас в дом не войдет иначе чем весь мытый, в свежем и выбритый. Целиком, и на ногах тоже. А ты, лесной встречный мой, давай первый иди, выйдешь, мне помогать будешь: каждого кто войдет, разденешь и вот из корчажки оботрешь целиком, да смотри себя не забудь. А в корчажке вся склянка цветочного настоя, а остальное - отвар листьев и стеблей все его же, щавля конского.
В общем, как утренняя звезда взошла, только закончили мы санобработку, я в баню зашла и крутым кипятком после них все облила - и скамейки, и пол, и шайки. С утра вышла на луговину у кордона и все, что мне надо было, еще раз набрала себе, а потом еще им метелок конского щавля оставила, по две на каждого, и рассказала как заваривать, как пить - пока все не выпьете, сказала им, отсюда ни ногой, а дальше как знаете.
Домой пришла, развесила все сушить и спать упала. День спала, ночь спала и еще день вялая была, но поскольку сидела я над ступкой и терла в ней корни щавля на мазь, а дело это нудное и трудное, и сделать его надо было пока корни свежие, а то потом их с салом нипочем не сотрешь ровно, то хотя ко мне в тот день доли не прошло, чтобы кто-то не зашел, вроде и ничего, никто не покосился и вопросов не задавали: нормальное бабье дело - корешки тереть, а радости в нем, понятное дело, немного: оно и тяжело и долго, да без него никак. Ну и метелок со щавля я тоже набрала и сушить разложила, думаю, семена потом обколочу и оставлю - а то мало ли что.
Первое мало ли что мне Нежата привезла с почты на своем драндулете. В городском, тощая, бледная, глаза как плошки и не видят ни крошки, перепугана вся до обморока, аж назваться не может. Я на нее как глянула, так все сразу поняла - что говорю, народный театр, да? В дороге у всех сначала понос был, потом прошел, а с гастролей приехали без голосов, а врач ничего не находит, верно? Она мне головой мотает - хуже, говорит, кашель. Сказали что если за три дня не пройдет - или в больничку или на улицу. Пройдет, говорю. Только в другой раз на гастроли едучи, или пей со всеми водку, а если не хочешь, то ешь, где местные едят. Вот тебе завертка, в ней средства на три дня, делай себе настой на стакане крутого кипятка два часа, чайной ложкой отмеряй по две ложечки, больше не надо. И не бойся, это не туберкулез, туберкулез себя иначе показывает. И поимей себе в виду, что ежели ты тяжела, то бубенец и ленточку белую покупай сразу, тут вариантов нет. Она глаза в потолок завела, на пальцах посчитала - да вроде нет, говорит. Не должно. Ну, не должно так не должно, жизнь не моя и решать не мне. Завертку взяла она и уехала. А через неделю Нежата ко мне еще раз завернула и подала конверт с виньетками, а в нем три контрамарки на зимний сезон народного театра и афиша на два месяца. А что, тоже дело, чего бы и нет.
———————————
* просека под воздушной трассой - прямая широкая просека (не дорога), освобожденная от леса, для обеспечения движения экранопланов.
* Лунь - большой грузопассажирский экраноплан, Неясыть - тип малого грузопассажирского экраноплана.
* круг - как правило, или каменный или металлический, реже деревянный, круглой формы помост, на котором танцуют роллу; змейка - уже упоминавшееся ранее в рассказе про полоски движение роллы.
*одосковевший - тощий, как доска и одновременно "по которому доски (гроб то есть) плачут", болезненно худой.
*населье - поселения: хутор, деревня, село, поселок и даже город.
*обвой, он же косой обвой, исходно - коси оби, мужской вариант нижнего белья, функциональная идея та же, что у вандошек, но косой обвой кроится по косой и закрепляется не из-под поясной обвязки, как вандошки, а заправляется под нее углом и вокруг нее оборачивается
*ПГИ - пневмококк-гепапиты-испанка, комплексная прививка, предлагаемая взрослому населению городов платно; ИсМаиЛ - стафиллококк-малярия-и-лихорадка (окопная) комплексная прививка для медработников и военных; *архангельская вакцина, по городу Архангельску, где она разрабатывалась - комплексная портивочумная и противохолерная, ею вакцинируют только военврачей и медсестер; она обновляется раз в пять лет; ПаНДоРА - парвум (уреоплазма) - невусы(инфекционного генеза, оно же вирус папиломы человека) - дерматит опоясывающий (герпес) - ревматизм, эта вакцина довольно редкая, использовалась только во второй половине войны и некоторое время после нее, ею вакцинировали только медработников, работавших в передвижных госпиталях рядом с зонами военных действий. ДДТ - дезинтерия-дифтерит-тиф - обязательная прививка для всех действительных граждан. О ней еще будет отдельная история

Анон · 2022-07-07 18:31:24

Таволга

▼Скрытый текст⬍

Перед осенинами время и радостное, а все же неудобное: дни теплые, а из-под каждого угла холодом тянет, а как солнце зайдет, разговор совсем другой: тут тебе и холодные росы, и туманы, которые и в нос и в уши заползут, если только бегом в тепло не бежать, и сумерки синие, длинные... и пешему-то все тридцать три удовольствия, а дорожному так и вдвойне. Живность вся на дорогу скачет как посбесившись, и если кабанов да лосей караван, сбивши, еще подбирает, потому как остановки всей на две минуты, а на заправке тушу на мясо сдать - всей колонне приварок, и заметный, даже если туша одна на перегон, а у лосей перед осенинами гон, а кабаны обнаглевши вовсе без ума, так что чтобы одна туша была - это или кромешный ливень должен быть, или такая премия за срочность, чтоб потом от купюр если не прикуривать, то девкам записки на них писать* на вечерках*, не дрогнув. Но кроме лосей и кабанов есть еще и зайцы, от которых дорожным толку нет, а если что и есть, то только вред один, потому что ради трех фунтов не пойми какого мяса старшой или вахтовый* колонну не остановят, так что ежели его в сторону не отшибет, колонна его колесами размелет в блин, плоский и скользкий - а туман, а сумерки, а у легких машин с грузовыми полотно одно, так что за колонной и с яркими фарами-то катиться непросто, а курьерским мотоциклам и вдвойне. Я за ними, за зайцами сшибленными, в августе выхожу на обочину, когда настроение есть или когда другие дела не дома застанут, потому что если же не подобрать, то за ними придут волки и лисы, которые на дороге в блин превращаются так же быстро, только он побольше и для малых машин еще неприятнее. Утром-то, до дневных караванов, сельские придут и все это с дороги для свиней соберут, потом, проваривая с ботвой, этим свиней до снега докармливают - милое дело, и привес хороший, на мясе-то, и не стоит ничего. А которое не собирать надо, а лопатой соскребать, то в поле закопают под пар, тоже дело, через год земля, на крови да косточках отъевшись, родит гораздо богаче. А свежину подбирать по обочине с ночи кроме меня и ходить некому обычно: сельским в осенины не до того, у них огороды, а кто помоложе - или с ружьем по рябчиков подались, или с лукошками по грибы отправились. Эту осень я правда не пожадничала, поделилась с лесными встречными своим способом, когда пошла к речке таволгу копать да заодно проведать их зашла. С ними вместе заимку загаженную мы положили наземь, землянку раскрытой оставили, и яму засыпали хлорной известью, я весь свой запас на это извела, а было его почти четыре фунта. Потом вернулась на кордон, стали говорить за житье-бытье, как им дальше да куда, они и руками развели: по одному выходить - верная погибель, а кучей - много их, заметно будет очень. Я сначала тоже призадумалась, и поперву мне только одна мысль в голову и пришла, что лесом прокормиться до снега можно без проблем, но потом... И тут мне в голову как клюнул кто. Я старшего их вывела во двор, говорю, слушай, такое вот дело, было у меня тут... и про детку, что о змеиный камень у меня во дворе расшиблась, ему все и рассказала, не утаила ничего. Он выслушал, покивал - ну да, говорит, бабья работа она такая, только мне-то ты это зачем говоришь, я ведь не священник? Да затем и говорю, отвечаю, что кто-то же козе этой драной свидетельство о смерти на живого ребенка сделал. И далеко она за ним не ездила, потому что если ездила бы далеко, так вдалеке от дома отдать девочку, а или просто потерять, было бы проще, а тут нет, видишь, вот так вот решила. Он мимо меня глаза на закат сощурил - да, говорит, понимаю. Угли, значит, говорит. Или прямо даже Новая эта твоя. Ну да, говорю, больше неоткуда. В Кутях народ не тем занят, в Питьково урядник живет с отцом, и отец у него тот еще фрукт, а выдринские конечно тоже молодцы, но они по другим делам мастера, такого я там не припомню. А на заправке или на почте это бы в шесть дён приметили, не больше.
Таволгу-то сельские обычно в начале лета берут, пока цветет она, оно и в чай хорошо, и доросткам, которые в возраст входят, напаром листьев мыться славно, все коже легче, меньше волдырей да пупарах, оно конечно само проходит быстро, особенно если не ковырять, да какой же доросток не расковыряет, если чего выскочило. Кто поумнее, те еще листья намнут и в водку натолкают, получается такая жидкая мазь, такая зеленая, что аж черная, оно хорошо на случай сильных ушибов или местных привычных болей, если когда-то упал или ударился - а на погоду болит и болит. У меня тоже есть, стоит в сенцах в склянке с притертой пробкой, но листьев на нее много не надо и специально я за ней не хожу - так, сколько-то надергаю, пока вахту* беру, и ладно. А вот всерьез я за таволгой иду после того, как все травы уснут*, а корни силу наберут, и как раз корни и копаю, и когда вырою, обязательно семена со стеблей на этом месте оставляю в ямках, чтоб потом было что брать - это ж только кажется, что оно само растет и не кончается, а ежели присмотреться - очень даже кончается, особенно если брать, меры не зная. Так что корешки у меня много места не занимают, так, плоский туесок небольшенький - а возни с ним с утра до вечера. И с калганом тоже также, но про него отдельный разговор. Ну и вот, так-то мы побеседовали, я решила не дожидаться Неясыть ночную на свою голову второй раз, а пошла лосиной тропой от трассы к шоссейке, тропа почти вплотную к ней выходит, дальше по звуку можно выскочить, я и решила, что как раз после каравана можно будет пройти до поворота на Новую, а дальше-то все просто: до яблонь от меня через новый лес и трети дольки не будет, а всего пути дольки полторы в самом плохом случае. Ну и по обочине может лежит чего...
И лежало. Курьерский легкий мотоцикл поперек обочины лежал, а сама* курьер в кювете, и если бы не почтовая сумка, а вернее, сине-белая полоса поперек нее, из равных наклонных делений, я бы не сразу и угадала, что там человек, потому что лежала она ну совсем комом. Я к ней туда спустилась, пульс на шее взяла - прощупывался, но на том и вся радость, потому я ее взяла аккуратно за ремни застежки на куртке и так отволокла вверх из кювета, надеясь только что спина у ней цела, потому как все-таки свиная кожа стеганая на конском волосе, и под ней форменная стяжка, надежда была, и вполне серьезная. Ну, выволокла, положила головой к машине... а на дороге-то мы и одни. Посмотрела вокруг - ох, беда-огорчение. Караваны уже прошли, до утра дорога спит. Посмотрела на небо над лесом - вижу, Неясыть уже далеко ушла. Вернулась на кордон, стучала-стучала, насилу разбудила - мужики, говорю, помогайте, там человек на шоссе разбился, надо до меня доставить, рубите слеги, сейчас понесете. Они спросонков не возразили даже, да и то: какой резон бабе возражать, сидючи в лесу без паспортов и имен. В общем, луна не обновилась еще, а я уж два раза с утренней звездой здоровалась, да причем ладно бы как положено*, а то по-воински, в трудах да в дороге.
Долго ли, коротко... донесли они мне ее до дома, на лавку сложили, да и назад убрались, пока не рассвело и роса не пала, а то посбивали бы - и здравствуйте, вот они мы, берите нас тепленькими. А я с ней осталась. Керосинку зажгла, стала ее раздевать... ой, мама-Русь, что ж дети у тебя такие неумные да храбрые... пряжки на застежках держатся на честном слове, куртка явно не первого года службы, штаны существенно велики, а кроме того только и слава, что сами кожаные и ремень широченный, а так им сто лет в обед... а зато сорочка шелковая, кофта на ней форменного цвета, но руками тонкой пушистой ниткой вязаная, и на шее крестик с розой в середине и драгоценным камешком, ограненным сердцем, в ней, а стяжка из камчатного льна и на стальных крючках... ну ясно все, из выжильцев*, а они хуже отреченных безголовые, только выжильцы безголовые каждый в свою сторону - а отреченные во все стороны сразу. И счастье еще, что у форменной куртки рукава отстегиваются, а шелковые сорочки кроят широко, а штаны женские форменные или с двумя застежками по бокам или запашные, как матросы носят, так что шевелить ее можно, не затеваясь раздевать, а то б совсем беда, а так задача была только пояс расстегнуть, ну да мне не впервой, совладала. Расстегнула, глянула - ну так и есть, точно из выжильцев, кто ж еще на дорожную разъездную работу может надеть не только камчатную стяжку, но и батистовое нижнее с кромкой, шитой чуть не от опояски.
По пальцам постучала ей, по пяткам провела - вроде шевелит руками-ногами, да только понятно оно станет в лучшем случае к завтрему вечеру, а если ушибы есть, то вообще через неделю. Посидела я над ней, пригорюнясь, пока она у меня на лавке на всем своем распластанная лежала, подумала... а, думаю, семь бед - один ответ, с бабы спрос не как с медсестры, вокруг меня не клиника, что могу, то и делаю. Достала короб со скатками, корешки таволги намыла, в ступке стерла в кашу и мазь с конским щавлем добавила поровну, по скатке разложила, чтобы было ей ровно от затылка до копчика - и под нее подсунула, а сверху укрыла шалью. И сама спать пошла, надо ж в кои веки и голову на заголовье положить.
Утром рано проснулась до кута встать - гляжу, находка моя смотрит в потолок, и даже моргает. Здрасьте, говорю, барышня, доброго утра вам, лежите и не вертитесь, и голову тоже не поворачивайте, я сама подойду. Подхожу - а барышня-то едва не моя ровня по возрасту, ну может годков на шесть младше. Смотрит на меня и спрашивает - я где и вы кто? Вы, говорю, дома у меня, рядом с селом Новое, а я Есения, местная лекарка. Вас вчера мне грибники принесли, а сами обратно ушли, сказали, что в балаган*. Она мне - а сумка? Я ее успокоила, вы, говорю, сейчас не видите, она у меня в сподней висит на крюке, где одежда, я могу показать, только головой не вертите. А машина ваша, не обессудьте, на обочине осталась. Вы в туалет не хотите? Она так морщится - не знаю, говорит, не поняла еще. Я говорю ей - ну вы думайте пока, я ведро принесу. Она мне - сумку сначала дайте. Ну, что делать, принесла ей сумку, показала - а она к ней рукой тянется. Я ей говорю - если вы будете так вертеться, я вам больше ничего не дам, потому что вас вчера вчетвером из кювета доставали, и когда на слегах сюда принесли, не знали, живы ли вы вовсе, вы расшиблись вся, и то, что сейчас шевелиться можете, ничего не значит, потому что у вас во всю спину компресс оттягивающий, и быть ему там до заката, так что лежите тихонько, я вам подняться пописать помогу, а пить и есть сегодня будете с ложки. Она меня послушала, подумала, глаза в окно скосивши - тогда, говорит, пописать наверное надо, было бы правильно. Вот, говорю, и молодец, вот и давайте. Ну ведро-то принести минутное дело, а вот поднять ее за куртку, да штаны еще эти, да вандошки под ними... так что мы с ней вслух подумали и решили, что раздеть ее будет проще, тем более все расстегнуто уже. Оставила я на ней только стяжку и вандошки, сорочку свою дала, на пуговицах, а больше одежды зачем, раз все равно лежать.
Уложила уже нормально, на дорожку и стеганку сверху, чтоб немножко пружинило, но только слегка, укрыла, с ложки напоила и сама досыпать легла. А разбудила нас Нежата. Во двор вкатилась, мотор в окно я услышала, только успела шаль накинуть - а она уж в дом идет - Есения, говорит, здравствуйте, у нас тут... ой. И на лавку смотрит, на находку мою. Мы думали, говорит, вас убили, машину нашли, а ни вас ни эстафеты... а находка моя с лавки ей ответствует - да, говорит, я на зайце поскользнулась, как дурочка и в кювет улетела, теперь и не знаю что будет. Нежата ей - а неважно, печати целы же, я рапорт напишу о причинах задержки, конечно, минус премия, но зато не штраф. Берет сумку, на печати смотрит... а, да, говорит, штрафом бы не отделались. Я при вас сейчас в описи пометки делаю, что принимаю передачу по причине дорожной аварии, и выздоравливайте.
И стала я ее выздоравливать. Оно конечно у меня не клиника, ну да при ушибах и контузиях стерильность не нужна, нужна системность ухода. Так что заварила я ей таволгу с брусничным листом, добавила туда березовых почек, а точнее - не почек, а той клейкой мелочи, которая по весне из них лезет, а я ее с медом тру и так держу, эту кашу зеленую хоть внутрь хоть наружу хорошо для разных случаев, когда воду надо согнать быстро или сделать так чтобы она не задерживалась, натерла ей орехов в крошку, на стол поставила мед цельный и тертый с земляникой. Едите, говорю, пока это, а потом видно будет. Ну и день так на пятый проспалась она, по двору бродить стала, смотрю - разглядывает тех, с желтыми цветами, которых мне Радослава сосватала, а я не отказалась. Ой, говорит - оккупанты. И как же они вам весь двор не заполнили. Так, барышня, говорю, нечего у меня тут оккупировать, им за границей того места, что я им определила, расти негде, тут сплошь неудобья, дом на камнях стоит, а вся земля, что тут есть, принесена вручную или руками сделана, вот гляньте - и показываю ей этого года покрышку от Индрика*, в которой вся мезга из кухни преет с золой вперемешку - вот и они так сидят, а что это все устройство сверху песком с хвоей засыпано, так это чтобы не так холодно им было. А как луна обновится, я их перетряхну, сколько-то оставлю, а остальные в погреб в песок сложу, и они у меня за картошку сослужат, вот и им не тесно, и мне не голодно, так и живем. Она мне головой покачала - удивительный вы человек, Есения, говорит. И верно, говорю, жизнь меня не устает удивлять, вот чего только люди не придумают - корешки себе и корешки, растут как умеют, цветут как получается, и неплохо ведь получается - а кому-то они оккупанты, надо же. А вы меня отдельно удивили, первый раз, говорю, вижу, чтобы человек в путь надевал праздничное нижнее. А она мне без всякого смущения говорит - а, так это же для коронеров, если что, а то представляете - авария, типа случившейся, но повезет меньше... или наоборот больше, как посмотреть... найдут, кому-то раздевать, описывать, а я в обносках, неудобно же. Я как стояла, так и замолкла, и стою как одеревеневшая, потом все-таки продышалась - вот, говорю, еще раз удивили, вот и день не зря прожит, спасибо вам. Ну выжильцы - они всегда с придурью, что с них взять, и говорить тут не о чем, сказала и сказала, я вот знаю теперь, что и так может быть.
А к неделе ближе Нежата приехала и увезла мою находку до почты, а я за ней прибрала и снова побежала за корешками, за таволгой и калганом, пока иней не пал, а то это дело у нас быстро - сегодня роса, а завтра вся трава хрустит. А мне бы до осенин еще в город съездить, а то от жатвы до зажинок скаток чуть не полкороба лежит, а в обиходе ни белья почти не осталось, ни полотна нет, чтоб нашить. Ну да зима длинная, успею.

———————————
*записка на купюре - такой специальный способ "заигрываний с пряниками", применяемый состоятельными представителями непривилегированных классов на танцевальных вечерах. Состоит он в том, чтобы передать через "мальчика" - официанта, разносящего напитки - интересной особе, взгляда которой не удается добиться, купюру, причем не самую мелкую (но и не очень крупную), написав на ней просьбу о танце. В случае крупного невезения кавалера девушка может просто оставить купюру "мальчику", в случае везения весьма условного кавалер таким образом добивается возможности танцевать с интересной ему дамой хотя бы один раз (тратить купюру с записью тем же вечером считается крайне дурным тоном для дамы)... а дальше развитие событий зависит от удачливости и обаяния кавалера и настроения дамы этим вечером
* вечерки (ударение на последний слог) - вечера последнего рабочего дня перед "неделей", выходными и первого выходного дня, обычно именно в них организуются танцы.
* вахтовый - водитель головной машины грузовой колонны, назначенный, обычно, старшим водителем каравана возглавлять колонну на этом участке пути.
* вахта или трифоль - болотное лекарственное растение, цветущее в конце весны - начале лета
* земля, по поверю, засыпает в последнее новолуние августа, и после этого травы уже не собирают, собирают только корни и плоды.
* вся почтовые рабочие места традиционно занимают женщины.
* выжильцы - потомки европейцев - немцев, французов, поляков, живущие в России и сохранившие очень небольшие части культурных традиций тех народов, к которым когда-то принадлежали их семьи
* балаган - примитивный шалаш из веток, строящийся на компанию людей, пошедших в лес за грибами или ягодами на несколько дней, место для хранения припасов, собранных и принесенных, сменной одежды и прочего. перед уходом из леса балаган разбирают и или сжигают или разбрасывают.
* Индрик - средний из больших караванных грузовиков, примерно трехсоттонный
* с утренней звездой "положено" здороваться после удачного романтического приключения.

Анон · 2022-07-07 18:32:04

Калган (начало)

▼Скрытый текст⬍

Его, калган-то, в этом году последний брала, перед самыми заморозками, уж земля чуть не с полудня стылой водой пахла. Корни поздно зрели в этот раз, я как таволгу брала, на взгорок вышла, ковырнула раза два - не, еще неделю ждать надо, никак не меньше. Вышло, однако, почти через две, потому брать оставалось по самым маковкам, а ниже он недоспелый спать ушел, спрятался. Ну и так, по взгоркам-по холмикам, всю округу обошла, ну да известное дело: курочка по зернышку клюет, а весь двор заляпает, тут корешок, там два, а за четвертым уже снова переходить надо, ну да оно ничего, заодно со всеми поздоровалась, хоть издалека, а повидались. Один день за селом ходила, там сельские свое делали, кто огород перекапывал, кто лук собирал, кто под капусту солому клал, чтобы заморозками не побило, кто клубнике перед зимой землю хвоей подсушивал да усы подрезал, они внаклонку, я вприсядку, вот и поговорили. Другой день к смертным камням аж забрела, гляжу, там Лад Самослава ролле учит, крючки-зацепки показывает, Самослав уже весь мокрый, а местами и в песке, ну да оно дело такое: дурного-то плясуна в дальний караван не возьмет никто, а если вдовый и притом не длинный возчик, то с детьми возись как хочешь сам, монастырю платить денег не хватит, а братство* их возьмет только с тобой, да еще приживешься ли, да и нет у нас по округе мужиков, кто себе брата ищет, открыто никто не говорил, ни плотники, ни кожевенники, ни красильщики. А идти к мужику в дом на чужих детей, если их мать, будучи за ним, с собой покончила, дур нет. Да и свободных кроме него - выбирай не хочу, три братства, да почтовая станция с телеграфистами, да заправка рядом, так что теперь ему только на дорогу, в ином раскладе он бобыль без разговоров. А в сестринство* отдавать -так они не дешевле монастыря обойдутся, только и счастья, что не все деньгами платишь, а половину собственным горбом, а жить-то когда-то тоже надо. Ну, мимо шла, они меня углядели, поздоровались, я Лада спросила, как дела, как здоровы, он поблагодарил за заботу, на Самослава-то смотрю - а с мелкими-то, спрашиваю, кто у тебя? А он и ответствует - а девочка-курьер с почты, я ей разрешил у нас во дворе мотор перебрать, заодно и приглядит. Гляжу, у Лада глаза как ложки стали, большие и круглые, ну, думаю, кто-то из них домой вернется и на себе во двор целу грядку принесет. Лук посадить, или там картоху, если одежду обтрясти от песка, этому кому-то вполне хватит, и что-то мне кажется, что это будет тот, у кого имя длинней. Ну, посмотрела, по маковкам и около камней раза три ковырнула, да обратно к селу пошла, там еще кусочек оставался, плешка и два взгорочка, и как раз около его двора, почти впритык к забору. Подошла, ковыряю себе земельку, а во дворе у крыльца доска положена, на ней ветошь расстелена и над ней Нежата сидит, машину свою обихаживает, а рядом двое самославовых колобков катаются, и чем-то таким интересным играют. Я пригляделась - и ахнула: у них в руках-то мотанки*, одна шестиручка, другая бабье счастье. Это ж, думаю, кому себя настолько не жаль-то, или он для них жены-покойницы заветный сундучок открыл. смотрю, а один из мелких, не то одна, не помню я, кто у него, к Нежате-то бежит с куклой и кричит ей - а как ее зовут? А она отвечает - теперь уже никак, как назовешь, так и будет. И пока говорила - слышу я, в воздухе будто недостает чего, а потом поняла почти сразу: песни недостает, она в железе-то ковырялась и себе выводила тихонько, да не что-нибудь, а вьюна*.
Ох же ты ясный свет, бело небушко, это ж надо над собой такое измыслить, чтобы мотанки свои чужим детям отдать в игрушки, это ж как себя не хотеть и не беречь надо, то ли местом навеяло, то ли мало ли что. Я к забору-то подошла, благо идти там было шагов наверное восемь, и ее окликаю - Нежата, говорю, Волховна, доброго дня тебе и всяческой удачи, и позволь тебе попенять, что не заходишь, вот например с этим своим делом могла бы и ко мне прийти, у меня в сподней специальная для таких дел лавка есть, я на ней и стираю, и корни разбираю, и чего только не делаю, а если на ступеньку горней сесть, то всю мелкую работу можно сделать в доме в тепле, чай замерзли руки-то у тебя, а мотор точность любит, я хоть и не езжая, а пешая, а и то знаю. Она руками черными развела - так, говорит, Есения Саяновна, грязища такая, кому это в доме надо? Я ей в ответку тоже руками развожу, в песке чуть не по локти - так, говорю, какой же труд без грязи-то бывает? грязь не стыд и не позор, мылом потрешь и смоется, а лавку и ножом построгать недолго, если что, да и стелят на нее в три слоя перед работой в любом случае. Так что в другой раз ты не менжуйся, ты ко мне иди, я рада буду. Ну и тут же, пока она мыслями не убежала, вопрос ей и задала - куклы-то у мелких, ты что ли дала? Это твои? - а она мне кивает так, кривенько ухмыляясь - мои, говорит, были, да как раз позатем летом мадама Воскобойникова их с полки над лавкой моей смела и топтала, я с собой-то забрала, как убегала, да ломаные они, и выкинуть жаль, я их с писявого детства помню, а и держать теперь при себе бессмысленно. Ага, говорю, и сама смотрю - солнце уже пяточкой горизонт трогает. Ты, спрашиваю, машину-то обиходить успела, а то не жарко, и двое архаровцев у тебя весь день под руками крутятся? она опять усмехается так кривенько и усмешечка знакомая, а где видела, не припомню я - да нет, говорит, конечно, какое там. Ну, говорю, тогда собирай все свои сокровища в ветошь, ставь коня своего на ноги и давай ко мне собираться. А у меня из-за спины задорно так - а вот и я! - хозяин дома возвратился, как я и думала, весь в песке, встрепанный да взмыленный - знатно его, видно, Лад погонял. Дети к нему бегут, а он их небрежно так отстраняет - ну что, гостьи дорогие, чаем хозяина напоите? Нежата, смотрю, и замерла, не знает, то ли в дом идти и чайник ставить, то ли собираться и уходить. Я ему так ласково - ну ты сам посуди, какой тут чай, у нее руки черным-черные, я в песке по уши, давай уж ты сам, а мы ко мне пойдем отмываться. И бегом-бегом увела ее, пока он, рот раскрывши, размышлял. По улице уже на тропу сворачивать собирались, как Лада встретили - он Нежату за руль придержал - и вам, говорит, доброго вечера, припозднился я, подметал за товарищем. А, говорю, дело хорошее, нужное. А мы вот ко мне идем, заканчивать то, что утром начали. Он покивал - тоже, говорит, неплохо - на том и разошлись.
Ко мне пришли, я лампу керосиновую зажгла, на стол поставила, керосину в банку отлила, скамью из угла вынула и в три слоя, как сказала, бумагой оберточной использованной застелила, она у меня за ларем с растопкой копится на всякий случай. Себе тоже лист взяла и калганные корешки на него на стол высыпала, от песка отколотить. Вот, говорю, Нежата Волховна, ты своим занимайся, а я свое пока поделаю, а как чайник соспеет, будем ужин думать. А чего его думать, пшено я с утра кипятком залила и в печке оставила, зажарить сала дело пяти минут, размешать и готово, с чаем милое дело.
Она села к горней-то спиной, и думает, что не слышно ее, и опять тихонько так вьюна завела, а я ей - ты, говорю, не держи в себе, не стесняйся, дай чувству голос, ничего, у меня можно. А сама и думаю, интересно, голуба душа, где ж ты засечешься.
Ну что дева у окна дожидается - это у нее вышло без проблем, да и странно было бы, хотя всякое бывало, и что с таким делать, я тоже знаю. Про от погреба ключи тоже выпелось, хотя голос и заерзал, да и какие там ключи, при такой-то доле. Про свет Егорушку тоже легко выпелось, только мне не понравилось, что голос легкий стал, как воздух от церковного звона, так про уже решенное поют, когда по живому отрезали, зная, что и зачем делают. Про сундук с бархатом спела легко, но даже со спины слышно было, что ей самой смешно. Про клобук с мантией и про длинный посох да суму как пела - чувствую, голосу радуется, хорошо ей петь. А вот про звали ее хороводы водить, слышу - засеклась, другая б на ее месте замолкла, а эта нет, только плечики приподняла, собралась и вывела таки, хоть и кое-как, что, мол, не мое, и это тоже забирайте. Ага, думаю, вот о чем твое горе, вот где тебя под коленки подсекли. Крысу эту подпорожную вспомнила тихим словом, и дальше слушать стала, что ж она дальше себе думает. А она встала, руки ветошью вытерла, гляжу - а на лавке на тряпке мотор лежит уже собранный. Все, говорит, собрала, завтра поставлю. Я ей - а ты ж не допела, - а она - а я дальше и не знаю. И улыбается так растеряно. Я ей - ну, не знаешь так потом узнаешь, как узнаешь, тогда и допоешь. А пока руки мой и давай ужин делать. Ну, пока она руки отскребала, сначала керосинчиком, потом щелоком зольным проварным с песочком, потом содой, я успела корешки обтрясти и даже в мисочке прополоскать, завернула в мокрую тряпку и положила в сенцы в холод, чтоб отлежались, потом мы с ней сели к столу, я было рот открыла говорить, смотрю, а у ней глаза слипаются. тебе, говорю, ходовое-то тоже ведь перебирать надо? Она головой кивает, а сама в тарелке чуть не спит. Ну, говорю, ясно, утро вечера мудренее, ступай-ка ты, девушка, на полать, назяблась за день, давай спи и грейся, разом два дела и сделаешь.
Сама в кут ушла и стала думать, как же быть с ней, да на том и уснула. Во сне было лето, и калган цвел длинными плетями с желтыми искрами цветов, я оглянулась и увидела, что стою у входа в смертные камни - а на камне сидит Черный собственной персоной и манит меня пальцем подойти. Я упираться не стала, пошла, на другой камень присела, говорю - зачем звал, ава? - а он мне строго так говорит - скажи Ладу, чтобы это чучело сюда больше не водил, видеть его не хочу, и танцевать роллу он не будет, я так сказал. Кого на самом деле учить надо - так это то сокровище, которое у тебя на полати спит, вот где жемчуга и алмазы, пусть глаза протрет, дурак. А чтобы ты всерьез отнеслась и не забыла - вот, возьми, будет тебе напоминание - и подает мне пучок калганных стеблей с цветками. Я проснулась, вздрогнула, смотрю - а в руке-то и правда пучок травы. Пригляделась, свет не зажигая - та самая трава-то, калган, и стебли свежие, и цветы еще целы, как и выжили в постели у меня. А на дворе конец сентября. Встала, поставила их в кружку с водой - утром, думаю, буду разбираться - и опять уснула.

——————————————————————————————
*братство, сестринство - формы совместного ведения хозяйства для групп мужчин и женщин, соответственно, в которые каждый новоприбывший вступает только с согласия всех остальных членов братства или сестринства, и в которых, точно так же, как и в родной семье, члены группы считаются наследниками первой очереди друг для друга - если только сестра или брат не вступают в брак, в этом случае связи сохраняются настолько, насколько группа решит правильным их сохранять. Братства и сестринства, как правило, владеют какими-то средствами производства или предприятиями, и нередко используются как приемные семьи, принимающие детей на воспитание до совершеннолетия или на время, определенное родителями, неспособными по личным или иным обстоятельствам заботиться о них. За работу по воспитанию детей такая группа имеет право выставлять цену, но только в том случае, если она имеет иной, основной, источник дохода. В противном случае детей такому братству или сестринству никто не доверит. Традиционно в братства отдают мальчиков старше 6 лет, а в сестринства - всех подряд.
*мотанки - ритуальные куклы, женские и мужские талисманы для разных областей жизни
*вьюна - песню "вьюн над водой"; вот тут: uraika.diary.ru/p199289634.htm можно примерно представить себе, какая и о чем она.

Холиварофорум

Объявление

#1 2014-07-08 15:41:14

Типология Княжны

#6401 2022-07-07 18:15:49

Re: Типология Княжны

#6402 2022-07-07 18:16:26

Re: Типология Княжны

#6403 2022-07-07 18:16:59

Re: Типология Княжны

#6404 2022-07-07 18:17:51

Re: Типология Княжны

#6405 2022-07-07 18:18:31

Re: Типология Княжны

#6406 2022-07-07 18:20:18

Re: Типология Княжны

#6407 2022-07-07 18:20:54

Re: Типология Княжны

#6408 2022-07-07 18:21:27

Re: Типология Княжны

#6409 2022-07-07 18:22:00

Re: Типология Княжны

#6410 2022-07-07 18:22:39

Re: Типология Княжны

#6411 2022-07-07 18:23:20

Re: Типология Княжны

#6412 2022-07-07 18:23:56

Re: Типология Княжны

#6413 2022-07-07 18:24:30

Re: Типология Княжны

#6414 2022-07-07 18:25:09

Re: Типология Княжны

#6415 2022-07-07 18:25:46

Re: Типология Княжны

#6416 2022-07-07 18:26:18

Re: Типология Княжны

#6417 2022-07-07 18:26:55

Re: Типология Княжны

#6418 2022-07-07 18:27:29

Re: Типология Княжны

#6419 2022-07-07 18:28:07

Re: Типология Княжны

#6420 2022-07-07 18:29:11

Re: Типология Княжны

#6421 2022-07-07 18:29:43

Re: Типология Княжны

#6422 2022-07-07 18:30:23

Re: Типология Княжны

#6423 2022-07-07 18:30:53

Re: Типология Княжны

#6424 2022-07-07 18:31:24

Re: Типология Княжны

#6425 2022-07-07 18:32:04

Re: Типология Княжны

Подвал форума