в соавторстве с Марией Ровной
...Чистоту, простоту мы у древних берём,
Саги, сказки из прошлого тащим,
Потому что добро остаётся добром
В прошлом, будущем и настоящем...
В. Высоцкий
А молодёжь то и дело наивно спрашивает: а на фига читать, вообще-то?
Книжки, говорит, штука скучная, особенно если без картинок и не про сиськи. Читать – медленно. Половина слов чёрт знает что и значит – это что ж, в словарь лазай поминутно? Никакого кайфа. То ли дело – фильм, комикс, компьютерная игра: там сразу по нервам – шарррах! Эмоции!
Ведь главное – эмоции, нет?
Ох. Как один ненавидимый школярами милый человек написал, вот злонравия достойные плоды.
Тема необъятно глобальна. Но в самых общих чертах, просто чтобы было ясно, о чём у нас дальше пойдёт разговор.
Эмоции – штука неплохая, но человек – мыслящее существо, а мыслит он словами. Мысль, не сформулированная вербально – расплывчата, невнятна, тень или блик мысли, а не мысль. Визуальное мышление годится в некоторых сферах деятельности, но вербальное необходимо во всех: отточенность, чёткость, определённость мысли придаёт словесная форма.
Формулировка. Что нельзя сформулировать – о том нельзя и подумать.
И технические тексты важны, и научные, но художественный текст – статья совсем особая. Он порождает и множит смыслы, раскрывая человеческий разум. Он выводит личность за пределы её обыденного бытия, раздвигает её восприятие, формирует понятия и позволяет наблюдать сложнейшие взаимосвязи между ними. Литературный текст – одновременно телескоп, микроскоп и зеркало, он позволяет взглянуть со стороны на себя и личности, и обществу, он позволяет заглянуть в скрытые глубины чужой души и примерить иное мышление, он позволяет рассмотреть те незаметные глазу нити мотивов, которые управляют судьбами и людей, и целых государств.
Расхожее выражение «Книга – товарищ и собеседник» – не пустые слова: литературное произведение впрямь вступает с читателем в такой непосредственный контакт, в такой глубоко личный диалог, на какой не способно никакое другое произведение искусства. Бесценный диалог – без него не возможно ни самопознание, ни полноценное мышление. Дорога к осознанию себя, мира и своего места в нём. Видение сути. Способность к диалогу, пониманию и сопереживанию.
А из этого при чтении конкретно русской классики естественно вытекает и осознание своего места в жизни и в истории, и ощущение культурной общности. А этичность классической (и любой истинной) литературы, формирование этических ориентиров у читателя – прямое следствие сосредоточенности художественного текста на персонаже. Герой – фокус художественного текста, он всегда – субъект, единственный (даже если «типичный»), самоценный, и один из необходимых и неизменных смыслов любого художественного текста – самоценность любого Другого, его неотчуждаемое право существовать и быть другим. Основа любой жизнеспособной этики.
Другими словами, литература делает человека человеком. Прочее – прилагается.
Но при этом классическая литература яростно отрицается многими и многими нашими современниками.Тема отвратительности классики народом любима – до невероятия просто.
Хоть в ЖЖ, хоть на любом литературном сайте – где-нибудь да обсуждают эту проблему: как глупо, жестоко, противоестественно, несвоевременно и так далее читать детям в школе классическую литературу. Стоит кому-нибудь об этом заикнуться – сразу сбегается толпа поддержки. Бедных детей заставляют разбираться в пьяных бреднях депрессивных поэтов, ага. На фига современному подростку Достоевский? А тем более, Островский? И уж подавно – Маяковский: это уже просто идеологическая диверсия. Тут ко мне в ЖЖ дамочка заходила, устроила истерику с визгом, цитатами и матерщиной из-за того, что я посмел процитировать Маяковского. Она – человек порядочный, ей ненавистно уже имя, в школе задрали до нестерпимости, услышав эту фамилию, бедолага просто в корчах бьётся от ненависти. В общем, красиво – я даже не ожидал, что такое возможно, а поди ж ты!
У каждого классика есть персональные ненавистники. Но даже те, кто скрепя сердце признаёт, что кое-кого из этой дремучей братии можно почитать разок-другой, удивительно единодушны в главном: из школы их всех надо убирать. Каждый рассказывает душещипательную историю о том, как в детстве ему самому на уроках литературы было плохо аж до полного умопомрачения. Луч света в тёмном, понимаете, царстве. Матёрый, сцабака бешеная, человечище. Лучший и величайший поэт нашей эпохи. А уж тем более – Наше Всё, зла не хватает. В общем, картина вырисовывается отчётливая и яркая.
Но при этом ругатели классической литературы плачутся окружающей публике, что их прекрасные детки не читают и читать не хотят. Как сказал червяк в кепке, обыдно, да? – ведь родители, вроде бы, и не пичкают их духовной пищей, не заставляют читать поганую классику, кроме той, что необходима по программе. Конфеток предлагают – подростковую попсу, модное чтивцо, лишь бы деточка книжку открыла, всё равно какую. Но дети и конфетки не едят, дети играют в компьютерные игры или ещё как-то себя занимают – и всё им до Полярной звезды.
И никто почему-то не задаётся вопросом, с чего бы дети должны что-то читать, если их родители в Сети при любом удобном случае признаются в ненависти к родной классической литературе. Смешно было бы. Дети, что, слепоглухие идиоты – интересоваться тем, к чему родители даже не пытаются скрыть отвращения? Дорогие друзья, кто-нибудь наблюдал, как в книжном магазине родители покупают чаду классическую книгу, которую бедолаге задано прочесть? Это просто песня. Тут зависит от степени жёсткости воспитания: либо этот несчастный том чуть своему несчастному тинейджеру в лицо не суют: «Будешь читать! Я сказал», – либо уговаривают, как дошколёнка у зубного врача: «Ну, деточка, ради мамы, ради папы, прочти хоть несколько страничек – и всё...» Всё чтение начинает восприниматься ребёнком, как отвратительная процедура, которую надо как-то терпеть, пока ты школьник. А потом свобода, фильмецы, игрушки и прочий отдых для ума.
Взрослые искренне не понимают. Дети тем более не понимают. В Сети – никакого конфликта отцов и детей: все дружно сходятся на мысли о том, что классика не нужна. Если уж так нужно, чтобы дети к выпускному как-нибудь научились разбирать буквы – ну, дайте им что-нибудь интересное! Лукьяненко или Белянина, Громыко или ещё кого пободрее, чем всяких там заплесневелых... Ещё лучше – фанфики: дети любят фанфики.
А потом мы смотрим вокруг и понимаем: культура почти мертва. И понятно, что при таком раскладе её агония не затянется.
Попробую выдать еретическую позицию: в школе детей необходимо научить читать классическую литературу. Если исключить её из программы – можно будет ставить крест на многих принципиально важных вещах: на культурной общности народа, на осознании следующими поколениями своего места в жизни и в истории, на мышлении в целом... думаю, это далеко не всё, что мы потеряем. Самое главное – это культурная общность и осознание себя, остальное приложится само.
Милые друзья мои, оглянитесь вокруг, послушайте, что говорят. Ведь, с точки зрения едва ли не всех наших сограждан, выросших после девяностых годов прошлого века, весь наш род наседка в крапиве вывела! Люди моложе тридцати живут в культурной невесомости. Для них нет ни верха, ни низа, ни прошлого, ни будущего. Наверное, это идеально для идеологической обработки: в их девственный разум можно лить любую дрянь, они всему поверят – да что там, верят! Возможно, это кому-то очень выгодно. Но давайте вместе подумаем: так ли уж это выгодно нам с вами и нашим детям?
Уроки истории не спасут. История преподаётся в наших школах по принципу, разработанному Оруэллом: «Историю можно изменить. История никогда не меняется». У любого рассматриваемого на уроках исторического явления по сто раз в год меняется идеологический знак. Одну и ту же историческую фигуру изображают то как белокрылого ангела, то как чёрта с рогами. Ни внутренних исторических взаимосвязей, ни, хотя бы, логической последовательности событий наши дети из уроков истории не извлекут. Ну, ёлы-палы, «Людо... кар... Людовик Святой был... был... был... добрый и умный царь... Он вздумал пойти в Иерусалим и передал бразды правления своей матери», – и пёс его знает, с каких щей он вздумал пойти в Иерусалим. Или, как вариант, «последствия Анны Иоанновны были чреватые».
И эти чреватые последствия всё время ощущаются, когда разговор с молодым человеком переходит на тему более сложную, чем круг повседневных забот. Вы удивляетесь тому, что наши незамутнённые не знают, кто такой доктор Менгеле? Или рассказам о коварстве Сталина, сославшего в Сибирь патриарха Никона – из-за чего и произошла революция? Ничего удивительного. Мы наблюдаем детей безвременья. Им с экранов телевизоров твердят: «Живи настоящим!» – так они и не представляют, и не могут представить прошлого.
И, в связи с вышесказанным, разве удивительно, что поколение Иванов, не помнящих родства, не понимает множества русских слов? Закономерно. Где им услышать эти слова, как включить в свой словарный запас? Они живут настоящим; не только времена Петра и Пушкина, Грозного и Сталина для них – равно далёкое прошлое, но и совсем недавние, по историческому счёту, события. Мгновение на весах Вечности – и уже не видны Гагарин и Терешкова, Павлов и Вавилов, а про Хрущёва спрашивают на полном серьёзе, не он ли был последним русским царём...
Вакуум заполняется фанфиками и якобы историческими фильмами. А мы потом удивляемся, откуда джакузи на постоялом дворе, как можно выключить русскую печь и почему лошадь затормозила. Об исторической альтернативе на темы Великой Отечественной умолчу – в головах непроглядный туман, наведённый Михалковым, Бондарчуком и деятелями с махрового форума. Муть.
Простите, кажется, я слышал голос, возразивший: «Но их же учат!» – нет, их не учат! Их натаскивают на сдачу ЕГЭ, а школьные учителя, такие же неграмотные, как и родители, вбивают в их бедные головы древние шкрабские штампы, скучные до спазм и пошлые до рвоты. Лучи света и лишние люди, ага. Чехов, заочно боровшийся с большевистским режимом, и Зощенко, ненавидевший мещан и плебеев – френд своими ушами слышал, соврать не даст.
Следовательно, учить детей читать придётся нам с вами, дорогие родители. Именно: учить читать классику. А заодно и самим учиться её читать. Не по замызганным школьным лекалам, а так, чтобы дать детям возможность опереться на неизменные исторические и этические вехи в болоте нынешнего безвременья – те самые, которые классики создали.
Первым делом всем нам необходимо зарубить себе на носу и всегда держать в уме: классическая литература стала такой не потому, что когда-то была бешено популярной – популярными и модными были совсем другие книжки, всем знакомая история. Классическая литература – это книги, которые наиболее достоверно и точно изображают жизнь – раз, эпоху – два, место – три. А главное – это книги, по которым можно отслеживать глубинные, скрытые мотивы человеческих поступков и логику поведения. Да, с поправкой на время, но именно это в классике самое ценное.
Классика – мост, связывающий современность с другими веками. Не исторические романы – их авторы воссоздают чужие эпохи с разной степенью достоверности, но почти всегда ошибаются. Как правило, герои исторических романов – это наши современники в иновременном антураже. Классика – дело иное: авторы этих книг достоверно, повторюсь, искренне, талантливо описывают своё окружение в той системе этических координат, в которой тогда существовали человек и общество.
Дополнительный бонус: читая классику, можно проследить, как менялся язык – и попытаться понять законы его изменений.
Мне кажется, школьная программа должна бы выглядеть примерно так – ну, или мы, родители-взрослые, должны бы так помочь нашим детям выбраться из того болота, в которое превратилось школьное преподавание.
Приходят в школу малыши, начинающие читать, в том возрасте, когда людей интересуют приключения, сказки и жизнь их ровесников в других местах и в другое время. Интересует-интересует; именно поэтому они и спрашивают при минимальном контакте с родителями: «Мамочка, а расскажи, как ты в школе училась. Папа, а ты был пионером? Бабушка, а ты видела живых динозавров?» – как-то так. А вот не надо отмахиваться.
Это удобный момент, чтобы начать раскручивать цепь времён, мест и событий. Милое дело – показать малышам русские народные сказки и сказки других народов, сказки русских и зарубежных писателей – и сделать главный акцент на контрастах, языковых, событийных, культурных. Вот смотрите, ребята: люди везде живут по-разному, и так было всегда. В старых сказках, которые детям рассказывали с незапамятных времён, русский мужик поехал поле пахать, предположим, финский – селёдку ловить, а казах – стадо пасти. У каждого народа и времени – свои слова: вот ухват, кочерга, плуг; вот невод, сети, парус; вот юрта, кошма, казан. У каждого народа – свои правила вежливости, свой взгляд на вещи, свой подход к жизни – и это ведётся издавна: ещё и книжек-письменности не было, а сказители уже рассказывали везде о своём, о том, что родичей-соотечественников волнует, о том, что их близко касается.
Рассматриваем сказки русских писателей – тут же обращаем внимание, как в этих историях меняется мир, где живут герои. Вот быт сказочных персонажей пушкинского времени: царь, барин, крепостные мужики; поп уверяет Балду, что черти должны платить ему, попу, оброк – и отправляет этот оброк собирать. Ушлый мужик очень ловко и хитро делит гусей, а солдат варит кашу из топора – давайте представим себе, в какой всё это происходит обстановке: вот курная изба, вот барская усадьба, вот как выглядела тогда жизнь в России. Именитый купец плывёт на парусном корабле в дальние дали за Аленьким Цветком и всякими прочими товарами. Алёша встречается с Чёрной Курицей в пансионе – вот как, приблизительно, работали многие учебные заведения.
А потом произошла революция, жизнь изменилась коренным образом – вот смотрите: будка красноармейца, у красноармейца ружьё имеется. Возьмём винтовки новые, на них флажки. Мы с Тамарой – санитары. По проволоке дама идёт, как телеграмма. Вдруг из маминой из спальни, кривоногий и хромой… кстати, кто объяснит, что такое «умывальник» и «телеграмма», что такое «извозчик», что такое «примус»? Попробуйте выяснить это у мам и пап.
Параллельно всей обстановке, быту и укладу – говорим о том, кто плох в этой истории, кто хорош. Почему. Пытаемся додуматься, почему иногда автору истории герой хорош, а нам – вроде бы и не очень: солдат кашу из топора сварил – ага, старуху на ужин развёл и стырил топор. Но старуха была тот ещё божий цветик, вовсе не подарок, чтобы не сказать сильнее. Но старуха могла бы и не пускать солдата ночевать – то есть, не окончательная змея и злыдня была та старуха. Моральная дилемма, а?
Вот и способ даже малышам продемонстрировать связь времён – и научить их воспринимать этический смысл текста. Вдобавок, это отличный задел для понимания текстов, написанных когда-то давно, с архаической лексикой.
Истинное происшествие: правильно воспитанное, много читающее дитя лет десяти в книжном магазине хватается за книгу Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву» – папа, купи! Папа: нет, ты вряд ли будешь это читать, тебе будет сложно. Дитя, открывая книгу, заглядывая в начало, в середину, вычитывая вслух куски: тут по-старинному про старые времена, мне интересно. Убедил.
Ещё одно истинное происшествие: коллега – учитель начальных классов попросила чем-то занять второклашек на свободном уроке. Краски с карандашами не было возможности притащить – я сказал, что почитаю русские народные сказки в хорошей обработке. Подруга возразила: не будут они слушать русские народные сказки, компьютерные дети. Устроили пари – которое я и выиграл.
Я им не читал даже – рассказывал сказки Шергина о Шише Московском. Народ визжал и сползал под парты, народ ухохотался до слёз. Я потом слышал, как они играют на перемене в «ваши тили-тили меня с ног свалили». Всего-то – чуть-чуть поменяли акценты: люди привыкли, что «русские народные» – это Курочка Ряба, а тут – умора, до чего смешно: «А коли ты Силантий, так с лошади слезантий!» – потому что нечего придумывать про добрых людей глупости для рифмы! Надо же: сказки могут быть умными, глубокими, уморительными – и без малейшего намёка на гнилую дидактику.
Шергин, Бажов и Писахов при правильном подходе отлично воспринимаются школьниками младших классов – и это отличная ступенька к серьёзным текстам в будущем.
Потом, когда дети стали старше и научились на сказках видеть-понимать архаизмы, осознали, что такое «пыль веков», и поняли, что в разных местах-временах разный подход к очень многим вещам, можно продолжить – предложив более серьёзные тексты, рассчитанные на подготовленный разум.
Я бы обязательно показал на конкретных примерах, как менялся русский поэтический язык – для меня загадка, вообще-то, почему в школе этого не делают. Скажем, показал бы Тредиаковского: «Зефиры тонки возвевают, на розгах почки развивают, всё в бодрость естество пришло! Декабрьска лютость преминула, прохлада майская надхнула; исчез мраз и трескуче зло». Я бы дал детям отсмеяться и всё это расшифровать – и поговорил бы о церковнославянском языке, о полногласии, о том, как «мраз» превратился в «мороз», «град» – в «город», а «врата» – в «ворота». Мы поискали бы в современном языке следы архаических форм, мы бы заметили, откуда пошли, к примеру, «привратник» или «вратарь» – и малыши стали бы немного лучше понимать родной язык.
Мы проникли бы в суть корней, в значение приставок и суффиксов – и, может быть, поняли бы, что изменение формы есть изменение смысла.
И что грамматическая ошибка – не просто досадная мелочь: она – искажение сути.
А потом мы поговорили бы, как Тредиаковский первымначал сочинять стихи, сравнительно привычные нашим современным ушам. До него было совершенно иначе.
Тут уже можно было бы говорить о сложных вещах: о силлабо-тоническом стихосложении, созданном Тредиаковским – и о силлабических виршах, которые слагали предки-пииты до него. И малыши послушали бы ещё более забавные стихи, сложенные равносложием, зарифмованные, но напрочь лишённые ритма, совсем не похожие на стихи в современном понимании.
Вроде «Оды к уму моему» Кантемира:
«Уме недозрелый, плод недолгой науки!
Покойся, не понуждай к перу мои руки:
Не писав летящи дни века проводити
Можно, и славу достать, хоть творцом не слыти».
Вот и стало понятно уже, почему всем вдруг так понравился Ломоносов и почему Багров-внук упоённо читал Сумарокова! Да, современными глазами и это выглядит забавно – но надо послушать и услышать, насколько легче текст и легче дыхание. И оно будет легче и легче, а поэтическая речь – всё глубже и глубже – и Пушкин придёт к абсолюту, и станет точкой отсчёта. И дальше поэты будут равняться на это – на глубину, блеск и дыхание строки, на свет.
И уже можно читать серебряных – которые научились писать, накладывая смыслы прозрачными слоями, превращая стихотворение в информационный и эмоциональный концентрат. Именно серебряные стали спрессовывать информацию и эмоции в концентрат невероятной насыщенности – Маяковский, ага. И как советские поэты, скажем, Бронзового века, научились использовать те методы с невероятным блеском, превращая стихи, как точно выразился кто-то из перестроечных журналистов, в эмоциональный артобстрел.
Никогда не понимал, почему в школьную программу не включили это точнейшее и разумнейшее стихотворение Баратынского:
Сначала мысль, воплощена
В поэму сжатую поэта,
Как дева юная, темна
Для невнимательного света;
Потом, осмелившись, она
Уже увёртлива, речиста,
Со всех сторон своих видна,
Как искушённая жена
В свободной прозе романиста;
Болтунья старая, затем
Она, подъемля крик нахальный,
Плодит в полемике журнальной
Давно уж ведомое всем.
Ведь суть – на поверхности, плюс – тема для обсуждения. Вообще, ИМХО, Баратынский, Маяковский, Высоцкий и Башлачёв – поэты, о которых обязательно надо говорить с подростками, если хочешь сформировать у них настоящее представление о русской поэзии и о русской культуре заодно. И о Пушкине надо говорить больше и иначе, чем сейчас в школе. Но это уже утопия, да…
Нынешние тридцатилетние уже не понимают, что такое поэзия. Можно сказать, вообще: либо не воспринимают никак, либо воспринимают в качестве текста для музыки. Слово, тот самый концентрат мыслей и чувств, перестало восприниматься, этот пакет заархивированной информации современный читатель не может распаковать. Школьная система «анализа по пунктам» не работает в принципе. И вот итог: ведь совсем недавно, по историческому счёту, было время, когда Высоцкий и Галич были понятны всем, а Башлачёв, Грегорян, Майк Науменко – положим, многим. Прошло.
Самая-то беда в чём: замечательные поэты есть и сейчас. Не может быть такого времени, чтобы оно не дало великолепных поэтов. Но у них нет или почти нет читателей. Их язык перестали понимать.
Но научить ребёнка можно – вот бы и заняться, хотя бы родителям, если школьным учителям ЕГЭ глаза застит.
Мне представляется, что после такого начала будет легко продолжить и Салтыковым-Щедриным, и Достоевским, и Толстым. И советской прозой высокого класса – на которой замечательно легко показывать, насколько разным у людей с разной идеологической позицией может быть восприятие одного и того же явления. И зарубежной прозой в качественных переводах. Потому что – нужно только научиться понимать язык, на котором это всё написано, и видеть суть. Если с начальных классов объяснить детям, ЗАЧЕМ нужно читать – не будет проблем с чтением. И это даже не так сложно, как может показаться. Объясняли дошколятам! И дошколята понимали!
Кстати, отмечу. Дошкольные мельчайшие, конечно, сами читать не умеют – но вполне могут прийти в школу вполне серьёзными читателями: родители-то на что?! А я всё чаще слышу от родителей старших дошкольников, что их дети знают только самые простые стихи – вроде «Игрушек» Барто – и несколько русских народных сказок, вроде «Колобка»-«Репки». Мило, мило. А дальше?
Дорогие родители, Чуковский, Маршак, рассказы Носова, Сладков, Бианки, Чарушин, Пришвин, Житков («Что я видел»), Волков, Перро и Гриммы, большая часть Драгунского, «Приключения жёлтого чемоданчика» и «Буратино» – это годное чтение для младшего дошкольника. Вслух.
А «Муми-Дол», «Маугли», «Король Матиуш», «Мэри Поппинс», «Винни-Пух и все-все-все», «Три толстяка», «Путешествие "Голубой стрелы"» и «Джельсомино в стране лгунов», «Девочка, с которой ничего не случится», «Лоскутик и Облако», «Город Мастеров», Андерсен, Гауф, Гофман, Пушкин, Ершов и большая часть Бажова – это отличное чтение для старшего дошкольника. Частично вслух, частично – для самостоятельного чтения.
Я скажу больше: нормально воспитанный и много читавший или слушавший старший дошкольник отлично воспринимает «Остров Сокровищ», «Принц и нищий» и несколько рассказов о Шерлоке Холмсе (я предлагал «Союз Рыжих», «Голубой карбункул» и «Шесть Наполеонов») – это вещи, которые я проверял сам и видал, как народ реагирует. Надо только непременно разговаривать с детьми о прочитанном.
В каком ключе – я примерно показал, хотя дитя может увести беседу и в другое русло. Неважно. Лишь бы малыш пришёл к пониманию, а уж каким путём – это его личный выбор и воля.
Плюс старая, чудесная практика – чтение с продолжением. Если вы читаете дошкольнику по вечерам сложную вещь (ну, пусть, к примеру, «Хоббита») – по главе, а перед тем, как начать чтение, спрашиваете, на чём остановились вчера – вам не придётся мучиться, обучая дитя в школе пересказу. Просто: «Так на чём это мы… Э, а что потом? Да? А почему он это сделал? И что дальше? А это хорошо или плохо?» – и пересказ, и установление логических взаимосвязей в тексте, и выявление взаимоотношений и этического стержня повествования.
Если всё делать правильно, то и речь, и мышление, а главное – душу, представление о собственном месте в жизни, в мире и в истории – классическая литература формирует замечательно. И оборони Создатель заменять её пустым чтивом, как нынче многие норовят – особенно в детстве и юности. Работающие мозги потом негде будет взять, дорогие друзья.
и лоботомируют хуями тех, кого любят...
Пусть сперва по завету Цыпы грамоту подучит. А заодно литературную правку повторит, не надеясь на мадам Ровную. Все-таки художественный стиль и научный - вещи разные. А то на постики его хватает, а на книжки - уже нет. 
