Под оглушительный треск и грохот, мир вокруг Ансельма покачнулся и рухнул. Юношу мотнуло в сторону и, потеряв равновесие, он упал на пол, больно ударившись бедром. Следующая волна – взрывная волна – прокатившаяся через здание, швырнула Ансельма в стену. На угол столика он не налетел только чудом, а удар выбил из него весь воздух. Сжавшись в комок, Ансельм попытался заставить себя дышать ровно и глубоко. Его била крупная дрожь. Еще одна волна окончательно разворотила обстановку в комнате, и с оглушительным грохотом сорвала с петель дверь в коридор.
Неожиданно взрывы прекратились и в какофонию рушащегося здания стали вплетаться голоса и крики.
Дрожащими пальцами Ансельм принялся снимать с себя амулет. Он должен был, обязан был увидеть, что происходит. Сосредоточиться не получалось, он тонул в темноте, невольно вслушиваясь в голоса за пределами комнаты.
Наконец, вместе с ослепительной вспышкой боли, перед внутренним взором Ансельма медленно, выцветая из черноты, появился коридор, и, по наитию, Ансельм понял, что это тот самый коридор за сломанной дверью его комнаты. Одна стена у коридора частично обвалилась, и в пролом проникал свет. Солнечный свет.
Горло Ансельма перехватило от странного чувства. Он вдруг отчетливо ощутил свою слепоту.
По зданию прокатилась очередная взрывная волна и видение исчезло. Надо было срочно выбираться отсюда. Ансельм надел амулет обратно, осторожно встал и, держась за стену, пошел к двери.
В коридоре было непривычно свежо и, кроме криков и шумов ломающегося и рушащегося здания были слышны шум ветра и птичье пение. Ансельм пошел на эти звуки, пытаясь не споткнуться о валяющиеся повсюду обломки стены и декора. Наконец пальцы его натолкнулись на неровный край пролома, и Ансельм неловко и неуклюже вылез на улицу.
В лицо Ансельму ударил порыв ветра, тёплого, пахнущего дымом и сиренью и его обвило теплом от невидимого солнца. Юноша вдохнул полной грудью и почувствовал, как по его лицу заструились слёзы. Но у него не было времени насладиться новоприобретенной свободой – голоса раздались совсем рядом, и Ансельм не раздумывая, бросился бежать, как вспугнутый олень.
Он бежал, совершенно не зная, гонится ли за ним кто-то и куда он вообще бежит, чудом не споткнувшись и не упав в первые несколько мгновений. Где-то за его спиной раздавались крики, несколько раз, по какому-то наитию, Ансельм менял направление, но не останавливался. Дыхание разрывало ему грудную клетку, сердце бешено колотилось где-то в горле.
Внезапно ноги у него подкосились, и Ансельм рухнул на землю, ободрав себе колени и ладони и пребольно ударившись боком. Шестое чувство подсказало ему отползти чуть в сторону, и он, из последних сил перебирая руками и ногами, заполз под какой-то выступ, свернувшись в клубок, как младенец в утробе матери и тяжело, с хрипом, дыша.
«Безопасно», - еле слышно шепнуло что-то в его голове, и юноша, обессилев, упал в объятия ждущей его пустоты.
Сознание возвращалось медленно, словно нехотя. Первое, что ощутил Ансельм - это запах гари. Слабый, но неотвратимый, он заползал в ноздри, вызывая желание чихнуть, что Ансельм и сделал.
Следующим пришел ветер. Его слабые порывы обдували лицо, путались в волосах, отбрасывая их назад. Вздрогнув, Ансельм мазнул рукой по стене, обнаружив под пальцами грубую кладку, и окончательно пришел в себя.
Несколько мгновений он просто продолжал сидеть на земле, пытаясь осмыслить происходящее. Где-то вдалеке сливались в один неясный гул позвякивание колёс, стук копыт и голоса людей, а где-то рядом заливались пением птицы.
Внезапно, словно прорвав невидимую плотину, поток мыслей захлестнул вспыхнувшую болью голову Ансельма.
Он сбежал! Он на свободе! От этой мысли горло Ансельма снова перехватило. Он никогда на самом деле всерьёз не задумывался о побеге - это казалось слишком нереальным. И вот теперь, благодаря какому-то нелепому стечению обстоятельств…
Кстати, об этом.
Кто-то напал на… на… место где его держали. Особняк? Дворец? Ансельм точно не знал, потому что никогда не видел это место, но судя по количеству комнат и качеству мебели - это был совсем не простой городской дом. Хватало же там места на всех оракулов.
Всех оракулов…
В груди неприятно сжалось. А как же остальные? Йохан, Зибби, другие ребята… что теперь будет с ними? Выжили ли они вообще в этой катавасии?
Ансельм сжал зубы так сильно, что они хрустнули, и замотал головой. Он не может вернуться за ними - он всё равно ничем не может помочь им. Если они живы, конечно. Он с собой-то не совсем знает, что делать…
Эта мысль неожиданно подсветила отсутствие у него не то, что плана - вообще примерных представлений о том, что делать. Ансельм почувствовал, как внутри поднимается паника. Он же не знает толком, где находится - ни в масштабе карты, ни собственно в городе, не знает, куда податься, и его могут выследить в любой момент, он открыт, как единственное дерево в пустом поле…
Усилием воли Ансельм заставил себя сосредоточиться. Паника - очень плохой советчик, а значит, ей нельзя поддаваться. Сейчас он в безопасности.
Юноша замер. Он совершенно не знал, откуда пришла эта уверенность. Он просто… знал, что сейчас он в безопасности. Это было… как-то странно. Особенно учитывая, что у него на груди всё ещё висел амулет, который должен был защищать его от видений.
Ладно, это может подождать. Сейчас ему нужно решить, что делать.
Ансельм усилием воли расправил плечи и расслабился. Мысли свободно текли сквозь его разум, постепенно отсеиваясь и в итоге осталось только самое важное.
Во-первых, с очень большой вероятностью - он всё ещё в Катле. Улицы в видениях были слишком знакомыми, и если только не предположить, что в других городах существуют улицы с такими же точно названиями, то получается, что это Катл.
Во-вторых - кажется, ему повезло, и на дворе поздняя весна. Во всяком случае, сирень цветёт - значит, скорее всего, конец весны. Ну, или начало холодного лета.
В-третьих, где он находится в городе - не совсем важно. Если это Катл, то главное - выйти на проспект Славы, центральную улицу, пронзающую город от лобного места до Последних Врат, выезда из города в самой глубине трущоб. Проспект выведет его в бедные кварталы, а оттуда - в трущобы, и там его точно не будут искать - запутанные узкие улицы с высокими домами, живущие по своим законам были совершенно неприступным лабиринтом для любого, кто там не родился. Тайная Канцелярия посещала трущобы только и исключительно по наводкам. Именно там очень часто гнездились заговорщики. Другое дело, что с помощью оракулов их обнаруживали очень быстро, да и сами жители трущоб не очень жаловали революционеров. Занятые повседневным выживанием, они были очень и очень далеки от политики.
Если к нему вернулась магия, он сможет продержаться в трущобах несколько дней - хотя бы, чтобы его перестали активно искать.
Магия…
Ансельм сосредоточился, пытаясь нащупать те самые крошечные волокна в своём сознании, которые видел в прошлый раз. К своему искреннему удивлению, он обнаружил в своём сознании уже не просто крошечные, незаметные волокна, а нить - тонкую, натянутую как струна и пульсирующую энергией.
Ансельм облегченно вздохнул. Его связь с Вселенной восстанавливалась, с каждым днём становясь всё сильнее. И, наверное…
Юноша расправил ладонь и попытался согнать знакомую, родную энергию в руку. Это было довольно непривычно - он не колдовал, наверное, несколько лет, и совершенно отвык от этого. Очень слабенькое заклинание выходило с трудом, словно пытался заработать древний, заржавевший всеми шестеренками механизм.
Неожиданно ладонь привычно закололо, и пальцы Ансельма сами собой сомкнулись на небольшом, пульсирующем в давно забытом ритме, шаре из чистой энергии.
Ансельм позволил себе небольшую улыбку.
Магия вернулась.
Оставалось главное - сделать так, чтобы его не могли выследить. Помедлив, Ансельм потянулся к амулету на шее. Пожалуй, помимо крестовидного шрама на лице, амулет был самой заметной его вещью, даже сам по себе. А если он ещё и был зачарован…
Ансельм поморщился, и, мысленно приготовившись к обрушению на него потоков видений, сдерживаемых амулетом, решительно, чтобы не дать себе время передумать, расстегнул цепочку, снимая оберег с шеи.
К его удивлению, «удара» не последовало. Да, в голове почти привычно загудело, и вернулся шепот, льющийся в уши, в разум, мешающий думать, но, почему-то всё это было не так тяжко, как когда он был в заточении.
Теперь нужно было избавиться от шрама, или хотя бы попытаться, потому что оставить как есть - всё равно, что повесить на себя табличку «Я здесь!». Отбросив амулет в сторону, Ансельм сосредоточил крупицы своей магии в пальцах и принялся плести излечивающее заклинание.
Трижды оно срывалось, трижды крошечные искорки энергии угасали, так и не превратившись в настоящее пламя. Но, в конце концов, Ансельму удалось удержать поток целительной энергии столько, сколько было нужно, и он без лишних раздумий поднёс пальцы ко лбу, проводя ими по загрубевшему шраму, прорезавшему его лоб от линии волос и до переносицы.
Шрам тут же вспыхнул холодной болью - она расползалась по тонкой полоске рубца, замораживая, обжигая холодом. Ансельм закусил губу от боли, но лечение не бросил.
В какой-то момент у заклинания кончился заряд, пламя в кончиках пальцев угасло, и Ансельм почти что обессилено привалился к стене убежища, тяжело дыша. Его била крупная дрожь, он обливался холодным потом, но зато, когда он поднёс руку ко лбу, пальцы его не ощутили ничего, кроме гладкой кожи. Глубокий поперечный шрам на переносице тоже смягчился, хоть и не исчез совсем, но Ансельм на это и не рассчитывал. Во всяком случае, если он мог верить своим же тактильным ощущениям, теперь он меньше походил на оракула, и больше - на просто ослепшего человека. Искать его теперь будет сложнее.
Ансельм попытался придумать, от чего бы ещё можно было избавиться, но так ничего и не надумал - на нём оставалась только одежда. А значит, пора была выдвигаться.
Глубоко вдохнув, Ансельм выбрался из своего убежища.