Если не любишь людей – боишься их, не ощущаешь своего единства с ними, ты несчастен и чужд миру. Но стоит тебе полюбить людей – и ситуация мгновенно меняется. Ветвь жива, только пока она часть дерева. Во всяком другом случае она быстро становится мертвой деревяшкой.
Книга Света
Неужели книга света не знает про размножение деревьев с помощью черенков, тех же самых веток? И как едины с людьми стражи, которым себя даже людьми-то называть нельзя, перья темнеют?
По стеклу ползли дождевые капли. Каждая оставляла мокрую дорожку. Порой капли встречались, и две дорожки сливались в одну. «Прямо как человеческие судьбы», – думала Даф.
Они сидели в тесной кухне у Зозо, где происходил семейный совет. Учитывая, что Хаврон на нем отсутствовал, совет гораздо меньше походил на балаган, чем это в принципе было возможно.
– Ты хочешь сказать, что больше не учишься в гимназии? – озабоченно спросила Зозо.
– Я уже раз восемь это повторил, – вспылил Меф.
– Не груби матери! Мать у человека одна! – напомнила Зозо.
Мефодий заверил ее, что он в курсе.
Чудесный человек! И нет бы он с Зозо только сейчас так, но он же так всегда... в их редкие встречи.
– Вылететь из гимназии за год до окончания! Невиданное дело!
У зайки-побегайки должен быть аттестат за девятый класс, так что минобр Мефу ничего не должен.
А как же институт? Я пойду к Глумовичу! Я умолю его! Это святой, светлый человек! Бескорыстная душа! Он не отвернется от материнского горя! Я встану на колени! Мы все встанем на колени! – воодушевилась Зозо.
– Хорошая мысль! – одобрил Меф. – Даф, у тебя как завтра утром со временем? Пойдешь с нами вставать на колени Глумовичу? Встанем и попрыгаем. Давненько у бедняги не было гипса.
Ехидство - это не путь света.
Зозо хихикнула, но тотчас спохватилась, что роняет свой материнский авторитет, и заставила себя возмутиться. Эмоциональные переходы у нее осуществлялись всегда мгновенно, точно кто-то перещелкивал тумблер.
– Отвратительно! Он же еще и насмехается! Ты унаследовал от своего отца все его худшие качества! – заявила она.
Оооо, вот это классическая музыка!
Меф заинтересовался:
– А какие именно?
– Все! – отрезала Зозо. – Запомни раз и навсегда. Все хорошее в тебе от меня: красота, ум, хороший вкус, хорошая фигура. Все плохое – от папаши. Тупость, самоуверенность, грубость, маленькие негениальные уши с крошечной мочкой!
Особенно от родителей он унаследовал Кводноновский или около того фейс.
Даф, ковырявшая ложечкой половинку сухого лимона, не выдержала и чихнула в чашку.
– Прошу прощения. Я поперхнулась, – пояснила она.
Зозо с подозрением уставилась на Дафну.
– Как? Только не говори мне, что ты тоже вылетела из гимназии! – осенило вдруг ее.
– Пробкой, – подтвердила Даф с глубочайшим удовлетворением.
Ну да, ей-то что. Стражешколу она закончила, дальше только курсы златокрылых, наверное. А любовь к химии давно в прошлом, ведь она же яжедевушка!
Зозо рассеянно поискала глазами что-нибудь съедобное. Она терпеть не могла пить чай без ничего. Ей было заведомо известно, что ничего не куплено, но неожиданно для себя она обнаружила в вазочке половинку тульского пряника. Недоверчиво оглядела, потрогала, понюхала и стала есть. Мефодий благодарно взглянул на Дафну. Ему было известно, что его мать после еды всегда добреет.
Поэтому он даже не подумал что-то принести. Ах да, у него нет денег, и перемещается он по городу с помощью магуйства. И ест ворованное.
– Какой ужас, Даша! Я всегда была уверена, что ты серьезная девушка и благотворно влияешь на моего олуха. Что думают по этому поводу твои родители? – сказала Зозо уже гораздо мягче.
О! В первый и возможно в последний раз всплывают гипотетические родители Дафны.
– Они думают, что можно закончить школу экстерном. То есть, конечно, остался всего год и ускорить ничего особенно не получится, но подготовиться и сдать экзамены реально, – сказала Дафна.
Им двоим-то да.
Она достала из рюкзака флейту и коснулась губами мундштука. Звук получился легким, щекочущим, едва уловимым. Бронзовые крылья на груди у Дафны потеплели. До чего же приятно, что флейта вновь ее слушается!
Лоб Зозо разгладился.
Аж свет в восторге, что она мать Мефа зомбирует, ми-ми-ми.
Она воздела глаза к потолку, жизнерадостно подумав, что такое количество трещин на штукатурке иметь просто неприлично. Настолько неприлично, что в этом есть приятный вызов общественному мнению.
– Ну хорошо, пусть так. Сынок, но где ты будешь жить? Конечно, можно постелить Эде в ванной поролон, но, боюсь, этому эгоисту не хватит душевного благородства туда перелечь.
А ничего, что Мефодий( в отличии от Дафны) тут прописан и где-то жил?
. Допустим даже, мы вдвоем сумеем его переорать! Но тогда он станет запираться и из вредности никого не пустит почистить зубы! – сказала она обеспокоенно.
– Пока что нас не выселяют из гимназического общежития. Комнаты нам оставили. Месяца три в запасе еще есть, – успокоил мать Мефодий.
Зозо кивнула с явным облечением. Человек верит в двух случаях: когда действительно верит и когда втайне ощущает, что недоверие нарушит его душевное равновесие.
– Все равно с этим надо что-то решать! – сказала она сдающимся голосом человека, который уже отодвинул проблему на второй план.
Самое смешное, что решить всё не просто, а очень просто. Спихнуть Мефа обратно к матери, а Дафну вселить к Эссиорху, у него всё равно трёшка огромная. Или вообще поселить Мефодия тоже к Эссиорху, Корнелию хватило бы одной показательной дуэли, чтобы заткнуться. Но это же Эсе придётся чистить хлам, какой кошмар...
Мефодий с Дафной просидели у Зозо еще минут двадцать и стали прощаться. В коридоре обнаружилось, что Депресняк, неосторожно оставленный в одиночестве, прогрыз шины у велосипеда Эди и разодрал когтями седло. Утешало только то, что Эдя на велосипеде все равно не ездил. Велосипед так и стоял надгробным памятником здоровому образу жизни.
– Я сто раз говорила Эдьке: не катаешься – продай! А он мне: тогда пакеты не на что будет вешать! Вот пусть и вешает теперь, руль-то остался! – мстительно заявила Зозо.
Да велосипед тоже остался, Депря не раму же отгрыз и ушёл с ней гордый. А Зозо плевать, что Депря как-то ухитрился шину скушать...
– Простите его! Он не хотел! – извинилась Даф, с досадой отлавливая пытавшегося ускользнуть кота. – Он жертва собственных страстей!
«Жертва страстей» упрямо болталась у нее в руке, компенсируя недостаток интеллекта избытком характера.
Напоследок Зозо заставила сына поклясться, что они будут хорошо питаться. Если надо, она сама станет им готовить. Правда, не сегодня и не завтра, но не позднее пятницы точно.
– Запомните: горячий суп каждый день! Хуже гастрита в шестнадцать лет может быть только облысение в двадцать два, – крикнула Зозо в закрывающиеся двери лифта.
Даф нажала кнопку первого этажа. Кнопка была вдавленная, блестела от множества прикосновений. Лифт дернулся и стал медленно опускаться, задумчиво скрипя. Мефу вспомнилось: когда ему было лет восемь, он постоянно опасался, что лифт сорвется в шахту. Или что у него оторвется дно. Ох уж эти детские страхи! Ты маленький, и страх маленький. Ты растешь, и страх растет вместе с тобой, не уставая менять личины, приобретая все новые формы. Всякий вчерашний страх смешон. Всякий сегодняшний ужасен. Вот и теперь забавно вспоминать, но тогда, шагая в кабину лифта, он ощущал себя по меньшей мере летчиком, которому надо катапультироваться из горящего самолета.
Мефодий и что-то человеческое. Мне даже несколько странно в это поверить - настолько он картонный и оторванный от всего-всего. Друзей нет, любимых детских книжек нет, хобби и вообще любимых занятий до фехтования не было, да даже шкафа, который был бы обклеен вкладышами от жвачек - и того, похоже, нет! Как будто не в 90-ых рос, право слово.
– Уф! Предупреждал я тебя: не надо было ничего говорить! Ну хлебнули чайку, хвостиком повиляли и свалили! К чему грузить человека, который вообще не в теме? – заявил Меф.
– Не сказать маме правду? – удивилась Даф.
Можно ли это считать косвенным признаком наличие у Дафны хотя бы когда-то мамы?
Меф поперхнулся.
– По-твоему, мы ей сказали правду? – спросил он.
Даф сменила тему. Она и сама в глубине души сомневалась, что правда в таком усеченном виде сильно отличается от лжи. Разве что стремлением вообще что-то сказать.
– Слушай, а твоя мама в самом деле смогла бы встать перед Глумовичем на колени? – спросила она.
Меф вознегодовал:
– Зозо? Да никогда! Она гордая! Она, может, и пошла бы, искренне думая, что будет умолять, но по ходу дела случилось бы так, что у Глумовича сам собой возник фонарь под глазом… Кстати, он ведь меня действительно отчислил, собака такая!
– Думаешь, это Арей сказал Глумовичу, что ты бросил мрак? – задумчиво спросила Дафна.
– Как бы не так! Так тебе Арей и кинется шептать в ушко Глумовичу! Тоже мне друга нашел. Кто-то из комиссионеров небось наквакал, чтобы нагадить.
Арей мог поручить это Улите, в рамках - ушел от мрака, так и гуляй себе, чтобы проверить силу решения.
Они прошли мимо почтовых ящиков и вышли на улицу. Двор детства показался Мефу неожиданно маленьким и сдавленным. Он попытался разобраться отчего, но так и не разобрался. То ли двор действительно сузился, то ли он сам вырос.
Меф вспомнил детство. Жаркий воздух, поднимавшийся снизу, от каменного тела дома, когда он распахивал окно. Узкая клетка двора, отчеркнутая от улицы линией кустарника. Ржавая горка с единственной яркой полосой в центре, до блеска отполированной множеством штанов. Песочница, похожая на проплешину, в которой копались, конкурируя, дети и кошки. Каждую весну в песочницу навозили горы песка, а к осени песок таинственным образом исчезал. Площадки у лифтов, пахнущие супом, и сами лифты, пахнущие машинным маслом и тогда еще новой резиной. Скрип и резина сливались и были неразделимы в сознании.
Это даже мило... внезапно
– А у меня действительно маленькие негениальные уши с крошечной мочкой? – спросил Меф неожиданно.
Дафна посмотрела на его уши. Вначале на одно ухо, а затем, заставив Мефа повернуться, на другое.
– По-моему, уши как уши. С другой стороны, я никогда не видела ушей гениев и не могу сравнивать объективно, – осторожно сказала она.
Меф улыбнулся. Светлым стражам вопросов лучше не задавать. Они слишком честны, чтобы льстить.
То-то все перед Троилом лебезят.
Асфальт был залит солнцем. В большой луже посреди парковки расплывалось красивое, радужное бензиновое пятно. Через лужу были проброшены кирпичи и доски. Меф жадно оглядывался. Ему казалось, он хорошо знает район, в котором вырос. Да и как могло быть иначе? Он жил здесь в возрасте, когда человека тянет изучить и облазить все, куда можно забраться в принципе.
Не только официальный и скучный взрослый мир, по которому пролегают неизменные «правильные» тропы – асфальтовые дорожки, остановки, магазины, но и мир тайный, неофициальный, сокрытый. Подвалы, пахнущие сытной и густой сыростью. Чердаки с таинственными бомжачьими матрацами, на которых никогда никого нет, и белыми разводами голубиного помета на балках. Просмоленные крыши гаражей, от которых легко отколупываются похожие на пластилин мягкие капли, которые под видом «жувачки» сосватываются в щербатый рот доверчивому младшему товарищу.
А узкие грязные проходы между гаражами? Вот уж где промежуточная станция между бытием и небытием! Рамы со следами штукатурки и торчащими из мятого, крошащегося дерева крашеными шурупами. Выкорчеванные двери с ручками, надраенными тысячами прикосновений, – двери, так и не доехавшие до заветного домика на шести сотках. Древний холодильник, с открученным двигателем и свинченными змеевиками фреонов, из которого запасливый мечтатель-хомяк мечтает со временем, которое никогда не наступит, изготовить дачный сейф. Между вещами-гигантами громоздится всякая мелкая дрянь – гнутые лыжные палки, стертые покрышки, гниющие связки картона и прочие утопленники памяти, которые все никак не всплывут с ее дна.
Ух ты, живые гаражи!
Возвращаясь от Зозо, Меф повел Дафну не умытой титульной улицей, обозначенной на автомобильных картах жирной желтой полосой, а ее мистером Хайдом – дворами и закоулками. Этот путь был короче, а главное, интереснее. Петляя между изнанками домов по отмостке, усыпанной окурками и сухими крапинами плевков, он вслух вспоминал:
– Между той стеной и киоском я всегда прятался на велике и никто меня не находил. Игра у нас такая была – прятки на великах. Прячься, где хочешь, только чтобы не слезать с седла. А тут мы зимой смывались от одного мужика. Залезли на крышу машины, ее почти всю занесло, а она как завоет! Прямо из-под снега! Мужик выскочил на мороз – трусы, майка, тапки! – и за нами. Еле учесали от придурка. И рожает же мама таких маньяков!
– Мефодий! – укоризненно произнесла Даф, не любившая резких словечек.
– Что Мефодий? Ну разве не маньяк? Вот если бы ты была мужиком, разве ты стала бы вопить и в тапках прыгать по сугробам за детьми, которые влезли на крышу твоего рыдвана? – возмутился Меф.
Классический Мефодий.
Знаете, ведь у всего населения Фантастических тварей есть одна черта - она не умеют рефлексировать, смотреть на ситуацию иначе. Мефодий вот точно такой же, во всём.
– У меня никогда не было машины, – уклончиво ответила Дафна.
– А если бы была?
– Все равно мне сложно вообразить себя мужиком в трусах и тапках.
Дафна не преувеличивала. Представить себя мужиком ей было действительно непросто, зато маленького Мефа, скачущего на крыше машины и удирающего по сугробам, она представляла себе очень даже хорошо.
И где вот этот Мефодий? А нет его. Только в рассказах остался.
– А здесь, вон через тот двор, я ходил к одной девчонке… – сказал Меф, останавливаясь.
– А как ее звали? – спросила Дафна.
– Неважно, – сказал Меф.
– Но она была хорошая?
– Нормальная, – коротко ответил Буслаев.
Он жалел уже, что вообще упомянул об этом. Ему не хотелось обсуждать с Дафной Ирку. Это было бы предательством по отношению к Ирке, что он смутно, но совершенно четко улавливал.
Почему? "Тут была девчонка Ирка, очень хорошая, но инвалид, у неё из семьи была только бабушка. Мы дружили, а потом я нашел вместо неё морок и теперь думаю - может она умерла в той аварии, а кто-то сердобольный сотворил эту тень для бедной старушки."
Он же с Иркой не встречался, и влюблённость её не замечал.
– А тут мы подрались с одним парнем! – торопливо кивнул он на гаражи. – Я вроде как победил, но он напоследок, как девчонка, укусил меня за палец. А зубы у него были не особо стерильные. У меня палец распух, болел три недели, не сгибался. Даже резать хотели.
Кхм, как же он Мефодия за палец цапнул? Прямо до резанной раны?
– А почему подрались? Какой был повод? – с интересом спросила Дафна.
Меф честно напряг память.
– Не помню даже. Думаю, парень был похож на меня. Такой же шустрый, лез во все дыры, командовал.
И кем же у нас Мефодий командовал и когда?
Ну и не могли сойтись. И второй случай был в этом же духе. Меня как-то на Волгу отправили в лагерь отдыха. Кроме меня, там был из Москвы еще один пацанчик. Как же дико он меня раздражал! Не меньше, чем я его! Мы с ним начали драться еще в поезде. И закончили в поезде, но уже на обратном пути.
– А с этим почему дрались? – спросила Дафна, улыбаясь.
Вопрос был не праздный. Ей было важно знать о Мефодии все с момента рождения и до сегодняшнего дня. Когда страж света любит, он не разделяет себя и того, кого любит. Они становятся единым целым – слитным человеком с двумя головами, четырьмя ногами и руками. Все внутренние границы стираются, становятся условными. Вон та елочка еще на твоей территории, а вот эта елка уже моя – такого у них нет и быть не может…
И никакого личного пространства и личной, только твоей жизни! Только взаиморастворение и никаких левых друзей, особенно другого пола. Пиздец.
– А шут его знает! Нам даже разговаривать не нужно было. Видим друг друга и сразу бросаемся как звери. Тоже, наверное, на меня был похож. А у светлых что, такого не бывает? – спросил Меф.
Даф заверила его, что случается всякое.
– Но мы после ссоры обычно просим друг у друга прощения, – добавила она.
Да-да, увидим это через пару глав. Как просят светлые прощения.
Меф кивнул.
– В этом, наверное, главная разница. У меня бы язык не повернулся попросить прощения у этой подлой макаки, которая меня за палец тяпнула! – заявил он.
Даф улыбнулась.
Меф свернул за угол дома, сделал пару шагов и в растерянности остановился. Проход был застроен неизвестно откуда взявшейся многоэтажкой. Дома сейчас растут как грибы.
Сашаня на этом моменте бы расплакалась.
– Заблудились? – спросила Даф, тактично употребляя множественное число.
Меф вспыхнул.
– Чтобы я, в своем районе? Да никогда в жизни! Нам нужно вон туда! Но мешает этот заборчик.
Дафна скользнула по заборчику оценивающим взглядом. Сотни одинаковых окон, за каждым своя история и своя судьба.
– Хорошенький заборчик! А если как-нибудь обойти?
– Обойти нельзя. Ты уверена, что не хочешь телепортировать?
Даф покачала головой. Взгляд зацепил низкое, огороженное бетонным забором строение, заплаткой из красного кирпича затыкавшее дыру между двумя многоэтажными ульями.
– А там что? – спросила она.
– Котельная. Видишь, труба торчит? – спросил Меф, безуспешно пытаясь вспомнить, залезали они туда или нет. – А, знаю! Там сторож был психованный! Андрей, парнишка из соседнего подъезда, повис на заборе животом, а он с той стороны его ухватил и на плиты головой тащит!.. Конкретно больной мужик! Я Андрея с другой стороны за ботинок дергаю, а он орет!
– Кто, Андрей?
– Разве я сказал: Андрей? Сторож. Андрей, кстати, не орал. Потом только, когда мы уже удирали. Интересно почему?
– Шок, наверное.
– Да не, какой там шок! – отмахнулся Меф. – Вот когда мы с ним в пустую электричку ночью залезли и нас засекли – вон то был шок! Удирали, помню, как зайцы.
Когда он в электричку-то пустую ночью забрался? Мефодий не выглядел таким рисковым парнем в первой книге, корзиночка как корзиночка.
Меф взял Даф за руку и решительно потянул к забору котельной.
– Пошли! Перелезем с этой стороны, потом с другой и окажемся почти у метро!
– А сторож? – спросила Даф озабоченно.
Меф засмеялся. Теперь он дорого бы дал, чтобы единственной его проблемой был морально увечный сторож из котельной.
Кхм, какие у него сейчас проблемы? Бытовые решает Дафна, мрак за Мефом не гоняется, на универ и учёбу ему примерно пофиг.
– Я тебя перетяну! Максимум косички оборвутся! – пообещал он.
– У меня не косички! У меня хвосты! – назидательно произнесла Дафна.
Оданги у тебя, Серенити ты недоделанная, и, судя по последним книгам - не только на, но и в голове.
– А, ну да! Важное уточнение. Ну что, десантируемся?
Бетонный забор оказался до скучного невысоким. Меф перебросил через него Депресняка
А ничего, что котик у них того, летучий?
затем забрался сам и втянул Даф. Они спрыгнули во двор котельной. Огляделись. Территория выглядела запустело. Старые автомобильные сиденья, перекинутые через забор кем-то, кому лень было идти до помойки, и малообъяснимый скелет железной кровати, по-хозяйски уверенно стоящий прямо посреди двора.
– Ну и где твой псих-сторож? – спросила Дафна.
– Лечится где-то. Похоже, котельную прикрыли. Помню, тогда народ права качал, что она дымит прямо в окна, – вспомнил Меф.
Железная дверь, ведущая в котельную, была распахнута. Ржавые петли поскрипывали, когда налетал порыв ветра.
– Одним глазком, а? – предложил Меф и, не дожидаясь согласия Даф, забежал внутрь.
Дафна неохотно потащилась за ним. Стройки, подвалы, тоннели метро и заброшенные котельные вдохновляли ее меньше, чем Мефа. Ей ближе были небесные просторы и порывы ветра, чем эти гномьи катакомбы, пахнущие паленой проводкой.
За железной дверью обнаружился узкий, выложенный выщербленным кафелем коридор. Направо уходили две двери, из которых первая была заперта, а вторая вообще отсутствовала. К ее проему Меф и направился.
– Там, наверное, топка и всякие вентили! – предположил он.
Дафна, не фанатевшая от вентилей, осталась снаружи, решив подождать, пока Меф утолит жажду технократических зрелищ. Случайно она бросила взгляд на Депресняка, бежавшего чуть впереди Мефа. Она увидела, как у кота выгнулась спина. Кот зашипел и попятился.
Вот в сюжетных местах Депря все шипит и пятится, или опаздывает. Кажется, в серьезную драку он влез только с Яраатом, а так все свои бойцовые качества он демонстрирует только для гэга.
Дафне это не понравилось. Рука ее скользнула в рюкзак, извлекая флейту.
– Подожди! – крикнула она Мефу.
Мефодий застыл, нога его повисла в воздухе, а затем он все же сделал шаг. Почти сразу Даф услышала короткий крик.
Что-то длинное, ломкое упало на Мефа из-за двери. В вытянутых руках мелькнула серебристая змейка удавки. Меф чудом успел пригнуть голову, и вместо шеи удавка захлестнула подбородок.
Это была странная яростная битва в полной тишине. Враг пытался затянуть удавку и повалить Буслаева, чтобы проще было задушить. Меф вертелся ужом. Теперь, когда неприятель висел у него на спине, длинный меч мешал Мефу защищаться. Мефодий даже испытывал соблазн отбросить его.
Гнева, как ни странно, Меф не ощущал, и это блокировало его дар, пробуждавшийся в основном в минуты ярости.
Так вот почему дар Кводнона так никогда и не разгулялся в полную силу - потому что Мефодию большую часть времени на всё пох! Даже когда его девушка лежала полумертвая, он всё равно не начал гнуть под себя реальность вокруг, и даже в разговоре тогда верховодил, если я верно помню, Эссиорх.
Единственным чувством, которое Меф испытывал, было глубокое удивление, что кто-то набросился на него и со злобным сопением пытается уничтожить. Глупая и лишенная смысла игра. Одержимость. Меф смутно надеялся, что человек с удавкой осознает это и остановится. Но человек не останавливался. Рыча, он тянул удавку к себе, и Меф ощущал, как что-то жесткое режет ему подбородок.
Время прыгало. Секунды крошились как сухое печенье.
В какой-то миг, когда Меф дернулся вперед, нападавший потерял равновесие и, стараясь устоять, распрямил правую руку, не выпуская при этом удавки. Совсем близко от лица Меф увидел белую кожу запястья с прыгающими голубоватыми жилками. Чуть ниже жилок, там, где обычно бывает браслет часов, Меф различил едва заметные светлые буквы, похожие на клеймо. Они были заметны лишь потому, что рука нападавшего раскраснелась и вспотела.
«Spurius» , – прохрипел Меф вслух.
Разобрав его хрип, нападавший зарычал. Он дернул назад запястье, пытаясь перебросить удавку с прижатого к груди подбородка Мефа на его шею. Это дало Буслаеву возможность наклониться вперед больше, чем раньше. Удавка затянулась, но Меф теперь видел голени своего противника. Поняв, что церемониться больше нельзя, Буслаев перевел лезвие меча вниз и нанес повисшему на нем человеку сильный укол в ступню.
Зарычав от боли, нападавший рванулся назад и вбок, собачьим поводком дернув удавку, и Меф, потеряв-таки равновесие, упал, выпустив из руки клинок, торчавший в чужом ботинке.
Уже падая, он увидел, как маголодия Дафны брызжущим потоком света ударила в темную, попытавшуюся навалиться на него фигуру.
Ведь Дафна не могла вспомнить раньше, что она светлый страж и применить по назначению уже выхваченную флейту!
Многоцветная негодующая спираль окутала врага коконом. Ощутив, что его больше ничего не держит, Мефодий перекатился и мгновенно вскочил, готовый сражаться.
Его враг стоял, покачиваясь, похожий на мумию в погребальном покрывале. Спираль маголодии дошла до пояса и закручивалась вниз. Меч Мефа, чуть склонившийся под тяжестью рукояти, торчал в ботинке, пробив носок и подошву.
Прежде чем Буслаев сообразил, чем это чревато, и успел выдернуть клинок, маголодия коснулась рукояти и, как виноградный побег, стала обвиваться вокруг нее.
– Не надо! – услышал он сорванный крик Дафны.
Она лихорадочно попыталась отозвать маголодию, но опоздала. Вспышка была такой слепящей, что Меф едва успел присесть и заслонить глаза локтем. Правый глаз он спас, а левым смог отчетливо видеть только к вечеру. Но даже и ночью в нем прыгали еще солнечные зайчики.
В котельной мелькнула смутная тень Мамзелькиной. В занесенной руке сверкнул неразличимый призрак косы со сдернутым брезентовым чехлом. Коса пропела серебряную песнь и исчезла на мгновение раньше самой Аиды Плаховны. На Мефе и Дафне старушка взгляда не задержала. Спешила. Меф и прежде слышал, что Аида ухитряется бывать в десятке мест одновременно.
Дафна закричала. Решив отчего-то, что на нее напали, Меф рванулся туда, где еще недавно находился враг. Под ногой лязгнул меч. Меф нашарил его и по весу почувствовал, что клинок продолжает торчать в ботинке. Меф дернул клинком, стряхивая его, и вновь упорно занялся поисками притаившегося противника.
Поиски ничего не принесли. Зрение мало-помалу возвращалось, а вместе с ним приходило и понимание, что непарный левый ботинок с дырой в носке – это все, что осталось от загадочной личности с удавкой.
Дафна с ужасом смотрела на валявшийся ботинок.
– Ты понял, что произошло? – спросила она.
– Нет.
– Конфликт светлой маголодии и темного меча. Этот бедолага стал полем боя света и мрака… И зачем я это сделала? Ты же и сам уже почти справился, – виновато сказала Даф.
Упав, получив удавку уже на шее, и воткнув переселенцу, которому плевать на боль, меч в не самое необходимое для боя место.
Меф коснулся ее плеча.
– Ты все сделала правильно. Ты спасала мне жизнь. У тебя не было времени подумать.
Дафна нервно провела рукой по лицу и отвернулась.
– Может, этого убийцу послал Лигул? – спросила она с надеждой.
Меф успел уже осмотреть удавку и обнаружил, что это обычный кусок проволоки, наспех подхваченный здесь же, в строительном мусоре. Подумать только – и такой дрянью его едва не придушили!
– Навряд ли. Убийца подготовился бы лучше и не возился со мной так долго. Этот же схватил первое, что увидел. Думаю, услышал голоса, когда мы вошли в котельную…
Даф грустно вздохнула. Да, похоже, Лигулом тут и не пахнет.
– Это точно не тот сумасшедший сторож, который едва не убил твоего друга? – спросила она.
Которого вы только что взорвали. Ми-ми-ми!
Меф негодующе возразил:
– Тот дружил с головой немного больше. Нет, этот парень если и ждал, то точно не нас. Но почему он вообще напал? Не заорал, не попытался прогнать, а сразу набросился?
– У тебя подбородок в крови, – сказала Дафна тихо.
Меф осторожно коснулся лица. Длинный порез сочился кровью, которая уже начала подсыхать. Прикосновение растревожило порез. Меф ощутил жжение. Боль, узкая и зудящая, казалось, прилипла к лицу. Хотелось взять ее за край и рывком снять, как отдирают присохший к ране лейкопластырь.
– Это проволокой. Сам виноват. В другой раз буду смотреть по сторонам, – сказал Меф.
– Ты же не знал!
– В том-то и дело, что не знал, а сунулся. Незнание – отмазка ослов. Случайности – отмазка растяп. Уважительные причины – отмазка посредственностей. Для профессионалов уважительных причин не существует, – назидательно заявил Меф.
Даф нахмурилась. В этой бойкой фразе она уловила неизжитое влияние Арея.
Арей там в дверь-то без выжидания не выходит, так что это влияние полезно. Да и когда Мефодий должен был изживать его влияние? В те две-три недели?
Внезапно Депресняк зашипел, как кусок сала на сковороде, и прыгнул. Секунду спустя в котельную вбежало маленькое кособокое существо в бухарском халате. Оно истошно верещало и, ничего не видя, размахивало руками. На лице у него висел кот. Между его лапами прыгала огненная борода. Вцепившись передними лапками в чалму, Депресняк деловито подтягивал задние, намереваясь добраться до глаз.
А вот и Депря проснулся - для гэга!
Дафна слишком хорошо знала своего котика и не сомневалась: глаз он не пожалеет. Подбежав, она схватила Депресняка и стащила его с головы огненнобородого. Разошедшийся кот, не замечая подмены, терзал лапами трофейную чалму.
В ужасе огненнобородый набежал на Мефа. Отпрыгнул, едва не налетел на Даф, потеряв дверь, врезался в глухую стену, всплеснул длинными рукавами халата и внезапно сгинул непонятно куда.
Меф подошел к стене. В воздухе разливалось малиновое сияние – визитная карточка телепортаций созданий мрака. Да и само исчезновение – слишком ловкое и поспешное для новичка – свидетельствовало, что огненнобородый опытен. Если бы не кот, они вообще не застигли бы его врасплох.
– Видела? Кто это был? – спросил Меф озадаченно.
Даф брезгливо принюхалась.
– Халат , – ответила она.
От исчезнувшего халата удушливо воняло серой – запах непереносимый для тех, кто рожден в Эдеме.
Тяжело, наверное, стражам мрака в Тартаре - страдать от аллергии по всему, что окружает
Вообще это милая Йозина забывчивость меня умиляет. Постоянное использование в качестве определения множества объектов, часть которых под определение объективно не подходит, вот даже не думая.
Сколько там до стеклянного стража? Три книги и около года+-? Стеклянного стража, где без каких либо сомнений выводится - тёмные это павшие светлые, они из Эдема. И Йозя ЭТО ещё не держит в голове? Серьёзно? Это как бэ кусок слитой чуть ли не центральной сюжетной линии от Карты до Танца.
– Сам видел, что халат. Не комиссионер? – спросил Меф.
– Не похож.
– И на суккуба не похож. Значит, по умолчанию, страж, но отчего-то безоружный. Откуда он здесь взялся?
Даф резонно напомнила, что она хранитель, а не справочное бюро.
– Наверное, у «халата» здесь была назначена встреча. Он шел себе спокойненько, а тут – раз! – на него прыгает кот.
Меф покосился на пепел.
– Все понятно. Он должен был встретиться здесь с этим… Но немного опоздал и прибыл, когда стычка уже завершилась. Спорю, он никак не ожидал увидеть тут нас.
Морщась от серной вони, Дафна присела на корточки, наблюдая за котом. Депресняк задними лапами раздирал чалму. В его движениях появилась ленца. Заметно было, что гнев кота улегся, и теперь он просто играет.
Неожиданно из растерзанной кошачьими когтями чалмы выкатился серебристый шар размером с мяч для большого тенниса и, пытаясь скрыться, резво покатился к двери. Меф прыгнул на шар, но тот легко увернулся, и Буслаев лишь напрасно оцарапал локти. Рассердившись, Меф вскочил и, двумя прыжками отрезав шар от двери, стал азартно топтать его. Лишь после двадцатого удара он понял, что ни разу не попал. Шар умело уклонялся.
Меф заставил себя не горячиться. Теперь он наносил удары с упреждением, надеясь перехитрить шар. Бесполезно! Шар угадывал каждое его движение, и Меф напрасно отбивал пятку о бетон. Теперь шар уже не ускользал: он откровенно издевался.
Внезапно Меф услышал звуки флейты – нежные, щекочущие, трепетные. Шар запаниковал, упруго увернулся от ноги Буслаева и, изменив форму, червяком попытался забиться в щель. Ошибка! Щель оказалась обычной оспиной в крошащемся бетоне. Пытаясь спастись, шар рванулся вверх и угодил точно под каблук Мефу. Что-то глухо лопнуло и растеклось слизью, которая мгновенно растаяла, взвившись к потолку мутным вонючим дымком.
– Готово! – сказал Меф, тяжело дыша.
Сердце прыгало как загнанное.
Даф оторвала флейту от губ.
– Убери-ка ногу! – велела она.
– Зачем? – спросил Меф.
Дымок он пропустил и не был уверен, что шар вновь не выскочит.
– Убери!
Меф отодвинул ступню. На полу, придавленный подошвой к плитам, лежал небольшой сероватый пергамент, обвитый плотной нитью с печатью мрака. Рядом поблескивал стеклянный пузырек из-под валерьянки.
Дафна опустилась на четвереньки и склонилась над полом, почти касаясь его лбом. Невесомые хвосты радостно трепетали. В положении ее тела было что-то бесконечно нежное.
Меф ничего не мог разглядеть. Ему мешал восторженно скачущий затылок Дафны.
Восторженно. Скачущий. Затылок. 
Тогда Меф, недолго думая, опустился на четвереньки и лбом стал отталкивать голову Даф. Некоторое время они молча бодались, как две задиристые буренки. Затем Даф отодвинулась и позволила Мефу смотреть. Он увидел, что к пузырьку аптечной резинкой прикручена бумажка, сообщавшая:
«Два раза в год по одному э».
– Что два раза в год по одному э? – не понял Меф.
Дафна не ответила. Она осторожно открыла пузырек и, подставив ладонь, перевернула. Спеша покинуть его, на ладонь хлынула сухая струйка эйдосов. Их было несколько сотен. Яркие, сияющие. Даф вскрикнула, засветилась. Для светлого стража нет радости больше, чем вырвать у мрака эти частицы вечности.
И тёмный их так просто отдал? Вообще без сомнений?
Меф недоверчиво моргнул.
– Почему они не в дархе? – поинтересовался он.
– А тебе нужно, чтобы они были в дархе? – возмутилась Даф.
– Мне – нет. Но если «халат» – страж, его эйдосы должны находиться в дархе. Или как он собирался получать их силу?
– Для силы он мог использовать другие. Эти же эйдосы – корм, – предположила Дафна, еще раз взглянув на этикетку.
Тёмный страж, который не утоляет вечный голод своего дарха эйдосами, просто держа их рядом. Ммммм, это ведь совсем не противоречит предыдущей книге!
Она не ошиблась. Ощутив неподалеку эйдосы, не отгороженные от него больше стеклом, серый пергамент попытался обвиться вокруг ноги Дафны.
– Эге! А вот и зверушка, которую надо кормить! – сказал Меф.
Ему впервые приходилось видеть артефакт мрака, который кормят эйдосами. Признаться, он и не предполагал, что такие существуют.
Подняв с пола пустой пузырек, Меф хотел разбить его, но внезапно увидел на дне песчинку, почему-то не последовавшую за остальными. Буслаев уже открыл рот, чтобы сообщить Дафне о еще одном эйдосе, который, видимо, прилип, но внезапно недоверчиво потряс головой и принялся жмурить ослепленный глаз. Ему пришло в голову, что это глаз виноват в том, что казалось Мефу явным обманом зрения.
Да и чем еще это могло оказаться, когда песчинка эйдоса вместо обычного голубоватого и ровного сияния была окутана сиянием, четко состоящим из двух половин? Одна часть привычная, пронзительно-голубая, а другая темно-фиолетовая, с мутными разводами.
Приглядевшись, Меф обнаружил, что эйдос состоит из двух приблизительно равных половин – одной яркой и другой тусклой, пустой, как мертвый зрачок.
– Не посмотришь? Тут что-то непонятное! – окликнул Меф Дафну.
Кивнув, Даф поднесла к губам флейту. Подчиняясь тихой маголодии, странный эйдос отлип от дна пузырька. Несколько мгновений он, покачиваясь, провисел в воздухе, а затем опустился Дафне на ладонь немного в стороне от остальных эйдосов. Заметно было, что он дичится и желает быть сам по себе.
Даф молчала. Только лицо ее вытягивалось все больше.
– Ну? Что? – спросил Меф.
– Ты не поверишь, чей это эйдос! – нервно отозвалась Даф.
– Чей?
– Улиты. Нашей Улиты.
Эйдос, отнятный у нерожденной Улиты, без её действий, и оторванный от ей действий - наполовину испорченный. Эйдос, находящийся в Прасковье - яркий!
– Откуда ты знаешь?
Даф не смогла объяснить. Истинное знание невыразимо словами. Все, что высказано, невольно прикручено к словам незримыми шурупчиками, и оттого имеет элемент натяжки.
Меф тем временем вспомнил о пергаменте. Он поднял его и потянулся к печати, собираясь сорвать ее и прочитать, но Дафна, кинувшись, поспешно отобрала у него пергамент.
– Почему? – удивился Меф.
– Не делай этого! Вообще лучше не прикасайся!
– Почему?
– Нельзя. Я чувствую. Там зло, – отрезала Даф.
В этом Меф как раз и не сомневался. Добро не нужно подкармливать эйдосами.
– Ну зло и зло. Давай посмотрим. Вдруг там что-то важное? – Он протянул руку к пергаменту, но Даф отскочила.
– Важного зла не бывает. Бывает опасное зло. Обещай, что никогда не порвешь эту нить! Я знаю, что этого делать не надо! Верь мне! – настойчиво повторила Дафна.
Буслаев неохотно пообещал.
– Все же я хотел бы понять, для кого «халат» писал напоминалку про кормление пергамента? Не верю, что для себя. Кому он собирался отдать пергамент и эйдосы? Неужели дебилу с удавкой? – спросил он.
Даф развела руками. Так далеко ее интуитивные знания не заходили.
Эх, ну порвал бы, всем бы хорошо было!
И относительно них тот же вопрос, лол.
но про многодеток это да