Эта глава еще тоскливее и затянутее предыдущей. Грей просыпается рядом с Аной. Вспоминает Лейлу. Вспоминает про неподписанное соглашение. Чешет играть на пианино, чтобы успокоиться. Аня просыпается под звуки музыки и выползает к нему.
Грей играет, голуби милуются. Он рассказывает кулстори о детстве, что Грейс водила его на уроки фортепиано, потому что они помогали ему расслабиться и чувствовать себя не таким зажатым.
Они обсуждают противозачаточные Аны. Грей хочет трахать Ану на пианино (да, в переводе это пианино, аноны). Ана хочет говорить по душам. Диалог предсказуемо скучный и гуляет по кругу.
– Молодец, что не забываешь. Наверное, стоит принимать противозачаточные, учитывая часовой пояс. Стоит подождать полчаса, а завтра утром сместить еще на полчаса. Чтобы в итоге перейти на приемлемое время.
– Хороший план, – соглашается Ана. – И чем займемся в эти полчаса?
Ну, я мог бы тебя трахнуть на пианино.
– Да есть пара идей, – дразню ее я.
– Или поболтаем? – Она хитро улыбается.
Но я не в настроении разговаривать.
– Лучше мои варианты.
Я обхватываю ее за талию, притягиваю к себе на колени и зарываюсь лицом в ее волосы.
– Тебе всегда лишь бы секс, а не разговоры. – Она смеется.
– Точно. Особенно с тобой.
Ана кладет руки мне на плечи, но тьма внутри не просыпается. Я покрываю поцелуями ее шею, от самой мочки уха, ниже…
– Может, на пианино? – шепчу я, возбуждаясь при мысли о распростертой на нем обнаженной девушке, о свисающих до пола локонах…
– Я хочу кое-что понять, – тихо говорит она мне на ухо.
– Какая вы любопытная, мисс Стил. И что же вам нужно понять? – Я носом сдвигаю ворот банного халата с ее плечика, кожа такая нежная и мягкая.
– О нас. – Эти простые слова звучат, как молитва.
– Хмм… И что же о нас? – Я делаю паузу. На что это она намекает?
– Соглашение.
Я замираю и смотрю ей прямо в глаза. Почему теперь? Провожу пальцами по ее щеке.
– По-моему, соглашение теперь под вопросом, разве не так?
– Под вопросом? – Ее губы трогает слабая улыбка.
– Под вопросом, – с тем же подобием улыбки отзываюсь я.
– Ты ведь хотел… – У Аны в глазах растерянность.
– Ну, то было прежде.
– Прежде? Прежде, чем что?
– Прежде…
До всего этого. До того как ты перевернула мой мир, до того как мы стали спать в одной постели. До того как ты стала прикладываться ко мне на плечо у пианино. Все так…
– До того как случилось большее… – бормочу я, отгоняя уже знакомое внутреннее волнение.
– О… – тянет она, довольная.
– Мы уже дважды развлекались в игровой, и ты не убежала с воплями прочь.
– А ты этого ждал?
– Ты всегда все делаешь неожиданно, Анастейша.
Она снова хмурит брови:
– Так, давай все же уточним. Ты просто хочешь, чтобы я все время соблюдала правила, но не само соглашение?
– Не считая игровой. Я хочу, чтобы в игровой ты следовала духу контракта, и да – в остальное время хочу, чтобы ты соблюдала правила. Так я буду знать, что ты в безопасности. И смогу заполучить тебя в любой момент, – игриво добавляю я.
– А если я нарушу одно из правил?
– Тогда я тебя накажу.
– Даже без моего разрешения?
– С разрешением.
– А если я откажусь? – настаивает она.
Зачем так упрямиться?
– Откажешься – значит, откажешься. Мне придется найти способ переубедить тебя. – Ей ли не знать. Она не позволила отлупить себя в ангаре, а мне хотелось. Зато получилось в тот же вечер, только позже… с ее разрешения.
Ана встает и идет к дверям гостиной, и мне в какой-то миг кажется, что сейчас она уйдет насовсем, однако она оборачивается, и вид у нее озадаченный.
– Значит, наказания остаются?
– Только если ты нарушишь правила.
– Мне нужно их перечитать. – Она вдруг принимает очень деловой вид.
Сейчас?!
– Я принесу.
Ана перечитывает правила, они с Серым флиртуют. На самом деле, дальше идет, пожалуй, один из самых неплохих моментов в книгах, потому что наконец-то они не ведут себя, как китайские болванчики, а хоть немного похожи на живых людей. Правда, все очень быстро заканчивается и сводится ко все тому же. Кажется, Джеймс считает, что у Грея может быть только три состояния: страдать, хотеть трахаться, симулировать работу. Кроме этого он ничем не занимается.
Она наскоро просматривает правила.
– Значит, слушаться все же надо?
– О, да.
Ана качает головой и иронически кривит губы, закатывая к тому же глаза к потолку.
Ура!
Я вдруг чувствую прилив радости.
– Ты что, закатываешь глаза, Анастейша?
– Может быть. Зависит от твоей реакции. – Она смотрит и весело, и испуганно.
– Как всегда.
Если бы она только позволила…
Она сглатывает, глаза распахиваются от предвкушения.
– И…
– Что?
– Ты хочешь отшлепать меня?
– Хочу. И отшлепаю.
– В самом деле, мистер Грей? – Она скрещивает руки на груди и вызывающе вскидывает подбородок.
– Ты меня остановишь?
– Сначала поймай!
От кокетливой улыбки у меня сразу же встает. Хочет поиграть.
Я слезаю с табурета, настороженно наблюдая за ней.
– В самом деле, мисс Стил? – Воздух между нами чуть ли не искрит от напряжения.
Она не сводит с меня восторженного, сияющего взгляда. Дразняще прикусывает нижнюю губу.
– И ты кусаешь губы. – Нарочно, что ли? Я медленно делаю шаг.
– Не догонишь! – дразнит она. – Ты и сам глаза закатываешь. – Не сводя с меня взгляда, Ана тоже делает шаг влево.
– Сама напрашиваешься на порку!
– Я ведь быстро бегаю, ты знаешь?
– Я тоже.
Почему с ней все так весело?
– Сдаешься по доброй воле?
– Разве я когда-нибудь сдаюсь? – ухмыляется она, заглотив наживку.
– Мисс Стил, о чем это вы? – Крадусь за ней вокруг кухонного стола. – Будет хуже, если мне придется за тобой побегать.
– Только если ты меня поймаешь, Кристиан. А я пока что не намерена сдаваться.
Она серьезно?
– Анастейша, ты можешь упасть и набить шишку. А это напрямую против правила номер семь, теперь шесть.
– Я подвергаюсь опасности с тех пор, как встретила вас, мистер Грей, и правила тут ни при чем.
– Согласен.
Может, это не игра. Она пытается мне что-то сказать?
Ана замешкалась, и я стремительно бросаюсь к ней, расставив руки. Она визжит и прячется за стол, отгородившись относительно безопасной деревянной поверхностью. Губы у нее полураскрыты, взгляд одновременно дерзкий и испуганный, халат соскользнул с плеча. Какая горячая девочка! Так бы и трахнул.
Они снова возвращаются к набившему оскомину "я хочу тебя наказывать - я не хочу, чтобы ты меня наказывал, а хочу миловаться".
– Ты как будто не хочешь быть пойманной?
– Не хочу. В том-то и дело. Наказания для меня – все равно что для тебя мои прикосновения.
И, откуда ни возьмись, меня затапливает тьма, окутывает, точно саван, пеленой ледяного отчаяния.
Нет. Нет. Прикосновений я не вынесу. Никогда.
– Вот как, значит?
Слова, словно прикосновения, словно ее ногти, оставили белые отметины у меня на груди.
Она моргает, наблюдает за моей реакцией, а потом продолжает очень ласково:
– Нет. Я чувствую все это гораздо менее остро, чем ты, просто для сравнения… – Вид у нее взволнованный.
Ох, черт! Наши отношения предстают в совершенно ином свете.
– А… – бормочу я, не в состоянии выдать ничего более вразумительного.
Она делает глубокий вздох, подходит ко мне и со страхом смотрит прямо в глаза.
– Тебе настолько плохо? – шепчу я. Оказывается, мы просто несовместимы.
Нет. Не хочу в это верить.
В каком таком ином свете? Она это уже раз десять тебе говорила 
Ана видит его реакцию и расстраивается. И вот он момент икс - предлагает себя наказать так, как ему того хотелось бы. И что же чувствует Грей?
– Я и хочу сделать тебе больно. Только не чересчур, вполне терпимо. – Я никогда не зайду слишком далеко.
– Зачем?
– Просто мне это нужно, – шепчу я. – Не могу объяснить.
– Не можешь или не хочешь?
– Не хочу.
– А сам понимаешь?
– Да.
– Но мне не расскажешь.
– Тогда ты с воплями убежишь отсюда и никогда больше не вернешься. Я не могу так рисковать, Анастейша.
– Ты хочешь, чтобы я осталась.
– Ты даже не представляешь насколько. Я не могу потерять тебя.
Ее близость невыносима. Я хватаю ее в охапку, чтобы не дать сбежать, притягиваю к себе, ищу губами ее губы. Она откликается на мое желание, приникает губами к моим губам, целует в ответ с той же страстью, надеждой и возбуждением. Подступившая было тьма отступает, сменяется умиротворением.
– Не оставляй меня, – шепчу, прижимаясь к ее губам. – Ты сказала, что не уйдешь, и молила не бросать тебя, во сне.
– Я не хочу уходить, – отзывается она, а сама настойчиво заглядывает мне в глаза в поисках ответов. А я весь на виду – вся моя уродливая, искореженная душа. Как объяснить ей, что, только делая ей больно, я чувствую себя нужным, живым. Я поднимаю в воздух плеть, и тогда моя боль на время уходит вместе с ужасом и желанием исчезнуть внутри моего стеклянного шара. Только так мой мир приходит в баланс – с каждым ударом плети гармония восстанавливается… ненадолго.
– Покажи мне, – просит Ана.
Грей радуется и ведет ее в игровую. По пути хватает ремень. Все его мысли, как у ребенка, которому пообещали конфетку. "Хоть бы не передумали, хоть бы дали!".
– Наклонись, – тихо приказываю я.
Ана молча подчиняется.
– Мы здесь, потому что ты согласилась, Анастейша. И ты от меня убегала. Я ударю тебя шесть раз, можешь считать со мной вместе.
Она по-прежнему молчит.
Я задираю на ней халат, обнажая роскошную задницу. Провожу пальцами по ягодицам, по бедрам. Меня бьет дрожь.
Вот оно! То, чего я хочу! К чему я стремился…
– Запомни: не смей от меня убегать! А еще ты закатывала глаза. Ты знаешь, что мне это не нравится. – Я делаю глубокий вдох, наслаждаясь мгновением, силясь унять колотящееся сердце.
Мне это нужно. Я – вот такой.
Она справится.
Она еще ни разу меня не разочаровала.
Удерживая ее одной рукой за поясницу, достаю ремень. Делаю еще один глубокий вдох, концентрируясь на предстоящей задаче.
Ана не убежит. Сама меня попросила. Я повторяю это, как мантру, но правда заключается в том, что сейчас я не смогу остановиться, даже под страхом потерять ее навсегда. Больше никаких отговорок и полумер. Добро пожаловать в мир тьмы.
Я замахиваюсь и сильно бью ее по заднице. По обеим ягодицам. Она вскрикивает от неожиданности. Но не считает… и слово-стоп не говорит.
– Считай, Анастейша! – командую я.
– Раз! – кричит она.
Ладно… это не стоп-слово.
Ударяю еще раз.
– Два! – вопит она.
Вот так, детка, выплесни все наружу. Посмотри на мир моими глазами.
Снова бью.
– Три! – морщится она.
У нее на заднице тройной след от ремня. Добавляю четвертую полосу.
Никто тебя не услышит, детка. Кричи, сколько хочешь.
Ремень опять взлетает. Я чувствую себя богом.
– Пять, – всхлипывает Ана, и я замираю в ожидании стоп-слова. Но она молчит.
И последний на удачу.
– Шесть, – хрипло, полузадушенно шепчет Ана.
Я роняю ремень, полностью отдавшись сладкой эйфории наслаждения. Точно пьяный, нечем дышать; наконец-то насытился! Жажда крови, боли и криков удовлетворена, и по венам разлетается наслаждение – самый острый наркотик из всех возможных. Ой, девочка моя, прекрасная, униженная и поверженная моя девочка! Твои руки дрожат, твой мир распадается на части, сейчас ты чувствуешь мою власть, как никогда. Боль все делает настоящим, куда более реальным, чем пустое соглашение на бумаге. Боль станет навечно частью тебя. Но сейчас я хочу зацеловать каждый дюйм твоей кожи. Получилось! Как я и хотел. Я раскрываю объятия, притягиваю ее к себе.
Вот, аноны, не знаю, я не специалист в вопросе БДСМ игр, поправьте меня, но что-то мне подсказывает, что это должно выглядеть как-то иначе? Особенно, мне доставляет вот это детсадовское "ой, мамочки, у меня получилось, мне дали конфетку". Фубля, короч.
Ана недовольна. Грей возмущен, но думает, что до нее просто еще не дошли глубины обрушившегося на нее щастья. Чтец хочет, чтобы пришла Лейла и их всех сожгла.
Лицо у нее в красных пятнах, заплаканное, в носу шмыгает, темные волосы перепутались, но эта девушка еще никогда не выглядела столь прекрасной… и в то же время злющей.
Ее гнев окатывает меня приливной волной.
Бесится. По-настоящему…
Ладно, про злость я не подумал. Я вообще ни о чем не думал, желая только разрушать и унижать. Эти моменты… наивысшая точка безумия, полное забытье. Маньяк. Псих. Почему Ана смотрит на меня с ненавистью? Никто никогда не смотрел на меня такими полными обиды глазами.
Дай ей прийти в себя. Сейчас накатят эндорфины.
Она размазывает слезы по лицу.
– И вот такое тебе нравится? Я в таком виде?!
Утирает сопли рукавом халата.
Моя эйфория сразу же тает. Я ничего не понимаю, я бессилен, полностью парализован ее яростью. Слезы мне понятны и знакомы, а вот злость… отзывается где-то внутри меня, и даже думать не хочется…
Не суйся туда, Грей.
Почему она меня не остановила? Не воспользовалась стоп-словом? Она заслуживала наказания. Убегала от меня. Закатывала глаза.
Вот что последует, если ты не будешь меня слушаться, девочка.
Она злится. Голубые глаза распахнуты широко и ясно, и в них – только боль, ярость и внезапное, леденящее прозрение.
Черт. Что я натворил?
Приходит отрезвление.
Я совершенно растерян, я будто на краю глубокой пропасти, отчаянно пытаюсь подобрать слова, чтобы все исправить, но в голове у меня пусто.
– Какая же ты сволочь, – шипит Ана.
Я задыхаюсь, как будто это она хлестнула меня ремнем… Дерьмо!
Она увидела меня насквозь.
Увидела чудовище.
ДА НЕ МОЖЕТ БЫТЬ. Когда боишься, чтобы в тебе не увидели чудовище, самое оно отстегать ремнем девушку, которая не получает удовольствия от БДСМ игрищ. Спасибо, что хоть не пряжкой. Почему губки эволюционировали миллионы лет назад, чтобы появился на свет Кристиан Грей, который также туп?
Ана закономерно шлет его нахрен. Серый впадает в модус страданий и не понимает, почему Ана не радуется вместе с ним, и ссытся, что в этот раз не прокатит. Что ж, возможно, просто не стоило называть жестким трахом свои отлизы и секс с завязанными глазами и в наручниках. Может, она просто подумала, что ее ждет куннилингус в два раза длиннее обычного? Это безотносительно тупости самой Аньки, просто мысли вслух.
От меня еще никто в жизни так не уходил. Какого черта? Я машинально провожу рукой по волосам, пытаясь объяснить себе ее реакцию – и свою собственную. Пусть идет. Я не сержусь… Поднимаю ремень с пола, подхожу и вешаю его на крючок на стене. Один из лучших моментов в моей жизни. Всего минуту назад мне было так легко, все сомнения, разделявшие нас, разрешились…
Теперь она знает, как оно, и можно двигаться дальше. Я предупреждал. Таким, как я, нравится причинять боль.
Но только тем женщинам, которые сами такое любят.
Мне все больше не по себе.
Перед глазами снова непрошеным образом встает ее лицо – испуганное, обиженное. Мне не по себе. Я привык к женским слезам, я такой.
Но Ана?
Опускаюсь на пол, прислоняюсь затылком к стене, роняю руки на колени. Пусть выплачется. Ей станет легче. У женщин так и бывает, по моему опыту. Надо дать ей побыть одной, потом пойти за ней и предложить заботу и внимание. Она не воспользовалась стоп-словом. Сама меня попросила. Хотела попробовать, как всегда, любопытство пересилило. Пробуждение оказалось грубоватым, вот и все.
Какая же ты сволочь.
Закрываю глаза и невесело улыбаюсь. Да, Ана, да, я такой, и теперь ты об этом знаешь. Теперь можно продолжить наши отношения… Подписать соглашение. Или что там у нас?
Эти мысли не утешают, тревога растет. Как она затравленно смотрела на меня, как зло, обвиняюще, презрительно сверкала глазами… увидела меня насквозь. Чудовище.
Грей страдает. И еще страдает. И бесконечно страдает. К утру он решает загладить свою вину, берет таблетки-анальгетики и чешет к ревущей в спальне Ане. Пытается ее утешить и думает, удастся ли откупиться и загладить все катанием на яхте. Ана извиняется, что назвала его козлом, говорит, что не может дать ему то, что он хочет и слезливо признается в любви. Вот серьезно, как бы ужасен не был фильм, но реакция Аны там хотя бы была человеческой, когда она устроила истерику и убежала. Вытирать сопли об человека, который отхлестал тебя ремнем, извиняться и говорить о любви - это реакция или какого-то ебаного картона, или хитрожопой аферистки, которая поставила себе цель женить на себе богатого, но тупенького доминанда. Самой Джеймс кто-то вообще хоть раз делал больно?
– Я не понимаю. Я не слушаюсь, и уж точно можешь быть уверен, что такого я больше не позволю. А тебе это нужно – ты сам сказал.
Вот оно – смертельный удар. Я зашел слишком далеко. Теперь она все знает – все мои внутренние споры, все размышления, преследовавшие меня до того, как я начал бегать за этой девчонкой. Ей не нравится Тема. Она слишком юная, слишком невинная, слишком… Ана.
Все мои мечты – лишь мечты. Ничего не выйдет. Я закрываю глаза, не в силах смотреть на нее. Все правильно, ей будет лучше без меня. Теперь, увидев чудовище, она понимает, что не сможет с ним примириться. Я должен ее освободить, отпустить – пусть идет своей дорогой. У нас не получится.
Сосредоточься, Грей.
– Ты права. Я должен тебя отпустить. Я тебе не подхожу.
Она распахивает глаза и шепчет:
– Я не хочу уходить. – Она вот-вот расплачется, слезинки уже блестят на длинных темных ресницах.
– И я не хочу, чтобы ты ушла, – отвечаю я, потому что это правда, и то чувство – зловещее, пугающее чувство опять накрывает меня с головой. Какой бы выход ты ни прид умал сейчас, это будет ложь. Тебе нужна Тема, без нее все твое дерьмо будет оставаться внутри, и однажды твое чудовище просто разорвет тебя на части. По ее щекам текут слезы. Я осторожно смахиваю слезинку пальцем и говорю, неожиданно даже для самого себя: – Я ожил, когда познакомился с тобой.
Глажу пальцем по ее губам. Хочу поцеловать, крепко-крепко. Заставить ее все забыть. Ослепить. Возбудить – знаю, что могу. Но что-то меня удерживает… ее болезненный, испуганный взгляд. Захочет ли она поцелуев от чудовища? Вдруг оттолкнет меня? А я не знаю, справлюсь ли с отказом. Ее слова мучают меня, терзают какие-то темные, подавленные воспоминания.
Какая же ты сволочь.
– Я тоже, – шепчет она. – Я влюбилась, Кристиан.
Кристиан в шоке от ее признания. Ана начинает ему выкручивать яйца и, не добившись своего, уходит.
– Нет, – с отчаянием возражаю я. – Ты не можешь любить меня, Ана! Нет… это неправильно.
Я должен все ей объяснить. Нельзя любить чудовище. Нельзя любить такую сволочь. Ей нужно уходить… Вдруг все становится кристально ясно. Эврика! Я не способен сделать ее счастливой. Не могу дать то, что ей нужно. Нужно с этим покончить. И даже начинать не следовало.
– Неправильно? Почему неправильно?
– Ну, посмотри на себя. Я не могу сделать тебя счастливой. – В моем голосе отчаяние; я все дальше падаю в пропасть, в беспросветную бездну.
Меня никто не сможет любить.
– Но ты уже делаешь меня счастливой… – Она не понимает.
Анастейша Стил, взгляни на себя. Я должен быть с ней честным.
– Не сейчас. Не тогда, когда я потакаю своим желаниям.
Она моргает, огромные глаза мучительно всматриваются в меня, настойчиво выискивая правду.
– Мы не сможем это преодолеть, да?
Я качаю головой, не зная, что сказать. Снова несовпадение, вот и все. Ана закрывает глаза, как от боли, а потом опять решительно и ясно смотрит на меня. Больше не плачет. У меня колотится сердце, кровь стучит в висках. Я знаю, что она хочет сказать. Боюсь того, что она скажет.
– Что же, тогда мне лучше уйти.
Сейчас? Не может же она уйти сейчас!
– Нет, не уходи! – Я падаю, все глубже и глубже. Ее уход – огромная ошибка. Моя ошибка. Но она не сможет остаться, если испытывает такие чувства в отношении меня, просто не сможет.
– Мне незачем оставаться. – Она легко встает с постели, все еще в халате. В самом деле уходит. Не могу поверить. Я тоже вылезаю из-под одеяла, хочу ее удержать, однако ее взгляд пригвождает меня к месту. Вся она как будто лишилась красок, такая холодная, отстраненная… совсем не моя Ана.
Пока Ана мнется и собирается, звонит очередной раб Грея и говорит, что муж Лейлы хочет денег... господи, зачем, я окончательно потерялась и не понимаю, что происходит в этой сюжетной линии. Но сам факт, что Лейла не вернулась домой до сих пор.
Ана возвращает подарки Грея и просит деньги за свою тачку, давая понять, что танцы кончились. Грей бесится, выписывает ей в два раза больше денег и начинает страдат. Уговаривает Ану поехать домой с рабом, а не одной. Ана в стопитсотый раз смотрит на Грея грустными огромными бездонными оухенно красивыми глазами (я не цитировала эти моменты, но фиксация на ее глазах к этому моменту меня просто задолбала) и уходит, несмотря на все уговоры.
Двери лифта открываются; Ана входит внутрь. Оглядывается на меня, на миг забывает про свою маску, и вот оно – моя боль на ее прекрасном лице.
Нет… Ана. Не уходи.
– Прощай, Кристиан.
– Ана… прощай.
Двери закрываются; ее больше нет.
Я медленно опускаюсь на пол и обхватываю голову руками. Бездна стала еще глубже и болезненнее и вот-вот поглотит меня без остатка.
Грей, что же ты натворил?
Грей в страдальческом модусе бродит по квартире, пырится на картины, купается, хочет трахнуть Ану на столе и активно занимается самобичеванием.
Выключаю воду и выхожу из душевой кабинки. Заворачиваюсь по пояс в полотенце; и постепенно осознаю, как все будет дальше: каждый день – темно и пусто, ведь ее больше нет.
Не будет больше шутливых и остроумных писем. Ее комментариев. Ее любопытства.
Яркие голубые глаза больше не посмотрят на меня с еле сдерживаемым весельем… или с испугом… или с желанием. Из зеркала на меня таращится лишь мрачный и хмурый болван.
– Что же ты наделал, идиот? – кривлюсь я в ответ. Отражение саркастически передразнивает мою гримасу. Эта сволочь мне подмигивает, а в огромных серых глазах тоска.
– Ей без тебя лучше. Ты не тот, кто ей нужен. Ты не можешь дать то, что она ищет. Ей нужна слюнявая романтика. Она достойна лучшего, чем ты, придурок конченый.
Отворачиваюсь от зеркала и таращащегося на меня оттуда уродца.
В спальне он находит подарок, который принесла ему Ана. Клеящаяся моделька самолетика.
Планер. Моделька для сборки самолетика «Blaník L23». Рукописная записка выпадает из-под крышки на постель.
«Это напомнило мне тот счастливый день.
Спасибо.
Ана»
Идеальный подарок от идеальной девушки. Меня пронзает боль.
Отчего мне так больно? Отчего?!
Давно стертые, ужасные воспоминания снова шевелятся в глубине, пытаются добраться до меня сегодняшнего… Нет, не хочу возвращаться в то время. Я встаю, отбрасываю коробочку на постель и торопливо одеваюсь. Потом хватаю коробочку и записку и торопливо ухожу в кабинет. Мне будет легче справиться с произошедшим, когда усядусь на свой трон.
Почему-то я ору, но ладно.
Грей узнает из звонка раба, что муж Лейлы мутный мудак, за которого она вышла в Вегасе. Думает о Лейле, сравнивая ее с Аной.
Вспоминаю, как ей нравились наши игрища. Лейла обожала Тему. Всплывает воспоминание: я связываю вместе ее большие пальцы на ногах, – так, чтобы она не могла сжать ноги и ягодицы и избежать боли. О да, она такие штуки обожала, и я тоже! Она была превосходной нижней, однако никогда не занимала меня так, как Анастейша Стил.
Никогда не владела всеми моими мыслями так, как Ана.
Но Лейла при всех ее достоинствах конечно же не идет ни в какое сравнение с охуенностью Аньки.
Сладкая моя Анастейша.
Как же ты непохожа на всех других женщин! Единственная, за кем я бегал, единственная, кто не может дать мне желаемое.
Не понимаю.
Я ожил после нашего знакомства. Эти несколько недель оказались самыми восхитительными, непредсказуемыми, увлекательными за всю мою жизнь. Меня как будто перенесли из черно-белого мира в мир, полный цвета… И все же она не может быть той, кто мне нужен?
Обхватываю голову руками. Ей не нравится и никогда не понравится то, к чему я стремлюсь. Я пытался убедить себя, что мы смогли бы постепенно дойти до более жестких игр… Ерунда, самообман, не выйдет. Ей без меня лучше – кому нужна такая чудовищная сволочь, которая даже прикосновения терпеть не в силах?
И все же она придумала для меня этот подарок. Кто еще, кроме родного человека, на такое способен? Снова разглядываю коробочку, открываю… Все пластиковые детали летательного аппарата завернуты в целлофан и приклеены на одну подложку. Вспоминаю, как Ана визжала в полете, как цеплялась руками за крышку кабины, и непроизвольно улыбаюсь.
Боже, нам было так весело! Все равно что детям, дергающим друг друга за косички. Ана с косичками… Нет, держи себя в руках. Не хочу вспоминать… нашу первую совместную ванну. Мне остается думать лишь о том, что я больше никогда ее не увижу.
Передо мной зияет пропасть.
Нет. Не надо снова.
Соберу-ка я самолетик, отвлекусь. Разрываю целлофан, читаю инструкцию. Понадобится клей, каким пользуются при склеивании моделек. Шарю в ящике стола.
Черт. В дальнем углу нахожу кожаную коробчку с сережками «Картье». Мне так и не довелось подарить их ей… а теперь уже поздно.
Звоню Андреа на мобильный и оставляю сообщение на автоответчике с просьбой отменить вечернюю встречу. Я не вынесу этого ужина без своей спутницы.
Открываю красный кожаный футляр и разглядываю сережки. Красивые – простые и изящные, как и сама восхитительная мисс Стил… которая ушла от меня этим утром, потому что я ее наказал, потому что перегнул палку. Снова хватаюсь за голову. Она меня не остановила. Позволила продолжать, потому что любит меня. Становится страшно, и я сразу отбрасываю эту мысль. Все просто: ко мне таких чувств испытывать никто не может. Никто, кто меня знает.
Брось, Грей. Сосредоточься.
Грей отвлекается, склеивая самолетик. Раб Тейлор приносит ему клей и обменивается ничего не значащими историями о том, что тот хотел быть пилотом но дальтонизм помешал, поэтому он теперь просто раб.
Самолетик наконец склеен. Рабыня-секретутка звонит ему сообщить, что отменила встречу, куда они должны были пойти с Анькой в охуенных новых сережках. Следом звонит Елена. Тряпка-доминанд плачется ей, что его бросили. Елена утешает его, как может, но Грей безутешен. Финита ля комедиа.
– Кристиан? Что-то произошло?
– Она от меня ушла, – выдавливаю я.
– О… – Елена удивлена. – Мне приехать?
– Нет.
Она делает глубокий вдох:
– Такая жизнь не для всех.
– Знаю.
– Да, Кристиан, настроение у тебя дерьмовое. Хочешь, сходим поужинать?
– Нет.
– Сейчас приеду.
– Не надо, из меня сейчас плохой собеседник. Я устал и хочу побыть один. Позвоню на неделе.
– Кристиан… все к лучшему.
– Я знаю. Пока.
Отключаюсь. Не хочу с ней разговаривать. Это она уговорила меня слетать в Саванну; может, она и о неминуемом разрыве догадывалась. Сердито взглянув на телефон, швыряю его на стол и отправляюсь на поиски еды и питья.
Изучаю содержимое холодильника.
Ничего не хочется.
В шкафчике обнаруживаю пакет сушек. Открываю и ем, одну за другой, стоя у окна. Стемнело, под дождем мерцают огоньки. Все идет своим чередом.
Забудь, Грей. Жизнь продолжается.
Вот и сказочке конец, а кто слушал - молодец (с)
Кто-нибудь хочет, может? Если нет, я могу попробовать, но аж вечером только.
Поэтому и не против других желающих 
.
