Стефа
В последнее время Нешка стала увереннее и больше не ведёт себя так, словно я избиваю её за малейшее проявление непочтительности. Она всё ещё опасается меня, но как будто уже просто по привычке.
Мы стоим на кухне, я у окна, Нешка в полутора метрах от меня. В ответ на какое-то ироническое замечание она бросает в меня полотенце, которым вытирала руки, и я резко делаю шаг в её сторону. Она вздрагивает и пригибается. Ещё шаг — и вдруг она бросается бежать. Когда я её догоняю, она сжимается в комок у двери, которую ей не удалось открыть, и начинает умолять о прощении. И я понимаю свою ошибку.
— Не надо, не надо, пожалуйста, прости, не надо, я больше не буду, прости…
Мне хочется подойти к ней, но я знаю, что она не примет от меня утешения, поэтому я сажусь на пол, стараясь выглядеть как можно менее угрожающе.
— Я не сержусь, — говорю я, но при звуке моего голоса она только сжимается сильнее. Я повторяю громче: — Я не злюсь на тебя, слышишь? Я не сержусь.
Она замолкает и приподнимает голову, смотрит куда-то в область моих ног.
— Мне очень жаль, что я тебя напугала. Я не должна была за тобой гнаться, прости меня.
От удивления она даже поднимает голову и бросает быстрый взгляд на моё лицо.
Я хочу сказать ещё много чего, но, вероятно, лучше всего будет оставить её одну. В последний момент я спохватываюсь:
— Я сейчас уйду.
Она всё равно вздрагивает, когда я встаю, но хотя бы не паникует.
Я сижу на диване. Увидев меня, Нешка замирает на пороге. Лицо у неё мокрое от слёз.
— Я больше не буду, — говорит она наконец.
— Что ты больше не будешь?
— Кидаться в тебя вещами…
Я вздыхаю.
— Ты не сделала ничего плохого.
Нешка шагает вперёд, но тут же останавливается.
— Но ты обиделась.
— Нет.
— Тогда почему… почему ты…
— Почему за тобой гналась?
Она кивает.
— Я увлеклась. Прости, мне не следовало этого делать. Но я в любом случае не собиралась тебя бить. Или чего ты от меня ожидала, не знаю. Знаешь… ты когда это несчастное полотенце кидала, ты о чём думала? Ты же на самом деле не обиделась, правда?
Она делает ещё шаг.
— Не обиделась.
— Вот и я тоже. Я думала, ты понимаешь. Мне правда очень жаль.
Ещё шаг. Помолчав, Нешка тихо произносит:
— Наверное, я и правда должна была понять…
Она подходит ближе и садится на расстоянии вытянутой руки. Кажется, поверила. Но она больше ничего не говорит, и я не понимаю, зачем она здесь.
Спустя несколько минут она начинает тихо плакать. Я бездумно тянусь и касаюсь её плеча. Она вздрагивает и смотрит на мою ладонь. Я почти готова отдёрнуть руку, потому что это ещё одна ошибка, Нешка всегда избегает моих прикосновений, а уж сейчас… но она не отшатывается, и на её лице скорее растерянность, чем страх. Мы замираем на несколько секунд. А потом она делает странное движение. Я не сразу понимаю, что она пытается прижаться к моей ладони.
Я кладу руку на спинку дивана — Нешка провожает её взглядом — и делаю приглашающий жест другой рукой. И Нешка прямо-таки бросается ко мне, прижимается боком, позволяет обнять себя за плечи. Шумно вздыхает.
Я ничего не понимаю.
Она молчит, искоса поглядывает на меня, нервно сцепляет и расцепляет руки. Так проходит пара минут.
— Можно я тебя обниму? — шёпотом спрашивает она.
— Можно.
Она поворачивается и прижимается ко мне всем телом, насколько это возможно при нашем положении. Я обнимаю её в ответ.
— С чего вдруг такая любовь?
— Я очень рада, что ты не сердишься.
Ну конечно. Ведь это нормально — убивать людей за невинные шалости, и то, что я решила сделать для Нешки исключение, заслуживает самой горячей благодарности.
Нешка
Стефа ничего со мной не сделала и даже извинилась за то, что напугала меня. Она кажется такой хорошей. Может быть, она и не злилась вовсе? Такое бывало раньше: я думала, что она должна рассердиться, но она не сердилась.
Но что, если она действительно была зла, пока я не начала извиняться? Тогда она... нет, она всё равно хорошая, просто не настолько, как мне хотелось бы. Я не хочу уходить. Лучше буду стараться быть достаточно вежливой, чтобы её не злить. Она меня учит и поселила в своём доме. Это очень много, и я должна ценить это.
Но мне очень грустно от мысли, что она не может быть совсем хорошей.
— Я больше не буду, — говорю я, потому что мне хочется ещё раз услышать, что Стефа не сердится, и я не знаю, что ещё можно сделать.
И она объясняет, что с самого начала не злилась, и я понимаю её объяснения. Она играла, а не нападала всерьёз. И если бы я не боялась её так сильно, я сама поняла бы.
Когда она извиняется передо мной, я чувствую, что заслуживаю чего-то хорошего и мои чувства имеют значение. Но уже слишком поздно. Я знаю, Стефа хочет сделать из меня оборотня, как она, но зачем ей такой тупой оборотень? Она очень хорошая, но всему есть предел.
От отчаяния и ощущения собственной никчёмности болит голова. Я хочу, чтобы Стефа ещё раз извинилась, или ещё раз сказала, что не злится, или ещё что-нибудь, что позволит мне поверить, что этот предел ещё не наступил.
Я боюсь спрашивать, да и не знаю, что спросить.
Я вздрагиваю от прикосновения к плечу. Это — жест поддержки. Ей меня жалко! Но этого... так мало. Я подаюсь навстречу её руке, пытаясь получить хоть немного больше... хотя бы сострадания, если иного я не заслуживаю. Вскоре Стефа убирает ладонь, но я не успеваю расстроиться: она не опускает руку, а кладёт на спинку дивана, а другой манит меня к себе. Я придвигаюсь к ней вплотную, и она обнимает меня за плечи.
Это так непривычно, и, вроде, должно быть хорошо, но… мне хочется ещё больше, прижаться плотнее, повернуться и обнять, прижавшись грудью и животом, и чтобы Стефа обняла меня обеими руками. Я сомневаюсь, что Стефе понравится столь близкий физический контакт со мной, но оставаться на месте становится невыносимо.
— Можно я тебя обниму?
— Можно, — отвечает она чуть удивлённо.
И мы обнимаемся по-настоящему. Обниматься сидя неудобно, я не знаю, куда девать руки, и хотя бы сцепляю их пальцами и стараюсь не двигаться. Стефа гладит меня по спине. Впервые за долгое время я чувствую себя в безопасности.
Стефа
Нешка дышит шумно и часто, но не плачет. Постепенно её дыхание выравнивается.
Спустя ещё несколько минут она отстраняется с тихой жалобой на уставшую шею. Я продолжаю обнимать её за плечи.
— Как ты думаешь, бить людей за мелкие шалости — это хорошо?
Я говорю ласково, но Нешка, услышав вопрос, напрягается и смотрит на меня с опаской.
— Нет, — шепчет она и сжимается, втягивает голову в плечи, — Но ты не била, ты хорошая!
Это даже логично, но ничего не объясняет. Я хочу спросить, почему она меня боится, но спохватываюсь: я и так знаю несколько причин. Начиная с того, что я сильнее, и заканчивая тем, что ей нечем платить за мою помощь, кроме себя самой. На самом деле я хочу узнать другое.
— Почему ты меня обняла?
— Ты хорошая, — Нешка слегка расслабляется.
— А раньше я не была хорошей?
— Нет-нет-нет! Была!
— Раньше ты меня не обнимала. Что изменилось?
— Я не была уверена… я надеялась, что ты хорошая, но боялась, что ты окажешься плохой… а теперь я верю… не до конца, но верю, — она говорит медленно, неуверенно подбирая слова.
Возможно, всё не так плохо, как мне казалось, и у неё хотя бы адекватные представления о добре и зле. Но я так и не поняла, почему она изменила своё мнение обо мне. И она всё ещё меня боится. Может быть, лучше будет обсудить это потом, сейчас ей явно нужно отдохнуть после всех этих волнений.
Я рада, что она теперь не против моих прикосновений, но после того, как я её насмерть перепугала, было бы естественно обидеться на меня, а не ластиться.
— Я думаю, ты заслуживаешь компенсации за то, что я тебя напугала. Можешь попросить у меня что-нибудь.
Нешка обрадована.
— Можно… пожалуйста, можно я потрогаю твои уши?
Я не удивлена: Нешке они явно нравятся. Когда я сказала, что могу сделать её оборотнем, её первый вопрос был про уши. Но…
— О такой мелочи ты могла бы и так попросить. Придумай что-то другое?
— Если я попрошу другое, уши тоже будет можно? — уточняет она. Я киваю. — Тогда… на прошлой неделе ты такую вкусную рыбу принесла, можно ещё?
Тогда рыба досталась мне в качестве оплаты. Стоила она довольно дорого, но, пожалуй, в самый раз, чтобы загладить мою вину.
— Хорошо.
Нешка снова робко просит разрешения обнять меня и надолго затихает, прижавшись ко мне.