Глава начинается с того, что Уилл, предоставленный сам себе, проводит дни в хозяйской библиотеке:
Большую часть дня Уилл проводил либо в библиотеке, где в самом деле обнаружилось немало потрясающих трудов, ознакомиться с которыми он всегда мечтал - либо у себя, после того, как он понял, что библиотека была одним из излюбленных мест хозяина Даккара в этом замке.
С первых строчек нам в лицо тычут тем, насколько начитанным (с) является главный герой.
и не раз Уилл, слишком захваченный чтением, замечал его лишь тогда, когда насмешливый резкий голос просил освободить любимое хозяйское кресло.
Угадай актива с двух прилагательных, типа того.
Пропускаем короткий живописный рассказ о гостях Риверте и том, как его любят охотничьи собаки и переходим к тому, что:
судя по всему, его милость граф Риверте вообще никогда не спал. Наносившись со своими гостями и собаками по полям и лесам, он закатывал очередную "небольшую пирушку", после чего отправлялся работать - не раз Уилл, идя из библиотеки с новой книгой, видел полосу света под дверью его кабинета. Проработав час или два, Риверте шёл к себе, но вовсе не для того, чтобы предаться отдохновению, умиротворяющему размышлению или молитве. Во всяком случае, Уилл сомневался, что молитва может сопровождаться подобными стонами, ахами и ритмичным скрипом кровати.
Как отметил ниже Уилл, Риверте не иначе продал душу Дьяволу за такую неутомимость, но анон подозревает, что это просто скрытая реклама энергетиков, совмещенная с рекламой очередного средства для потенции.
В Даккаре были тонкие стены и поразительная слышимость - это было третьим неприятным открытием, которое сделал Уилл.
Что весьма странно, учитывая, что это замок, по словам самого же автора.
Уилл живет себе обычной жизнью узника: читает книжки, скучает по дому, время от времени выходит на прогулку, страдает от бессонницы из-за неутомимого нрава Риверте, который ночи напролет ебется прямо за стенкой, и так бы и тянулось это не проходящее уныние, если бы в одну прекрасную ночь:
А потом он услышал такой жуткий, такой душераздирающий вопль, что волосы у него встали дыбом. Через мгновение вопль повторился. Уилл кубарем скатился с постели, запутавшись в простыне и грохнувшись на пол - к счастью, ковёр смягчил его падение.
Из вводных мы знаем, что Уилл у нас отпрыск знатного рода, которого, по идее, должны были учить и фехтованию, и верховой езде, и прочему. Вполне допускаю, что можно испугаться вопля в первый раз. Но во второй да еще и до того, чтобы свалится с постели? Уилла какой-то совсем нежной фиалочкой воспитали, ей богу.
Уилл не придумывает ничего лучше, чем вломиться в спальню Риверте, откуда и доносились крики:
Уилл попятился. Риверте стоял в дверном проёме, залитый неожиданно ярким светом десятков свечей, расставленных, как Уилл уловил боковым зрением, по всей спальне. Он был совершенно обнажён, чёрная грива волос, обычно безупречно уложенных, растрепалась и падала на глаза, придавая ему сходство с диким зверем. Вальенский Кот, тупо подумал Уилл - так его называют. Он и впрямь походил сейчас на кота, огромного, взбешённого кота. Тугие узлы мышц перекатывались на широких плечах, под золотящейся в отблесках света кожей, блестевшей от пота. Опустить взгляд ниже плеч и груди Уилл не посмел - и в то же время не мог смотреть ему в лицо. Он чувствовал себя полным идиотом.
Судя по истошным крикам, обнаженному Риверте, бабе на заднем фоне и свечам расставленным по всей спальне, тот и правда проводил какой-то хитрый сатанинский ритуал, иначе я все эти странные совпадения объяснить не могу. Про «взбешенного кота», который после ебли обязательно мутирует в «кота, объевшегося сметаны» говорить ничего не буду. Вы и так все знаете.
- Простите, - пробормотал он, запинаясь. - Я услышал крик...
- Неужели?
В голосе Риверте было сколько притворного изумления, что Уилл залился краской до ушей.
- Фернан... - простонал женский голос у Риверте за спиной; судя по тону, его обладательница либо умирала, либо было очень близка к агонии. - О, умоляю, вернись...
Звучало это столь мучительно, что Уилл невольно бросил взгляд за плечо Риверте, по-прежнему закрывавшего проход - и увидел белоснежный локоток, холмики грудей и водопад рыжих кудрей, струящийся на подушку.
- Иду, душа моя, - холодно сказал Риверте, не оборачиваясь - и, глянув на Уилла, вопросительно изогнул бровь. - Присоединитесь?
- Ч-что?! Нет!!!
…Я девушка… то есть юноша приличный. Радует только то, что это написано ведь… не на полном серьезе, правда?
Уилл вернулся к себе. Его трясло - так, как не трясло даже после последнего, того самого разговора с Робертом. Не помня себя, он забрался в постель и обхватил колени руками. Из головы у него не шло зрелище обнажённого мужчины, стоящего в дверном проёме и залитого ярким светом.
Голых мужиков, видимо, главный герой за всю свою жизнь ни разу не видел. Иначе объяснить овер реакшн на рядовую ситуацию я не могу.
Потом Уилл до рассвета читает священные тексты, чтобы успокоится, а потом отваливается спать. Следующий день становится днем грандиозной уборки всего замка. Уилл сваливает в восточное крыло менее обжитое, но и тут ему нет спасения от хозяина замка. Потому что у нас тут слэш в историческом антураже, а не хрен моржовый.
Одна из галерей, уставленных креслами, высокими вазами и рыцарскими доспехами, показалась ему довольно уютной; он прошёл немного по ковру, заглушавшему звук его шагов, и уже собрался опуститься в кресло, когда увидел Риверте.
Тот стоял в дальнем конце галереи, заложив руки за спину, и рассматривал картину, висевшую на стене. Рядом с ним находился маленький резной столик, на котором Уилл заметил бутылку и бокал. Тихо, очень тихо Уилл сделал шаг назад, молясь, чтобы Риверте не повернул голову в его сторону - и через миг галерея огласилась раздирающим уши грохотом рыцарского доспеха, задетого локтем Уилла, и по такому случаю с готовностью рухнувшего на пол.
У меня, хотя я Сумерки никогда не читал, идет ассоциация именно с ними: весь из себя такой загадочный, брутальный герой и неловкая, забитая героиня. Отдельный вопрос заключается в том, как этот дебил умудрился обрушить на себя доспехи. Нахуя было так шарахаться в сторону, да еще и не проверив путь отступления?
Далее Риверте зовет Уилла опохмелится с ним, тому приходится согласится, а заканчивается все, как всегда, разговорами о ебле:
- Чтобы молодой человек вашего возраста, вашего положения, вашей внешности, в конце концов, и такое упущение! Вижу, вас многому предстоит научить. Идёмте!
- Куда? - испугался Уилл; на миг он всерьёз подумал, что Риверте сейчас потащит его в одну из тайных комнат, о существовании которых в его замках ходило множество слухов, и швырнёт Уилла в живое море из обнажённых женских тел. От этой мысли у Уилла затряслись колени, и в своей слабости он позволил Риверте проволочь себя по коридору в соседнюю галерею.
Видимо, у Уилла случился инсерт в другого Уилла – Грэма. Которому, как раз-таки не посчастливилось в подобном поучаствовать. Соглашусь, это и правда жутко.
Но вместо притона в собственном замке, Риверте приводит Уилла в оружейную, где кидается в него шпагой, а потом заставляет драться с собой.
Это звучало просто для Уилла, читавшего много умных книг и привыкшего оперировать ещё более мудрёными абстракциями. Поэтому он, как и всегда в таких случаях, стал своей рукой, а рука его стала шпагой.
И все-таки сколько не повторяй «умные книги», а герой от этого ни на грамм не поумнеет, как бы ни хотелось автору.
Пропускаем длинный, скучный разговор о боге и том, что Уилл мечтал съебаться от своей семьи в монастырь, а также тот «удивительный» факт, что Риверте тоже наизусть способен цитировать священные писания и переходим к внезапному как понос диалогу о постельных предпочтениях:
- Вот ещё что, Уильям... раз уже этим утром мы столь откровенны... Ответьте честно: вы ведь вчера ночью удивились, застав у меня женщину, а не мужчину?
Если у Уилла ещё и оставались силы соображать ясно и придумывать относительно достойные ответы в этом ужасном разговоре, то теперь он лишился их окончательно. Земля поплыла у него под ногами.
- Я... никоим образом...
- Бросьте. Вы знали, в чей дом едете, и не могли не наслушаться сплетен о моих предпочтениях. Вы видели моих пажей и даже при вашей феноменальной неискушённости не могли не сделать выводов. Вы ехали сюда, пребывая в уверенности, что я увлекаюсь мальчиками, не так ли?
"Зачем, - думал Уилл, - зачем вы всё это спрашиваете?!" Но он не мог выдавить ни звука.
- На самом деле, - не дождавшись ответа, сказал Риверте спокойно, - мне всё равно, мужчина или женщина. Это зависит от настроения. Хорошего вам дня.
И правда, зачем? Уилл, милый, тебя морально готовят к тому, что все будущие главы тебе придется подставлять задницу этому неутомимому ебырю. Будь мы в Додоверсе я бы посоветовал тебе попросить маман выслать фамильную коллекцию чопиков. Но увы.
Хроники Сидэльи и Шимрана умалчивали об этом, но знающие люди утверждали, что порочность графа Риверте не уступает его военно-дипломатическим талантам. Он был потрясающе неразборчив в связях и не мог не закрутить интрижки ни в одном замке, поместье или постоялом дворе, куда только ни ступала его нога.
Слава ебыря-террориста, как я погляжу, несется впереди графа. Ну, точно вам говорю, это все скрытая реклама средств для улучшения потенции (теперь и в декорациях условного 19 века).
Риверте могли застать, с равным успехом, и с благородной дамой, и с нищей прачкой, и с доблестным рыцарем, и с деревенским сапожником.
Вики подсказала, что подобное патологическое повышение полового влечения у мужчин называется сатириазис, но здесь и далее чтец это иначе чем мужской нимфоманией называть не будет.
Кстати, асмайских мальчиков Риверте, похоже, предпочитал всем прочим. Это могло бы утешить Уилла, подобно большинству хиллэсцев, довольно хрупкого, светлокожего и светловолосого - то есть разительно отличавшегося от рослых и смуглых асмайских юношей. Могло бы, но, по целому ряду причин, совершенно не утешало.
Вот за что я люблю тексты начала 00-х: всегда высокий, жгучий брюнет-актив и тонко-звонкий блондин-пассив. Охуительнейший штамп. Странно, что героя до сих пор никто не сравнил с белокурым ангелочком, хотя, чувствую, все впереди.
Говорили, что в каждом из его многочисленных замков, разбросанных по всей Вальене, существуют тайные комнаты, где разврат достигает вершин, одна лишь мысль о которых способна навек опорочить невинный ум.
Ох, уж эта любовь к Синей бороде и нагнетанию жути ради нагнетания жути. И Уилл накручивает себя до того, что:
Уилл говорил себе это, не чувствуя, как кусает губы, и очнулся, лишь ощутив во рту привкус крови.
На смену Сумеркам дерзко и резко врываются 50 ОС.
Уилл лишь бы только не сталкиваться больше с Риверте кукует в оружейной до самого вечера, но тот еще днем уезжает по делам, так что кукует Уилл напрасно. В конце концов, голод выманивает его на кухню и после ужина он отправляется к себе, чтобы написать письма домашним и успокоится.
Пока суть да дело, наступает вечер, возвращается Риверте, а Уилл Зоркий глаз замечает, что тот вернулся не один. Хотя уже темно, а из освещения на улице у них факелы.
И ещё Уилл заметил, что в седле позади всадника сидит кто-то - гораздо мельче и ниже его. Может, женщина - а может, подросток...
Но это, что удивительно, не то, что вы подумали. Или то самое, если честно, анон, пока читал, сам запутаться успел, несмотря ни на что. Потому что в отличие от Уилла я не возьмусь вычислять что там люди за стеной делали. Хотя о чем это я. На сцене снова неутомимый нимфоман Риверте, теперь и с каким-то крестьянским сыном.
Меня, в отличие от Уилла, больше волнует как из:
Маленькая сутулая фигурка стояла возле неё, повесив голову. Сердце у Уилла сжалось от страданий этой невинной, навек погубленной бесчестьем души.
Получилось:
Он был и впрямь тощим, но довольно рослым, таким же, как Уилл - и с волосами такого же льняного цвета, как у Уилла.
Зоркий глаз подводит? Или он только вычислять самца натренирован? Или в организме Уилла уже начались непоправимые изменения в сторону типичного пассива из слэша 00-х? Алсо, на его месте я бы напрягся, если бы заметил, что Риверте себе парня на ночь похожей комплекции и цвета волос привел для ебли.
Уилл провожает парня на кухню и возвращается к себе до глубины души огорченный, что деревенского парня больше заботит не забота о собственной вечной душе, а покупка овец. Тут он придается меланхоличным думам о брате:
- Обычно в таких случаях используют яд, - продолжал Роберт, - но, увы, нам он вряд ли подойдёт. Риверте уже много лет ежедневно принимает крошечную дозу нескольких основных ядов. Его неоднократно пытались отравить, и всякий раз неудачно. Напасть на него ты тоже не сможешь, и вряд ли тебе удастся устроить несчастный случай без помощи слуг - а слуг он подбирает очень тщательно...
- Таким образом, - заключил лорд Норан из Тэйнхайла, - есть лишь одна возможность. Ты должен усыпить его бдительность, заслужить его расположение и доверие. Ты должен сделать так, чтобы он не боялся уснуть в твоём присутствии и не проснулся бы от звука твоих шагов. Знай, у него очень чуткий сон, и ты не разбудишь его своим движением лишь в том случае, если он будет всецело тебе доверять.
Он снова замолчал. Это было хуже любой пытки. Уилл сглотнул и робко спросил:
- Но как же я смогу...
- Очень просто, Уилл! - ответил Роберт с внезапным раздражением, казалось, раздосадованный его недогадливостью. - Ты залезешь к нему в постель.
Итак, анон, когда ванговал, что название таки имеет продолжение, был прав. И правда, самый короткий пусть к сердцу врага – через его постель. Правда, ассасин-убивец из Уилла, прямо скажем, не очень. Более бездарного просирания вполне себе годного плана анон давно не видел. Что-то я совсем не удивлен, что вашу страну захватили.
- Ты можешь воспользоваться его собственным кинжалом, - продолжал Роберт. - Или кухонным ножом. Или даже ножницами - чем угодно. Тебе не нужно какое-то особенное оружие или мастерство. Всего один разрез, Уилл. И одна ночь, если тебе повезёт. А когда всё это закончится, клянусь, ты сможешь уехать в свой монастырь, и я никогда больше ничего у тебя не потребую.
Ты предлагаешь своему, повернутому на религии брату, убить отменного бойца подручными средствами? Ты ебанутый или да? 
Одна ночь унижения, боли, бесчестья, которого он, быть может, не сумеет пережить. Уилл вспомнил хитрую мордочку мальчишки из Старого Ручья. Тот не казался готовым умереть от пережитого позора, но что мог знать о позоре крестьянский малыш, не умевший читать и никогда не думавший о боге так, как Уилл?
Интересно, а про «не судите, да не судимы будете» и грех гордыни в священных писаниях, которые так любит благочестивый Уилл, есть? А то как-то очень уж лихо он приосанился.
Короче, Уилл пытается понять сможет ли он прийти к богу через постель Риверте, но за него все решает случай.
Кабинет графа Риверте представлял собой небольшую комнату, заставленную, как и библиотека, книгами и тяжёлыми столами, на которых в полном беспорядке валялись кипы бумаг.
Это как? Что за изыски придворного дизайна интерьеров?
У окна стоял большой базальтовый глобус - Уилл поразился, увидев его, ибо это означало, что Риверте знаком с еретическим учением Лицандра об устройстве мира и разделяет его.
Давайте просто порадуемся, что Уилл знает как эта шарообразная хрень называется. Пиздец, конечно, тот еще, но что тут будешь делать. Салют Капернику, кстати.
Риверте опустил свои бумаги и теперь смотрел на него в упор. Он был одет в костюм для верховой езды - видимо, только что приехал откуда-то и не спешил переодеваться. Костюм был неожиданно простого, но очень элегантного покроя. Заглядывавшее в окна солнце создавало мутноватый ореол вокруг тёмной фигуры Риверте и придавало ему, пожалуй, некоторую обаятельную загадочность. Если бы он ещё не раскрывал рта...
Угу. Только вот от него, скорее всего, воняет конским потом и собственным тоже, учитывая, как Риверте любит быструю езду. Алсо, вопрос насчет рта решается довольно просто – с помощью кляпа, но об этом Уиллу еще рано знать 
Далее у нас потрясающий в своей нелепости разговор о чувствах и шпионаже, а также возрасте согласия, но мы это пропускаем и переходим к:
- Мне уже восемнадцать, - сказал он, даже не пытаясь скрыть обиду. - Исполнилось в прошлом месяце.
Смех стих. Уилл ощутил странный толчок изнутри, как будто внутренний голос запоздало пытался предупредить его о чём-то. Но было слишком поздно. Риверте больше не улыбался, его глаза снова стали задумчивыми.
- Восемнадцать? - переспросил он, словно не веря. - Действительно? Как странно... никогда бы не подумал. М-м... Похоже, я погорячился. Это меняет дело.
И, не подав ни малейшего предупреждения, он наклонился, взял Уилла за подбородок и поцеловал в губы.
Ну да. Забирай меня скорей, увози за сто морей и целуй меня везде. Восемнадцать мне уже.
Что-то влажное скользнуло по его верхней губе, приподнимая её - Уилл не сразу понял, что это язык. От изумления и ещё какого-то странного, незнакомого чувства он приоткрыл рот - и снова задохнулся, когда всё тот же язык проник в него и прошёлся внутри, жарко и требовательно, проникая всё глубже.
Прямо в горло. Простите.
Далее оказывается, что Риверте никого против воли не трахает, Уилл дает по съебам, да так сурово, что еще пару дней не покидает свои покои. И старательно ищет ответы на мучающие его вопросы в священных книгах (гений, ну просто гений, что уж тут). Так старательно, что оказывается в библиотеке, а там случайно становится невольным слушателем чужого разговора:
Значит, если это и впрямь Риверте, то скорее всего он зашёл за нужной книгой и не задержится надолго...
Всё это с быстротой молнии мелькнуло в сознании Уилла. Не успев довести мысль до конца, он метнулся вдоль стеллажей к окну, каким-то чудом ничего не задев и не обрушив по дороге. Тяжёлые зелёные портьеры свисали с окон к самому полу и были наполовину задёрнуты - спрятаться за ними не составило труда.
Это, конечно, просто гениально. Вместо того, чтобы пережить несколько неприятных минут в обществе Риверте, он выбрал несколько часов стоять за пыльной занавеской. Гений, епта.
- На самом деле, - проговорил Сантьяро негромко, - в этом вопросе я склонен согласиться с Рикардо. Чем заваривать всю эту кутерьму с договорами и заложниками, тебе стоило просто сравнять Тэйнхайл с землёй, как ты намеревался вначале. Весь Хиллэс следом за ним встал бы на колени. Я знаю хиллэсцев - это тщедушный и туповатый народец...
- В самом деле? - спросил Риверте так холодно, что Уилл на долю мгновения ощутил непостижимое, невероятное чувство, ещё более дикое и пугающее, чем жар, охвативший его, когда губы этого человека коснулись его губ...
Это было чувство благодарности.
Не, ну, я могу понять там благодарность за то, что тебя против воли трахать не стали. За то, что обращаются как с человеком. А вот за такое… хотя о чем это я. Мутация уже началась, Уилла уже не спасти.
- Сир Норан, вы можете выйти из-за портьеры. Хватит стоять столбом.
В первый миг Уилл решил, что воспалённое воображение подвело его. Но потом понял, что ему не послышалось - и похолодел.
- Ну? Вы выйдете или мне вытащить вас самому? Вы там ещё не задохнулись от пыли?
Голос Риверте звучал небрежно, почти весело. Обмирая от страха, Уилл шагнул из своего укрытия.
Риверте стоял у стола, скрестив руки на груди, и насмешливо смотрел на него.
- Носки ваших сапог торчали из-под шторы, - ответил он на невысказанный вопрос, застрявший у Уилла в горле.
У меня всего один вопрос к брату Уилла: что, никого лучше этого горе-отсосина не нашлось на роль дерзкого соблазнителя первого полководца вражеского государства?
Далее у нас исполнение номера «спой, светик, не стыдись» от Риверте и Уилл, который вяло отбрехивается, и которому следует гениальный ответ:
- У меня отвратительный голос, как вы и сами прекрасно слышите. Сильный и звучный, но отвратительный. К тому же я напрочь лишён музыкального слуха. Ну же, сир Уильям, не ломайтесь, вы ведь не один из моих пажей. Давайте, загладьте моё дурное впечатление от вашей проделки. Должен же, в конце концов, быть от вас хоть какой-то прок?
То есть самец у нас быть певцом по определению не может. Давно анон не видел такого ужасного, патриархального говна.
Уиллу, с его духовной устремлённостью, ближе была арфа, но он, как и во всём прочем, покорился выбору своего родителя - и не слишком жалел об этом. Он играл неважно, а пел ещё хуже - господь дал ему слух, но голосом наделил слишком тихим и мягким, недостаточно красочным, чтобы как следует усладить взыскательного слушателя.
В этот момент анон заплакал от смеха и понял, что в этой жизни видел почти все. Даже укешку с арфой прямиком из писева начала 00-х.
- Ты ведь должен ненавидеть меня, - сказал Фернан Риверте голосом, столь же блеклым и пустым, как его лицо и глаза в этот миг. - Я убил твоего отца. Я унизил твоего короля. Ты заложник моей страны и пленник в моём доме. Я аморален, бездушен и всё такое прочее. Разве не так?
"И все такое прочее" – да нам автор прямым текстом говорит, что сам не верит в то гонево, которое пишет. Это что-то дивное, серьезно.
На этой пронзительной лирической ноте Риверте прогоняет Уилла прочь, а тот уходит.
И анон тоже отваливается от этой унылейшей, сопливо-слюнявой, бессюжетной, мутной хрени к нормальной ядреной ебале, чтобы хоть немного развеять грех уныния, охвативший анона после прочтения данного опуса.
